9

Неделя хозяйственных хлопот дважды прерывалась.

Первый раз я оторвался на разухабистую пьянку с родственниками жены — новоселье справляли, подгадав под их приезд на осеннюю ярмарку. Пока еще погода позволяла поставить столы на просторной веранде — для родни и ближников. А для остальных накрыли в атриуме. Гуляют все! Охрана заступила на службу по жребию, чтобы никому не обидно было. Хорошо погуляли, культурно, особенно когда роль тамады взял на себя Вальд, сурово смотрящий, чтобы никто не пил в промежутках между длинными и витиеватыми тостами. И все равно я умудрился чисто по-русски набраться в дрова, так что в люлю меня отнесли как деревянного. Это несложно, когда все пьют слабенькое вино и сидр, а ты наравне с ними можжевеловку.

А «Черного ворона» я все же переложил на рецкую мову как песню в память о погибших в «кровавой тризне» горцев. Всем понравилось. Теперь меня никакие Шпроки по пьяни за язык хватать не будут. От так!

Дядя Оле мне на новоселье подарок сделал королевский от всей семьи — восемь своих фирменных замков, к которым ни ключа не подберешь, ни отмычки. И дужку ничем не перепилишь.

Кузенов жены по малолетству за стол сажать не полагалось, но им отдельный столик поставили в углу веранды — безалкогольный, с «баловством», по мнению Оле, — заказным кремовым тортом.

Парням и семье за столом пришлось рассказать про «кровавую тризну», без голливудских подробностей, естественно, чтобы аппетит не портить сидящим за столом. Но желание напиться до потери памяти появилось у меня именно тогда.

Старший сын кузнеца гордо заявил после рассказа:

— Я тоже хочу стать имперским рыцарем.

— Стань сначала хорошим кузнецом, как я, — окоротил я парня, а то ведь сбежит на войну. Возраст самый такой — тринадцать лет.

— А ты, Савва, я смотрю, повзрослел и стал мудрым, — одобрил меня Оле.

Второй перерыв в делах случился, когда я окончательно пристроил свой отдел новых технологий ставить вторую поточную линию ручных пулеметов на филиале. Благо новый пресс-молот давно доставил Ремидий, а сами штампы мы привезли с собой. А заготовок под стволы тут в запасе даже некоторый излишек — нет конкурентов на стволы, как в Будвице.

Заодно спустил с цепи привезенных с собой технологов убирать лишние телодвижения персонала и ставить некое подобие конвейера на сборке станковых «Гочкизов-С». Пока только на бумаге — проектно. И вообще крепить технологическую дисциплину. А то с ней тут еще конь не валялся. Все по старинке.

Инженеры-двигателисты, пока нет еще нового завода, частью сели его проектировать, частью пошли на стажировку в «Рецкие дорожные машины», чтобы понимать, на что им придется ставить болинтеры.

Химики, вооружившись бумагами из Дворца, поехали в западные предгорья на ревизию нефтяных промыслов. Но тайно. Официально — «для ознакомления».

И только я решил дать себе денек-другой отдыха и смотаться с соседями по «Горному мосту» на гусиную охоту к ближним горным озерам — даже двудулку-переломку по такому случаю купил с коваными стволами под «Дамаск» и прочую охотничью амуницию, как всю роту вызвали в герцогский дворец на награждение новой медалью. Той самой, с черепом и кинжалом. Как раз полковая швальня всех причастных обмундировала в новую униформу.

В церемонии принимал участие никак не ожидаемый здесь мною генерал-адъютант Бисера. Он-то и потребовал меня после церемонии к себе «на ковер» как непосредственный начальник. Имел право — я все еще числился флигель-адъютантом ольмюцкого короля, хотя и в отпуске «по медицинским показаниям».

Я Труфальдино, блин. Слуга двух господ. Даже трех, если считать императора. И все меня не любят. Даже в отпуске покоя не дают.

Онкен не остался на банкет роты с маркграфом, сел ко мне в коляску и велел править на вокзал, так как приехал он в Рению не с пустыми руками — привез Ремидию эшелон с пленными, а мне два маленьких паровозика с вертикальными котлами. Королевский подарок от Бисера.

— Что-то, экселенц, вы меня с королем подарками закидали, будто виноваты в чем передо мной, — высказался я вместо благодарности, осматривая на запасных путях симпатичные компактные паровозики-близнецы.

— Ты же здесь заводы ставить собрался. На заводских подъездных путях такие локомотивчики экономичнее больших паровозов будут. И на нефть их перевести несложно. Островная работа. Качественная. Всего ничего отходили они у царцев, заталкивая вагоны на паром.

Онкен помолчал под моим твердым взглядом, понял, что не отвертеться ему от неприятного разговора, и сознался:

— Ну, где-то и виноваты мы перед тобой, Савва, не спорю. Как на духу скажу — другой возможности не было. Так сложилась структура момента. Как могли, мы с его величеством постарались оградить тебя от неприятностей, но ты обладаешь феноменальной способностью походя оттаптывать людям любимые мозоли. Сложнее всего было закрыть тебя от свиты императора, желавшей просто порвать твою тушку на тряпочки за расстрел бургграфа. Как только они тебя ни обзывали… «Республиканец» — самое мягкое выражение… А что тебе ничего не сказали, даже не намекнули, то… сам должен понимать: что знают двое — знает свинья. А на кону стояло королевство. И все его послевоенное устройство. В конце концов, принцу удалось вписать тебя в расклад, но и тут ты влетел в эту игру неожиданно для всех, как кот на банкетный стол, и половину фарфора перебил. Не только императору, но и нам. А чуть только сошлись с Отонием на взаимоприемлемых компромиссах, так ты устраиваешь эту «кровавую тризну», от которой взвыл весь мир. Пришлось всех ее участников срочно убирать подальше от фронта, а то вас свои стали бояться больше, чем врагов. Там и без вас такой клубок сплелся… Мало нам дела контрразведки, так и интендантские нити потянулись в имперскую столицу… Махинации аристократии вскрылись с обеспечением санитарных поездов… На железной дороге… По твоей наводке тряхнули и имперский Комитет по изобретениям, а там целое кубло островных агентов сидело. Давно окопались. До войны еще. Тоже головы полетят. С безупречной репутацией, между прочим, люди. Да уж… куда катится империя?..

Мы уже вышли из отстойника на осеннее поле с пожухшей колючей травой. На простор, где горизонт закрывает только темная «пила» дальнего реликтового леса. Интересно, как скоро это поле поглотит город?

— Хорошо тут у вас. Тепло. — Онкен снял кепи и протер платком короткую прическу. — Так что паровозики вовсе тебе не подарки, а премия за отличную работу с интендантами. До нового года для ЧК ты в отпуске, а перед ним жду от тебя заявления об отставке с поста королевского комиссара по состоянию здоровья.

— Так я же здоров, как бык, экселенц, — возмутился я не по-детски.

— Врачебная комиссия, Савва, легко докажет обратное, — подмигнул мне генерал. — Нервные болезни, они такие… Неочевидные. В воздухоплавательном отряде император уже вывел тебя за штат. В резерв, который также надо подтвердить медкомиссией в течение полугода, иначе отставка. С нового года ты там без жалованья. Но право ношения мундира тебе оставили. Все же ты имперский рыцарь… А их не так уж много.

— На какое время продлит мое лечение новогодняя комиссия?

— Стандартно. На три месяца.

— А моя служба в гвардии Ремидия?

— Нас она не касается. Императора тоже. Это внутреннее дело Реции. Говори, Савва, свое последнее желание, и я пойду собираться на прощальную аудиенцию к маркграфу.

— Если оно последнее… то создайте, экселенц, несколько королевских стипендий в Политехническом институте Будвица для рецких юношей и девушек. В знак храбрости рецких войск на Восточном фронте. А кандидатов я подберу.

— Стипендиаты Кровавого Кобчика? — хохотнул генерал. — Забавно. Но думаю, что нет тут ничего сложного и недостижимого. Будут тебе стипендии.

И мне показалось, что Онкен облегченно вздохнул.

— Осмелюсь задать еще вопрос, экселенц.

— Валяй, — разрешил генерал-адъютант обреченным тоном и махнул рукой.

— Я не понимаю резкой перемены отношения ко мне Ремидия. Такое ощущение, что он не желает меня видеть. Понять, почему это происходит, я не в состоянии.

— Савва, я вот временами сомневаюсь, что ты рецкий горец. И не потому, что не блондин, а потому что часто не знаешь элементарных вещей, которые всасываются с молоком матери. Даже я об этом знаю, хотя я наполовину огемец, наполовину удет. И к Реции никакого отношения не имею.

Я стоял и таращил на Онкена глаза, ничего не понимая.

— По древнему горскому обычаю, который процветал в Реции и Швице периода племенной раздробленности — до того как эти горы объединил предок Ремидия, тот, кто проводил «кровавую тризну» по единственному сыну вождя, сам становился ему сыном, даже если перед этим он был его кровником. И это не обсуждалось. В глазах народа ты сегодня сын Ремидия, хочет он тебя признавать в таком качестве или нет. А вот в глазах окружения маркграфа ты — лишний раздражитель и претендент на то, что они уже наперед поделили. Так что твою охрану я оставляю при тебе с оплатой ее из бюджета нашего Дворца. Все же ты остаешься флигель-адъютантом Бисера.

Я молчал, переваривая эту информационную бомбу. Онкен не мешал мне. Не каждый день человека так ударяют пыльным мешком по голове. Объявляют сыном совсем чужого человека. К тому же правителя немаленькой страны. Вот только этого мне не хватало для полного счастья! Неужели нельзя жить спокойно и трудиться с наслаждением?

— Это такая седая древность, — пролепетал я. — К тому же не имеет никакого юридического веса по законам империи.

— Обычай часто важнее законов. Запомни это, Савва. Обычай — это то, что пережило многие законы. Закон можно переписать, а обычай — нет.

— Ремидий мне подарил имение своего сына… — сообщил я Онкену. — Но через третье лицо. Не лично.

— Вот видишь… — наставительно произнес Онкен. — Ему, вероятно, сейчас непросто. Уехал бы ты в это имение пожить отпускником. Было бы лучше для всех.

— Завод моторный надо ставить здесь, экселенц. И перестраивать филиал нашего «Гочкиза». Вводить в строй линию ручных пулеметов. Иначе, чую, придется это делать в авральном порядке. И не в таком уж далеком будущем. А пока насытить ручниками хотя бы рецких горных стрелков. Пока Западный фронт не раззявил свою бездонную пасть.

— Кстати о пулеметах, — улыбнулся Онкен. — В банке тебя ждет чек на очень приличную сумму от ГАУ за модернизацию системы Лозе. Не делай такие страшные глаза — Гоч уже получил свой чек. Западный фронт нынче аж пищит от удовольствия, хотя им мы посылаем упрощенный вариант «Гоч-Лозе» без гофрирования кожуха и крышки под снег. А представители концерна «Лозе» завалили принца жалобами на жадность и жлобство Гоча.

— А что принц? — спросил я с надеждой.

— А что принц? Разводит руками и жалобно лепечет что-то про священный принцип частной собственности.

И мы дружно заржали, оглашая радостными звуками осенний луг.

И как-то расхотелось мне обижаться на всю эту бисеровскую шайку.

Место для завода Болинтера нашлось неожиданно. Потому как совершенно случайно на глаза мне попалась карта с предполагаемым маршрутом новой железной дороги к морю. Увидел я ее на первом разъезде, куда на маленьком паровозике катался договариваться о постое своих паровозов, их чистке, мытье и прочей обязательной профилактике. К тому же там все это было заметно дешевле, чем в городском депо. А экономия, как учила меня еще родная мать, — чистая прибыль.

Начальник разъезда даже не подозревал, что за сокровище он держит в своих руках. Так вот, если верить той карте с прорисованной на ней полосой отчуждения, то новая железная дорога, которую еще только должен будет построить Вахрумка, не пройдет через Втуц. Она обойдет его западнее, мимо горы Бадон, невдалеке от имений самого маркграфа. Развилкой же станет второй от города разъезд в шестидесяти километрах от черты города, пока совсем еще пустынный. Очень сетовал начальник первого разъезда, что не у него будет эта узловая стрелка — заявка на будущий не только большой поселок, но и городок, а то и полноценный город. Они практически всегда возникали у узловых станций как центры округи.

Депо на первом разъезде пустовало — большинство паровозов обслуживает ближнее фронтовое плечо, и я легко договорился об аренде пяти мест. На радостях от предвкушения длительного заработка с моих паровозов начальник разъезда за совершенно символическую сумму дал мне перерисовать на кальку трассу новой дороги. Я поддержал его энтузиазм еще и тем, что взял в аренду несколько путей отстойника под свои вагоны, охотно перегнав их сюда от вокзала во Втуце. Стоимость аренды тупиковых рельсов здесь вдесятеро ниже. Договорился я и об участии своих паровозных бригад в обслуживании нашего подвижного состава, пока он неподвижный.

Поселок железнодорожников на первом разъезде разросся уже настолько, что предлагал свободные комнаты в поднаем. Так что с жильем для моих паровозных бригад проблем не было. Как и с подработкой, которой я им разрешил заниматься, пока нет основной работы и я оплачиваю им простой. Числились они пока у меня в транспортном цеху филиала «Гочкиза».

Одна бригада по очереди каталась со мной на танковом паровозике в город и обратно, тягая за собой салон и короткий вагон-омнибус. Вызвать ее было легко по телеграфу. Отбил телеграмму, и максимум через час они были на вокзале во Втуце, так как постоянно поддерживали этот маленький паровозик теплым. Еще через час с небольшим — я на втором разъезде. В коляске такой путь занял бы два дня. Верхом можно было бы уложиться и за день, но разве что загнав коня.

Учреждение транспортной компании у меня неожиданно затормозилось дефицитом железнодорожных кадров, которые в военный период задействованы были все, в том числе и отошедшие от дел старики сгодились. Даже в армию их призывать было запрещено.

Как я понял, без привлечения административного ресурса у меня в этой области ничего не получится. Или паровозы продавать, или идти на поклон к Ремидию, чего откровенно не хотелось. Но третьего не дано. Постоянно простаивающие паровозы могли и конфисковать в пользу военного ведомства. С компенсацией после войны. В отличие от Будвица, в Реции у меня очень мало деловых связей, несмотря на громкую славу среди населения. И все деловые связи так или иначе завязаны на маркграфа. А у последнего я что-то не в чести последнее время.

В отличие от первого разъезда, который успели застроить пакгаузами и оптовыми складами, отстойником, вспомогательным депо, рынком, магазинами и даже рестораном, на безымянном втором разъезде, можно сказать, чистое поле. Кроме капитального двойного моста через реку, водокачки, угольного и песчаного складов, телеграфа и нескольких параллельных путей и тупиков, еще не было ничего. Только насыпь под будущий отстойник, брошенная с началом войны. Из жилья лишь небольшой поселок железнодорожников, запрятавшийся в садах.

С одной стороны, это плохо — полное отсутствие инфраструктуры.

С другой — земля практически дармовая, не имеющая частных владельцев.

С третьей — понятно, куда не стоит лезть, чтобы не попасть потом в зону отчуждения новой железной дороги. Или наоборот, устроить земельную спекуляцию. Но, зная нрав Ремидия, не завидую я таким махинаторам.

На второй разъезд, по согласованию с первым квартирмейстером штаба рецкой армии, отвел я очередной эшелон с новыми пленными и высадил их в чистое поле строить самим себе концлагерь. Пока палаточный. Но именно они будут тут делать нечто похожее на российские северные балкú как временное жилье для рабочих. Раз в таких вагончиках можно за полярным кругом зимовать, то уж мягкую рецкую зиму в них тем более переживут.

Примитивную ручную лесопилку я завез сюда в первую очередь.

Огораживание лагеря военнопленных было чисто символическим — в две нитки проволоки на хилых столбиках, даже не колючей. Магическое слово «Кобчик» завораживало пленных круче любого колдовства. Не знаю, что там про меня писали царские газеты, но эти храбрые и стойкие люди, держащие до конца плацдарм у паромной переправы, даже когда их там бросило собственное командование, меня реально боялись. Особенно после того, как я разбил их на бригады и объявил в бригадах круговую поруку что за норму выработки, что за дисциплину, что в качестве ответственности за побег. Какое будет наказание, если… я им даже не сказал какое. Они сами додумали. Настолько, что мне ни разу не пришлось применять к ним телесных наказаний, как в других лагерях военнопленных практиковалось.

Так у меня появился свой ГУЛАГ в количестве восьмисот душ. Остатки Мазовшского саперного батальона. Не раз я потом вознес хвалу ушедшим богам за такой выигрыш в лотерею. Брал же первый попавшийся эшелон. Так что строители у меня были квалифицированные. Даже пара дипломированных архитекторов среди субалтернов военного времени попалась. В отличие от сложившейся практики я не стал отделять офицеров от солдат. Они же инженеры, а не тупые рубаки. И работали они у меня инженерами да прорабами на стройке.

До конца ноября они образцово обустроили свой концлагерь по всем навязанным им мной санитарным нормам российской армии и начали копать котлован под цеха будущего завода. Тут я вспомнил, что являюсь одним из основных учредителей «Рецких дорожных машин», и получил от управляющего концерном в аренду по внутренним ценам пару новеньких паровых экскаваторов, бульдозер, бурильную установку и несколько рутьеров с самосвальными тележками. С машинистами и механиками. Годный аутсорсинг.

Смотрел я на этот работающий муравейник и бормотал под нос: «Через четыре года тут будет город-сад». Кстати, зелеными насаждениями на заводе следовало бы озаботиться уже весной. Создавать сразу образцовую территорию. А то пока тут в империи на всех заводах в ландшафтном дизайне рулят грязь, металлический лом, окалина и шлак.

Лес, кирпич и прочие стройматериалы возил издалека на собственном товарняке — так выходило намного дешевле. Товарный состав челночил у меня как левый, нигде не зарегистрированный. Не считать же за полноценную регистрацию филькины грамоты от коррумпированного мною начальника первого разъезда. Но пока прокатывало. Что не отменяло настоятельной необходимости иметь свою законную транспортную компанию.

К середине декабря дождался я внезапного визита на стройплощадку маркграфа, но это я уже забегаю вперед.

Заботы заботами, а светские обязанности с меня никто не снимал. Политехническое общество потребовало от меня доклада, как от своего члена-корреспондента. И не откажешь ведь… Впрочем, я уже знал, о чем буду говорить с местечковыми академиками. В Реции нет геологической карты. Совсем. Удивительного в этом ничего нет. Полная геологическая карта и в моем мире была только у СССР и Монголии, где ее создали советские же геологи. Но для этого требовались усилия всей страны и сталинское министерство геологии. Обнаружилось это очень просто, в Политехническом обществе я спросил про геологов — мне дали пару адресов, а про карту… вот тут меня ожидал облом. Нет такой. Сплошное «лозоходство» в лучшем случае.

Итак, доклад. Геология и топография. Нефть и органическая нефтехимия. Двигатели внутреннего сгорания и электричество. На этом и сосредоточусь. Насущное и перспективное. Надо хоть чуть-чуть подтолкнуть прогресс в этом болоте.

Оделся по такому случаю в цивильный костюм, крахмальную сорочку, мягкую шляпу и бежевое пальто. И ни одного ордена. Я сегодня техник, почетный доктор и член-корреспондент, а не Кровавый Кобчик. Даже поехал в город в карете, чтобы лицом не мелькать лишний раз.

Большой зал был забит полностью, что меня приятно удивило. Несмотря на то что афиши о моем докладе развесили по городу заранее, я никак не ожидал такого интереса к науке и технике у простой публики. Присутствовали не только члены общества, но и вообще все желающие.

Президиум, как водится, из руководства общества во главе с Ремидием, который почтил научное собрание своим присутствием.

В первых двух рядах партера сидели академики и члены-корреспонденты. Дальше публика. И не только сидела. На балконе и на галерке люди теснились стоя. И что самое удивительное, среди публики то тут, то там мелькали дамские шляпки. Похоже, наука входит в моду.

Маркграф был очень удивлен моим нарядом. Это я прочитал по его недоуменному взгляду. Но ничего по этому поводу мне не сказал. А я что? Официально я в отпуске. Имею право.

После вступительных протокольных речей кого-то из руководства обществом поднялся я на трибуну с графином, прямо как в старых кинолентах. Оглядел зал, улыбнулся и сказал на рецком наречии:

— Господа, а мы с вами богачи…

Дождался нужной реакции и продолжил, посчитав нужным отойти от традиции делать такие доклады на имперском языке:

— Да, богачи, которые даже не подозревают о своем несметном богатстве. Наше богатство — наши горы, что содержат всю палитру химических элементов, надо только их распознать и извлечь.

И тут мне в голову торкнуло, что в этом мире нет ничего даже похожего на таблицу Менделеева. Непорядок, однако… Чтобы зримо не прерывать речь, успел только наскоро накорябать для памяти карандашом на листке бумаги, тонкой стопкой лежащей на трибуне: «Таблица элементов».

— И что я неожиданно узнаю? Что в Реции не только нет хотя бы приблизительной геологической карты, но на весь наш город, на всю столицу марки, да что там — на всю марку всего два геолога. И ни один из них не преподает, не передает свои знания нашей молодежи. Чем они занимаются, находясь рядом с богатейшими горами континента? Да почвы исследуют под строительство в городе. И только.

Оглядел я зал. Слушают. И выдал им щелчок по национальному самолюбию.

— И среди всего двух рецких геологов нет ни одного реция.

Загудели осиным роем. Обсуждают вполголоса с соседями. Это хорошо, что обсуждают. Знать, задело.

— Надо выправлять ситуацию. Я лично из своих средств выделяю по две стипендии на обучение в Имперском университете и Будвицком политехническом институте для подготовки геологов для Реции. Эта «Бадонская стипендия» предназначена исключительно для сирот, самостоятельно овладевших курсом средней школы. Тем более что мы недавно приросли территориями, где геолог вообще ни разу не ходил. Надеюсь, мой почин не останется гласом вопиющего в ущелье и состоятельные люди нашей марки найдут средства еще на несколько стипендий, хотя бы вскладчину. Мы должны обеспечить свою страну национальными кадрами высшей квалификации, или нам суждено вечно топтаться в отстающих народах… А народ наш талантлив, ему только надо дать простор развернуться.

И речь моя потонула в бурных аплодисментах, переходящих в овацию.

Как только рукоплескания стихли, поднялся представительный седой мужчина и громким голосом возвестил:

— Все это уже было, господин барон. Отправляли наших парней учиться в столицу. И учебу им оплачивали. Однако они там быстро находят себе жен с положением и остаются в столице империи навсегда. Имперцы не дураки высасывать у народов империи мозги и ставить их себе на службу.

Мужчина сел на место под одобрительный гул публики.

Академики держали на лицах олимпийское спокойствие.

Маркграф немного потемнел лицом.

— Видно, плохо вы составляли договора на такие стипендии. Не прописывали обязательства стипендиатов. Я фабрикант, человек дела и приучен к тому, что обязательства накладываются на обе стороны сделки. «Бадонская стипендия» предусматривает обязательную отработку не менее пяти лет по специальности после окончания высшего учебного заведения именно в Реции в качестве компенсации оплаты обучения или немедленную отдачу всех вложенных в такого стипендиата средств на условиях среднего банковского процента по кредиту. Это будет касаться тех случаев, о каких вы нам поведали. Мало того… «Бадонская стипендия» не благотворительность по бедности. Она предусматривает отдачу стипендиатом вложенных в него средств в течение двадцати лет без процентов или немедленно в полном объеме по окончании высшего учебного заведения, но уже с процентами на вложенный капитал, если стипендиат откажется работать на территории Реции. Вполне щадящие условия. И эти деньги не возвращаются ко мне в карман, а будут аккумулированы в специальном фонде «Бадонской стипендии», что позволит финансировать в будущем новых стипендиатов из нашей молодежи. Я же ежегодно буду докладывать в такой фонд по две стипендии. Таким образом, и после меня этот фонд сможет распределять стипендии уже на самоокупаемости.

— Когда это будет… — выкрикнули из зала. — А специалисты нужны уже сейчас.

— А кто мешает нам приглашать на работу хороших специалистов из центра империи или входящих в нее королевств и герцогств? Жадность? Боязнь конкуренции? Или примитивная ксенофобия? До того как подрастут наши национальные кадры, мы не должны гнушаться приглашать к себе на работу представителей других национальностей империи, боясь, что они нас плохому научат.

Смех в зале.

— Если они хотят работать на наше благо и учить наших детей тому, что сами знают, то чем нам от этого плохо? А то до чего доходит… Даже наша гордость — производство керосина, которым мы залили всю империю, как и нашим рецким вином, и та у нас на уровне технологий темных веков. Всех интересует только примитивная торговля с минимумом вложений и максимумом выхлопа в прибыль. Вот где причины нашего отставания — скупость и жадность! Потому как в новации требуется вкладывать деньги.

Уф-ф-ф-ф… вытер лоб платком от испарины. Меня, наверное, сегодня побьют — ишь как гудят недовольно. Привыкли, что их Ремидий по шерстке гладит.

— Нефтедобыча у нас ведется методом тыка, благо поколдовали нам ушедшие боги и залегает рецкая нефть неглубоко. И ту мы используем для простейшей перегонки только в керосин. А все остальное выливаем в овраги, где уже целые нефтяные озера, потому что не знаем и не хотим знать, что там для нас есть полезного. А этого полезного там не просто много, а очень много. Достаточно сказать, что все фракции нефти имеют перспективу стать локомотивом промышленной революции не только империи, но и всего мира. Из нефти кроме светильного керосина мы можем выделять прекрасные минеральные масла для машин и высвободить целые плантации клещевины под продовольственные культуры. Бензин, который сейчас маленькими пузыречками продается задорого в аптеках как антисептик, можно получать в больших количествах и дешево. Это прекрасное топливо для двигателей внутреннего сгорания. Удобных. Компактных. Мобильных. Которые легко могут вытеснить большие и тяжелые паровые машины с дирижаблей и других воздухоплавательных аппаратов. Тяжелые фракции нефти — лигроин, соляр и мазут также имеют высокие топочные перспективы, вытесняя уголь с его дымом, гарью и сажей и экономя нам ценнейший рецкий горючий камень, с помощью которого можно выплавлять стали с особыми свойствами, а мы его бездарно сжигаем в топках. Мы ленивы и нелюбопытны. Мы все делаем по старинке и переходить на рельсы прогресса не хотим по лености разума, а больше потому, что это стоит немного денег. Варварски и хищнически мы относимся к подаркам ушедших богов, которые вручили нам нашу землю со всеми богатствами ее недр.

— Так ведь кроме керосина ни на что и спроса-то нет, — крикнули с балкона.

— Неправда, — громко ответил я. — Никогда и никакой спрос не появляется, пока нет предложения. Если человек не знает ничего о каком-либо продукте, то он ему и не нужен. То, чего мы не знаем, для нас не существует. Наши женщины веками уродовали себе ноги подвязками, пока не появился щадящий их организм пояс для чулок. Посмотрите сами, что творится в городе в галантерейной торговле. За поясами женщины выстраиваются в очереди, хвосты которых торчат на улице, а подвязки лежат на прилавке, не находя сбыта. Если следовать вашей логике, то пояса для чулок вообще не стоило производить, так как спроса на них не было. Однако швицкие контрабандисты, судя по последним месяцам, именно их и таскают своими тайными тропами от нас. По крайней мере, таможенники давно не видели другого контрабандного груза, кроме стразов и люрекса.

Смех в зале, отчетливо слышен именно женский.

А то? Элика у меня просто завалена сигнальными образцами этой продукции, что мне присылали на авторизацию. Отчисления с продаж поясов для чулок скоро станут у меня основным источником дохода. А поверенные зубробизоны все шлют и шлют мне из Будвица на утверждение новых желающих эти пояса производить. И ведь не боятся «бизики» конкуренции, прекрасно зная, что окажутся уже во второй полусотне производителей. Кроме империи женщины и в других странах живут, и все они хотят телесного комфорта.

Переждав смешки, я сменил тему:

— Но вернемся к технике. Уже несколько лет существуют безопасные в пожарном отношении двигатели внутреннего сгорания талантливейшего инженера Болинтера, работающие на той же нефти, а на нефтепромыслах по-прежнему — и это еще в лучшем случае — используют двигатели внешнего сгорания: паровики и стирлинги, что очень часто приводит к ужасным пожарам на нефтепромыслах. И ценнейший минерал улетучивается дымом и сажей в небо…

Вроде слушают, не свистят. Я отпил воды из стакана и продолжил:

— Двигатели Болинтера уже несколько лет прекрасно и без отказа используются там, где необходима долгая ритмичность работы. Насосы, помпы, речные и морские двигатели…

А дальше понеслось… Особенно про электрогенераторы и электродвигатели, которые с успехом могут заменить капризные батареи. И погнал рисовать перспективы превращения Втуца в Нью-Васюки. Конечно, трепаться — это не мешки ворочать. Но болтать именно по делу куда как труднее, ей-богу. Пота сходит больше. И нервы не тратишь совсем, когда мешки ворочаешь.

Реакция критики на мое публичное выступление была нелицеприятной и совсем не такой, какой я ожидал. Я предполагал, что ругать меня будут обязательно, но рассчитывал, что критика будет аргументированной с предложениями и своим видением перспектив технического прогресса. Чаял полемики, а не ведра помоев.

Однако утренние газеты в первую очередь обрушились на меня за «рабовладение» стипендиатами и извращение самого священного понятия меценатства. Что я в чистый храм науки притащил грязь торговой площади и хочу, чтобы мне за это еще и аплодировали. И все кому не лень прошлись по тому, что от человека, у которого высший технический прогресс выражается в женских подтяжках для чулок, не стоит ждать каких-либо прорывных идей, определяющих развитие цивилизации.

«Что стоят одни его эфемерные мечтания об электрических моторах, которые будут освещать и обогревать наши жилища, двигать безлошадные экипажи, когда всем известно, что такой мотор неоднократно пытались сделать выдающиеся умы нашего времени. И у них пока ничего не получилось», — писал «Рупор Втуца». Не просто бульварный листок, а официоз.

Вывод критиков был убийственный. «Кровавый Кобчик, конечно, герой мировой войны, на счету которого немало храбрых деяний, отмеченных высокими наградами. Он даже имперский рыцарь, а таким званием наш император не разбрасывается — надо действительно совершить подвиг. Честь и хвала защитнику отечества. Но справедливости ради необходимо отметить, что в области прогресса без соавторов барон Бадонверт не поднялся выше уровня деревенского кузнеца, изобретающего самовары, керогазы, экономические печки, консервные ножи, кухни на колесах, застежки для одежды, термобигуди и все те же пресловутые пояса для чулок. Вещи, безусловно, нужные и очень полезные в быту, но не с ними пристраиваться в пантеон великих ученых империи даже с краю. И тем более не в качестве приставучего коммивояжера новомодных женских подвязок».

И лишь «Ведомости», официальный печатный орган рецкого сейма, отделались сухим изложением события без каких-либо оценок.

Полный абзац!

И что характерно, в газетах ни слова о «кровавой тризне».

Отвечать на эти выпады я посчитал ниже своего достоинства. Не хватало еще этот скандал разжигать по принципу «сам дурак» на долгую радость обывателю. А так… будет другая сенсация, и все забудут про электричество и Кобчика. Что, собственно, и произошло.

Но вот то, что мои изобретения улучшили качество жизни простого человека, не забылось. Долго еще время от времени совершенно незнакомые люди подходили ко мне на улице и благодарили за самовар, за керогаз, даже дамы, смущаясь и краснея, за те же пояса для чулок. Кстати, их продажи во Втуце сразу выросли на порядок.

Не заставили себя ждать и молодые люди, полностью согласные на будущее «рабство» ради получения желаемого образования, на которое у них не было средств.

Так что положительный выхлоп от этих публикаций был существенней отрицательного. Я даже припомнил, что как-то в телепередаче один артист заливался соловьем, что для его профессии есть только один вид плохого пиара — некролог.

А на охоту я все же выбрался, застав последние в этом году перелетные стаи диких гусей. Предварительно подарил «за отличную службу» своим снайперам из охраны по дробовой двустволке-переломке. Стреляли мои бойцы отменно. Но если бы не соседи со своими водоплавающими псами, чем-то схожими с земными лабрадорами, только красно-рыжей масти, то остались бы мы практически без добычи, потому как лазить за битой птицей по заболоченным камышам в осенней воде — то еще удовольствие. А мощные собаки носились по зарослям рогоза, как бронетранспортеры, и практически всегда приносили тяжелую птицу, радостно помахивая хвостами.

Мои достижения были очень скромными. За весь лёт, истратив полста патронов, сбил с неба всего шесть гусей. Но зато мои снайпера показали всем мастер-класс…

Привезли домой почти полный воз диких гусей, а сами обратно шли пешком, распевая песни. И потом долго еще развлекались всем колхозом ощипыванием птичьих тушек и их копчением на зиму. Пух, перо и вытопленный гусиный жир также пошли в дело.

Кошка потом неделю на птичьи потроха смотреть не хотела, в отличие от свиньи, которая с удовольствием хрустела гусиными лапками.

Сосед-каретник, впечатлившись тем, как мы стреляем, подарил мне полугодовалую суку ретривера их породы. Чтоб и у меня была своя такая собака на весенний перелет гусей на север. Собака — это хорошо. Собаки мне тут явно не хватало. Тем более такой компанейской. Заодно с соседом и шарабан обмыли, который он перегнал на наш двор.