Когда весна согрела землю, китайцы оградили забором часть парадной площади и устроили там огород. Через какое-то время появился крепкий урожай огурцов, помидоров, лука, редиски и всякой зелени. Китайцы назвали его «садом победы». Почти каждый день солдат нарочно проводили мимо сада и предупреждали, чтобы те и близко к нему не подходили.

Во время Второй мировой их родители устраивали сады победы для демонстрации своего патриотизма. Радио и газеты поощряли граждан выращивать собственные овощи, дабы помочь стране кормить армию – пусть все это носило чисто символический характер. Но вот в «Лагере 5» сад служил исключительно для унижения пленных американцев: вид свежих овощей – вот же они, только руку протяни! – сводил их с ума. Парни клялись, что отдали бы миллион баксов, лишь бы добраться до самого паршивого томата, хоть и понимали, что за этот самый томат их пристрелят.

Как-то во вторник, когда люди в хижине собирались лечь спать, Тибор хлопнул МакКлендона по плечу.

– Карл, – сказал он с задорной ухмылкой, – если Господь с нами, завтра будет праздник урожая.

МакКлендон его, конечно, не понял: «Господь понятия не имеет, где мы».

В ту ночь, когда парни заснули, Тибор смело выскочил из дома, перелез через непрочный заборчик, забрался туда, где росли самые крупные овощи, дождался, когда пройдет мимо охранник, и не глядя запустил руку в заросли.

Этого было мало – стащить несколько овощей из обожаемого китайцами сада победы. Набрав полные штаны и рубашку урожая, он с корнями вырвал из мягкой почвы пустые стебли. Задницей и кулаками превратил остатки овощей, которые не смог унести с собой, в жидкое месиво. Повалялся телом по стеблям, поломал кустики. Зарылся ногами в землю поглубже, добрался до самых крепких корней, изорвал их голыми руками.

Тут дело было не только в банальном хулиганстве. Он хотел отомстить за каждого погибшего зимой, за каждого убитого на дорогах, за умерших от голода, холода, от нелеченых болезней, за тех, кто просто лег, сдался и умер. И как только он начал, остановиться уже не мог. За считаные минуты он сровнял с землей пол-огорода.

Тибор почти потерял контроль над собой, но вовремя понял, что начал ломать высокие растения, служившие ему прикрытием. Если охранник сейчас пройдет мимо, он, конечно же, заметит, что тут творится, и поднимет шум. Тибор помочился на останки огорода – словно подпись оставлял – и тихо уполз восвояси.

В полночь среды Тибор разбудил весь дом и, веселый, развязал штаны и рукава рубахи. Наружу выкатились томаты, огурцы, редис и бобы – самый богатый улов за всю историю вылазок Тибора. Парни стояли, разинув рты.

– Откуда это? – воскликнул Карл МакКлендон, хотя по голосу его было понятно, что он и сам знает ответ на этот вопрос.

– Китайцы подарили, – отшутился Рубин.

При свете дня не заметить стараний Тибора было невозможно. Сад победы превратился в мусорную свалку. Никто в лагере, кроме соседей Тибора, не знал, что произошло ночью. Товарищ Лим, очкастый сухопарый человечек ростом чуть выше полутора метров, носился по шеренгам на утренней перекличке, орал так, будто легкие его были в огне, требуя, чтобы мародер выдал себя сам.

– Мы знаем, кто ты, – вопил он. – Сдайся сам! Сейчас же!

Тонкая фигура Лима тряслась, пока он скакал от одного отряда к другому. Голова его, слишком большая для тела, раскачивалась, будто сейчас отвалится. – Мы знаем, кто ты! – верещал он снова и снова.

Когда он отошел достаточно далеко, Тибор повернулся к МакКлендону: «Если бы это дурачье знало, кто это сделал, давно бы уже поймали».

Лим буянил еще около часа, потрескивая всем телом на манер мультяшного персонажа. Он не успокоился, даже когда голос его сломался и он охрип. Просто останавливался несколько раз прокашляться, затем с новой силой выпаливал угрозы – но так и не смог выбить признание. В тишине упрямого молчания он распустил ребят по хибарам.

Охрана развезла остатки сада победы, навезла туда свежей земли. Угроз от китайцев больше не было. Тибор и товарищи поняли, что без наличия конкретных улик командование не особенно-то хочет наказывать кого-либо, тем более если это может настроить одну часть лагеря против другой. А вот товарищ Лим, тщедушный, бешеный офицер, оставил после себя неизгладимое впечатление. С того самого дня американцы называли его не иначе как «Кричащий Череп».