Подойдя к двери квартиры, Рита услышала плач. Маша не заходилась криком, а хныкала – жалобно, расстроенно.

Шесть утра, почему так рано проснулась? Страх, впившийся в сердце, зашевелил коготочками. Когда Рита вставляла ключ к замок, руки у нее дрожали.

Эльмира вышла ей навстречу в прихожую. Как раз в эту минуту плач в детской утих.

– Что случилось? – шепотом воскликнула Рита.

– Заболела, – шепотом же ответила Эльмира. – Вечером температура поднялась. Я тебе звонила, но ты трубку не брала.

– Телефон потеряла. Поздно было, когда нашла, – поспешно снимая плащ, объяснила Рита.

Айфон оказался именно там, где она и предполагала, – в кафе, и официант ее узнал. Она увидела пропущенный звонок от Эльмиры, но решила не перезванивать. В Москве к тому времени стояла уже глубокая ночь, а звонок был всего один, без тревожных повторов.

Она вошла в детскую. Митя сидел на диване, а Маша спала у него на руках.

– Только что успокоилась, – шепотом сказал он. – Эльмира побоялась в больницу отдавать. А по-моему, надо срочно ехать. Дышит тяжело. Круп может быть.

Вот оно! Тысячу раз Рита говорила себе, что надо уезжать в Германию. Работа, привычка, еще какое-то не вполне ясное ощущение – что значит все это по сравнению с тем, что Маша заболеет вот так, ночью, и непонятно будет, что делать?..

Забрав Машу из роддома, Рита свозила ее в Бонн, обследовала, убедилась, что, несмотря на преждевременные роды, с ребенком все благополучно, по-том, в полгода, свозила еще раз, следующее обследование собиралась сделать, когда Маше исполнится год…

«Дура! – Страх теперь не просто впивался ей в сердце, а разрывал его на части. – Вот, дождалась!»

– Можем поехать в Морозовскую, – сказал Митя. – Моя теща там работает.

– Поедем! – воскликнула Рита. – Поскорее!

За неполный год ей не приходилось обращаться ни в одну московскую детскую больницу. Да что там в больницу – даже в поликлинику: Маша росла таким здоровым ребенком, что у нее и насморка-то ни разу не случилось. И прививки ей сделали в Германии…

Но как можно было за год не найти врачей в Москве? Самых лучших врачей, есть же они, точно же, есть!

Беспечность ее была чудовищной, только сейчас Рита это осознала.

– Одевай ее.

Митя положил ребенка на диван и вышел из детской. Рита услышала, как он что-то говорит Эльмире.

Пока Рита одевала Машу, та спала. А может, это не сон был, а забытье – дыхание вырывалось из ее груди с пугающим свистом.

Когда она вышла в прихожую, ребенок вздрагивал у нее на руках, но не потому, что дрожал, а потому, что руки у Риты дрожали.

– Да что ты, в самом деле? – сказал Митя. – Она не умирает. Рита!

Наверное, заметив, что призывы к здравому смыслу не оказывают воздействия, он взял у нее Машу и напомнил:

– Оденься. Такси сейчас придет.

– Зачем такси? – Зубы у Риты стучали, она даже сама это слышала. – У меня же машина.

Он поморщился.

– Думаешь, ты способна сейчас вести машину? Давай без экспериментов обойдемся.

«Давай», – согласно подумала она.

Странно, но его слова, произнесенные без тени сочувствия, едва ли не раздраженно, заставили ее почти что успокоиться. Она не поняла, почему. Покой не охватил ее, но коснулся краем. Будто пролетела мимо в темноте ночная птица, задела крылом висок.

В такси Рита села сзади, держа Машу на руках. Митя сел рядом, и она опустила локоть, чтобы Маша могла вытянуться на коленях у них обоих.

– Успокойся, правда, – сказал он. – Теща сто лет в Морозовской работает, ее все знают. Она дежурному врачу уже позвонила, и в приемный покой тоже. Да и больница сама по себе хорошая. Дочка моя два раза там лежала, и все было в порядке.

– Да когда ж это было? – Рита вздохнула и едва не всхлипнула. – Она у тебя ведь большая уже, дочка…

Митя не ответил. Но птица покоя опустилась ей теперь уже прямо на плечо, она физически это почувствовала. Как странно!.. Рита посмотрела на Митю. Он наклонил голову, быстро коснулся виском ее виска, отстранился и повторил:

– Успокойся. Приехали.

Ложный круп определился сразу же, как только врач, молодой, долговязый и ловкий, осмотрел ребенка в приемном покое. Пришедший через пять минут заведующий отделением подтвердил этот диагноз.

– Укол сделаем и несколько часов понаблюдаем, – сказал он. – Могли бы и сразу вам ее отдать, но береженого Бог бережет. Маленькая она еще.

Раньше Рита принялась бы расспрашивать, какой укол собираются делать ребенку, тут же полезла бы в Интернет выяснять, именно ли этот укол нужен или какой-нибудь другой, заметалась бы, может, повезла бы Машу в другую больницу… Сейчас она лишь согласно кивала и смотрела на обоих врачей так, словно это сам Господь со ангелом своим спустился с небес, чтобы помочь ее ребенку.

– Я с ней останусь! – только и воскликнула она, узнав, что Машу оставляют в больнице.

– Конечно, пожалуйста, – пожал плечами врач.

И после этого Рита не отходила от ребенка ни на шаг. От укола Маша проснулась, заплакала, потом успокоилась, потом заснула снова, уже без этого ужасного свиста в груди. Рита выполняла все, что ей говорили – положите сюда, подержите ручку, теперь ватку прижмите, попросите, чтобы открыла ротик… Странно, что она совсем не испытывала ни страха, ни хотя бы тревоги.

Но даже этому Рита уже не удивлялась. Перемена, начавшаяся в ней на пустом темном кладбище, была уже необратима. И стоило ли удивляться тому, что все происходящее вокруг она воспринимает теперь по-новому?