17

Отъезд Тома в Африку был испытанием, которому те друзья, кто делил его с ним, не пожелали бы подвергнуться по доброй воле дважды. Осунувшийся и возбужденный, Том метался по комнатам не в силах решить, что хочет взять с собой или как лучше послать тяжелый багаж, который не укладывался в квоту авиаперевозок.

– Это для нас хорошая практика, – мягко сказал Дигби, забивая гвоздями очередной ящик.

– Я думал, для этого существуют специальные фирмы, – раздраженно ответил Марк. – Когда я поеду, будь уверен, все будет лучше организовано. Ума не приложу, почему он откладывал все до последней минуты. И вообще зачем ему уезжать в такой спешке?

– Наверное, это шок от окончания диссертации. Ведь казалось, что он так ее и не допишет. А потом еще визит к родным, который его, по всей очевидности, расстроил. Он увидел, что ему нет места в кругу семьи среди всех их полезных дел. Возможно, он раньше не сознавал, до какой степени порвал с той жизнью.

– Да, даже в высокоразвитых обществах человеку нужно чувствовать защиту, какую дают родственные связи.

– Тебе не приходило в голову, что есть некоторое сходство между Томом и профом Мейнуорингом? – продолжал Дигби. – Я про их обстоятельства. Они оба порвали со своим светским окружением, то есть с правящим классом.

– Но на этом, я бы сказал, сходство заканчивается. Трудно себе вообразить, чтобы у Феликса были такие проблемы с подружками, как у Тома, если, конечно, у Феликса когда-нибудь имелись подружки. – Марк присел на пятки, как будто упиваясь проблемами друга. – Была девушка дома, которая напомнила ему, как могло бы получиться. Потом Кэтрин, оставленная и брошенная, постоянный для него упрек. А теперь еще Дейдре, которая на нем повисла… Как трудно иногда бывает сопротивляться восхищению юной девушки! – Он мечтательно вздохнул.

– Уверен, Дейдре ничего такого не делала, – сердито отрезал Дигби.

– Хошь не хошь, цитируя Фэрфекса, Тому кажется, что только в Африке его оценят по достоинству. Там он может делать работу, для которой действительно создан, и никто другой ее сделать не сможет, а именно изучение роли брата матери в брачных церемониях.

– Я ошибаюсь или в твоих словах слышится горечь?

– Возможно, самую малость. Мы-то с тобой где возьмем деньги на экспедицию? Том себе как будто без труда достал.

– Похоже на то. Но, может, нам не стоит считать, что мы ему ровня?

– Ты про миф о гениальности Тома? Много мы видели тому признаков?

– А какие тут могут быть признаки?

– За столько времени, что он тут живет, хотя бы слабый проблеск мог бы проявиться.

– Ну да, в разговоре он не блещет, возможно, даже мы остроумнее его, – неуверенно сказал Дигби. – И по-моему, доклад, который он прочел в прошлом семестре на семинаре… ну… довольно путаный, – добавил он, все больше забывая о снисхождении к другу.

Марк с готовностью подхватил обвинение, и они ударились в высокопрофессиональную дискуссию, в конце которой имели удовольствие доказать, во всяком случае себе самим, что Том далеко не талантлив, а кое в чем определенно глуп, и не всегда «здравый» малый.

– Почти диффузионист, – сказал Марк со злобным блеском в глазах.

– Да ладно! – шокированно охнул Дигби и, чувствуя, что они зашли слишком далеко, сменил тему: – Слышал новости про Форсайтовы гранты?

– Да, был там, когда Фэрфекс про них говорил. Кандидатов собираются приглашать в ноябре на уикенд за город к Мейнуорингу. Странная идея, но, наверное, хорошо будет, когда все решится. Грантов будет два, так?

– Да, думаю, так.

В этот момент в дверь позвонили. Поспешив открыть, Дигби увидел на пороге Кэтрин с аккуратной кипой чистых и отутюженных рубашек и шортов в руках.

– Вы не поверите, – сказала она. – Том обнаружил все это в ящике с заметками и, поскольку не было времени посылать в прачечную, позволил постирать мне, поэтому вот вам.

– Зайдешь?

– Нет, пожалуй. Том здесь?

– Да. Кажется, переодевается в респектабельную одежонку. Он как будто куда-то собрался.

– Ах да, провести последний вечер с Дейдре, надо думать, – деловито сказала Кэтрин. – Могу себе вообразить, каким он будет. Кстати, я поеду завтра провожать его на аэровокзал, так что увидимся.

– Полагаю, последний вечер с Дейдре окажется не совсем таким, как вечер с Кэтрин, – задумчиво произнес Марк. – Поэтому интересно, а правда ли Кэтрин способна вообразить.

– Писателям нравится думать, что они способны вообразить что угодно, – предположил Дигби. – Или, по-твоему, Кэтрин уже дошла до того возраста, когда пережила столько расставаний и последних вечеров, что знает все, что вообще может случиться?

– Какая скучная, наверное, жизнь у опытной женщины, – сказал Марк. – Говорят ведь, что всем фуриям ада далеко до брошенной женщины. – Он расплылся в обычной своей ехидной ухмылочке. – Ведь и такое бывает.

– Что-то Кэтрин не слишком похожа на фурию. Да, конечно, она выглядела немного раскрасневшейся, но это скорее от того, что стояла над гладильной доской, а от утюга жар идет, знаешь ли, – разумно рассудил Дигби. – Наверно, лучше отнести вещи Тому.

Последнего он застал за тем, как тот делал большой глоток бренди из маленькой фляжки.

– Перед каждым путешествием я просто болен от нервов, – извиняющимся тоном объяснил Том. – И вообще нужно подкрепить силы перед прощаниями.

Дигби никак это не прокомментировал, только положил выстиранное белье на кровать и вышел из комнаты. Несколько минут спустя он услышал, как Том сбегает вниз по ступенькам. Он представил себе, как Том встречается с Дейдре в ресторане, заводит веселый легкий разговор, возможно, чуточку выпивает, целует ее на прощание и возвращается домой сравнительно рано, испытывая толику облегчения, что последний вечер позади.

Он, казалось, едва успел засесть за вечернее чтение, когда услышал, как в замке поворачивается ключ Тома, а подняв глаза, увидел, как тот стоит посреди комнаты, щурясь от непривычно яркого света.

– Не беспокойся, – сердечно сказал Дигби. – Я ради тебя за ней присмотрю.

Том кривовато улыбнулся:

– Мне надо закончить собирать вещи.

– Будем надеяться, завтра выдастся хороший день, – сказал Дигби, понимая, что говорит банальности, но чувствуя, что у него нет сил на серьезный разговор.

На следующее утро он проснулся с чувством самодовольства, точно ясное небо целиком и полностью было его заслугой.

– От солнышка всем станет лучше, – заявил он, пока они с Марком готовили на кухне завтрак.

– Что это из тебя лезет, Дигби? Откуда такая задушевность с утра пораньше? – сварливо спросил Марк. – По-моему, ее надо давить в зародыше.

– Я имел в виду Дейдре и Кэтрин, правда-правда. Нас это не заденет.

– Как по-твоему, аэровокзал романтичнее железнодорожного? – спросил некоторое время спустя Дигби, когда они подходили к серой громадине.

– Наверное, да, потому что невольно рисуешь себе дальние и фантастические странствия и всегда есть шанс, что самолет может упасть, – равнодушно ответил Марк. – И люди уезжают в самые дальние уголки земли, возможно, на долгие годы.

– Не надо на это упирать при Кэтрин и Дейдре, – посоветовал Дигби. – Как бы это их не расстроило.

– Я почти жалею, что они придут, – сказал Том. – Я правда предпочел бы ускользнуть потихоньку, никого не оповестив.

Он был слегка рассеян, думал о том, что не успел сделать в последнюю минуту, и все еще держал в руках дождевик и портфель с заметками, – пройдет еще несколько часов, прежде чем он сбросит эти характерные знаки отличия своей профессии.

– Смотрите, вот и они.

– Они как будто вместе приехали, – сказал Марк. – Обе предъявляют права на последнюю минуту. Ну, дорогие мои, надеюсь, вам это по зубам, – приветствовал он их.

Дейдре, которая вот уже несколько дней чувствовала себя так, словно получила сильный удар под дых, вообще не сумела затолкать в себя завтрак. Кэтрин умудрилась съесть тост и даже вареное яйцо – конечно, не яичницу! – чего слегка стыдилась, но сказала себе, дескать, на сей раз отъезд Тома должен восприниматься иначе, и только правильно, чтобы его что-то отличало от прочих разов – пусть даже поглощение завтрака.

– Мы тут рассуждали, что романтичнее, это здание или железнодорожный вокзал, – сказал Дигби Кэтрин, – и пришли к выводу, что вот это.

– Да, по-своему, но оно гораздо обтекаемее и гигиеничнее. Почти как разница между кремацией и старомодным погребением, – затараторила Кэтрин, потянув в сторону Марка с Дигби, чтобы оставить Дейдре наедине с Томом. – Но давайте не будем делать слишком унылые лица ради Тома. В конце концов, он-то рад, что возвращается.

– У тебя усталый вид, – сказала Дейдре, произнося заранее заготовленную фразу, тем более что Том действительно выглядел усталым.

– Ты хорошо спала? – спросил он почти официально.

– Нет. Я и не знала, что птицы начинают петь так рано, даже в это время года.

Она проснулась утром в слезах, и теперь от воспоминания об этом у нее перехватило горло, так что она едва могла говорить и ей пришлось отвернуться.

Он взял ее за руку, но незаметно, словно не хотел, чтобы Кэтрин видела.

– У нас есть время на чашку кофе, – здраво сказал Дигби. – Думаю, это удачная мысль.

Они пили кофе и болтали, пока механический женский голос не объявил, что пассажиров такого-то рейса просят занять места в автобусе, следующем в аэропорт.

Попутчики Тома – пара-тройка модно одетых, подтянутых африканских бизнесменов, иссохшего вида пожилые мужчина и женщина и несколько еще более непримечательных личностей – уже садились в автобус.

Если не считать африканцев, в них не было решительно ничего необычного. Но в последнюю минуту, как раз когда Том собирался подняться по ступенькам, к автобусу со всех ног пронеслась группка священников в черном.

– Так не забудьте, скажите отцу О’Халлорону и отцу Кинселле, что я о них справлялся, – выкрикнул бодрый ирландский голос, принадлежавший священнику, который их провожал.

– Непременно, – откликнулся один из отъезжавших.

– А «Лимерик-таймс» с отчетом о матче по хоккею на траве вы захватили? Так я могу сэкономить на почтовых расходах, – хмыкнул он. – Ну и матч был! Великий матч, так и передайте отцу Кинселле…

– Ну, старик, – сказал Дигби, хватая Тома за руку и чувствуя себя так, словно играл роль англичанина, провожающего друга, – самого тебе пресамого.

Марк тоже пожал Тому руку. Следом за ним Кэтрин, привстав на цыпочки, легонько чмокнула Тома в щеку, но он подхватил ее и обнял гораздо теплее. Потом так же поступил с Дейдре, как будто не делая между ними разницы.

«Должен же он хотя бы малостью показать, что по-разному к ним относится!» – на свой обычный отстраненный манер подумал Марк. И разве девушку целуют на людях? Только люди вроде Тома, из высшего общества, – у нас, выходцев из низов, гораздо больше комплексов в вопросах любви и секса.

– Смотрите, – с наигранной веселостью произнесла Кэтрин, – Том сидит рядом со священником. Думаю, теперь у него все будет хорошо.

Они помахали, и автобус тронулся. Дигби с Марком поехали бы домой, но женщинам хотелось посмотреть вслед автобусу, поэтому все четверо застыли навытяжку, как на военном параде.

– Он даже еще не уехал по-настоящему, – приглушенно сказала Дейдре. – Он ведь еще в Лондоне, а от того еще хуже.

– Да, пожалуй, еще часа полтора, прежде чем он поднимется в воздух, – отозвался Марк.

– И все же он уехал в тот момент, когда нас оставил, – не унималась Дейдре. – Его мысли обращены в будущее, а мы остаемся в прошлом.

– Только для него самого, – откликнулся Дигби. – Мы все равно остаемся сами собой, знаешь ли.

Он участливо взял ее под локоть. Кэтрин смотрела на это с удовольствием, не пытаясь взять на себя роль утешительницы, которая обычно считается монополией женщин, хотя и может быть на удивление хорошо сыграна подходящим мужчиной.

– До свидания, Кэтрин, – рассеянно сказала Дейдре. – Надо как-нибудь встретиться на ленч, или ты должна приехать на чай или на ужин.

– С радостью, – ответила Кэтрин, видя серость этих будущих встреч глазами Дейдре.

Ей не слишком хотелось оставаться наедине с Марком, вдруг он сочтет, что обязан пригласить ее выпить или перекусить, и испытала облегчение, когда он извинился, сказав, что встречается с девушкой, с которой познакомился на танцах у тетки Тома.

Сев на первый попавшийся автобус, Кэтрин поехала куда глаза глядят. Ее мысли как будто бежали на трех уровнях. На поверхности кружились речитативом две строчки из стихотворения «Музыкальный инструмент» Элизабет Баретт Браунинг, которые часто, хотя и без явной на то причины, приходили ей на ум в минуты стресса или эмоционального напряжения:

Эти навязчивые слова когда-то имели, возможно, комический оттенок, теперь позабывшийся, но они неотвязно гудели и бились, как трупная муха в запертой комнате. Ниже требовали своего настойчивые мысли о серии статей об уходе за кожей, которые она писала для одного своего журнала. Разобравшись с проблемой, как приобрести хороший загар, а потом выбелить последние его следы, она думала теперь о зимних уходах, о том, как подготовить руки и плечи к вечеринкам в честь Нового года, смягчить чересчур сухие локти. «Попробуйте подержать локти в половинках лимона», – издевательски думала она. Такому совету ей и во сне не приснилось бы последовать. А для плеч попробуйте кожуру огурца – бабушкин рецепт для отбеливания кожи. А еще ниже, на самой глубине, притаилась темная и смятенная печаль по Тому, которую ей не хотелось вытаскивать на свет и анализировать.

Сойдя с автобуса, она заглянула в ресторанный дворик с роскошным фойе, заполненным толпами людей, которые все как один не знали, в каком направлении движутся. Они бродили, сбитые с толку, нуждаясь не только в метрдотеле, который объяснил бы им, какое из множества кафе удовлетворит их телесные потребности, но и в проводнике по высшим сферам бытия. И если взгляд на меню или совет официанта решат проблему первых, то кто способен удовлетворить потребности духовные? Антрополог, обнажающий структуру общества, или автор сентиментальной литературы, это общество описывающая? Возможно, ни тот и ни другая, думала Кэтрин. И с чего она взяла, что эти люди, временно растерявшиеся и заблудшие, испытывают потребность в руководстве большую, чем она сама?

Миновав витрины и прилавки, ломящиеся от шоколада и блюд с аппетитными закусками, она вышла в другую дверь. Что он там делает, великий бог Пан… а Том еще не уехал из Англии. Ей бы следовало сидеть в какой-нибудь церкви, молиться о его безопасности.

Как и многие люди, кто не ходит в церковь регулярно, Кэтрин испытывала потребность в особые моменты вступить под своды храма, но в этом районе она ни одной церкви не знала и довольно долго бесцельно бродила, пока не наткнулась на ту, которая показалась «подходящей». Неподходящими Кэтрин считала те, где у входа красовались яркие зазывающие плакаты и, предположительно, мог оказаться светлый и стерильный интерьер. Та, которую она в итоге выбрала, показалась ей именно такой, как надо: таинственный полумрак здесь прорезывал красный маячок лампадки перед алтарем в боковой часовне, а еще тут витал слабый аромат ладана. Она решила, что это римско-католическая церковь, ведь у подножия одной статуи имелся небольшой столик со свечками, некоторые были даже зажжены. К столику крепился ящик с прорезью, вероятно, для сбора пожертвований. Но сколько следует заплатить? Порывшись в сумочке, она нашла шиллинг, что показалось нужной суммой, поставила свечку в маленькую подставочку и зажгла. Поначалу огонек был совсем немощный, но потом вдруг рванулся вверх и загорелся ярко. По всей видимости, это доброе знамение, хотя она и не знала точно, чего именно. Она преклонила колени у одной из скамей, произнося молитву, которую помнила с детских дней. Интересно, так ли уж обязательно именовать Бога «Всеблагой» и прибегать к архаичным грамматическим конструкциям? Кэтрин ясно сознавала всю меру своего невежества в этих вопросах. Наверное, лучше просто сидеть, погрузившись в умиротворение и покой… Но уже через несколько минут она услышала шаги за боковой дверью. Быстро встав, она вышла в проход, испугавшись, что к ней бросится темная, стремительная фигура в сутане и биретте и священник поинтересуется, что она тут делает. Но раздавшиеся голоса принадлежали женщинам, и обрывок разговора, который мельком услышала Кэтрин, не внушал особого страха, поскольку за ним стояла вселенская забота женщин о мужчинах.

– …совсем себя изведет. Если бы он только позволял иногда отцу Эймису служить раннюю мессу. Проблема в том, что мы так мало можем поделать…

Из соседнего помещения вышли две женщины средних лет, одна несла электрическую лампадку. На Кэтрин они посмотрели с дружелюбным, но сдержанным любопытством.

– Вам чем-нибудь помочь? – любезно спросила одна. – Отец Саммерхейс скоро придет, если вы с ним хотели увидеться.

– Нет, нет, спасибо, – поспешно ответила Кэтрин. – Я просто…

Она собиралась сказать «осматривалась», точно она в магазине, но вовремя прикусила язык. Что она тут делала? Ставила свечу за Тома или за себя? И вообще эти добрые женщины не в силах ей помочь.

– Церковь всегда открыта для молящихся, – сказала другая. – Однажды, правда, нам пришлось ее запереть, потому что украли ценный ковер, но теперь тут постоянно кто-то есть, так что двери всегда открыты.

– Спасибо, я запомню, – выдавила подходящую фразу Кэтрин.

И, улыбнувшись им, поспешила прочь, почти столкнувшись в спешке с темной, стремительной фигурой в сутане и биретте.

– Привет, мисс Дьюсбери! – окликнул он. – Все заняты благими делами?

Он исчез прежде, чем Кэтрин успела лишить его иллюзий. Ушла она, развеселившись и чуточку выбитая из колеи, что ее так легко приняли за прихожанку. Может быть, здесь найдется для нее место? Она вообразила, как хлопочет вокруг отца Саммерхейса, который, судя по краткому взгляду на него, вовсе не выглядел измученным. Но, разумеется, это еще не все, даже она знала кое-что о том, что подразумевает вера, и подумала, что пока у нее нет на это сил. Как у одной святой (она не могла вспомнить, как именно ее звали), но сравнение показалось непочтительным, и она его прогнала.