Небо и земля справляли буйную свадьбу: водяные плети звонко хлестали о берег, воздух гремел и сверкал от грозы. Дорога от пристани на старое городище превратилась в коричневую ленту из вязкой глины, что не мешало Скегги ступать по ней, как подобает морскому конунгу свободного севера.

Кожаный плащ, подбитый черной собачьей шкурой, обвис на плечах воина тяжелой тряпкой. С рыжей бороды лились ручьи, но голубые глаза смеялись из прорезей стальных очков шлема.

– Здравствуй, Ратмир! – Скегги протянул руку высокому человеку, вышедшему ему навстречу из крепости.

Рост человека позволял смотреть свысока даже на рослого норманна. Седые пряди блестели у него на голове и бороде, на стальных полосках брони славянина плавились отражения молний.

Как и норвежец, он пришел без охраны.

– Здравствуй, Скегги! Я не видел тебя два года. С чем явился?

Конунг показал в улыбке щербатый рот.

– В этих реках оказалось гораздо больше рыбы, чем я думал! Со мной сотня рыбаков, которые ждут хорошего улова!

– Не та погода для ловли, – Ратмир взглянул на рокочущую черно-синь, – если тебе нужен ночлег…

– Ты не понял, Ратмир. Мы остановились на Дальнем острове, – перебил его Скегги, – эти брызги сверху никого не пугают. Заботит другое – мои рыбаки ценят хорошую одежду и любят золото, но у некоторых из них нет ни того ни другого.

– Мне жаль, что у них мало удачи, – сказал Ратмир, – а если ты думаешь, что нашел здесь рыбное место, то ошибаешься.

– А может, неправ ты? – снова улыбнулся Скегги. – Пока не построили Альдейгьюборг, к твоему городищу заходил не один корабль. В крепости должно было собраться немало добра, а?

– Не думаешь ли ты прийти и взять его? – спросил Ратмир.

– Именно так.

– Так приди и возьми, – сказал Ратмир.

Он развернулся спиной к викингу и неторопливо двинулся к крепости.

– Речи твои неразумны, – сказал Скегги вслед. – Крепость стара. У тебя осталось несколько воинов, горстка крестьян и деревня славянских женщин, которых ты выкупал из плена у арабов.

– Наши женщины умеют жарить не только свинину, – Ратмир остановился и обернулся к викингу: – Подогретого масла хватит на всех.

– Если я возьму крепость, они позавидуют мертвым, – сказал Скегги.

Ратмир бросил взгляд на блестящие складки, покрывавшие плечи викинга. Он знал, почему норманна звали Кожаным Плащом и отчего опытные воины старались не попадаться к нему в плен живыми. Материал для своей одежды Скегги любил сдирать с пленников, когда они еще дышали.

– Если, – сказал Ратмир.

Скегги ухмыльнулся.

– Не хочешь узнать, что я тебе предлагаю?

Ратмир взглянул на стены из почерневшего от времени дерева. Поселение строили на совесть, крепость стояла ладно. С юга поселение защищал останец, высокий мыс, круто обрывавшийся в реку. На севере крепость огораживали земляной вал и стены, с которых целились в небо концы отесанных кольев.

Ясень – так называли в лучшие времена его крепость. Его предки насыпали вал на холме недалеко от берега, покрыли для прочности обожженной глиной, возвели крепкий тын из заостренных бревен, поставили сторожевую башню.

Отдали богам коня, заложили в фундамент его череп, зная, что любая постройка создается так же, как когда-то творился мир, из тела, принесенного в жертву. Внутри построили дружинный дом, чтобы росший на той земле ясень оказался в красном углу, окружив его прочными стенами.

Его люди чтили древо, соединяющее девять реальностей. Дерево-позвоночник Вселенной, хребет, на котором держится мир, – не это ли лучшее обозначение мужчины? Недаром скандинавские скальды называли воина «ясень битвы». Крепость Ясень у реки выдержала не одну осаду, и не один много возомнивший о себе храбрец сломал об нее зубы.

Но старое городище ветшало, и с каждым годом число его защитников таяло вместе с потоком торговых кораблей, заходивших в здешнюю гавань. Лучшие времена порта остались позади, после того как на западе набирала силу крепость Альдейгьюборг, которую славяне называли Ладога.

– Я люблю сильных противников, Ратмир, – Скегги словно подслушал его мысли, – один достойный враг лучше десяти хороших друзей, потому что он никогда не простит слабости. Я уважаю тебя. Но ты уже стар. Не много славы в том, чтобы выковырять дряхлую улитку из дырявой раковины. Ты можешь откупиться.

Ратмир знал, что прав. Гордость может обойтись в несколько десятков мучительных смертей – воины Скегги, называвшие себя Псы Войны, безжалостны к побежденным. Они возьмут старую крепость раньше, чем кончится этот проклятый дождь.

– Я хочу услышать твои условия, – сказал Ратмир, – а утром скажу решение.

Скегги кивнул и молча пошел к ждавшей его у пустой пристани лодке с белым щитом на носу.

Ратмир в молодости сам ходил в дружине норвежцев.

В доброту норманнов он не верил.

Дым от очага в центре просторного зала уходил вверх, под самую крышу, к концам резных балок. Совет держали в доме Ратмира.

Жилье князя мало чем отличалось от изб свободных, живших в деревушках у Ясеня: простой сруб, дощатая крыша под дерном. Само жилище из трех частей: изба с очагом и печью с дымоходом в потолке, холодные сени и неотапливаемая клеть, пристройка к сеням, где обычно хранили вещи и спали молодые.

Скандинавские купцы, которые давно облюбовали Ясень, надоумили сначала плотника Сухого, а потом и других строить второй этаж: с лестницей. С тех пор хлев и кладовые переехали на первый ярус, а изба и сени – на второй.

Свой дом Ратмир выстроил раз в пять длиннее, чем обычные избы. В подполье и ледниках хранилась провизия на случай долгой осады крепости, а почти весь второй этаж: состоял из огромных сеней – гридницы. В этом просторном зале, потолок в котором поддерживался резными столбами с изображениями охоты волчьей стаи, князь пировал с дружиной и принимал важных гостей.

В пространстве избы когда-то, по традиции, правила жена Ратмира Иволга. Ее был бабий кут между глиняной печью и противоположной стеной, у которой хранились ручные жернова, посуда и прочая утварь. Жена ведала красным углом, где была устроена трапезная и хранились родовые святыни.

Мужчине, пусть и знатному, в избе обычно отводилось места немного: днем на лавке нищих у входа в притвор, а ночью на полатях. Его полный опасностей мир начинался за стенами царства женщины. Родичи Иволги, из карел, говорили: «Жена с кошкой в доме, муж с собакой во дворе».

После смерти супруги Ратмир так и не обзавелся ни новой женой, ни наложницами. Он запер дверь в избу на засов и отпирал лишь на годовщину ухода Иволги в другой мир, принося в красный угол ожерелье из зеленых стеблей ее любимой речной кувшинки.

Верные люди Ратмира – те, кто еще не отправились пытать счастья в Ладогу, – неподвижно сидели на скамьях за столом. Багровый свет факелов и сальных свечей струился по усатым лицам и оружию, блестел на умбонах развешанных на стенах круглых щитов. Хмурые ратники негромко и немногословно переговаривались между собой, в задумчивости грея в больших ладонях рога и чаши. Все знали друг друга множество зим, все чувствовали наступление сурового времени.

– Что скажешь, Хрольв? – Ратмир откинулся на спинку высокого стула во главе длинного стола.

Старый варяг не спешил с ответом. Он любил говорить юному сыну Ратмира, Ратияру, который тоже был здесь, что мудрость прибавляется вместе со шрамами. Один из немногих выживших в боях выходцев из ледяного Роголанда, Хрольв, прорубил себе путь к богатой старости благодаря не столько секире, сколько хитрости, позволившей ему стать советником вождя славянского племени. Руны ран иссекли его лицо, как могильный камень.

Хрольв видел, что происходит с Ясенем, после того как в устье реки Волхов заявила о себе Ладога. Те, кто в городище были умом проворнее, снимались с места и уходили в новое поселение. Хрольв понимал, какие выгоды сулил Альдейгьюборг в будущем, но уходить не собирался.

Рядом с Ратмиром его удерживало то, что норманны называли «дренгскарп» – кодекс чести воина. Когда-то они бились с Ратмиром в одной дружине, делили в походах хлеб и ранения, и каждый из них знал, что показать соратнику спину в трудный час – хуже мужеложства.

Хрольв понимал, что когда-нибудь старое городище снова проверят на прочность, но ошибся во времени, переоценив былую славу крепости. Теперь ему было стыдно.

– Если Скегги будет атаковать, мы не доживем до заката, – сказал Хрольв, – знай он, что нас не больше десятка, не стал бы тратить время на беседы. Он не знает. Поэтому осторожен.

– Даже десять человек способны защитить крепость, – возразил Ратмир.

– Скегги брал крепости много раз. Говорят, его тараны придумал монах, умеющий читать римские чертежи. Сейчас он просто не знает, сколько нас. Поэтому Пес остерегается.

– Чудь! – выкрикнул Ратияр, русый, высокий и широкоплечий, как отец, с только пробивающимся пушком над верхней губой, и вскочил: – Отец, ты сам говорил, что лучших стрелков из луков не найти! Нужно позвать их на помощь, Хравн верно придумал!

Стоявший рядом бастард Хрольва по имени Хравн положил сводному брату руку на плечо. В отличие от своего друга он никогда не давал воли чувствам. Темноволосый и жилистый, с вечным взглядом исподлобья и большим длинным носом, он и впрямь напоминал рассудительного вороненка.

– Они опасные колдуны и всегда были сами по себе, – сказал Ратмир, – чудские луки не спасают, когда мы приходим к ним за данью. Да и что могут низкорослые стрелки в открытом бою с северными троллями? Мычать заклинания?

– Колдовство – занятие, недостойное мужчины. Нам не о чем говорить с карликами, – кивнул Хрольв.

– Значит, мы сдадимся? – вскипел Ратияр. – И заплатим, как они скажут?

– Мы купим время на подготовку к следующему бою, – ответил, нахмурившись, Ратмир.

– И что будет потом? Когда Скегги придет снова? Где мы возьмем людей, чтобы защищать крепость? – крикнул сын и сжал кулаки.

Ратмир и Хрольв переглянулись.

– Сначала мы должны заставить Скегги уйти, – сказал Ратмир и поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен.

Гигантским одноглазым котом в дом скреблась беспокойная ночь. Ратмир плотнее закутался в волчью шкуру и снова закрыл глаза, пытаясь уснуть. Чем больше лет, тем меньше сна, и, чтобы уснуть, приходилось выдумывать все новые способы. Самый надежный: просто вызвать в памяти воспоминание о лучшем дне своей жизни.

Снаружи бродил большой ветер, и старые деревья во дворе скрипели, будто уключины корабля, что мягко покачивался на волнах в песчаной бухте Дальнего острова. Князь сомкнул отяжелевшие веки…

…и с улыбкой смотрел, как в воде шумно плещутся воины его дружины – свеи, славяне и нореги, бывшие наемники морского конунга Хорека, решившие вернуться с Ратмиром в Гардарику, чтобы осесть и отдохнуть от войны. Люди уже не молодые, бывалые, в шрамах и золоте. Каждый из них давно задумывался о собственном доме и верной женщине, которая греет постель, вкусно готовит и рожает здоровых наследников.

Все они знали Гардарику, были знакомы с местным дружелюбным, но безумным в ярости народом и чаще приходили сюда не воинами, а купцами. Ратмир много рассказывал о своем Ясене. Он говорил о выгодном расположении небольшой крепости и мечтал укрепить детинец так, чтобы превратить его в речные ворота для купцов, идущих по Волхову в дальние греческие земли. Многие пошли за ним, просто поверив на слово, так как оно у молодого князя никогда не расходилось с делом. Каждому был обещан кусок земли и право участия в вече наравне со всеми.

– Эй, княже! – Ратмиру улыбался огромный Хрольв, по пояс стоявший в воде там, где остальным она была по грудь. – Что задумался? Давай к нам!

Ратмир махнул ему рукой и кивнул. В вопросах чистоты и опрятности скандинавы были под стать славянам. У каждого свирепого дренга, который никогда не расставался с боевым ножом, копьем, мечом и секирой, имелось по нескольку костяных гребней – для волос и бороды, все тщательно полоскали порты и рубахи, как только выпадала возможность.

Перед прибытием в Гардарику, которая должна стать им новым домом, вся дружина решила выкупаться. «Мы хотим, чтобы местные женщины встретили воинов, а не троллей», – заявил Хрольв. Как бы Ратмир ни торопился увидеть родное село, он был вынужден задержаться здесь.

– У-ух! – Ратмир с шумным плеском врезался в воду. Вынырнул и, отфыркиваясь, широкими саженками поплыл от берега.

Тренированное тело скользило в реке безупречно. С наслаждением расправляя в движении затекшие мышцы, он снова нырнул, открыл глаза под водой, попытался поймать рукой парочку полосатых окуней, ринувшихся под затопленную корягу. Схватил со дна большую раковину беззубки, вынырнул и запустил ее по синей глади.

Проследил за прыжками беззубки и улыбнулся – у берега покачивались на волнах белые венчики кувшинки. Ратмир подплыл и принялся рвать жесткие стебли. Иволга должна помнить, кто из ее обожателей в детстве первым, презрев опасные водоросли, оплетавшие ноги, и страшные истории про местного водяного, доплыл до зарослей кувшинок, чтобы добыть ей украшение речной царевны. Что ж, если забыла, он напомнит по возвращении. Она поклялась ждать его. Но все знают, что женское сердце сделано из глины на гончарном колесе.

Ратмир вышел на берег и плюхнулся на траву, подставив мокрую спину солнечным лучам. Откинув со лба длинные волосы, он мастерил ожерелье речной царевны: отщипываешь по кусочкам длинный стебель, оставляя их висеть на кожице, словно звенья цепи, а большая белая звезда – украшение. Женщины любят цветы, на которые похожи. Иволга сходила с ума по белоснежным кувшинкам и сама была такой же: снежно-белой, холодноватой и безукоризненно прекрасной.

Он возвращается. Но спустя не пять лет, как обещал, а все двенадцать. Он все поймет. За двенадцать лет можно родить мальчика и вырастить из него воина. За двенадцать лет состарилась и умерла не одна клятва.

Закончив мастерить подарок, Ратмир отложил ожерелье в сторону, повернулся на спину, заложил руки за голову и устремил взгляд в родное небо.

– Как мне тебя не хватало, – сказал он, полной грудью вдыхая в себя синий океан, белоснежные груды ленивых облаков, лето, солнце, щебет невидимых жаворонков. И снова, как в детстве, радостно удивился, как эта небесная бездна без берегов и границ может помещаться у него в груди, и чувствовал, что внутри он такой же бескрайний, вольный и ласковый, с поющими в сердце птицами днем и задумчивыми созвездиями ночью…

– Ратмир… – Огромная ладонь Хрольва легла ему на плечо, и князь тут же открыл глаза.

Сон о возвращении домой еще стоял перед глазами и никак не хотел таять вместе с уходящей за горизонт ночью.

– Пора… – сказал Хрольв, протягивая пояс с мечом.

– Нет, – Ратмир поднялся и сел на лавке, – не сражаться идем. – Он вздохнул и отстегнул ножны с клинком. – Откупаться…

В условленное время Ратмир и Хрольв вышли следом за двумя невольниками с тяжелыми коробами. Морской конунг взял дань мехом для каждого гребца и по окороку на уключину. Дождь утих еще ночью, грязь подсохла, влажная земля и серебряные от росы травы пахли так терпко, что кружилась голова.

Когда показалась лодка с викингами, Хрольв сказал:

– Его люди идут с оружием. Дурной знак.

– Поздно опоясываться. А двум смертям не бывать, – сказал Ратмир и улыбнулся: – Как ты обычно говоришь… Не грусти от стужи, духом будь потуже. Дев любил ты вволю, смерть лишь раз на долю!

Хрольв усмехнулся другу в ответ.

Лодка ткнулась носом в доски пристани. Один из скандинавов выскочил и быстро приладил концы на причале. Главарь Псов вышел на берег при оружии, как и его люди.

– Значит, сговорились! – Скегги как всегда улыбался.

Он кивнул двум воинам, те взялись за принесенное добро. Остальные окружили Скегги с Ратмиром и Хрольвом.

– Ты снова доказал, что с тобой можно иметь дело! – Скегги радушно развел руками. Голубые глаза внимательно изучали выстроившихся на башне крепости лучников. За ночь по указанию Ратмира рабы набили соломой с десяток рубах и штанов и вынесли чучела на смотровую башню. Теперь взгляду Скегги открывался целый отряд, замерший в ожидании. Настоящих лучников среди чучел было с четверть. Но заметить это с дальнего расстояния было невозможно даже для глаз морского конунга.

Скегги перевел взгляд на Ратмира:

– Но мое время ожидания стоит дорого. – Он улыбнулся и добавил с резко изменившимся лицом: – Твоей жизни. – Пес мгновенным движением всадил нож в сердце хозяина крепости. По кивку Скегги другой воин размахнулся и ударил секирой Хрольва.

Вернее, попытался – истекающий кровью Ратмир заслонил товарища, приняв второй удар в грудь, и рухнул на траву.

Хрольв шагнул за одного из викингов, одним движением вывернул ему шею и принял секиру из рук падающего тела. Вместе со следующим шагом он обрушил оружие на второго норманна, отрубив ему руку. Третий успел отпрыгнуть в сторону и выставить перед собой меч.

За тучные годы мира Хрольв и сам раздался вширь, но двигался в бою так же легко и свободно, как в прежние годы походов. Он пошел вперед на попятившихся людей Скегги.

Хрольв сделал два ложных верхних выпада и отрубил ногу у колена третьему врагу, развернулся и попытался достать еще одного, поймав на лезвие его запястье с мечом.

– Так он убьет многих, – заметил Скегги, взял копье и метнул его в старого викинга.

Хрольв взглянул на тяжелое копье, пробившее живот. Усмехнулся. Он упал рядом с Ратмиром, который еще дышал, и последним усилием вложил ему в руку отрубленное запястье врага с зажатым мечом.

Закрыв глаза, старый викинг увидел день, когда он и Ратмир стали братьями. День на самом краю лета, когда синева неба становится тревожной, а в воздух вместе с прохладой вплетаются крики перелетных птиц и серебряные нити пауков.

Они ушли в лес и там, на поляне у огромной сосны, у бьющего из-под ее корявых корней ключа, развели костер. Викинг вырезал ножом по кругу длинный пласт дерна. Ратмир вонзил в землю копье с рунами. Ленту дерна на него укрепили так, чтобы получилась арка-петля. Скандинав и славянин вместе прошли под аркой из плоти матери-земли, чтобы умереть и воскреснуть братьями по оружию.

«Клянусь богами быть тебе братом и призываю в свидетели Тора», – сказал викинг.

«Клянусь богами быть тебе братом и призываю в свидетели Перуна», – сказал Ратмир.

Они опустились на колени друг напротив друга, взрезали сталью руки и прижали кровоточащие раны на предплечьях. Кровь смешалась с кровью, и небо, земля, вода и огонь видели их клятву.

– Ехать пора по алой дороге, на бледном коне воздушной тропой, – сказал викинг.

Старик хотел добавить что-то еще, однако силы оставили его, выцветшие глаза закатились – но все равно видели, как они с Ратмиром проходят под аркой из земли и идут дальше, а под ступнями хрустят и переливаются бриллиантовые дороги из крупных мерцающих звезд.

– …Я найду своего сына, – сказал Хрольв другу, Ратмир кивнул и шагнул за порог дома жены. Иволга была в своей простой и просторной светлице. Она сидела за ткацким станком, быстро перебирая натянутые нити на деревянных пяльцах.

– Ты научилась ткать, – сказал Ратмир, остановившись за ее прямой спиной. Ловкие пальцы на миг замерли – и снова продолжили работу.

– Пришлось. А ты теперь умеешь бесшумно подкрадываться.

– Пришлось, – Ратмир подошел вплотную и зарылся лицом в теплый ворох светлых волос.

Он впился губами в ее шею, разорвал сарафан и льняную сорочку, целуя в прорехи гладкую смуглую кожу. Она перевернула его на спину, расцарапала ногтями грудь и, резко сев сверху, тихо застонала, прикусив верхнюю губу. Не отрывая от нее глаз, Ратмир надел зеленую цепь ей через голову, любуясь белой звездой между мерно покачивающимися грудями.

Он улыбался, смотрел в родное небо ее глаз, и оно становилось все шире, щекотно растекалось по жилам, кипело внутри и наконец взорвалось разноцветными радугами, и он летел по одной из них, по мерцающему мосту между мирами, а Иволга была рядом и крепко держала его за руку, и белая звезда мягко сияла в плавной ложбинке круглых грудей.

Внизу синели ленты рек и багровели осенние закаты, за спиной звенел в воздухе звук оборванной нити пряжи, но Ратмир уже не слышал его – он смотрел вперед, различая в сиянии родные лица, и улыбался в ответ…

– Отойди, – приказал Скегги воину, который попытался поживиться добром двух убитых. – На борт! – крикнул он уцелевшим и пошел к лодке.

По пути Скегги обернулся и крикнул в сторону крепости:

– Эй, поросята! Осенью мы будем идти назад через ваши земли. Приготовьте нам достойный прием, иначе мне придется сделать из вас окорока к Йолю!

Уцелевшие викинги встретили его слова громким хохотом. Ратияр наконец вывернулся из жилистой хватки первого дружинника Упыря Лихого, подбежал к краю башни, натянул тетиву и выстрелил.

Скегги поднял упавшую у ног стрелу и почесал ею зад.

Кровных братьев похоронили вечером. Тела предали огню по скандинавским обычаям у курганов – полжизни Ратмир прослужил хирдманом у норманнов, с которыми ходил на Царьград.

Защитники крепости при оружии выстроились в круг и смотрели на большое пламя. С высокой стены укреплений слышался тихий женский плач, Ратмира оплакивали бывшие рабыни, выкупленные им у людей со смуглой кожей и кривыми саблями на широких поясах, – на родине арабов белокожих славянок можно было продать в три раза дороже, чем их покупали здесь, на севере.

Ратмир такую торговлю не одобрял. Те из гостей крепости, кому не удавалось скрыть от него партию живого товара, были вынуждены продавать его Ратмиру – и без наценок. Строптивцы, противившиеся этому негласному закону, отплывали из порта городища навстречу неминуемым неприятностям. Их караваны пропадали, а на рынках вскоре появлялись рабы, похожие на вчерашних своевольных купцов. Рассказать, что с ними произошло, они уже не могли, так как прибывали на рынки без языков, а заодно и без главных мужских причиндалов.

Костер стрелял красными искрами в густевшее синевой небо, где уже проступали звезды. Дряхлый Барсук, служивший кровным братьям с незапамятных времен, слез с печи назло хвори попрощаться с друзьями и пытался согреть у большого пламени вечно зябнущие кости. Ратияр с Хравном придерживали почти невесомого старика за сухонькие локти.

– Где сейчас отец и дядя? – прошептал Ратияр, не сводя глаз с бушующего огня.

– Они идут по Радужному мосту в чертоги Одина, – прошелестел старец.

– В прошлый раз ты говорил, что душа матери ушла по Звездному мосту в Ирий, где живут души людей и зверей, – сказал Ратияр.

Он наизусть помнил волшебные рассказы старика, которые они с Хравном любили слушать с детства.

Ирий – это остров на небе, говорил Барсук, там, где верхушка Мирового Древа поднимается над седьмым небом. Живут на нем прародители всех птиц и зверей, старший олень, старший медведь и старшая многомудрая мышь. И когда возносятся к ним души зверей, убитых охотниками, то рассказывают, не мучили ли их люди и просили ли прощения после убийства. На Ирий улетают осенью перелетные птицы вместе с душами людей, покинувших землю навсегда. А потом души эти возвращаются на землю, чтобы увидеть и понять то, что не успели в прошлую жизнь.

– Все волки уходят туда, где пьют и воюют. Веселый Ирий северян, – сказал Барсук, – в Валгаллу.

– Скегги вернется осенью, – сказал Ратияр, – а у нас по-прежнему нет людей. И больше нет отца.

– Теперь хозяин крепости – ты. – Сухой палец ткнул Ратияра в широкую грудь.

– Я не знаю, что делать.

– Тогда надевай юбку и учись ткать, – сказал Барсук.

– Для начала я спущу с тебя шкуру! – покраснел Ратияр.

– Уже лучше, – сказал Барсук, – но помни, что для людей, с которыми тебе придется разговаривать, слово и дело – одно и то же, как и для всех, кто сведущ в колдовстве.

Старик поежился под медвежьей шкурой:

– Отведите меня в дом.

Когда друзья остались с глазу на глаз, Ратияр сказал:

– Старик посоветовал отправиться за помощью к чуди.

– Говорят, они превращаются в сов и едят собственных детей, – сказал Хравн и оглянулся по сторонам.

– Когда нас пригласят за стол, я скажу, что ты любишь мясо пожирнее, – ответил Ратияр.