19

Тревожный гудок паровоза в ночи. Перестуки колес на стыках. Лес, пролетающий темной полосой за амбразурой. Луна, тускло пробивающая свой свет сквозь жемчужные облака.

Нам прицепили мощный грузовой паровоз впереди состава, так что мотоброневагон мог не расходовать ресурс своего двигателя. Сзади БеПо подпирал и подталкивал «черный» паровоз, тащивший короткий состав обеспечения. Собственно бронированный локомотив держали теплым, и только — тяги хватало. И глубокой ночью мы, надеюсь никому не видимые, вышли с глухой лесной ветки на окружную «железку», соскочили с той на трансконтинентальную магистраль и хорошим ходом пошли на восток.

ВОСО держало для нас литерный коридор. Поэтому разъезды и полустанки мы проскакивали со свистом. В прямом смысле этого слова — паровоз свистел, пробегая мимо.

Я лежал на жесткой кожаной кушетке в командирском тендере и пытался уснуть. Хотя бы подремать. Не получалось.

Домашнее прощание вышло несколько странным. Элика на глухом огемском хуторе если и не излечилась от баронского звездизма, то умело научилась его от меня скрывать. Даже язык местный подтянула. Нареканий от принимающей стороны на нее не было — работала по хозяйству она наравне со всеми и не ленилась. Особого отношения к себе не требовала.

Первым пунктом программы у меня был сын, с которым я немного поиграл, прежде чем его отправили спать. Он уже смешно ползал задом наперед, крепко цеплял меня своей крохотной смешной ладошкой за пальцы и счастливо улыбался беззубым ртом.

СЫН! Это просто невероятно. Такой маленький, а уже Кобчик.

Потом всю ночь была Элика с бравурным сексом и минорной удовлетворенностью.

— Ты только вернись к нам. Не дай себя убить. Мы любим тебя, — шмыгала она носом. — Ты же умеешь…

— Откуда?

— Я знаю… Ты из того мира, куда ушли наши боги… Значит, ты умеешь то, что умеют они. Так что останься живым, я тебя заклинаю.

— Ты будешь богатой вдовой. Теперь тебе принадлежит вся гора Бадон, — поддразнивал я ее.

— Не смей так говорить! Мне нужен только ты. Я в город не вернусь, пока ты на войне. Здесь на хуторе перекукую. Тут и воздух чище, и ягоды сладкие. Войди в меня, Савва. Прямо сейчас, и не выходи никогда больше… О-о-о-о-о… Почему тебя нет со мной каждую ночь?

— Потому что я служу. И еще два года буду служить. Сами же меня на службу определили.

— Я тут ни при чем. Это все дядя Оле… Сильнее, Савва… Резче… Еще сильнее… А-а-а-ах, я дочку хочу! Которая будет только моя… Только моя…

Бронепоезд в рассветной мгле скрылся за поворотом, умчавшись к месту временной дислокации. И только запах угольной гари с примесью нефтяной вони напоминал о том, что он тут все же был. Оставив бронеотряд на своего заместителя — гвардейского лейтенанта Атона Безбаха, я сошел там, где когда-то был маленький полустанок, с которого годом ранее меня везли на военно-полевой суд. Место совсем не узнать. Теперь вокруг раскинулся большой разъезд с перевалкой грузов на конную декавильку, что двупуткой уходила вдоль старого торгового тракта в сторону построенного Вахрумкой полевого укрепрайона.

Как давно это все случилось…

Конки тогда тут точно не было.

Длинные узкие платформы везли в войска продовольствие и ящики со снарядами. Обратно — эти же ящики, но уже пустые, стреляные снарядные гильзы и редких раненых.

Платформы, влекомые каждая парой стирхов, впряженных по их бортам, шли часто.

Солдаты на погрузке-разгрузке работали с огоньком. Все разговоры были только о грядущем наступлении. Надоело людям сидеть в обороне сиднем. Душа простора требовала. И действия.

Нам на всю кампанию выделили один такой вагончик, и в тесноте, да не в обиде мы с относительным комфортом проехали до места. Мудро сказано: лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Солдат эту истину понимает вернее кого бы то ни было. Военно-полевая конка. Что может быть прекрасней? В отличие от автомобиля на ней совсем не трясет.

С собой я взял денщика, все шесть пар снайперов и семь расчетов ручных пулеметов. Считай, полвзвода. Все из рецких стрелков. В каждой группе пара снайперов-наблюдателей и пулеметный расчет. В чеченскую войну еще и гранатометчик в такую группу полагался, но за отсутствием такого оружия… Даже не мечтаю. Не потянет местная промышленность не только гранатомет, но и примитивный фаустпатрон. А вот пулеметчик в прикрытии снайперской группы, думаю, лишним не будет, особенно в разрезе слухов о царских пластунах, шастающих по нашему ближнему тылу, как у себя дома. И еще один пулеметный расчет — моя охрана.

Разлапистый лиственный лес кончился и, въехав в сильно прореженный хвойный бор, мы соскочили с транспорта на кольце и пошли всей толпой в сторону дивизионного начальства. Представляться.

Позиции царских войск в низине представляли собой после трехдневного обстрела унылый лунный пейзаж. Весь в воронках с обрывками колючей проволоки и ломаных бревен. Рыжие пятна повсюду среди серой грязи. Да… экразит — это нечто. Не хуже тола. Особенно когда тяжелой артиллерией.

Обстрел закончился, и среди воронок с той стороны нейтральной полосы началось шевеление. Полетели вверх комья земли с лопат — это царцы откапывали свои блиндажи. В перископ было видно, что за второй линией траншей они формируют санитарный обоз и туда сносят раненых, контуженных и отравленных шимозой.

— Вот сейчас бы взять и вдарить решительной атакой. В штыки! — высовывая голову над бруствером, прозудел мечтательно у меня над самым ухом ротный капитан, у которого я сейчас «квартирую».

— Пригнитесь, капитан, — сказал я приказным тоном.

— Что? Да чтобы я царским пулям кланялся? Не штабным указывать боевому офицеру, как себя вести в окопах. Я тут дома.

— Пригнитесь, вы меня демаскируете, — прошипел я, убирая ручной перископ, в который разглядывал вражеские позиции.

— А вы не празднуйте труса, морячок. Пожуйте-ка пехотный хлеб, — заявил он с апломбом. — Потом в штабе будете хвастать, каков он на вкус.

— Петух. Ты еще на бруствере прокукарекай, — бросил я ему через губу. — Операция в полосе вашей роты отменяется.

— Не очень то и хотелось, — нагло ответил капитан.

Я забрал снайперскую группу и ушел из расположения этого дурака, пока он мне совсем всю задачу не сорвал. Тоже мне Нахимов нашелся: «Не каждая пуля в лоб-с». Не каждая… Адмиралу одной хватило. Именно в лоб-с.

Царцы после трехдневного артналета напряженно ждали нашей атаки, заняв первую линию траншей. Обломились. Я вовремя привез сюда стоп-приказ из ставки. Пусть теперь помучается враг неизвестностью. Зачем его три дня нещадно бомбили?

А вот с безвозвратными потерями у них как-то мне непонятно. Куда они свои трупики складируют? Ничего не видно.

Генеральский блиндаж с осени кардинально изменился. Спальное место командующего теперь было отделено дощатой перегородкой, которую украшал красивый ковер в темно-бордовых тонах. На ковре скрещенное холодное оружие. Наградное. Сабля и палаш. Хвастает начдив своим боевым прошлым. Под ковром кожаный топчан, на котором я как раз и расселся по любезному приглашению хозяина, который разместился в богатом резном кресле красного дерева, таком странном в боевых порядках, диссонирующем с общей обстановкой. Между нами обычный обеденный стол, крытый вишневой плисовой скатертью с желтой бахромой и кистями.

— Вы слышали, флигель, как генерал-майор Курат разменял жизнь на честь — сам повел бригаду у южного форта в штыковую атаку. Хотел бы и я так умереть… Со славой.

Генерал-лейтенант, начальник дивизии, он же сменный начальник обороны полевого укрепрайона, убрав привезенные мной бумаги в сейф, вынул оттуда же графин и сам разлил красное вино по бокалам. Не денщика заставил. Уважил гостя. Гость хоть и в лейтенантских чинах, но из дворца. Таких флигель-адъютантов, как я, у короля Бисера всего восемнадцать человек на все королевство. И они имеют свободный доступ к уху самого… А это… Ну кто понимает…

— Никто не препятствует вам, ваше превосходительство, совершить сей подвиг, вот только без дивизии, а то король не поймет, — поднял я наполненный сосуд и отсалютовал им старшему по званию, прежде чем пригубить угощение.

— Вы так думаете? — Начдив недоуменно поднял бровь.

— Уверен. Я только вчера с ним виделся, и его величество очень недоволен поступком Курата, — сообщил я генералу последние новости из столицы. — Если бы тот выжил, то его ждал бы трибунал. И награждать посмертно его никто не собирается. Как и считать героем. Почти семь тысяч горожан Будвица легли в этой атаке. Раненых почти три тысячи. В городе объявлен трехдневный траур.

— Враг нащупал места дислокации наших батарей. — Генерал переменил ставшую неприятной тему. — Уже одну шестидюймовку нам сломали снарядом. Пора прекращать этот бесполезный обстрел.

— Чаще меняйте позиции, а на старых подрывайте петарды для вражеских звукоразведчиков, пусть думают, что орудия остались на месте, — подал я совет. — Кстати, засек кто-нибудь, где они прячутся?

— Да, есть наметки. Я вам дам провожатого из разведэскадрона, который весь передок на брюхе проползал и до сих пор живой.

— Пусть нам эти места покажут. Попробуем ликвидировать этих наводчиков. Вряд ли у царцев много таких обученных специалистов.

— Легко сказать — меняйте позиции, — возмущенно забухтел начдив. — Рутьеров у меня нет и на каждую штатную пушку. А тут еще приданных стволов втрое. И позиций запасных у нас всего две.

— Значит, ваш начальник артиллерии не справился с заданием, — констатировал я факт.

— Артподготовку он провел безукоризненно, — горой встал за своего подчиненного генерал. — Не его вина, что от наступления отказались в высоких штабах.

— Однако за трое суток обстрела новейшими бризантными снарядами вражеская артиллерия так и осталась неподавленной. И огрызается. Ну а как если бы вы наступать стали, а вас с севера не смогли бы поддержать, и резервы царцев, отправленные отсюда на отогузский фронт, не успели еще далеко уйти. Три дня назад они еще только начали переправляться на пароме и лодках на восточный берег. Народу бы полегло у вас — жуть. Еще один подвиг Курата — и враг на пороге Будвица.

Тут в блиндаж, спросив разрешения, зашел небольшого роста щуплый офицер.

— А вот и мой начальник разведки, — объявил генерал. — Знакомьтесь, второй квартирмейстер штаба дивизии подполковник Угáр. Флигель-адъютант его величества лейтенант флота барон Бадонверт. Вам есть о чем поговорить и без меня, господа. Но вечером я вас жду на ужин.

Мне показалось, что начдив выпроваживает меня с некоторым облегчением.

Так как подполковник еще не успел сесть, то встал я и откланялся. И мы с квартирмейстером покинули генеральский блиндаж.

— Это вы три дня назад устроили большой фейерверк на железной дороге? — спросил квартирмейстер, когда мы оказались на свежем воздухе.

Портсигар у него был оригинальный — из тонкой нержавеющей стали со штампованным, а не вычеканенным рельефом конской головы. Фабричный.

— Было дело, — не стал я запираться, так как на дирижаблях тут пока летают только флотские. А я нынче в морском мундире рассекаю. Разве что маскировочной накидкой прикрываюсь на передке, меняя фуражку с белой тульей на солдатское кепи.

— Расскажете нам все в подробностях, барон? А то тут у нас скука.

— Всенепременно, — пообещал я. — Если вы мне скажете, кто производит такие вот интересные портсигары.

Ночью по моей просьбе артиллерия вела беспокоящий огонь. Раз в четверть часа — на свежеоткопанные позиции царцев падал шестидюймовый «чемодан». Первый такой полетел в первом часу ночи. Выпустили сразу три снаряда — на кого бог пошлет… Через пятнадцать минут еще. Последний «чемодан» упал на них под самый рассвет. В общем, спать мы им не дали.

И под взрывы снарядов мои снайпера человек восемь на той стороне ранили — их крики слышны были даже у нас. А ты не прикуривай третьим, особенно когда устав предписывает на посту вообще не курить. Нарушаешь устав — получи наказание.

Я долго вбивал в головы своих егерей, что раненый враг для нас лучше убитого, пока до них не дошло. Убитый он и есть убитый. А вот раненый забирает из боя с собой пару, а если нет носилок, то и четверых бойцов — отнести своего увечного собрата до передового перевязочного пункта. На него тратятся дефицитные лекарства и перевязочные материалы, кормежка опять же не абы какая, а лечебная, место в госпитале раненый занимает, время врачей не резиновое… транспорт опять же… Все это деньги. А такого патриотического порыва аристократии, как в империи, в Восточном царстве, по сообщениям разведки, нет. Там каждый только под себя гребет, норовя разворовать и без того тощий бюджет.

Или вот, к примеру, генерала… убили и убили, вступил в должность кто там следующий у них по рангу, и закрыли вопрос. А если генерала ранили… крутой кипеш, все кудахчут вокруг, на службу забили, соболезнования высказать в очередь встали… Генерал исполнять должность как следует и сам не может, и другим власть не отдает. Заместитель действует с оглядкой — вдруг раненому генералу что-то не понравится? Налицо некоторый разлад в управлении… у врага.

Кругом нам прибыток от раненых врагов. А на убитого в лучшем случае разве что три патрона истратят на воинский салют и зароют неподалеку в братской могиле. Если вообще не присыплют походя землей в воронке.

До того еще вечером порезвились снайпера стрельбой по бликующей оптике при закате. Только это развлечение без меня прошло — я ужинал с начдивом, у которого собрались командиры бригад, начальник артиллерии, начальник штаба и оба квартирмейстера.

Интересный штришок — офицер контрразведки отсутствовал.

Кстати, ужин для полевых условий был очень даже ничего.

Следующим днем отдохнувшая смена снайперов выбивала из траншей вражеских офицеров, которые проявляли крайний интерес к нашим позициям. Это делать было легко. У царцев офицеры носили шинели светло-серого сукна, а солдаты темно-рыжего. Ходить же без шинели в промозглой болотистой низине даже летом было чревато жестокой простудной лихорадкой.

У нас же кто-то умный в генштабе продавил еще в прошлом году одинаковую полевую шинель от солдата до генерала. Издали и не разберешь, кто есть кто.

Убой командного состава царцы ощутили сразу и нам такого не простили. Пластуны следующей ночью объявили на нас охоту. Это мы узнали от пойманного той же ночью лазутчика.

Пришлось собирать вместе контрразведчика с разведчиком и предложить загонную охоту на живца. Живцом выступала снайперская пара, а загонщиками фельджандармы.

Следующим утром упокоили еще семь офицеров во вражеских окопах.

Неприятель пустился на хитрость — стал носить солдатские головные уборы. Но — наивные люди! — шинели оставили себе свои, удобные. Это стоило здоровья еще четырем субалтернам. По крайней мере, в бинокль было хорошо видно, как всех четверых торопливо тащили на носилках по траншеям и грузили на телеги, отправляя в тыл.

Дивизионные разведчики из отдельного эскадрона показали три места, где могли прятаться вражеские звукометристы со своей аппаратурой. В одном таком мы их и засекли, когда они свой раструб ворочали на звук взрывающихся в нашем тылу петард, имитирующих шестидюймовый выстрел. Определили прицел и влупили туда не только из снайперских винтовок, но и целой батареей дивизионных трехдюймовок вперемешку — шрапнелью и экразитом. Красиво эти квадратные раструбы в воздухе вертелись…

Еще рецкие егеря сняли в тот день два пулеметных расчета. Так, походя, исходя из вбитой уже в подкорку максимы, что пулеметчик — приоритетная цель всегда и везде.

Обратил внимание, что дивизионные разведчики бегают с длинными винтовками, и спросил:

— Вам должны были прислать вот такие автоматические пистолеты, — показал я им «Гоч № 2» в деревянной кобуре. — Почему не носите?

— Мы бы рады, господин лейтенант, только нам они не достались, их офицеры все разобрали, — потупившись, сообщил капрал-разведчик. — Нам сказали, что прислали их мало. А так ловкая машинка к врагу в тыл ходить.

Вроде и не пожаловались, но обида чувствовалась. Надо этот вопрос провентилировать с генералом Моласом. Офицер себе и сам купить пистолет может — жалованье позволяет. Им с разведчиками в зафронтовой поиск не ходить.

— Все, хватит на меня бинт тратить. Вали к ребятам, ты там нужнее, — погнал я фельдшера из блиндажа второго квартирмейстера.

Что такое не везет и как с ним бороться?

Опять расходы — новый мундир шить. Морской. А на него идет дорогое черно-зеленое сукно. Мало того что пуля рукав пробила в двух местах, так еще этот эскулап в порыве «профессионализма» его совсем дорвал. Напополам. Слава ушедшим богам, что кость не задета, по мягким тканям прошло навылет. Но сколько же можно мне шкуру дырявить? Она же у меня не казенная.

Обманули нас пластуны царские. Как детей. Ночная операция из облавы превратилась в слоеный пирог охоты охотников за охотниками.

Одного снайпера и одного пулеметчика из «команды живцов» положили сразу и наглухо с одного сдвоенного выстрела каждого. Ночью! Если бы Тавор не подхватил пулемет, то… Возможно, и меня бы положили там же… И украшал бы я уже смиренный рядок павших, уложенный у декавильки для эвакуации в тыл. На кладбище.

Пластунов по наши души пришло неожиданно много — два взвода. Причем в зону охранения фельджандармов вошел только один взвод пластунов, а при обратном прорыве второй взвод его прикрывал. При этом еще три жандарма ласты склеили. Но никого из наших скрасть пластунам не дали. Обломились они без языка.

И мы у них семерых положили. И еще двое нам достались пленными — раненными в ноги.

И пока мы возились с великой нашей военной хитростью, третий взвод царских пластунов пробрался с юга через болото на позиции старых шестидюймовок и, отходя, подорвал огнепроводным шнуром снарядный погреб с шимозными снарядами. Часовой на батарее убит стилетом в ухо. Замки с трех орудий украдены. И никто из канониров и не чухнулся, спали все в землянках без задних ног.

Что тут скажешь? Мастера! Оно слово — пластуны.

При этом нешуточную тревогу во мне вызвало то, что у каждого пластуна с собой на поясе были привязаны примитивные болотоступы. Знать, какие-то тропочки в «непроходимых» болотах они уже натоптали. В окопах часовых в эту ночь мы удваивали. Все тихо было на фронте. Ни одна консервная банка на проволоке не звякнула. Стороной пластуны нас обходили. Болотами. Больше негде.

Рассвело. Задул керосиновую лампу — уже хватало света, сочившегося через узкое волоковое оконце.

— Что скажете, лейтенант? — вошел в свой блиндаж второй квартирмейстер дивизии.

— Что сказать? Идиоты мы. Недооценили врага.

— Да… Некрасиво получилось… — покачал головой подполковник. — Мне сейчас донесение в корпус писать. Добавить ничего не хотите?

— Нет, полковник, не хочу. Разве что попрошу вас представить моего денщика к кресту военных заслуг — он нас всех спас, когда пулеметчика убили.

— Добро, — охотно откликнулся подполковник Угáр.

Креста ему было не жалко. А вот мой грядущий доклад генералу Моласу его явно волновал. Особенно после того, как всплыла афера с пистолетами Гоча, которыми тут хвастал напоказ весь штаб дивизии.

— А по поводу принятых мер… Найдите тропки во фланговых болотах, откуда они к нам приходят. — Я поднял с пола болотоступы и кинул их на стол. — Хорошие следопыты есть?

— Обязательно.

— Засады надо делать на выходе их из болота. Там пластунам прятаться негде.

— Пулеметы нужны, такие, как у вас, — он махнул рукой в угол, где стоял ручной «Гочкиз».

— Пулеметы будут. Пишите требование генералу Моласу. Только смотрите, чтобы они к пластунам трофеем не попали.