Джейн сидела за кухонным столом и ждала, когда ее мать выйдет к завтраку. Миссис Маккинни вышла из комнаты уже одетой. На ней было одно из платьев, которые она надевала в церковь. От матери и платья пахло пудрой «Эйвон» и духами. Мать молча села напротив Джейн. Та встала, взяла с плиты заварочный чайник и налила матери чашку ее любимого чая «Эрл Грей». Потом снова села. Помня, что мать любит яйца вкрутую, Джейн сварила несколько штук. Мать придирчиво выбрала одно, разбила скорлупу чайной ложкой, после чего принялась чистить. Кусочки скорлупы с легким звоном падали на тарелку.

На полке громко тикали часы. Потом заурчал холодильник. Джейн казалось, что им обеим не прорваться через многолетние завалы непроизнесенных слов, взаимных обид и неприятия. Малая часть ее существа хотела разметать эти завалы, уничтожить злые чары прошлого. Но бóльшая часть понимала, что лучше все оставить как есть.

Очистив яйцо, мать срезала верхушку и посолила. Затем поднесла его ближе к серому утреннему свету, льющемуся из кухонного окна.

– Смотрю, розовый куст у тебя прижился, – сказала Джейн.

– Марта заедет за мной, – продолжая разглядывать яйцо, сказала мать. – Если хочешь, поехали с нами.

– А не рано ли тебе в церковь? – удивилась Джейн. – Надо сначала окрепнуть.

– Я прекрасно себя чувствую, – резко ответила мать. – Я всего лишь упала в обморок. Временная потеря сознания. И если добрый Господь решит взять меня к себе, надеюсь, это произойдет в церкви. Если ты поедешь с нами, переоденься во что-нибудь… поприличнее.

– Спасибо за приглашение, но у меня другие планы. Я собиралась съездить на остров.

Мать кивнула, по-прежнему не взглянув на Джейн. Потом взяла солонку и снова посолила яйцо. Наверное, забыла, что оно уже посолено.

– Тогда можешь взять мою машину, – предложила мать. – Марта меня отвезет и привезет обратно.

– Спасибо, мама. Это очень любезно с твоей стороны.

Мать поморщилась и наклонилась над чашкой, как будто слово «мама» обожгло ей мозг. Потом сделала несколько глотков чая.

Джейн смотрела на пар, поднимавшийся из чашки и заслонявший длинный материнский нос. Мать, которую она знала, пряталась сейчас за маской косметики. Неужели она хотела замаскировать морщины и истончившуюся кожу? Чашку мать держала обеими руками, словно пытаясь согреть пальцы.

– Знаешь, я однажды туда ходила.

– Куда? – не поняла Джейн.

– На кладбище.

– Ты там была? Навещала Мелоди?

Мать кивнула:

– Был чудный день. Я даже не собиралась. Как-то все само собой получилось. В цветочном магазине Бренды Томпсон… представь себе, ее магазин цел до сих пор… я купила розовые скабиозы и розовые тюльпаны. Они бы ей понравились.

От этих слов у Джейн потеплело на сердце. Пусть мать и не жаловала Мелоди, но все-таки пришла на могилу внучки. Джейн ощутила комок в горле и принялась разглядывать узор скатерти, чтобы не заплакать.

– Мама, мне надо с тобой поговорить по одному очень важному делу. Если ты не возражаешь.

Ответа не последовало. Мать смотрела мимо нее, вперившись в кухонное окно. Ее разум был где-то в другом месте. Вскоре матери понадобится удалять катаракту на обоих глазах. Но она и сейчас казалась отделенной от мира зрячих и не видела ничего, кроме прошлого. Впрочем, и материнское прошлое было подернуто густой пеленой лжи минувших лет.

– Мама, ты слышала мой вопрос? Мне нужно кое-что тебе сказать.

Джейн ждала ответа. Мать молчала. Потом на улице дважды просигналил автомобиль. Мать, как по команде, поднялась из-за стола.

– Марта подъехала, – сказала она, отодвигая стул. – Надо поторапливаться, не то кто-нибудь займет наши места.

Мать вышла в коридор и вернулась в большой старомодной шляпе, которую всегда надевала, отправляясь в церковь. Возле двери, словно вспомнив о присутствии дочери, она сказала:

– Тебе незачем тратить время на меня. Со мной все будет в лучшем виде.

– Ты не хочешь, чтобы я оставалась с тобой? – спросила Джейн.

Мать ответила не сразу, как будто вопрос требовал всестороннего обдумывания.

– Я благодарна тебе за приезд. Знаю, что доставила тебе кучу хлопот. А теперь… возвращайся в свою жизнь.

Джейн отвернулась и кивнула, ничего не сказав. Несколько секунд мать смотрела на нее. Потом дверь открылась и снова закрылась. Джейн поняла: никакого разговора у нее с матерью не получится. Родственного воссоединения, скорее всего, тоже.

Во дворе хлопнула дверь машины, затарахтел двигатель. Мать уехала. Джейн еще долго сидела, вслушиваясь в мертвую тишину старого дома и глядя на не съеденное матерью яйцо.

Джейн стояла на палубе парома. Остров приближался, вырастая на фоне сплошной облачности, растянувшейся по всему горизонту. Чувствовалось, дождь прекратился совсем недавно. Палуба была сплошь мокрой. Лицо Джейн радовалось холодному воздуху, а уши вслушивались в знакомый гипнотический гул двигателей парома и легкий плеск воды. За паромом летели галдящие чайки. Все это чем-то напоминало экскурсию в собственное прошлое. Сейчас Джейн была довольна, что путешествует одна. Но одна ли? Глубоко внутри ее росла другая жизнь, ничего не знавшая о ее страхах и сомнениях. Жизнь, появившаяся в ней без разрешения.

Остров был уже совсем близко, и всех автовладельцев попросили вернуться в салоны своих машин. Палубные динамики выбили Джейн из не слишком веселых мыслей. Ветер успел разлохматить ей волосы. Глаза слезились от холода. Джейн выбросила в урну бумажный стаканчик с недопитым кофе. Потом быстро спустилась на автомобильную палубу, села в свою машину и включила обогреватель, направив струю горячего воздуха на озябшие щеки.

Паром пристал к берегу. Джейн покинула терминал и выехала на островную дорогу, где ничего не изменилось. Остров вообще не менялся, живя в куда более спокойном темпе, нежели Сиэтл. Зато Джейн изменилась. Мокрые улицы не баловали изобилием красок. Серые небеса, серые дома, почти черные деревья. Пейзаж за ветровым стеклом был созвучен настроению Джейн. Она ехала к кладбищу, ощущая пустоту в голове и тяжесть на сердце. Завидев знакомую ограду, сбросила скорость, но не остановилась, а проехала мимо.

«Не сейчас, – подумала она. – Я приду. Я обязательно приду. Но не сейчас».

Дорога вилась вдоль острова. Сквозь деревья мелькала серая вода. Чем-то это было похоже на бессвязные обрывки воспоминаний, мелькавшие среди мыслей. Кадры старого фильма, которые она совсем не хотела смотреть.

Джейн догадывалась, куда она едет теперь. К своему прежнему дому. Она боялась, что новые владельцы могли его снести и построить другой, по своему вкусу. А могли вообще ничего не строить, оставив участок «на потом». Этого Джейн боялась больше всего. Она вывернула на знакомую улицу и издали увидела свой бывший дом. Он совсем не изменился. Просто другая машина в проезде и новые занавески в кухонном окне.

Джейн заглушила мотор. Она смотрела через ветровое стекло на постройку, которую в течение пятнадцати лет называла своим домом. Сейчас она вдруг задумалась над этим словосочетанием. «Свой дом»? Какая особенность заставляла ее так долго называть этот дом своим? Четыре внешние стены и крыша. Прямоугольник земли на большой одинокой планете. Балки, брусья, фанера, умело соединенные плотниками, обшитые вагонкой и покрашенные в синий цвет. Но дом был для Джейн больше чем место для жилья. Здесь она растила дочь. Наполняла это пространство теплом, надеждами и любовью. Здесь она мечтала. Здесь копились ее воспоминания. А потом этот дом стал домом скорби, где Джейн засыпала в слезах, снова и снова отказываясь понимать, почему всего в двадцать лет Мелоди покинула этот мир.

– Почему, Боже? Почему?

И в этом же доме в ее жизнь вошел Калеб. Здесь он помог ей исцелиться. Отсюда она уезжала в неизвестность, чтобы начать с ним новую жизнь. Тогда Джейн казалось, что она бежит в Остин от воспоминаний, от каждодневной боли. За эти месяцы она убедилась: полностью убежать от воспоминаний невозможно. Место может оказаться спусковым крючком, но выстрел был бы холостым, не живи воспоминания в ее сердце и разуме. Однако в сердце живет не только прошлое. Там живут сценарии будущего, один из которых потом станет настоящим.

Звук хлопнувшей двери вернул Джейн к действительности. Из ее бывшего дома вышла женщина с маленьким мальчиком. Наверное, мать с сыном. Пока женщина закрывала дверь, ребенок с любопытством разглядывал чужую машину и незнакомую женщину. У него были светлые шелковистые волосы. Он беззаботно улыбался. Потом мать взяла сына за руку и повела к машине. Джейн она вряд ли заметила, зато мальчишка вовсю глазел на незнакомую тетю. Мать усадила его на детское сиденье, пристегнула. Машина тронулась, а маленький блондин продолжал смотреть на Джейн. Потом он поднял ручонку и помахал ей. Еще через секунду машина скрылась за поворотом, увозя с собой ностальгию Джейн по этому месту.

Здесь теперь жили другие надежды и мечты, другое будущее, другие воспоминания. Когда она ехала сюда, ее волновало, цел ли фонтан Калеба на заднем дворе. Сейчас это перестало ее волновать. Джейн включила двигатель и поехала вперед, чтобы свернуть на другую улицу. И ни разу не взглянула в зеркало заднего вида. Она вдруг поняла: ей тут больше не на что смотреть.

Джейн вывернула на основную дорогу и хотела вернуться к кладбищу, когда увидела ответвление. Судя по указателю, эта дорога вела к пансионату для престарелых «Дом на холме». Это был, пожалуй, самый высокий холм острова. Джейн сбавила скорость, свернула и поехала по петляющей дороге.

Дом престарелых оказался одноэтажным строением, вытянутым вширь. Он действительно стоял на вершине холма, и большинство его окон смотрели на северо-запад. Машин на стоянке было немного. Чуть поодаль стояли три или четыре микроавтобуса с эмблемой «Дома на холме». Воздух пах мокрым асфальтом и соснами. Раздвижные стеклянные двери пропустили Джейн в вестибюль. Здесь пахло средством для мытья полов. Сквозь искусственный аромат лимона пробивался слабый запах хлорки. Джейн остановилась возле круглой стойки, внутри которой сидел дежурный. Он лениво листал страницы журнала «Сансет».

– Добрый день, – поздоровалась Джейн. – Я бы хотела повидать одну женщину из числа ваших постояльцев… если, конечно, она у вас. Вроде должна быть здесь, но я не уверена.

– Пожалуйста, назовите ее фамилию, – попросил дежурный, откладывая журнал и пододвигая к себе клавиатуру компьютера.

– Миссис Готорн. А вот насчет ее имени…

– У нас, – не поднимая головы, ответил дежурный, отпихивая черный прямоугольник клавиатуры. – Идите налево до самого конца коридора. Потом свернете направо. Ее комната – двадцать три Ф. Если ее там нет, пройдите в комнату дежурных. Она частенько их донимает.

Джейн прошла по длинному коридору и повернула направо. Как и везде в подобных местах, коридоры освещались люминесцентными лампами. Джейн поразила здешняя тишина. Казалось, сюда приходят не навещать, а прощаться. Двери многих комнат были открыты. Их обитатели в основном лежали на кроватях, уткнувшись в экраны бормочущих телевизоров, а их голые ступни высовывались из-под одеяла. Полудрема, плавно переходящая в смерть. Джейн попадались стенные доски с прикрепленными открытками. Кое-где на столиках стояли цветы. В одной из комнат на кровати сидел старик и втирал мазь в культю левой ноги. В соседней комнате она увидела другого старика, беззубый рот которого зашелся в последнем крике. Неужели и ее мать когда-нибудь окажется в подобном месте: беспомощная, обездвиженная и выжившая из ума? А какая участь ждет в старости ее саму? Вряд ли кто-нибудь из обитателей «Дома на холме» думал, что однажды превратится в беспомощную развалину. Такое состояние всегда приходит неожиданно.

Возле комнаты «23Ф» Джейн остановилась. На табличке рядом с дверью значилась только фамилия: Готорн. Дверь была приоткрыта. Внутри, в инвалидном кресле, сидела старуха. Джейн видела лишь ее силуэт на фоне телевизионного экрана. Джейн постучалась. Миссис Готорн даже не повернула головы. Потом махнула рукой и сказала:

– Положите на кровать. Я потом приму.

Джейн решилась войти:

– Здравствуйте, миссис Готорн. Это я, Джейн. Джейн Маккинни.

Старуха чуть отъехала от телевизора, затем развернула коляску. Внешне миссис Готорн почти не изменилась. Пожалуй, только ее острое, птичье лицо стало еще меланхоличнее. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Телепередача прервалась рекламой документального фильма, посвященного пятидесятой годовщине гибели Джона Кеннеди.

Миссис Готорн покосилась на экран и покачала головой:

– Стоит мне увидеть лицо этого человека, как меня захлестывает ненависть.

– Вам так не нравился Кеннеди? – спросила Джейн.

– Дело не в том. – Миссис Готорн махнула в сторону экрана. – Он был прекрасным президентом. Возможно, даже лучшим. Но я ненавижу его волосы. Даже сейчас, стоит мне увидеть его шевелюру, внутри все бурлит от ненависти.

– Чем же вам так насолили волосы Джона Кеннеди?

– Насолили? Да они нас почти разорили!

– Простите, миссис Готорн, но я не понимаю, при чем тут волосы президента.

– Мой второй муж владел сетью шляпных магазинов и перед самым приходом Кеннеди добавил к ней несколько новых. Дела мужа шли в гору. Тогда каждый уважающий себя мужчина носил шляпу. Должна вам сказать, шляпы очень облагораживают мужчин. И вдруг – появляется Джон Кеннеди, который не признавал шляп. Густые волосы, обаятельная улыбка. Мужчины по всей Америке начали отказываться от шляп. Как же, чем они хуже президента? Думаю, это разрушило не только бизнес моего мужа. Это едва не разрушило страну.

Джейн изо всех сил старалась не засмеяться.

– Вы могли бы отомстить Кеннеди, назвав его именем… козла.

– Я назвала кота его именем, – усмехнулась старуха, – но это уже другая история… Как поживаете, дорогая? Что же вы стоите? Садитесь.

Джейн села на единственный стул. Миссис Готорн развернула коляску, чтобы видеть гостью. Убранство комнаты было весьма простым. Окно с кружевными занавесками. Кровать с регулировочным механизмом. Стул. Телевизор. Небольшой комод, на котором стояла старинная лампа. Джейн вспомнила, что эту лампу она видела в доме миссис Готорн. Рядом с лампой тускло поблескивала медная урна с фигурной крышкой.

– А здесь уютно, – соврала Джейн.

– Только не надо потчевать меня глупостями, – хмуро возразила миссис Готорн. – Нужно было бы назвать это место не «Домом на холме», а «Складом умирающих». Каждую неделю отсюда кого-нибудь выносят ногами вперед. В освободившуюся комнату вселяется очередной экземпляр. Вы бы слышали, какие речи произносит родня, сбагривая обузу: «Тебе здесь очень понравится», «Бабулечка, здесь ты не будешь скучать», «Дедуленька, мы станем приезжать сюда каждую неделю». Сплошное вранье! Родственнички появляются тут не раньше, чем им позвонят и скажут, что их бабулечка или дедуленька умерли.

– Вас никто не навещает? – спросила Джейн.

– А кому меня навещать? Появлялся тут мой алчный сыночек. Топал на меня ногами. Как же: я совсем рехнулась! Отдаю собственность не ему, а государству. Нескольких его визитов мне хватило за глаза и за уши. Я попросила администрацию больше его сюда не пускать.

Миссис Готорн повернула голову к комоду:

– Зато со мною Джим и Карл.

– Джим и Карл?

– Оба моих мужа. Вы же знаете: я дважды была замужем и дважды овдовела. Теперь они оба мирно уживаются в этой урне и ждут, когда я к ним присоединюсь. Но вы же приехали сюда не для разговоров о медленном переползании какой-то старухи в крематорий. Я сразу заметила у вас на пальце это колечко. Помню, как ваш парень усердно его зарабатывал.

Джейн взглянула на кольцо и поспешно прикрыла его другой рукой. Надо было перед приходом сюда снять кольцо. Вряд ли миссис Готорн приятно видеть свое обручальное кольцо на чужом пальце.

Однако миссис Готорн только улыбнулась:

– Как он?

– Калеб ловит удачу за хвост. Он сейчас в Лос-Анджелесе. Попал в финал телевизионного конкурса авторов-исполнителей. Это большой скачок после пения на улицах. В общем-то, я приехала к вам экспромтом. Он ничего не знает, иначе обязательно передал бы вам привет.

– Незачем молодому парню беспокоиться из-за старухи. Тем более он сейчас важным делом занят… Вы мне лучше про себя расскажите. Что-то я не вижу радости на вашем лице. Даже здешние медсестры выглядят счастливее.

Джейн вздохнула. Она не собиралась делиться своими бедами с миссис Готорн. Все получилось само собой. Джейн смотрела на желтые кружевные занавески и отчаянно пыталась не заплакать.

– У меня сейчас… тяжелая полоса.

Она не сразу решилась поднять глаза на миссис Готорн, а подняв, увидела спокойный, сосредоточенный взгляд старушечьих глаз. Миссис Готорн сидела, сложив руки на коленях, и ждала. Чувствовалось, ею движет не праздное любопытство, но она ни в коем случае не хочет принуждать Джейн к рассказу. Глаза миссис Готорн были полны материнского сочувствия. Сочувствия, которое Джейн никогда не видела в глазах собственной матери. Джейн вдруг ощутила странный покой, сняла все свои защитные барьеры и начала рассказывать:

– У моей матери случился микроинсульт. Я бросила работу и помчалась сюда. Все оказалось не так страшно, как я думала. Сегодня мать уже поехала с подругой на воскресную службу, а перед этим сказала, что нечего с ней нянчиться. Она великолепно обойдется без меня. Честно говоря, мне и самой тяжело в ее доме. Калебу сейчас не до меня. У него все мысли о конкурсе. А мне так хочется, чтобы он был рядом. Он хотел прилететь, но я отказалась. Срывать его с конкурса, когда потрачено столько сил… В конце концов, конкурс был моей затеей. Теперь я мучительно решаю: лететь ли к нему в Лос-Анджелес или возвращаться в Остин и разбираться во всем самой. Это свалилось на меня так внезапно. Я сомневаюсь, что смогу пройти через это снова. Я просто боюсь, что не выживу. А если я расскажу Калебу, у меня уже не останется выбора. Я знаю, как он хочет ребенка… Как это все не вовремя. Бессмыслица какая-то. И вас еще гружу своими проблемами. Не обращайте внимания.

Миссис Готорн подалась вперед, продолжая внимательно глядеть на Джейн:

– Дорогая, каков срок вашей беременности?

Комната тонула в желтом свете. Щеки Джейн были мокры от слез. Достав из сумочки бумажный платок, она торопливо вытерла лицо.

– Первый раз меня затошнило в самолете. Потом еще несколько раз. Я купила тест на беременность. Ой, как я испугалась, увидев синий крестик! Думаю, потому я сегодня и поехала на остров. Навестить Мелоди на кладбище. Спросить ее, не я ли виновата в том, что с ней случилось. В ее алкоголизме, наркомании, болезни. Я просто больше этого не перенесу. Меня не хватит.

– Мелоди – ваша дочь?

Джейн кивнула:

– Калеб вам рассказывал?

– Да. Когда он у меня работал, мы много разговаривали. В основном он говорил о вас и о том, как сильно он вас любит.

– Серьезно? – Джейн улыбнулась сквозь слезы. – А он назвал вам причину?

– Он называл множество причин. Но скажу вам честно: я слушала вполуха. Я больше любовалась его тугим задом, обтянутым джинсами. – (Джейн засмеялась.) – Вас удивляет, дорогая? Из меня, наверное, уже песок сыпется. Про таких, как я, говорят: «Одной ногой в могиле». Но я пока еще жива. – Она наклонилась и похлопала Джейн по коленке. – Дорогая, у вас все будет хорошо. У вас все получится.

Затем миссис Готорн встала с коляски.

Правильнее сказать, начала процесс вставания. Джейн испугалась, что сейчас старуха упадет, растянувшись на полу. Проще всего было бы протянуть руку и помочь ей встать. Но Джейн понимала: такая помощь оскорбит миссис Готорн. Поэтому она просто смотрела и ждала. Наконец миссис Готорн встала и потянулась к своей трости, после чего доковыляла до комода и положила руку на медную урну.

– Мне посчастливилось в жизни, – не поворачиваясь к Джейн, заговорила она. – Я встретила двоих мужчин, которых полюбила. Но в их характерах не было и капли схожести. Вряд ли еще когда-нибудь появится столь противоречивая парочка. Если бы я сейчас открыла урну и высыпала их пепел, он бы наверняка собрался в две отдельные кучки. – Миссис Готорн села на край кровати и продолжила, разглядывая резной набалдашник трости: – Моего первого мужа звали Джимми. Моя первая и единственная настоящая любовь. Но он был необузданным человеком с таким же необузданным характером. Дорогая, никогда не влюбляйтесь в моряков. Их сердца скоры на любовь, но их настоящая любовь – море. На берегу им быстро становится тошно, и оттого они много пьют. Джимми служил на военном флоте. Потом демобилизовался, приехал и преподнес мне это кольцо. Честно говоря, я не ждала от него такого шага. Кольцо и по тем временам стоило громадных денег. Нашу свадьбу мы играли на заднем дворе дома наших друзей. Скромную, но мы были счастливы. Мы сняли квартирку в Сан-Франциско и прожили около года, день и ночь занимаясь любовью. Ох, какие это были дни! А потом Джимми снова ушел в море, но уже на торговом корабле. Он уплыл, а я обнаружила, что беременна. Я была совсем одна. И тоже испугалась. Я послала телеграмму в порт, куда должен был зайти их корабль. Ждала, ждала. Никакого ответа. Я подумала: вдруг он не получил телеграммы? Но он получил. Видели бы вы его лицо, когда он сошел на берег и увидел меня. – Миссис Готорн умолкла, глядя в пол. У нее вздрагивали плечи. – Джимми не сказал ни слова, и я тоже, – продолжала она. – Он понял, что я потеряла ребенка. Так оно и было. Через три дня он отправился в бар, чтобы виски залить горе. В баре случилась драка, он полез разнимать и сам получил ножом в живот. Вслед за ребенком я потеряла и Джимми. – Миссис Готорн медленно поднесла руку к груди, словно успокаивая свое разбитое сердце. – А к Карлу я присматривалась целых десять лет. Мы были знакомы через друзей. Потом он признался, что всегда меня любил. Постепенно и я его полюбила. Он был хороший человек. Спокойный. Верный. Вдовец, как и я. Три дочки. Потом у нас родился сын. С тех пор как Карл умер, о его дочках я больше не слышала. Но я благодарю судьбу за все годы нашей совместной жизни с Карлом. – Несколько минут миссис Готорн молча смотрела на медную урну. – Я рассказываю вам все это не затем, чтобы освежить воспоминания. Мне посчастливилось найти в обоих моих мужьях все, что нужно женщине. Вы счастливее меня. Вы нашли все это в одном мужчине. Калеб – ваш хранитель. Упаси вас Господь разбить ему сердце, как я разбила сердце Джимми. Он ведь думал, что у меня случился выкидыш, и я не решилась сказать ему правду. Но потом я часто думала о том, как повернулась бы наша жизнь, если бы я родила.

Джейн смотрела на старуху, сидевшую так, что урна находилась у нее прямо над головой.

«У каждого из нас есть свои секреты, – думала она. – Тайные поступки, о которых мы потом сожалеем. И горечь раскаяния остается с нами до самой смерти».

Миссис Готорн встала, опираясь на трость:

– К вашему кольцу нужно добавить еще кое-что. Но для этого вам придется свозить меня в мой старый дом. У вас есть время?

– Конечно, – ответила Джейн. – Времени у меня предостаточно.

Миссис Готорн снова села в коляску, и Джейн выкатила ее в коридор. В вестибюле их остановила какая-то санитарка и спросила, куда они направляются.

– Свежим воздухом подышать. Неужели непонятно? – проворчала миссис Готорн.

Джейн выкатила коляску за стеклянные двери, довезла до машины и помогла миссис Готорн забраться в салон. Старуха была совсем легкая, только ее ногти глубоко впились в руку Джейн, пока она взбиралась на пассажирское сиденье. Джейн спросила, как им быть с коляской. Миссис Готорн ответила, что из машины до дома сможет дойти сама, а потому коляска останется здесь.

– У нас нет персональных колясок. Их потом собирают, как тележки возле супермаркетов. Но нам надо поторапливаться.

Стоянка имела наклон, и в зеркало заднего вида Джейн было видно, как коляска покатилась сама. За ней бежал дежурный, пытаясь поймать.

– Вам не разрешается покидать территорию пансионата? – спросила Джейн.

Старуха оглянулась назад и хихикнула:

– Толком не знаю, но отпрашиваться я не собираюсь. Здесь не тюрьма.

Джейн сразу заметила, что почтовый ящик с надписью «ГОТОРН» исчез. На его месте был поставлен небольшой щит с другой надписью: «УЧАСТОК ПОД ЗАСТРОЙКУ». Сама миссис Готорн или не увидела этого, или не обратила внимания. Джейн свернула на гравийную дорогу и остановилась возле старого дома, выкрашенного в желтый цвет.

Рядом с домом стоял пикап с эмблемой какой-то ремонтной службы. Джейн вылезла и помогла выбраться миссис Готорн. Опершись на трость, та смотрела на свой старый дом. Они оба кренились влево – дом и старуха.

«Не удивлюсь, что и этот мир они покинут одновременно», – подумала Джейн.

Опираясь на ее руку, миссис Готорн доковыляла до крыльца и медленно поднялась по ступенькам. Там старуха приподняла трость и коснулась ржавой подковы, прибитой над дверью.

– Эта подкова принесла нам больше пятидесяти лет счастливой жизни здесь. Мы с Карлом нашли ее в наш медовый месяц, а когда въехали сюда, прибили над дверью. Теперь, дорогая, я хочу отдать ее вам.

Джейн колебалась.

– Вы уверены? – спросила она. – Вы не хотите оставить ее у себя?

– Зачем? Чтобы повесить на стену камеры для престарелых, куда меня запихнули? Нет уж. И потом, дорогая, мне будет приятно сознавать, что подкова теперь висит над дверью другого дома, где живет любовь. Есть вещи, которые надо передавать по наследству.

Джейн смотрела на подкову. Грустно было сознавать, что этот дом скоро сломают. Она вспоминала, как приехала сюда в первый раз, пытаясь продать миссис Готорн долгосрочную страховку. Потом они приезжали вместе с Калебом, чтобы заплатить за козла.

Встав на цыпочки, Джейн попыталась раскачать подкову и снять с упрямых гвоздей. В это время дверь распахнулась. На крыльцо выскочил парень в рабочем комбинезоне. Увидев Джейн и миссис Готорн, он с воплем бросился обратно, но зацепился за половицу и приземлился на собственный зад. Опасливо поглядывая на женщин, он вынул из ушей наушники-пуговки.

– Ну вы меня и напугали! Не зря мне ребята в мастерской говорили, что здесь есть привидения.

– Тогда поторопитесь снести этот дом, – сказала ему миссис Готорн. – Если я умру раньше, а дом останется, я точно превращусь в привидение. Кстати, вы здесь чем занимались?

Парень встал, отряхивая комбинезон:

– Меня послали отключить дом от электросети. Воду мы уже отключили. Скоро пригоним машину с шар-бабой и тогда начнем крушить стены. Насколько понимаю, мэм, вы когда-то жили в этом доме.

– Жила. А сейчас приехала, поскольку кое-что здесь оставила.

– Мэм, кажется, отсюда вывезли все, что можно. Остались только стены.

– Молодой человек, вы видите эту подкову? Будьте добры, снимите ее нам.

Парень легко снял подкову и подал миссис Готорн, а та передала свой талисман Джейн. Простившись с рабочим, они пошли к машине.

Миссис Готорн приготовилась сесть, но задержалась и в последний раз повернулась к своему дому. Мысленно она видела его таким, каким он был пятьдесят с лишним лет назад, когда Карл прибивал подкову над дверью. И Джейн на мгновение увидела ту, молодую миссис Готорн.

Старуха закрыла глаза и улыбнулась. Потом протиснулась в салон машины и больше уже не оборачивалась.

На стоянке дома престарелых миссис Готорн категорически отказалась, чтобы Джейн проводила ее до комнаты.

– Лишние неприятности вам ни к чему. И потом, мне заранее нужно привыкнуть ходить одной. Туда поодиночке уходят.

Джейн подвела машину как можно ближе к стеклянным дверям. Ей стоило немалых сил не заплакать при прощании.

– Вы же приедете на нашу свадьбу? – спросила она.

Морщинистое лицо миссис Готорн расплылось в улыбке:

– Это событие, дорогая, я не пропущу ради всех сокровищ мира. Запишите сюда ваш адрес.

Миссис Готорн достала из кармана потертую записную книжку и ручку. Джейн вписала туда адрес и добавила номер своего мобильника. Когда она возвращала книжку, ей захотелось обнять старуху. Но миссис Готорн уже открыла дверь. Джейн вышла, чтобы помочь ей, однако миссис Готорн выбралась самостоятельно.

Нет, она не могла уехать, ограничившись словами прощания. Джейн обняла миссис Готорн и осторожно положила голову на ее плечо. Джейн обнимала не только эту старуху. Вместе с ней она обнимала свою мать, Грейс и Мелоди. Когда она разомкнула руки, ее глаза были мокрыми от слез. Глаза миссис Готорн – тоже. Завершая прощание, Джейн поцеловала старуху в щеку.

Повернувшись, она побрела к машине.

– Спасибо вам, дорогая, – сказала миссис Готорн.

Джейн остановилась.

– Если у вас с Калебом что-то не заладится, расскажите ему, где меня найти.

Шутка удалась, и Джейн невольно рассмеялась.

Миссис Готорн смотрела ей вслед. В зеркало заднего вида Джейн наблюдала, как к миссис Готорн поспешил санитар с каталкой, но старуха отмахнулась и пошла сама, тяжело опираясь на трость.

Джейн чувствовала, что теперь она готова навестить Мелоди.

Под вечер тучи разошлись. Закатное солнце освещало остров и тихое кладбище. Джейн заглушила мотор и вышла из машины, вдыхая прохладный, влажный воздух. Пахло скошенной травой. Странный запах для начала осени.

Вначале она зашла к Грейс. Могила была сплошь покрыта свежими цветами. Джейн это не удивило: друзья Грейс исчислялись десятками. Она посмотрела на надгробный камень. Две даты: день появления на этой земле и день ухода с нее. Джейн понимала: важны не они, а дни и годы, пролегшие между ними. Ей вспомнились слова Грейс: «Живи так, как не могла я. Живи без страха».

Джейн ждала, что на кладбище ей станет грустно. Но грустно ей не стало. Возникло совсем иное ощущение: ее подруга сейчас находилась в тихом, спокойном месте, недосягаемом для боли и грусти.

– Я люблю тебя, Грейс. Без тебя я бы просто не пережила потерю Мелоди. Сейчас я понимаю это острее, чем прежде. Я добросовестно стараюсь следовать твоему совету: жить без страха. И все-таки, Грейс, мне страшно. Как жаль, что тебя нет рядом со мной.

Джейн закрыла глаза. Последние лучи солнца согревали ей шею. Над кладбищем дул ветер, забираясь под блузку. Когда она подняла голову и открыла глаза, солнце уже село. На небе горела розовая полоса.

Джейн встала и пошла туда, где лежала ее дочь.

От цветов, принесенных матерью, не осталось и следа, но за могилой следили. Надгробие было чистым, а зеленая трава – подстриженной. Джейн не знала, что сказать Мелоди, и потому прижалась лбом к надгробию и смотрела, как темнеет небо. Потом она дотронулась до живота и подумала, что их здесь трое и все наслаждаются закатом. Джейн полезла в карман и достала монету, соединившую их с Калебом. Когда-то эту монету держали пальцы Мелоди. Поцеловав монету, Джейн засунула ее в землю, затем протолкнула глубже, чтобы случайно не попала под лопасти косилки. По щеке скатилась слеза, но сердце Джейн не разрывалось от печали.

Кладбище окутали сумерки. Восточный край неба уже перемигивался звездами, а Джейн продолжала сидеть, прислонив лицо к холодеющему мрамору. Вокруг не было никого, а если бы кто-то вдруг оказался рядом, то услышал бы, как Джейн напевает любимую колыбельную Мелоди.