Направо или налево?

Я стою посреди лабиринта коридоров и безуспешно пытаюсь вспомнить, как нас вела Альма, куда она сворачивала.

– Та к и знал, что заблудишься. – Я вздрагиваю, когда хриплый голос Кондора разносится по коридору. – Налево, потом еще раз налево.

Он обгоняет меня и идет вперед. Я немного отстаю, наблюдая за ним. Есть нечто странное, нечто знакомое в том, как он держится при ходьбе, но я пока не могу понять, что именно.

– Планы изменились, – говорит Кондор, когда мы выходим в уже знакомый зал. Здесь он становится другим: я замечаю, как его плечи расслабляются. Поворачиваясь ко мне, он прибавляет: – Будешь приходить сюда на два часа, через день. Расписание твое, если надо, подправят.

В прошлый раз он сказал совсем другое. Видимо, удивление слишком явно отражается на моем лице, потому что Кондор сразу же отвечает на мой невысказанный вопрос:

– Кто же знал, что ты окажешься Носителем.

Кажется, у нас с ним есть нечто общее. Он тоже умеет читать лица. Неожиданное открытие заставляет меня проникнуться теплотой к этому человеку. Но затем в голову приходит еще одна мысль, которой следовало бы появиться намного раньше.

– Это вы. Вы сделали меня Носителем Знаний, – высказываю я свою догадку. Как я раньше не поняла? Только Кондор и мог это сделать.

Он подтверждает это кивком.

– Зачем? – вырывается у меня. – Я… – Запнувшись, я пытаюсь подобрать нейтральные слова.

Кондор смотрит на меня пытливо:

– Хочешь что-то сказать – говори прямо.

– Даже если это может не понравиться вам? – говорю я с опаской.

Вопрос вызывает у Кондора смешок.

– Тем более. Если же ты собиралась поддакивать каждому моему слову и заглядывать мне в рот – можешь уходить прямо сейчас.

– Зачем мне… смотреть вам в рот? – бормочу я в замешательстве.

Мимолетная улыбка Кондора почему-то выглядит грустной.

– Старинное выражение, – отвечает он после небольшой паузы. И прибавляет: – И что же не так со статусом Носителя?

Помедлив, я все же решаю сказать, какие мысли не дают мне покоя в последние дни.

– Мне ведь придется делиться своим Знанием. Учить других курсантов. Как я могу сделать это, если они… так ко мне относятся? Да меня даже рекруты слушать не станут.

– Может, и не будет больше никаких рекрутов, – хрипло говорит Кондор. – Если все получится, то следующий набор курсантов может стать последним. Потом мобилизация – и домой.

Последняя фраза заставляет меня пораженно выдохнуть. Я никогда не думала о том, что наше возвращение может произойти совсем скоро, – мне казалось, на подготовку еще уйдут годы и годы…

– Тогда… Тогда я совсем ничего не понимаю, – честно признаюсь я.

Кондор молчит, буравя меня взглядом. Наконец, взяв его со стола, он кидает мне футляр с набором для рендера:

– Только визор.

Значит, только визуализация. Я послушно надеваю визор, Кондор делает то же самое. Взяв в руки планшет, он касается пальцами экрана, и в центре зала начинает вырисовываться фигура. Постепенно она обретает узнаваемые контуры, и что-то внутри меня сжимается.

Это я.

Но лицо, которое я сейчас вижу, не может принадлежать мне. Ярость исказила его до неузнаваемости; окровавленный рот приоткрыт, и даже при том, что я точно знаю, что в эту секунду я просто шумно выдохнула, сейчас мне кажется, что это лицо искажено в крике, безумном вопле; мне кажется, еще мгновение – и я его смогу услышать…

Больше не могу смотреть на это. Отворачиваясь, я замечаю, что Кондор внимательно наблюдает за мной. Делаю шаг назад – и нечаянно прохожу сквозь вторую фигуру. Я даже не успела заметить, как она появилась…

Макс.

Это запись с камеры наблюдения в тренировочном зале, кем-то заботливо воссозданная в рендере. Кондор взмахивает рукой, и фигуры приходят в движение: призрачный Макс пытается сорвать с призрачной Арники жетон, а та, то есть я, уворачивается… Связка ударов, еще одна – и удар, от которого мне не удается уйти… Вот он, момент на стоп-кадре после удара в голову: я виртуальная поднимаю голову, чтобы посмотреть на Макса. Но сейчас я стою ровно позади Макса – и кажется, что этот взгляд предназначен мне реальной. Он длится недолго, всего мгновение, потом я сбиваю Макса с ног, и рендер останавливается, но мгновения достаточно, чтобы этот взгляд, наполненный незнакомой мне прежде яростью, отпечатался у меня в сознании.

– Что ты здесь видишь? – Я вздрагиваю, вопрос Кондора застает меня врасплох.

– Я… потеряла над собой контроль, – отвечаю я с запинкой.

Кондор качает головой:

– Неверно. Не туда смотришь. Еще раз. – Взмах руки, и рендер повторяется. – Что видишь?

– Я… обошлась с ним слишком жестко. – Говорю неуверенно. Наверное, оттого, что так не считаю.

– Неверно. – Кондор хмурится, этот вариант ответа явно не нравится ему еще больше. Я не понимаю, что ему нужно, какого ответа он ждет от меня – и уже хочу спросить об этом напрямую, когда Кондор, вздохнув, поясняет:

– Абстрагируйся. Забудь, что это ты. Забудь, что ты чувствовала в тот момент. Еще раз. – Взмах руки. – Что видишь?

Я рассматриваю фигуры, которые теперь движутся в замедленном режиме.

– Макс… Он совершает много лишних движений. – Голос постепенно начинает слушаться меня. – Он слишком зол, чтобы понять, что именно делает не так… да и я, впрочем, ему под стать.

Кондор внимательно наблюдает за мной.

– Забудь, что потеряла контроль над своими эмоциями, – тихо говорит он, – лучше посмотри на то, что осталось при тебе. Даже в таком состоянии тебе удалось провести Макса. – Кондор прерывается, чтобы взмахом руки вновь вернуть запись к началу. – Ты управляла им, ты позволила ему недооценить себя. Только взгляни на себя здесь: ты в ярости, но ни одно твое движение не говорит об этом. – Он раскрывает ладонь и резко сжимает ее – фигуры исчезают, рендер выключается. – Ты лжешь каждым своим шагом. Это и есть Знание, которое нам так необходимо.

Кондор садится на пол, скрестив ноги, жестом предлагая мне последовать его примеру. Та к и делаю. Он сидит, сосредоточенно глядя перед собой, – ищет слова. Я вижу, как это важно для него, как важно то, что он хочет сказать, поэтому сижу и жду, стараясь даже не шевелиться – хотя сидеть так, как он, довольно неудобно.

– Арголис после войны… Он был беспокойным, – наконец начинает говорить Кондор. – Уже не тот прекрасный город, каким был прежде. И уж совершенно точно далек от идеала, который вам в красках расписывали в Школе. – Он хмыкает. – После войны нам потребовалось много времени на то, чтобы вернуть ему прежний вид. – Взгляд Кондора становится отстраненным и остается таким несколько мгновений. – Эта война… Я был там. И видел, к чему она привела. И когда после войны… не смог найти себе места в мирной жизни, я решил, что все еще могу защищать ее, защищать свой город. – Кондор смотрит на меня уже совсем другим взглядом: теперь передо мной человек собранный, цепкий. – Я провел семь лет в антитеррористическом спецотряде. В этом и заключается мое Знание. И здесь, в Корпусе… – Он ненадолго замолкает, потом продолжает: – Здесь мы готовим не армию… В привычном понимании этого слова. Строгая дисциплина, вся эта военная выправка, присущая армии, уничтожит нас. Чтобы все получилось, вы должны как можно меньше походить на солдат. Для той швали, что захватила наш город…

– Мы должны стать террористами, – медленно договариваю я за него. Я знаю, что означает это страшное слово.

– Верно, – кивает Кондор. – Так уж вышло, что я хорошо знаком с их методами, знаю Арголис со всеми его слабостями, поэтому и взялся за разработку плана нашего возвращения, стал Стратегом. – Он кашляет, ненадолго прерываясь. – И скоро мы начнем воплощать этот план. Мобилизация уже совсем близко. После того как мы разбудим всех, кто находится в Ожидании, еще несколько месяцев уйдет на окончательную подготовку и на формирование отрядов. Самые сильные пойдут вперед, как диверсионно-разведывательные группы, установят связь с подпольем, а уже после основного удара следом за ними пойдут отряды зачистки.

– Берт идет с отрядами зачистки, – вспоминаю я то, что говорил Юн во время нашей первой встречи.

– Да, у малыша-умника уже есть своя роль. Как и у тебя. – Кондор смотрит на меня очень внимательно. – Ты представляешь собой серьезную угрозу, но скрываешь это настолько умело, что можешь провести кого угодно. То, как ты выглядишь, как двигаешься, как говоришь – усыпляет бдительность, но горе тому, кто поверит в твою слабость. Ты – идеальный диверсант, настоящая находка для Корпуса, и поэтому, услышав, что Моро хочет вновь напялить на тебя комбинезон Смотрителя, я воспользовался тем, что ты владеешь уникальным боевым стилем, и сделал тебя Носителем знания. Но это всего лишь формальность. На самом деле мне от тебя нужны вовсе не твои боевые приемы.

– А что же тогда? – С трудом скрывая волнение, спрашиваю я.

– Мы сделаем из тебя разведчика-диверсанта, – улыбается Кондор. – А после мобилизации ты мне поможешь подготовить остальных.

– Как тебе занятия у Кондора? – спрашивает Паула, когда мы в столовой, стоя рядом в очереди, дожидаемся выдачи своей порции ужина.

Неопределенно пожимаю плечами. Мне нужно время, чтобы обдумать все услышанное. И сам Кондор… Представление о нем все никак не желает складываться в единую картину.

– Пока не знаю. Он… странный, – все, что у меня получается сказать. – А у вас что было?

– О, – Паула оживляется, – нас он учил избавляться от наручников.

– И как это сделать быстрее всего? – интересуюсь я, чтобы поддержать разговор.

– Выбить сустав большого пальца, – оборачивается к нам Альма.

– Это неприятно, между прочим. – Паула поеживается, машинально потирая ладонь.

– То ли еще будет. – Альма забирает поднос с едой и уходит к нашему столу.

Паула провожает ее взглядом.

– Ей-то хорошо, – ворчит она. – На втором круге уже нечему удивляться, ко всему привыкаешь.

– А форма Корпуса идет тебе намного больше! – слышу я восклицание у себя за спиной. Обернувшись, я вижу жизнерадостную Валентину в очередном легком платьице. – Здравствуй, Арника.

Она подходит к нам и наклоняется к Берту, который стоит в очереди передо мной.

– Привет, кроха. – Ее улыбка лучится радушием, когда Валентина обращается к мальчику. – Вижу, форма и тебе подошла. – Она взлохмачивает ему волосы, и Берт недовольно щурится.

– Не делай так, – говорит он строго, выворачиваясь из-под ее руки. – Ты пошила мне хорошую форму, но мы с тобой еще не друзья.

– Какой забавный маленький недотрога, – умилившись, Валентина легко щелкает его по носу и тут же заслуживает взгляд, полный кипящего негодования. Пользуясь тем, что она наклонилась к нему, Берт щелкает ее по носу в отместку.

– А ведь я старше тебя, капрал Валентина, – злодейски усмехается мальчик, наблюдая за тем, как меняется лицо девушки. – Фактически. Я родился раньше тебя на целых два года. Мне было три, когда тебя отправили на Ускорение. Я помню – видел тебя совсем маленькой. Во-о-от такой, – показывает он, разводя ладошки совсем немного.

Валентина смотрит на него, приоткрыв рот от удивления.

– Правда? – удается ей выдавить спустя пару мгновений. – Очаровательно.

Дождавшись ухода Валентины, я даю волю громкому смеху, который с трудом сдерживала.

– Мне могло бы быть двадцать два, – задумчиво говорит Берт, провожая капрала взглядом. – Я бы был и тебя старше.

– Это хорошо, что ты не попал на Ускорение, – замечаю я, все еще слегка смеясь. – Ведь тогда я бы не смогла сделать вот так, – добавляю я и треплю его по волосам. Берт, хихикая, забирает поднос и идет к нашему столу.

С возрастом у Ускоренных настоящая путаница. Берту недавно исполнилось девять – выходит, календарный возраст Валентины… семь лет! Ускорение же прибавляет тринадцать лет – и вот Валентине двадцать, и этот возраст будет считаться «настоящим».

Подходит моя очередь, я прикладываю к считывателю свой браслет и получаю поднос с едой. И только усевшись за стол, я обращаю внимание на содержимое единственной тарелки на подносе.

– Что это? – Все сидящие за столом при моем возгласе поднимают глаза. – Что за ерунда в моей тарелке?

Кажется, курсант за стойкой – один из друзей Макса или Закара. Иначе как объяснить то, что в моей одинокой тарелке какая-то странная темная жижа, отдаленно напоминающая кашу, – в то время как у остальных в тарелках вполне аппетитное овощное рагу и соевые бифштексы. Но судя по тому, что все улыбаются, моя теория ошибочна.

– Это то, в чем нуждается твой организм, – назидательным тоном говорит Берт, подняв указательный палец. – Ешь и не капризничай. – Он явно копирует одного из своих родителей и делает это так забавно, что даже на лице Юна появляется подобие улыбки.

– Мой организм нуждается в нормальной еде, – отвечаю я, зачерпывая «кашу» ложкой. Вкус оказывается… никаким. Но я все равно делаю вид, что еда совершенно невкусная, отчего улыбка Берта становится еще шире. – Нас даже на уровне Смотрителей лучше кормили.

– Берт прав, – замечает Паула. – Видимо, тебе чего-то не хватает. Судя по блюду, проблемы с гемоглобином.

Проблемы с гемоглобином… Моя улыбка гаснет. Точно. Браслет теперь отслеживает мое состояние. Прямо как у силентов…

Мысль о силентах отзывается тупой болью в сердце. Я беспокоюсь за них, хоть и Советник Моро своими словами подтвердила, что мой план удался, что с ними все в порядке, они под наблюдением… Беспокоюсь, но явственно понимаю, что все еще не могу спуститься вниз. Я не выдержу этого, пока нет, не смогу, может, однажды…

Закар знал, куда ударить. Он почти уничтожил меня всего одной фразой, но Берт смог остановить его. Я смотрю на Берта – он что-то сосредоточенно пытается втолковать Альме, а та улыбается. Вчера вечером я пыталась объяснить Берту, что ему не следовало так рисковать. Упрямый ребенок возразил: он сдержит свое обещание. «Ты была Смотрителем. Ты привыкла заботиться о других. А кто заботился о тебе?»

Что я могла на это ответить? Просто стояла, не вымолвив ни слова. Берт удивительный. Вовсе не потому, что он чуть ли ни единственный не-Ускоренный из Второго поколения, и не потому, что он гений. Просто потому, что он – Берт. Мальчик, который творит чудеса, даже не подозревая об этом.

Пусть Закар только попробует сунуться к нему.

Я резко оборачиваюсь, чувствуя касание к своему плечу. За спиной стоит девочка в форме рекрута; испуганно отдернув руку, она бормочет, что меня ждут в комнате для собеседований. Я едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться.

Вспомнишь хорошего человека – и он тут как тут.

Кажется, Советник Моро не оставляет попыток переодеть меня обратно в комбинезон Смотрителя. Вспоминая наш с ней предыдущий разговор, я злюсь все сильнее. Что она могла придумать на этот раз?

Я захожу в комнату для собеседований со словами:

– Мне казалось, что мы уже все…

Сидящий ко мне спиной человек оборачивается. Окончание фразы застревает в горле, и я, вмиг покрываясь холодным потом, жалею о том, что вообще открыла рот.

За столом сидит Министр.

Простой темный свитер крупной вязки, седина на висках, усталый, но от этого не менее пронзительный взгляд синих глаз… Детали, так много деталей – человек, которого я видела лишь издалека, который существовал для меня как небольшая фигурка на балконе Просвета, внезапно оказался на расстоянии вытянутой руки, и теперь образ в моей голове достраивается стремительно. Все то, чего прежде я не могла рассмотреть в деталях, теперь бросается в глаза: тонкое кольцо на безымянном пальце, маленькая, почти незаметная родинка на подбородке…

А в следующее мгновение лицо меняется: взгляд теплеет, от внешних уголков глаз расходятся лучистые морщинки.

Министр улыбается.

И тут я осознаю, что пауза затянулась, что я слишком долго стою без движения и смотрю на него без слов. Становится неловко – кажется, я даже краснею.

– Почему вы без профайлеров… вообще без сопровождения? – говорю первое, что приходит в голову.

– А вы планируете как-то навредить мне?

Улыбка становится шире. Меня же хватает только на отрицательное покачивание головой, я не в силах что-либо вымолвить – ужас лишил меня речи. Зачем, ну зачем я ляпнула про профайлеров?

– Будет лучше, если вы присядете, – кивает Министр на стул напротив. Его голос – единственное, что хорошо знакомо мне, что осталось неизменным.

На деревянных, негнущихся ногах прохожу к месту за столом. Нужно сделать всего несколько шагов, но мне кажется, что я иду бесконечно долго.

У меня нет ни одного предположения, по какой причине Министр мог оказаться здесь.

– Я думала, меня вызвала Советник Моро, – говорю я и тут же об этом жалею.

Улыбка сходит с лица Министра, а я холодею, вспоминая, с какой неподобающе фамильярной фразой влетела сюда.

Тягостная тишина затягивается.

– У нас больше нет Советника Моро.

Смысл этой фразы доходит до меня не сразу.

– О. Ее же… – слова словно застревают в горле. – Она же не…

– О, нет, Моро жива и в добром здравии, – слегка улыбается Министр, поняв причину моего замешательства. – Всего лишь… освобождена от обязанностей Советника по результатам расследования, которое и вывело меня на вас.

– На меня? – переспрашиваю я, ничего не понимая. Сердце замирает где-то у горла. Если бы сейчас здесь находился профайлер, он бы уже говорил, не останавливаясь, озвучивая все то, что творится у меня в голове. Я ничего не могу поделать со своим страхом, не могу справиться с ним, не могу…

Соберись. Перестань трястись и включи мозги.

Здесь нет профайлера – значит, тебя ни в чем не обвиняют.

Пока что.

Министр кладет на стол папку. Открыв ее, он аккуратно раскладывает на столе бумаги.

– Знаете, что это?

Я отрицательно качаю головой.

– Отпечатано на светлой бумаге. Значит… что-то важное, – вслух замечаю я. Самовнушение помогает: голос почти не дрожит.

Министр переводит взгляд на меня.

– Здесь собраны все ваши обращения к Советнику Моро. И они… весьма интересны. – Он откидывается на спинку стула. – Интересно и то, что вплоть до предыдущего собрания Совета она убеждала нас в том, что мы ничем не можем помочь силентам, что их состояние неизменно, и мы должны радоваться, что это так. Хотя каждый раз, обращаясь к ней, вы утверждали обратное и даже прилагали рекомендации.

Прервавшись, Министр берет одно из моих писем и подносит его ближе к глазам.

– «Мы называем силентов “погасшими”, считая, что в них угасли все чувства и эмоции, – но это мнение ошибочно, – читает он вслух. – Смотрителям следует как можно больше разговаривать с силентами, и со временем их эмоциональная реакция станет более заметной». И вот еще, это меня особенно заинтересовало: «Силенты обладают невероятной телесной памятью – это можно обнаружить, обратившись к деятельности, которой силент занимался в прежней жизни». – Министр откладывает письмо, вновь переводя взгляд на меня. – У вас хороший слог.

Невольно прикрываю глаза. Помню, как писала это письмо: тогда я была совершенно другим человеком.

– Мне казалось, что мои наблюдения могут принести пользу, – тихо говорю я скорее самой себе, чем Министру.

– Моро лишена статуса Советника и всех сопутствующих привилегий, – в голосе Министра звенит металл. – Ее судьбу решит Справедливость. Теперь необходимо разобраться с последствиями ее халатности… И здесь пригодится ваш опыт, – прибавляет Министр уже намного мягче.

Поднимаю на него глаза.

– Мне нужно вернуться к Смотрителям?

Я сама удивляюсь, как обреченно звучит мой голос. Неужели я настолько привыкла к Корпусу? Или же так сильно боюсь вернуться? Если сейчас он скажет «да», то я уже не смогу возразить.

К моему счастью, Министр отрицательно качает головой:

– Стратег сказал, что вы нужны Корпусу. – Улыбаясь, он разводит руками. – А кто я такой, чтобы перечить Стратегу? Ваш опыт Смотрителя… Я всего лишь прошу поделиться им.

Он кладет на стол передо мной небольшую вещицу. Это видеокамера.

– Запишите сюда все, что вы знаете о силентах.