В пылу нашего двенадцатого лета – до того, как мы с сестрой научились достаточно искусно обращаться с иголками, чтобы расшивать пурпурную материю, но уже после того, как мы перестали пасти скот, – моя мать и мать моей сестры поведали нам об отце отца нашего отца и о том, как он стал божеством. Мы слышали эту историю и раньше, когда ее распевали у костра или нашептывали у алтаря, пока отец странствовал с караваном. Но на этот раз они обещали поведать нам тайную часть истории. Наш отец знал ее, имея на то право, но братья не знали, и, конечно, именно это заставило нас сидеть смирно и слушать вместо того, чтобы носится наперегонки по пустыне, чем в иное время мы занялись бы куда охотнее.

Отец отца нашего отца родился на берегах другого вади – оно было ближе к городу, чем наше. Вади пролегало через пустыню не по прямой, как летит песчаный ворон, но идти вдоль него было безопаснее. Верблюды могли найти там воду и достаточно зелени, чтобы поесть. Хороший охотник мог подстеречь дичь на водопое, а львы приходили только по ночам и громко рычали, оповещая о своем приближении. Отец отца нашего отца не охотился, кроме как по крайней нужде, и, хотя был достаточно метким стрелком, чтобы отгонять от скота гиен и диких собак, его умений не хватало, чтобы прокормить таким образом всю деревню. Но он был доволен и пастушьим трудом, а к своему двадцатому лету стал старшим пастухом.

Обязанностью старшего пастуха было решать, каких животных есть, а каких спаривать, а также выбирать, каким путем вести стадо. Говорят, мудрый человек следует за козами, глупец – за овцами. Но истинный мастер пастушьего дела выбирает путь сам. Так поступал и отец отца нашего отца. У него не было ни Скептика, который сказал бы, как движется вода относительно солнца, ни Жреца, который посоветовал бы, какому божеству молиться и какие подношения скорее привлекут его благосклонность. Он мог рассчитывать только на себя и на умения, приобретенные за годы жизни под жарким солнцем пустыни.

На берегу вади скопилось слишком много людей. Множество семей разбили свои шатры вдоль него и черпали из него воду для полива и для питья. Деревня отца отца нашего отца была невелика, и жители страдали, потому что им не хватало места у колодцев. У вади толпилось и множество купцов, которые торговали по кругу одними и теми же товарами до тех пор, пока цены не поднялись так высоко, что отец отца нашего отца уже не мог ничего у них купить. У одного из купцов, назначавших самые высокие цены, был верблюд. Он был стар и хорошо знал пустыню. Купец всегда оставлял своего верблюда привязанным к шесту посреди рынка, пока ходил беседовать с другими мужчинами. Даже в самую жару верблюд послушно стоял на солнце, ожидая своего хозяина.

Однажды, когда пасти коз и овец пошли другие, отец отца нашего отца отправился на рынок. Ему нужно было купить дойную козу, потому что ни одна из его коз в ту пору не давала молока, а в деревне умерла родами женщина, и некому было кормить ее новорожденную дочку. Дойная коза была лишь у того купца, которому принадлежал верблюд, и узнав это, отец отца нашего отца впал в отчаяние. Конечно, цена окажется для него слишком высока, и в его деревне станет меньше еще на одного человека, пусть даже совсем крошечного.

Отец отца нашего отца подошел к верблюду, который по обыкновению стоял под палящим солнцем, и ласково погладил его по носу.

– Где же твой хозяин? – в задумчивости спросил он у верблюда.

– Он пошел к шатрам у самого вади, где прохладней, – ответил верблюд.

Тут отец отца нашего отца не на шутку удивился. Он не ожидал, что верблюд ответит. Но он понимал, что удивление не повод быть невежливым, поэтому продолжал, обращаясь к верблюду почтительно, будто к старикам, игравшим в нарды в теньке.

– Спасибо, почтенный старец, – поблагодарил он.

– А зачем тебе мой хозяин? – спросил верблюд.

– Мне нужна дойная коза для осиротевшего младенца из моей деревни, – объяснил отец отца нашего отца. – А твой хозяин – единственный на всем берегу вади, у кого она есть.

– Купи лучше меня, – предложил верблюд. – Я старый, и хозяин отдаст меня дешевле, чем дойную козу.

– Но ведь ты не сможешь выкормить ребенка, – возразил отец отца нашего отца.

– Купи меня, – настаивал верблюд. – Купи меня, и не пожалеешь.

Отец отца нашего отца чувствовал себя глупо, слушая советы верблюда. Он ведь не следовал за козами, как менее опытные пастухи. С другой стороны, козы не умели говорить, а верблюд умел. Он вздохнул и направился к шатрам возле вади. Он поторговался с купцом, который был удивлен, что ему предлагают за верблюда хоть что-то, и ушел с хорошей ценой и старым верблюдом.

Они пошли назад вместе, медленно шагая вдоль вади. Отец отца нашего отца был опечален. Малышку уже почти целый день не кормили ничем, кроме жидкой похлебки, а женщины заверили его, что этого будет мало. А теперь он явится домой ни с чем, если не считать старого верблюда. Он был так расстроен, что не заметил, как верблюд остановился, пока его веревка не дернулась, размотавшись до конца.

– Хозяин, – сказал старый верблюд. – Нужно идти в пустыню.

– Верблюд, – отвечал отец отца нашего отца, – если мы пойдем в пустыню, мы умрем.

– Не умрем, хозяин, – настаивал верблюд.

Верблюд повернул в сторону от вади и потянул отца отца нашего отца за собой. Он мог бы ударить верблюда и заставить его повернуть назад, но не сделал этого. В конце концов, верблюд был говорящий. Должно быть, у него были на то причины.

И вот они вместе отправились в пустыню. Отец отца нашего отца считал шаги, как его учили, чтобы знать, как далеко он может зайти, пока не кончится вода. Поняв, что пора поворачивать назад, он мягко потянул верблюда за повод.

– Верблюд, – сказал он. – Я должен повернуть, иначе у меня кончится вода.

– Хозяин, посмотри вперед, – попросил верблюд.

Отец отца нашего отца глянул перед собой и увидел вдали знакомое зрелище: низкая зеленая полоса, образованная кустами олеандра. Он знал, что, подойдя ближе, увидит розовые цветы. Такие росли только там, где есть вода. Только там, где есть вади.

– Верблюд! – воскликнул отец отца нашего отца. – Откуда ты знал, что здесь есть вади?

– Я ведь верблюд, – отвечал тот. – Мы умеем находить воду.

– А почему ты показал это мне? – спросил он.

– Мой прежний хозяин никогда меня не слушал. А ты послушал.

Они вместе дошли до вади. У отца отца нашего отца голова шла кругом от планов. Можно было перевезти туда всю деревню. Да, это дальше от городских стен, но это не важно, если будет больше места и больше воды. Можно расширить стада и не тревожиться, что на всех не хватит воды и еды. Тут он вспомнил про малышку и вновь опечалился. Он знал, что за все хорошее надо платить, но такая цена казалась ему уж слишком высокой.

– Хозяин, – окликнул его верблюд. – Взгляни-как туда еще раз.

Отец отца нашего отца еще не успел разглядеть, на что показывал верблюд, как вдруг услышал знакомый звук. В тени олеандра лежала коза, устроившаяся там, чтобы родить своих детенышей. Отец отца нашего отца опустился на колени возле нее и понял, что она дикая и не принадлежит ничьему стаду. Он помог ей разродиться и взял козлят на руки. Козу он положил на спину верблюду, где она улеглась так спокойно, будто всю жизнь только того и ждала. Козлят он сам понес на руках в свою деревню.

В деревне в ту ночь все ликовали. Отец отца нашего отца пошел на рынок за дойной козой, а вернулся с козой, тремя козлятами и верблюдом в придачу. Еще больше радости было, когда он рассказал им про второе вади. Наутро они собрали вещи и ушли. Они проделали долгий путь по обжигающему песку, нашли тень в зарослях олеандра и разбили там свои шатры. А вскоре они нашли и пещеру, где хоронить своих мертвых.

Как и надеялся отец отца нашего отца, стада процветали на новом месте. Он стал странствовать с караваном и заботился о благополучии своей деревни. Когда он умер, его облачили в лучшую материю и похоронили внутри холма, рядом с тем местом, где он похоронил своего старого верблюда. Там соорудили и алтарь в его честь.

– Ваш отец и ваши братья, – рассказывала моя мать, – молятся отцу отца вашего отца, потому что при нем скотина плодилась, а торговля процветала. Мы с вами молимся ему и поэтому тоже, но это не единственная причина.

– Это и есть тайна, – объяснила мать моей сестры. Глаза ее горели, как в те минуты, когда она облачалась в жреческие одежды и пела вместе с моей матерью у шатров нашего отца, хотя сейчас мы всего лишь сидели в тени олеандров и пряли. – Это та самая часть истории, которую вы должны хранить в своем сердце до конца своих дней.

Моя сестра пообещала хранить тайну – слова выплеснулись у нее изо рта, словно масло из кувшина. Я же была так очарована обещанием секрета, о котором ничего не знали мои братья, что смогла лишь кивнуть.

– Малышка, выжившая благодаря молоку той козы, была матерью матери моей матери, – сказала моя мать. – Если бы она умерла, я бы не вышла за твоего отца, и тебя, дочь моя, не было бы на свете.

– А у меня бы не было моего самого дорогого друга, – сказала мать моей сестры. – А у тебя, дочь моя, не было бы сестры.

Мы с сестрой схватились за руки. Оказывается, мы были так близки к тому, чтобы никогда не узнать друг друга, и даже не подозревали об этом. Наши узы вдруг стали еще крепче. Мы и раньше молились нашему семейному божеству, но отныне мы вкладывали всю душу в каждое слово и каждое подношение, оставленное у его алтаря. Мы благодарили столь же горячо, как и просили, и никогда не забывали полить прохладной воды на то место, где покоились кости верблюда. А если мы приносили масло и лепешки туда, где была похоронена мать матери моей матери, то так делали не только мы, но это тоже была тайна.

До того дня, когда я сидела в саду с Сокатом Яснооким и училась плеваться косточками от маслин, мои знания о божествах этим исчерпывались.