20

И не подумаешь, что всего где-то в трех-четырех километрах фронт. Тишина. Лес такой светлый, праздничный… Березовый.

Птички поют.

Дятел стучит.

Бабочки порхают.

Орудие особого могущества вместе с платформой раскрашено вертикальными белыми полосами и почти сливается с окружающим фоном. Паровоз такой же. Смешно выглядит. Камуфляж, однако, креативный.

Через оставленную лесополосу штабной состав стоит в тупике, так же белыми палочками по зеленому раскрашенный.

Проехал я почти к самим фортам, когда меня фельджандармы сняли с поезда и завернули обратно. Сюда в этот лес наладили. Предписание у них в отношении меня было такое. Даже сопровождающего нам дали, чтобы не заблудились мы ненароком. А здесь откуда ни возьмись злой Онкен уже полностью в курсе моих приключений. Откуда только? Вроде впереди меня никто не уезжал из дивизии…

— Опасное для его величества соседство, — сказал я. — В полевом укрепрайоне царские пластуны до пяти километров глубь нашей обороны заходят. Это только то, что задокументировано. Охрану монарха усилить бы надо…

— Ты, Савва, зубы мне не заговаривай, — потушил о каблук сапога докуренную папиросу генерал. — Я тебя зачем на фронт отправлял? Подсматривать и подслушивать, а не в бои местного значения влезать. И куда тебя теперь однорукого в решающий бой посылать?

— Так получилось, экселенц, — виновато пожал я плечами. — Очень уж наказать хотелось царских пластунов за неуемное хвастовство.

— В итоге бездарно людей положил, сам чуть не погиб. Я тебя за более разумного человека держал… Всё… Кончились твои развлечения, пора делом заниматься. Броневой отряд сдашь лейтенанту Безбаху. И без возражений, флигель-адъютант!

— Осмелюсь спросить, экселенц, — смирился я с видимо давно уже принятым решением, только озвученным мне сегодня. Все равно плетью обуха не перешибешь.

— Задавай свой вопрос. — Онкен снова стал похож на доброго дядюшку.

— Достаточно ли заготовили спиралей из колючей проволоки для быстрого заграждения новых позиций в глубине обороны врага при прорыве?

Это я тут между делом протолкнул как-то «спираль Бруно» специально под наступательную операцию. Секциями по полста килограммов, заранее уже закрепленных на кольях. Осталось только растянуть и колья вбить. Все — заграждение готово. Ставь рядом следующую секцию. Одна тонна — один километр фронта.

— Что значит достаточно? — удивился генерал-адъютант. — Таких вещей, сколько ни дай, всегда мало. Хотя твоя «спираль Кобчика» — идея очень неплохая, а главное, подана вовремя, и возится она легко на открытой платформе в сложенном виде, и растягивается быстро, но… лучше бы ты пулеметами вплотную занимался. Больше бы толку было, чем от твоего командования. Каждый все-таки должен заниматься своим делом. Так что твое место в Будвице.

— Там есть кому пулеметами заниматься, экселенц. Докладываю: завод «Гочкиз» в Будвице вышел на производительность в двадцать ручных пулеметов в день. Можем и больше, но нет стольких заготовок под стволы. Лимитированный нам их отпуск с механического завода. Еще четыре крупнокалиберных пулемета для испытаний собираем, но к ним мало боеприпасов. Наш патронный цех не справляется с переснаряжением — работа эта мало того что кропотливая и ручная, так еще не сильно-то и оплачиваемая — желающих мало, а на нем еще и план по заранее заказанным пистолетным патронам висит. А патронный цех «Коде» нам еще не передали. Завод «Гочкиз» во Втуце к концу месяца будет выдавать по пятнадцать станковых пулеметов в день из наших комплектующих, но со своими стволами. Думаем перенести туда все производство станковых «Гочкизов» с полной локализацией. Если повезет, то там будут ковать стволы и для нас, на ручники, а то с винтовочными стволами как-то плохо выходит, экселенц. Одноразово. Скоро нам их обратно в ремонт принесут — стволы менять, а их и так не хватает. Также ведутся работы по составлению технологической карты на модернизацию пулемета системы «Лозе». Как только, так сразу приступим к его производству, но опять-таки упремся в дефицит стволов. Потенциал для расширения производства имеем, но требуется поставить еще одну собственную литейку — варить тигельную сталь. И еще хотя бы один паровой молот крайне нужен. Новый. А то старый, купленный уже подержанным, совсем разболтался. Допуски на поковки приходится делать совсем уж недопустимые. Невероятное количество металла в стружку уходит. Доклад окончил, военного флота техник-лейтенант барон Бадонверт-Кобчик.

— Вольно. Не на параде. Мало пулеметов, Савва, мало. Очень мало. А надо много. Делай их с винтовочными стволами, нам сейчас не до жиру. Промаркируй их как-нибудь отдельно, чтобы потом не путать. Выработают ресурс, так централизованно стволы поменяем, хотя бы на такие же… винтовочные. Пять тысяч выстрелов все же лучше, чем совсем ничего, — и неожиданно он поменял тему: — Пошли к поезду через лес. Тут, кстати, такие грибы встречаются… — улыбнулся он. — Собираешь грибы?

При упоминании грибов лицо генерал-адъютанта приняло несколько мечтательно-легкомысленное выражение. Вот, оказывается, как оттягивается этот железный человек.

— Нет, экселенц. Давно уже грибы не собираю, как отрезало в одночасье, — пошел я рядом с генералом. — А вот раньше любил.

Не рассказывать же ему всю эпопею с грибами при моем попаданстве в этот мир. Не поймет. А если поймет, то мне же хуже. Совсем свободы не оставят. Посадят в золотую клетку и только и будут доить на технические идеи, но уже бесплатно. Оно мне надо?

— Увеличить выпуск пулеметов в настоящий момент нет возможности, экселенц, — цеха не резиновые, а новые корпуса когда еще под крышу встанут… Станков не хватает, резцов, мерительного инструмента. Рабочих нужной квалификации мало. А тут еще Будвицкую добровольческую бригаду в штыковой атаке целиком положили, — кивнул я в сторону востока. — А у меня на нее виды были… Набрали мы с Гочем мальчишек в ученики, но когда из них еще мастера вылупятся…

— Будут тебе рабочие, Савва. Сам их повезешь обратно. И еще… принято решение о создании пулеметной школы «Гочкиз» на полигоне Многана. Готовить будет пулеметчиков-инструкторов для войск переднего края. Твоя задача обеспечить школу преподавателями и натурными учебными пособиями. В том числе и стреляющими.

— Будет сделано, экселенц.

— Есть на примете кандидатура начальника для такой школы?

— Так точно, экселенц. Есть такая кандидатура — лейтенант Щолич. У него просто талант педагога. Только на полигоне и так одного субалтерна по штату не хватает. А если еще и Щолича забрать, то…

— Будут Многану офицеры, — черканул себе в блокнот напоминалку генерал-адъютант короля. — Из легкораненых. Отправим их на полигон вместо санатория. Всё там то же самое… лес, чистый воздух, усиленное питание, только скуки меньше.

Генерал-адъютант убрал блокнот в карман и опять пробуравил меня взглядом.

— Пулеметы, барон, пулеметы… Принц в курсе, все вопросы с обеспечением их производства в его ведомстве решат. Не решат — расстреляем саботажников, но дело сделаем. Пулеметы сейчас самое главное. Все остальное второстепенно. В отсутствие массовой магазинной винтовки ручной пулемет — это единственное средство резко повысить плотность огня нашей пехоты. Ты, Савва, не забывай, что титул ты получил именно за пулеметы… Авансом! Вот и отрабатывай… И не криви лицо.

— Это не по поводу ваших слов, экселенц. Это к дождю.

— Не понял?

— Лопатка простреленная ноет у меня всегда к дождю. Подвал контрразведки сказывается.

— И скоро дождь будет? — Онкен проигнорировал мои слова по поводу контрразведки.

— Здесь? — посмотрел я на синее небо сквозь зеленые кроны берез. — Через час-полтора.

— Это точно?

— Пока меня мой встроенный «барометр» еще не подводил.

Онкен показал гримасой что-то вроде «посмотрим» и сказал:

— Все, Савва, иди… Найдешь советника Крыкана, он тебе эшелон до города сформирует. Сам рабочих отвезешь и проведешь по ведомству принца. Ну, что еще?

— Экселенц, вы бы поддержали меня с идеей привлечь к патронному производству женщин. Они аккуратные и трудолюбивые, а пособия на детей, отцов которых забрали на фронт, получают мизерное.

— А дети их брошены будут? — строго спросил королевский адъютант. — Ты об этом подумал? Кто из них вырастет?

— Никак нет, экселенц. Никто не будет брошен. При заводе детский сад организуем. Пара-тройка воспитательниц из таких же матерей. Кухарка. Помещение для игр и сна и детская площадка на воздухе — всех затрат-то мизер. Зато матери спокойно работают.

— Пожалуй, поддержу я тебя в этом, как и в том, чтобы ты смог привлекать к работам инвалидов без сокращения им пенсии. Только дай пулеметы! Такого благоприятного времени у нас осталось только до осени. Потом… или островитяне царцам свои пулеметы подкинут, или те сами что-нибудь придумают. И начинай все сначала… Разведка доносит, что эрзац-бронепоезд из шпал, как ты говоришь «шушпанцер», они в Ракóвском депо уже строят.

— Железнодорожный мост через Нысю надо взрывать, экселенц.

— Зачем? — пожал плечами Онкен. — К тому же южнее у них еще паром есть. Не вижу смысла.

— По мосту царцы легко пришлют подкрепление. Ту же гвардию из Ракóва. Ничто их на этом пути не задерживает. А паром я с неба видел, как работает… Медленно. И еще одна мысль есть, экселенц. Нельзя совсем загонять Смигла в угол. Пусть паром останется ему для эвакуации.

— Нет больше Смигла, — генерал-адъютант поднял свое лицо к небу.

— Как это? — удивился я. — Неужто сняли с командования?

— Нет. Разведка доносит, что просто его старое сердце не выдержало. Все же ему за семьдесят было. Так что умер на посту, как солдат. За картой. Вчера.

— Кто вместо него теперь царцами командует?

— Пока исполняет должность генерального штаба дивизионный генерал Мудыня-Поцбейцки. Начальник штаба Смигла. Но кто реально займет этот пост — только ушедшие боги ведают. Так что время, Савва, уже работает против нас. Иди… Дуй в город и гони сюда пулеметы. К его величеству на глаза не показывайся — он зол на тебя.

Генерал ушел вперед, но вдруг обернулся:

— Да… память уже не та… Купе для тебя готово в третьем вагоне. Пусть денщик мундир твой в порядок приведет. А Крыкана к тебе подгонят, невелика птица. Он же и списки рабочих специальностей среди солдат принесет. Твой завод у нас не один, но твоя рука — первая.

Я усмехнулся: а как может быть иначе, когда мой завод — это еще и его завод?

Денщик притащил жестяное ведро теплой воды и медный тазик. Помог мне обмыться не обмыться, так мокрой тряпкой обтереться. И то божий дар после нескольких суток в окопах.

Мундир мой Тавор куда-то утащил, и куковал я в купе в одиночестве в запасном шелковом исподнем. От нечего делать рисовал главную статую Пискаревского кладбища в Петербурге. Был я там на экскурсии еще в школе на весенних каникулах в восьмом классе.

— Весьма неплохо, — услышал я над ухом голос короля. — Что это будет?

Я попытался одновременно вскочить, принять стойку смирно и укрыться то одеялом, которое было сложено стопочкой, то подушкой. И все это одной рукой. Вторая на косынке подвешена.

— Сиди, Кобчик, сиди… Ты увечный, тебе можно… И я присяду, — улыбнулся монарх.

Король в полевом генеральском мундире без наград закрыл за собой дверь, которая даже не скрипнула, и сел напротив меня. Взял в руки рисунок.

— Так что это будет? — задал он тот же вопрос.

— Мемориал, ваше величество. Мемориал в память Будвицкой добровольческой бригады рабочего ополчения. И одновременно кладбище, где на плитах все они, вся бригада, будут выбиты поименно. Все без исключения. В том числе и те, кто потом умрет от ран. Причем с указанием не только их воинского чина, но и гражданской специальности.

— Поименно? — переспросил король.

— Так точно, ваше величество. «Ничто не забыто. Никто не забыт».

— А женщина эта изображает мать?

— Да, ваше величество, это как бы общая их мать, которая скорбит и одновременно горда их подвигом. И в то же время это Родина. Потому что одна на всех может быть только Родина-Мать. А на воротах, над входом, я думаю, надо поставить изображение креста военных заслуг.

— Смотрю, Савва, ты сам собрался этот мемориал строить. Я прав?

— Ну… — замялся я. — В общем, да, хотелось бы быть причастным, ваше величество.

— А пулеметы кто делать будет? Они, — король постучал пальцем по рисунку, — они пошли в штыковую атаку, потому что на всю бригаду восемь гатлингов было. Всего восемь неповоротливых старых систем на пушечных лафетах. При внезапно исчезнувшем проволочном заграждении. А чтобы потом отбить форт, еле-еле хватило полусотни твоих ручников на вооружении моей личной охраны. Так что пулеметы сейчас всему голова. И твое ранение тут лишь удобный повод. Я давно собирался снимать тебя с командования боевой частью — твое дело пулеметы. Приказ понятен?

— Так точно, ваше величество. А на будущее?

— На будущее посмотрим. Наладишь ритмичное производство без брака — не оставлю тебя без лестной записи в личном деле. На… — Король достал из кармана и положил на стол серебряный знак броневого отряда. — Твой…

На обратной стороне его был выгравирован номер 0001.

— Служу королю и отечеству!

— Вот так-то лучше, — улыбнулся король. — Напоследок я тебя еще порадую. Имперское военное ведомство установило цену за пулемет системы «Лозе» без станка в две тысячи триста тридцать серебряных кройцеров. Станок оплачивается отдельно.

У меня челюсть упала. Ручник «Гочкиз» обходился в опытной партии в четыреста десять кройцеров. На потоке вряд ли был бы дороже двухсот пятидесяти. Это с заложенной уже в цену нашей прибылью.

— На твой станковый пулемет цена договорная. Нет у них пока расчетов. Этим мы и попользуемся — закупим их по цене «Лозе». Денег на пулеметы нам дали. Так что никто не может сказать, что Будвицкая бригада зря погибла. Хотя всех их мне искренне жаль. В общем, завтра сходишь на ту сторону парламентером и домой, в Будвиц.

Король встал и вышел из купе.

Ничего я не понял, но не переспрашивать же мне монарха? Догнать босым и в одном исподнем, дернуть короля за фалду и… Бред какой-то.

Лег подремать, но не спалось. Старая рана зудела, новая болела.

Сняли меня с командиров. Не оказали доверия. Обидно. А что я умею? Если по гамбургскому счету? Из башенных пулеметов БТР стрелять… И все… Унтер Чапаев, прежде чем бригаду принять, три года воевал, три креста заработал… С вахмистром Буденным та же петрушка, только крестов им заработано пять. Так что воевать эти ребята уже умели. Причем намного лучше офицеров военного выпуска из студентов и гимназистов. Вот и я такой же офицер военного времени из «скубентов», которому просто круто повезло. Не спас бы Вахрумку — гать бы сейчас в болотах строил, покрываясь лишаями и коростой. Так что прав король во всем. Самонадеянный я мальчишка, который посчитал, что ухватил бога за бороду.

От ведь… И помолиться тут некому… ушли из этого мира боги…

Спасительные капли дождя забарабанили в стекло, и я с облегчением забылся тревожным сном.

Последней осознанной мыслью сами собой в голове кучковались вирши.

Неплохо для рекламного слогана, — упал я мыслью в бездну. Особенно для послевоенных экспортных продаж…

Маленький танковый паровозик, полоща на ветру белым парламентерским флагом, пыхтя, толкал впереди себя деревянную полуплатформу, на которой стояли мы — три королевских флигель-адъютанта трех родов войск с небольшим венком в руках, отделение гвардейской пехоты с винтовками и трубач. Все в парадных мундирах. Кроме меня — я в черной морской форме. Той, что называется повседневной — брюки с ботинками. Фуражка белая. И рука на перевязи.

Тавор вчера мою униформу привел в относительный порядок. По крайней мере, в люди показаться в ней уже не стыдно. Даже рукав он зашил — криво, но под косынкой особо и не видны грубые швы работы моего денщика. И саму косынку черного шелка он мне где-то достал. Так что я весь из себя раненый, стильный и интересный моряк на сухопутном фронте. Гусь лапчатый…

Проехали форты. И тут я увидел, во что превращается лес, если его в течение года постоянно долбить артиллерией. Просто скопище мертвых кривых столбов. Все горизонтальные ветки давно шрапнелью посбивало. И он страшно черно-серый, мертвый по сравнению с нормальным зеленым лесом. А уж когда туман по земле среди него парит…

Северный форт выглядел еще вполне презентабельно в вычурной фигурной кладке красного кирпича. Но он и дальше вглубь нашей обороны стоит по сравнению с южным фортом, который выглядел очень покоцанным, но все же не в мелкую крошку, как о том сплетничали в Будвице.

Полевое прикрытие форта почти восстановлено, проволоку перед траншеями натягивают солдатики, пользуясь тем, что у нашего врага траур и он в эти дни не воюет.

Паровоз просвистел и немного сбавил ход — мало ли… Но, судя по всему, хотя бы один путь за прошедшее с приснопамятной воздушной бомбардировки время царцы точно отремонтировали, раз сами пользуются.

Не торопясь с траурными свистками, мы подкатили к импровизированному дебаркадеру в самом начале разрушенного разъезда, на котором стоял пахнущий свежей стружкой простой гроб с телом царского фельдмаршала. Стоял по-походному на двух табуретках, по сторонам обложенный импровизированными в полевой обстановке венками.

Нас всех перед миссией заинструктировали дальше некуда и репетировать заставили не раз, кто что делает, прежде чем выпустили к врагам с этим визитом вежливости.

Места на дебаркадере со стороны железных путей нам осталось только-только платформой приткнуться. Остальное занимал короткий состав, который повезет тело покойного фельдмаршала в царскую столицу.

Паровозик устало с шипением выдохнул паром.

Наш трубач пронзительно заиграл сигнал «слушайте все».

На дебаркадере оглянулись на нас даже самые ленивые и нелюбопытные.

С последними нотами выдутыми трубачом из надраенной меди мы — флигель-адъютанты, сошли на дебаркадер. Я налегке как раненый. Здоровые флигельки, у кого обе руки целы, за мной венок несли. Пехота осталась на «нашей территории», потому как вооружена. У нас, адъютантов, только холодное оружие с собой. Но на таких мероприятиях оно по традиции и за оружие тут не считается. Издревле повелось: человек без оружия — человек без чести. А честное оружие только «белое» — холодное.

Толпа царских военных неохотно расступилась, и по этому живому коридору хорошим парадным шагом флигельки от артиллерии и кавалерии торжественно, под долгий траурный гудок паровоза, отнесли венок к скромному гробу. Чеканя шаг и принимая невозможные позы, они в три приема возложили его к ногам фельдмаршала. Балет, да и только. Однако красиво…

Теперь мой выход. Опустившись на одно колено, я здоровой рукой расправил ленту государственных цветов Ольмюца, так что стала всем видна золотая надпись на ней:

Встал и отдал воинское приветствие тому, с кем собрался воевать, да не случилось. Флигельки последовали моему примеру.

Трубач только этого и ждал — трижды протяжно и скорбно сыграл «отбой».

И за ним с нашей платформы синхронно разорвал небо троекратный залп из винтовок. Такие вот у нас черлидеры…

После воинского почетного салюта, четко развернувшись, мы ушли обратно на свою платформу.

За все это время никто на дебаркадере не произнес ни слова. С нашей стороны тоже никаких речей не было.

Наш паровозик свистнул, пшикнул по бокам белым паром и неторопливо, сообразно моменту, покатил обратно, приговаривая недовольно чух-чух, чух-чух, чух-чух…

«— У-у-у-у-у-ф! Пронесло, — сказал Чапаев.

— Ага, Василий Иванович, — ответил ему Петька, — меня тоже…»

Поглядел я на два ручных пулемета, что, скрытые от вражеских глаз и уже взведенные, стояли на сошках под бортом платформы.

Хорошо бы сейчас… Такая цель — весь генералитет осадной царской армии в одном месте собран… Да нельзя…

— Выпить ни у кого нет? — спросил я. — Желательно чего-нибудь покрепче.