Вот эта-то «Пегая Орда», свистящие воины-охотники в нартах, запряженных пятнистыми оленями, впятеро уступая числом восточным соседям, родственным чукчам и корякам, считавшим себя тогда почти единым народом, была гегемоном тундры на протяжении почти всего XVII века. Чукчи и коряки юкагиров панически боялись, убегая из мест, куда добирались одулы и вадулы, — в результате чего, выйдя к Берингову морю, те рассекли единый регион обитания надвое, отделив Чукотку от Камчатки своеобразным «омокским клином». Война с тунгусами шла, не прекращаясь, с переменным успехом вплоть до появления первых казачьих «партий», после чего расклад сил на океанских берегах изменился. Тунгусы, как известно, имея за спиной жуткого Тыгына, а впереди — юкагирских «тэнбэйе шоромох», сочли за благо подчиниться «государевым людям» почти сразу, подписавшись платить ясак в обмен на защиту от врагов, что же касается омоков, то с ними вышло по-разному. Большинство, здраво рассудив, что теперь тунгусы стали «совсем другие, ласковые», предпочли не брыкаться, согласились платить скромный ясак и, наконец, заключили мир с вековечным врагом, на чем эпоха войн с тунгусами и завершилась. Однако несколько родов, с которыми казаки повели себя нагло, ответили адекватно, и после знаменитой стычки на Убиенном поле (в 1645-м), окончившейся поражением «длинноносых», присягу, данную России сородичами, объявили «большой для себя обидой», решив «немного подраться, чтобы свой нрав новым соседям показать». Вот только «немного» не вышло. На десятилетия вперед затянулась «ночь ссор» — междоусобиц, тем более ожесточенных, что воевали свои со своими. Тут, понятно, благородству места не было, и довольно скоро, как указывает Фердинанд Врангель, записавший рассказы стариков, еще помнивших старые времена, «многочисленный и сильный народ разбрелся кто куда, потеряв единство».

Собственно, именно в это время исчезает и название «омоки»: отныне в документах отмечены только «юкагиры» или (изредка) «одулы», зато, учуяв запах беды, не замедлила явиться и другая. В 1663-м в кочевьях Пегой Орды, — тех, которые у Охотского моря и «ясачные», — впервые появляются ранее смирные и осторожные коряки. Сперва очень-очень осторожно, мелкими группами разведчиков, затем крупными, по 40–50 человек, группами, короткими ударами щупая на излом и при первом намеке на опасность быстро отступая с захваченными оленями и женщинами. Как считается (и, видимо, правильно считается), это была и месть за былые обиды, и нечто типа «превентивной войны» (казаков коряки не любили, а юкагиры считались их союзниками), но эту проблему юкагиры какое-то время решали вполне удачно. А потом пришел враг, справиться с которым не под силу никакому «тэнбэйе шоромох», будь он хоть самим Юнгкебилом или даже Халанджилом — «плохая гостья». То есть оспа. Сей подарок цивилизации крепко проредил все северные народы, но юкагиры и до того были малочисленнее всех, так что им пришлось по самому максимуму. К концу XVII века численность одулов и вадулов юкагиров уменьшилась вдвое, до 2,5 тысячи человек, затем, после двух подряд эпидемий, их стало еще меньше, и, по подсчетам аккуратнейшего Якоба Линденау, к середине XVIII века одулов и вадулов всех «тундровых» и «береговых» родов оставалось чуть больше полутора тысяч душ. Причем связи между родами были почти утрачены, а около трети выживших, называемая «чуванцами», попали в зависимость от чукч, перейдя даже на их язык. А коряков, даже после оспы, которая к ним была милостива, не менее 11–13 тысяч душ. А чукч, которых «плохая гостья» тоже почти обошла стороной, примерно 8–9 тысяч.