Глава 8

— Что же мне теперь делать, Реджи? — снова спросил Маркус, нервно расхаживавший по библиотеке.

Виконт был последним гостем, все еще остававшимся в Пеннингтон-Хаусе в конце бесконечного и утомительного дня — гостей было слишком много, и почти все они бросали на молодых супругов слишком любопытные и понимающие взгляды. Увы, ему удалось лишь ненадолго уединиться с женой — они провели в саду минут десять, не более.

Наконец день перешел в вечер и в импровизированный свадебный ужин, на котором, конечно же, присутствовали и друзья пожилой графини. Однако гостей оставалось уже не так много, и мать Маркуса, воспользовавшись возможностью, начала давать Гвендолин советы, объясняя ей, какого поведения ждут от молодой графини. Глядя на них, Маркус поначалу ужасно нервничал, но вскоре успокоился. К его величайшему удивлению, обе леди Пеннингтон, казалось, достигли взаимопонимания. Но как это им удалось? Почему они так быстро поладили? На эти вопросы Маркус не мог ответить. Разумеется, граф был рад, что женщины нашли общий язык, но все же он немного беспокоился. Ему казалось, что мать с женой то и дело обменивались многозначительными улыбками, и он не сомневался, что веселятся они на его счет.

После того как они вернулись из сада, граф почти не разговаривал со своей молодой женой — лишь улыбался ей время от времени, и она отвечала на его улыбки. Впрочем, несколько раз им все-таки удалось обменяться шутливыми замечаниями, но всегда — в присутствии посторонних.

Ближе к вечеру граф начал замечать, что Гвен явно успокаивалась; несмотря на годы, проведенные в услужении, она нисколько не робела, проявляла природный ум и непринужденное изящество. Маркус испытывал смешанные чувства. Кажется, он получил гораздо больше, чем ожидал, гораздо больше, чем мог надеяться.

«Но как же разгадать ее намерения?» — думал граф, поглядывая на жену. Действительно, он совершенно ее не понимал. О чем она думает? Каковы ее планы? Каковы ее желания?

— Полагаю, тебе нужно сделать то же самое, что делает всякий мужчина в первую брачную ночь. — Развалившись в своем любимом кресле, Реджи с нескрываемым удовольствием наблюдал за другом.

Маркус тяжко вздохнул.

— Я говорю не о том, и ты это прекрасно понимаешь. Но раз уж ты заговорил об этом… — Маркус снова вздохнул. — У меня никогда еще не было первой брачной ночи. Никогда не было молодой жены. И я, разумеется, никогда еще не…

Реджи рассмеялся:

— Неужели?

Маркус бросил на приятеля испепеляющий взгляд.

— Ты меня не понял. Я хотел сказать, что еще ни разу в жизни не разделял ложе с девушкой, никогда не знавшей мужчину. Черт бы все побрал, Реджи! Я никогда еще не ласкал девственницу.

— Никогда?

— Никогда.

— А в самом начале?

— В самом начале?

— Я имею в виду — в юности.

— Никогда, — заявил Маркуса.

— Ты уверен?

Маркус немного подумал, потом кивнул:

— Да, уверен.

Реджи снова рассмеялся:

— А как насчет твоего… первого раза? Ведь ты помнишь…

Теперь уже Маркус засмеялся:

— Неужели ты забыл, что она была любовницей моего дядюшки? Эта особа могла притворяться девственной по мере надобности. Видишь ли, у моего дядюшки были странности, впрочем совершенно безобидные.

Реджи взглянул на него с удивлением:

— Но ты никогда не говорил мне, что именно она была у тебя первой. Право, я отчетливо помню, что ты сказал…

— Нет, Реджи, я никогда ничего такого не говорил, возможно, намекнул. Но в то время я был просто мальчишкой. Вряд ли меня можно упрекать за ту маленькую ложь. Хотя я действительно не помню, что говорил об этом.

— Зато я помню, — проворчал Реджи. — И еще помню, как я ревновал. Она была весьма…

— Воистину так. — Маркус невольно улыбнулся. — Она была очень… изобретательна.

— Да, необычайно изобретательна. — Реджи издал странный звук — нечто среднее между вздохом и стоном.

Он издавал этот звук всякий раз, когда они, вспоминая юность, заговаривали именно на эту тему. Причем с течением времени вышеупомянутая леди становилась в их юспоминаниях все более изобретательной. Реджи довольно долго молчал, потом сказал:

— А может, ты помнишь хорошенькую белокурую горничную. Это было перед тем, как мы уехали в школу. Разве она не…

— Поскольку она соблазнила меня с умением, которое совершенно не соответствовало ее возрасту, вряд ли это так.

— Тогда, старина, тебе придется сделать все, что в гвоих силах, — сказал Реджи. — Все было бы проще, если бы твоя мисс Таунсенд была опытна. Но полагаю, тебе бы это тоже не понравилось.

— Ясное дело… — пробормотал Маркус — Считаетс;я, что девушки должны быть…

— Всем тем, чем не являемся мы. — Реджи криво усмехнулся. — Я бы не стал этого менять, но все равно обидно за них.

— Мне тоже. Но так уж создан мир. Не мы придумываем правила, но мы должны их придерживаться. Мисс Таунсенд неукоснительно следовала этим правилам. За немногими исключениями, связанными с драматическими событиями ее жизни. Я ничуть не сомневаюсь в ее добродетели, — продолжал Маркус, отогнав беспокойную мысль о том, что он, возможно, и ошибается. Нет, если он в чем-то и уверен в отношении Гвен, так это в ее невинности. — Она считает: поскольку мы хотим иметь двоих сыновей, у нас должно быть всего две ночи любви.

— Действительно, похоже на девственницу. Придется тебе самому проделать всю работу.

— Ну да. Просто мне не хочется, чтобы она… то есть… — Маркус поморщился. — В общем, не важно.

Реджи расхохотался:

— Мне кажется, я в жизни не видел зрелища забавнее, чем ты в данный момент.

— А вот мне не до смеха.

— Послушай, Маркус, это ведь обольщение — такое же, как и всякое другое. Может быть, немного более медленное… с учетом ее ранимости. Но я уверен, что у тебя все получится.

— Твоя уверенность потрясает. Однако я был бы весьма признателен, если бы мы оставили сей предмет.

— Как хочешь. — Реджи помолчал, потом на его губах заиграла плутовская усмешка. — Две ночи, говоришь?

— Хватит!

Реджи рассмеялся. Маркус же, нахмурившись, проговорил:

— Как бы это ни было забавно, но ее отношение к детям меня очень беспокоит.

— Да?

— Она постоянно говорит о сыновьях, о наследниках.

— Тебе действительно нужен наследник.

— Разумеется. Но мне кажется крайне странным, что она так пренебрегает дочерьми.

— Не забывай, в какое положение она попала. Потеряла все из-за того, что она — женщина и не может быть наследницей. Так что вполне логично, что дочери ее не интересуют.

— А я как-то не думал об этом. Да, пожалуй, ты прав.

— И она, наверное, не понимает, что ты склонен иметь дочерей. Ты ведь склонен?

Маркус молча пожал плечами.

Реджи ухмыльнулся и вновь заговорил:

— Уверяю тебя, приятель, ты надолго запомнишь эту ночь.

— Воистину, — кивнул Маркус, сейчас он снова думал о своей молодой жене.

«Разумеется, она девственница, — говорил себе Маркус. — Но неужели только это меня смущает? Нет, конечно же, нет. Меня беспокоит… нечто более важное».

Взглянув на друга, граф пробормотал:

— Понимаешь, она… замечательная.

— Вот как? — с ласковой улыбкой спросил Реджи. — Но что именно ты имеешь в виду? Может быть, внешность?

— Да, она хорошенькая, — кивнул Маркус. — Но хорошеньких не так уж мало. Нет, я говорю о другом.

— О чем же? — Реджи с любопытством взглянул на друга.

— Видишь ли, она взяла свою судьбу в собственные руки — отказалась стать бедной родственницей и жить подачками. Уверяю тебя, уехать из Англии, чтобы наняться в гувернантки, не самый благоразумный поступок. У нее явно есть склонность к необдуманным поступкам, когда ее загоняют в угол.

— Как у лисы?

Маркус проигнорировал вопрос и продолжал:

— Но у нее замечательный характер. Я все больше и больше в этом убеждаюсь.

— Неужели?

— Она волевая и решительная…

— А ткже упрямая и самоуверенная?

— Возможно. Но она очень смелая, хотя и очень ранимая. Пока что я видел… только отблески разнообразных свойств ее натуры. Все это сбивает с толку, но опьяняет.

— Опьяняет?

— Ну, наверное, я выбрал не то слово, — солгал Маркус, потому что «опьяняет» казалось ему вполне подходящим словом. — Наверное, лучше сказать интригует.

— Забавно… Ведь все эти ее замечательные качества ты еще совсем недавно считал недостатками.

— Не может быть! — Маркус покачал головой. — Ты уверен?

Реджи с улыбкой кивнул:

— Совершенно уверен.

Маркус задумался… Конечно же, у Гвен очень непростой характер, и ее трудно понять. Более того, он даже представить не мог, что ей придет в голову через минуту. К тому же ему не давала покоя мысль о том, что она скрывает от него нечто очень важное. И все же Гвендолин нравилась ему все больше, и он не мог не восхищаться ею.

Реджи внезапно поднялся на ноги.

— Мне давно пора идти, — заявил он. — Я благодарен тебе за гостеприимство, но сейчас у меня неотложные дела. Полагаю, у тебя тоже.

— Да, конечно, — пробормотал Маркус. И тут же снова подумал о Гвен, Она, наверное, уже поднялась к себе. Ее комната соединялась с его комнатой. Ждет ли она его? Задается вопросом, каково это будет, когда он наконец-то заключит ее в объятия? Волнуется ли она? Боится? Пылает?

— Должен заметить, Маркус, что сегодня вечером ты окончательно развеял мои иллюзии. Я никак не ожидал увидеть тебя в таком состоянии.

— В каком состоянии? — Маркус нахмурился. — О чем ты говоришь?

— О тебе. Ты сам не свой. Ты рассеян. Озабочен. Твои мысли витают где угодно, только не здесь. Ты ведешь себя так, словно тебя мучают прежде неизвестные тебе чувства. — Реджи покачал головой и вздохнул с излишне драматическим видом, — Если бы я не был уверен в том, что это невозможно, я бы сказал, что ты влюбился. — Он попытался скрыть усмешку, но не сумел.

Маркус пожал плечами.

— Очень хорошо, что ты в этом уверен.

Реджи внимательно посмотрел на друга и пробормотал:

— Знаешь, я уверен, но не совсем. Наверняка я знаю только одно: ты всегда был излишне осторожен. Я часто спрашивал себя, действительно ли такова твоя натура, или это просто потому, что у тебя всегда имелся выбор, когда ты сталкивался с вероятностью, что твои чувства будут задеты. Бегство — вот что это на самом деле. Но теперь у тебя нет возможности сбежать. Теперь у тебя есть жена.

Маркус фыркнул:

— Вздор.

— Возможно. Просто я поделился своими соображениями. Можешь отнестись к ним как тебе угодно. — Реджи пожал плечами и направился к двери. Потом вдруг остановился и, обернувшись, добавил: — Ты сказал, что мой пример научил тебя, что любви следует избегать во что бы то ни стало. Если так, я сослужил тебе плохую службу.

— Реджи…

— Однако я могу дать тебе совет, который может тебе сейчас пригодиться.

— Ты никогда еще не давал мне советов.

— Я никогда еще не оказывался в таком странном положении. То есть никогда еще не знал больше, чем ты, о каком-то… определенном предмете. — Реджи бросил на друга иронический взгляд. — Так вот, слушай… Закрой глаза, не обращай внимания на голос рассудка, который звенит у тебя в голове, и прыгни в эту пропасть. — Он усмехнулся. — Падение великолепно.

— А приземление?

— О, приземление может убить тебя. Но риск — дело стоящее. Как и все ценное в нашей жизни.

— Значит, я могу и полететь?

— Можешь, — кивнул Реджи. — Даже короткий полет великолепен. А если тебе особенно повезет, ты, возможно, вообще не опустишься на землю. Должен сказать, я ужасно тебе сейчас завидую. — Реджи внезапно помрачнел. — Видишь ли, я-то всегда опускался на землю.

Молча кивнув на прощание, Реджи вышел в коридор и осторожно закрыл за собой дверь.

Маркус в задумчивости прошелся по комнате.

Была ли какая-то доля истины в словах Реджи? Конечно, нет. То, что представлялось виконту долгожданной встречей с любовью, было, без сомнения, всего-навсего попыткой разобраться в сложной натуре Гвендолин. Его эмоциональное состояние было всего лишь замешательством, которое испытывает мужчина, пытаясь понять любую женщину. А ведь Гвен — не любая женщина; она действительно необычная. И она — его жена.

Ах, ну конечно, Гвендолин ему нравится. Очень даже нравится. Она — это тайна, которую очень хочется разгадать. Он всегда имел склонность к Тайнам, а Гвен — достойная цель. Женщина, смущающая и сбивающая с толку. Но чем же он все-таки увлечен? Женщиной? Или тайной?

Во всяком случае, было очевидно: семи с половиной лет может оказаться совершенно недостаточно.