Когда он впервые увидел их на реке, Дик Уэйлен не мог поверить глазам. Он рванул к хижине звать парней. Весь дом высыпал во двор и побежал за ним к каналу.

Прибежали – и замерли. Дюжины две иностранных узников, из другой части лагеря, прорубили во льду отверстия и ныряли туда почти с головой.

– С ума, что ли, сошли? – пробормотал Дик.

Тибор знал, что это турки и что это – религиозный обряд, ритуал очищения, который им приписывает их библия – Коран. Зимой, когда река замерзла, они не могли его выполнять, но сейчас, в конце апреля, лед растаял, и их уже ничто не могло остановить.

Ребенком Тибор с восторгом рассматривал открытки с изображениями загадочного города Стамбула. А еще он видел шпионский фильм, действие которого разворачивалось среди его базаров и мечетей. Турция и Стамбул высоко располагались в списке мест, которые Тибор планировал посетить.

Иногда, кстати, он пересекался с турками во время своих ночных вылазок за едой. Они молча признавали присутствие друг друга, затем продолжали идти каждый своим путем. Турки казались ему не такими измученными, как его товарищи, и лучше подготовленными к жизни в лагере. Это подтверждал и тот факт, что в первую зиму их погибло очень мало. Их находчивость и упрямство восхищали Тибора, он хотел узнать о них побольше. А вот другие парни не хотели иметь ничего общего с маленькими, темнокожими иностранцами. Частично из-за правил – пленникам разных национальностей запрещалось общаться вместе. Частично, конечно, из-за непреодолимого языкового барьера. Но было еще кое-что. Тибор не знал точно, цвет кожи это, или густая растительность, или их религия, но у американских мальчиков было стойкое предубеждение против турков. Он слышал, как один из его соседей говорил, что вся турецкая армия – сплошные бандиты, хотя убедительных фактов в пользу этого заявления привести не смог.

Горя желанием узнать, какие же они на самом деле, Тибор проскользнул в секцию к туркам, пока не видели охранники. Оказалось, что один из них (турков, не охранников), Мехмет, говорил по-английски лучше, чем сам Тибор. Светлокожий, сын русских родителей, мехмет жил в Турции почти всю жизнь. Он слышал о Тиборе и уважал его непокорность лагерным правилам; двое быстро стали друзьями.

Так, как только смог, Мехмет представил Тибора своим приятелям – оказалось, некоторые из них видели его во время собственных ночных вылазок. Они хорошо приняли его, пожимали руки, знающе улыбались, а затем поднесли ему горько пахнущую сигарету.

Кали, кали, – пробормотал один их них.

– Марихуана, – перевел Мехмет.

Тибор слышал, как говорили про марихуану чернокожие музыканты. Они называли ее «травка», «шмаль» и «дурь». Он знал, что ее можно было достать на улицах Нью-Йорка и Окленда, но никогда не пробовал.

– А где вы достали ее?

Мехмет засмеялся: «Вон на холме. Она там повсюду. Китайцы запрещают приближаться к нему, но туркам плевать».

Тибор затянулся косяком толщиной с большой палец. Сначала жесткий дым обжег ему горло, он закашлялся, однако спустя минут двадцать он уже глупо хихикал без какой-либо на то причины. Потом закружилась голова. Ощущения были не такие сильные, как от алкоголя, но зато абсолютно новые – такого он еще не испытывал. Забавно, подумалось ему – турки отправили его в полет на волшебном ковре-самолете.

Тибор все еще курил, когда внезапно открылась дверь. Заглянул турок, что-то прокричал – Тибор не понял, но все в хижине занервничали. Тибору плевать было, он слишком хорошо сейчас себя чувствовал. Мехмет обернулся к нему и прошептал, что идет охрана. Тибору плевать. Мехмет схватил его за руку, зашептал: если охранники найдут здесь американца, достанется всем. Тибору плевать, он стоит и улыбается.

В суете Мехмет накинул ему на голову одеяло и уложил на живот. Трое турков уселись на него, словно это матрац. Мехмет приказал ему не двигаться.

Тибора было совсем не видно, когда орущие охранники ворвались в проход. Турки молчали, пока охрана носилась по комнате, перетряхивала коврики и одежду, бросала их как попало. Большой котел со звоном покатился по комнате, сопровождаемый криками.

Тибор боролся с желанием похихикать. Обыск продолжался, и турки вжали его так сильно, что он едва мог вздохнуть – но смеяться все равно хотелось. Таким легкомысленным и безмятежным он оставался еще несколько часов. Охрана уже ушла, сильно хлопнув дверью на прощание. В доме стало тихо, турки подняли одеяло и потянули Тибора за ноги. Посмотрели в его красные, сонные глаза, хлопнули по спине и расхохотались, словно стая ворон.