Книга: Дороги судеб
Назад: ГЛАВА 1
Дальше: ГЛАВА 3

ГЛАВА 2

— Какому Зверю? — Голд насторожился. — Какому-какому?
— Великому, — кротко повторил Жека. — Речному.
— О как. — Консильери вздохнул так, будто на его плечи положили гранитную плиту, но при этом было видно, что он… Подобрался как-то, что ли? Словно хищник перед прыжком. — Только этого нам и не хватало. И откуда пожаловали эти слуги Господни? Тьфу ты. Великого Речного Зверя?
— Откуда-то с верховьев реки, — уже без иронии в голосе отозвался Жека. — Мы их дня три назад заметили, они по одному либо по двое мимо нас проплывали на маленьких плотах. Без остановки, даже руками не махали. Но точно — они.
— А почему ты решил, что те, кто к нам пожаловал, и те, кто проплывал по реке, — люди, принадлежащие к одному… мм… теософскому течению? — поинтересовался Голд.
— Они все одеты одинаково, — немедленно разъяснил мой друг. — Белые хламиды, на которых краской намалевана эмблема — здоровенная рыбья башка с открытой пастью, а над ней — сияние. Ну эмблему мы поначалу, понятное дело, не разглядели (в смысле, когда эти гаврики мимо проплывали), а вот хламиды ни с чем не спутаешь. Вчера эти культисты и к нам завернули, деловитые такие. Сразу давай на обрыв карабкаться и еще оттуда нас начали призывать смириться и прийти в лоно их веры.
— Однако, — проникся и я. — Агрессивная политика. А ты чего?
— Я? — Жека заухмылялся. — Дождался, пока вскарабкаются, программу их требований и наших действий выслушал очень внимательно, да и закрыл в соседнем с торговцами помещении. Чтобы умы не смущали. У нас тут тоже не все на голову крепкие пока, разный народ встречается.
— И что требовали? — поторопил его Голд. — Детально?
— Покаяться в грехах, сложить оружие в одно помещение, закрыть его на замок и отдать ключ им, поскольку оружие — это скверна. Еще отделить мужчин от женщин, а детей — от тех и от других. Ну а после ждать прибытия приспешника верховного жреца культа для решения нашей судьбы. Этот приспешник (или, как они его называли, правая рука верховного жреца) отделит тех, кому суждено жить, от тех, кто должен умереть во славу Великого Речного Зверя.
— Жека, ты все сделал правильно, только диагноз поставил неверный. — Голд снова вздохнул. — Это не культ, это тоталитарная секта.
— Да какая разница? — засмеялся Жека. — Это там, на Старой Земле, может, и была разница. А тут что совой об пень, что пнем об сову. Смысл един.
— Сват, эта дрянь — похуже кочевников, — озабоченно сказал мне Голд. — Она из тех, что надо изводить как можно скорее. Жека все верно сказал: народ в Ковчеге разный собрался, и в большинстве своем люди сейчас растеряны, не знают, куда идти, как жить. А тут все в комплекте дают, на блюдечке — вот вам дом, вот вам новая семья, вот вам плошка с похлебкой и вот вам вера. Поклоняйтесь и ни о чем не думайте, только выполняйте все, что вам скажут. Для многих это не просто выход, для них это обретение тверди земной под ногами. Понятное дело, люди вроде нас не поведутся, но сколько тут таких? Один к пяти? Один к десяти? Если мы сейчас этого мессию не прихлопнем, через три-четыре месяца у него будет армия фанатиков, которые не боятся ничего и готовы на все. Они дилетанты, но их будет много.
— И, заметим, у него есть какая-то материальная база, — выслушав Голда, добавил я. — У каждого проповедника — хламида из ткани, плоты они делают. Кто даст гарантию, что у них оружия нет? Согласен, этот клубок змей надо давить.
— Да, вот еще что… — Жека щелкнул пальцами. — Они не с нашего берега реки, а с другого. Мне один из них так сказал.
— Интересная информация, — кивнул я. — Хорошо, что эти красавцы нарисовались, а то я как раз хотел в те места разведку отправлять. Кто знает, что было бы, если бы наши к ним заявились сами?
— Да-да, поди знай, — согласился Голд. — Сват, ты извини, но я повторюсь: их надо вырезать под корень, всех. Каленым железом выжигать. И самое главное — их верховного жреца прикончить следует, причем со всей пристяжью. Это задача номер один.
Эк его разобрало. Хотя… Я сам с сектами не сталкивался практически. Нет, была у нас одна операция, в Чехии, ликвидировали мы одну общину, они под каннибализм религиозную основу подвели и под это дело два десятка человек схарчили. Но мы в идеологическую базу не вникали, мы просто в ночи нагрянули, перебили там всех, сверили трупы со списком и фотографиями, а потом их хутор спалили дотла вместе с телами. Наш куратор очень четко нам тогда поставил задачу — уничтожить всех, живых быть не должно. Мол, кто хоть раз человека откушал, тот другого ничего есть не будет. А может, дело не в этом было, а как раз в притягательности культа?
Куратор наш ведь из той же конторы, что и Голд был, сейчас я в этом не сомневаюсь.
Впрочем, я все равно с ним согласен. Нам такое соседство не нужно, так почему нет? Хотя это такая бойня будет! Там же и женщины, и дети…
— Да перебьем верхушку, о чем речь, — заверил его я. — А вот насчет остальных…
— Всех, — непреклонно отчеканил Голд. — Сват, это не шутки, это не кочевники, с которыми можно поторговать, потом повоевать, потом снова поторговать. Я знаю, что это за зараза, поверь. Это хуже чумы. Ладно, что тебе эти разговоры. Ты хотел послать разведку? Отлично. Мы сами туда отправимся, и ты лично посмотришь на все, что там происходит. Тем более лодки остались в крепости, насколько я понял, так что плавсредства есть.
— Такое ощущение, что ты там уже был и все видел. — В голосе Жеки не было недоверия, он просто озвучил свою мысль.
— Там — не был, — уже без горячности, столь ему несвойственной, ответил Голд. — В других местах был.
— Так что, этих, что под замком, — кончать? — уточнил Жека.
Он, конечно, уважал закон и справедливость, но в данном случае, похоже, его совесть помалкивала.
— Ни в коем случае! — замахал руками Голд. — Мы с ними встретимся, пообщаемся и отпустим. Не стоит до времени тыкать палкой в змеиную нору, только распугаем этих гадов, и они, не дай бог, расползутся.
Дверь грохнула, в проеме появилось усталое лицо Джебе.
— Барыгу доставил, — сообщил он нам. — Заводить?
— Валяй, — сдерживая смех, ответил ему я. За его спиной маячил невероятно испуганный мужчина, несомненно, перебирающий в голове все свои грехи. — И давай иди спать. Судя по всему, ночью у нас дела кое-какие предвидятся, так что, прости за банальность, но ты мне нужен будешь свежий и бодрый.
Джебе кивнул, подавил зевок и втолкнул Барыгу в помещение.
— Должен заметить, что я ни в чем не виноват, — сразу же сообщил нам тот. — Все имущество заактировано и задокументировано. И потом, кому тут что продать можно? И за что? Денег-то еще нет!
— Так мы еще ничего даже не сказали! — Голд явно тоже развеселился, глядя на испуганного человека.
— Да? — завертел головой тот. — Ну я просто подумал… Да Дарья эта, чтоб ей пусто было! Она все требует, требует, а у нас ведь имущественный фонд небезразмерный. Лев Антонович ее и послал вчера куда следует, та ему пообещала, что вам нажалуется, когда вернетесь. А тут вы как раз и…
— Пусти меня, эфиоп! — За дверью раздался пронзительный голос Оружейника. — Нехристь!
Судя по всему, отважный хозяйственник решил прийти на выручку своему помощнику. Или подельнику?
Дверь снова хлопнула, и маленький еврей влетел в помещение.
— У нас все точно, как в часовом механизме, — заявил он с порога. — А что до этой истерички, которая почему-то думает, что ее слово последнее, так она совсем зарвалась!
— Что, снова в лес хочется? — спросил у меня Голд, заметив, как перекосилось мое лицо.
— Невероятно, — не стал даже врать я. — Лев Антонович, с чего вы взяли, что ему что-то угрожает?
— А как же, а как же! — Он плюхнулся на каменный табурет, сложил руки на животе и уставился на меня. Выглядело это трогательно. — Приходит этот Субудай…
— Джебе, — поправил его я.
— Да хоть Чингисхан. Он будит нас, поднимает Петю чуть ли не пинками… Да-да, его таки зовут Петя. Питер звучит не так мелодично, — засопел Оружейник, заметив вопросительный взгляд, который я кинул на Барыгу. — Сват, у людей иногда бывают и имена, а не только позывные. Там, в вашей среде, такое, может, и нормально, но мы предпочитаем обращаться друг к другу по имени. В моем случае — еще и по отчеству. Мы же тут не в банде!
— А я погляжу, вы такой разговорчивый стали, — задумчиво произнес Голд, текучим движением переместился за спину Оружейника, наклонился и почти прошептал ему на ухо: — А если сейчас — внезапная ревизия? У нас тут трибунала нет, камер и адвокатов — тоже. Только вот это.
И дуло пистолета уперлось в затылок кладовщика.
— Что, занесло, да? — Оружейник вздохнул и доверительно произнес: — Я очень увлекающаяся натура. За дело свое болею очень. Мне моя мама, Розалия Наумовна, царствие ей небесное, всегда так и говорила: «Левушка, ты себя не бережешь. Сердце — оно одно».
Щелкнул предохранитель на пистолете Голда.
— Так я о чем говорю-то? — Оружейник моментально сменил тон с романтически-сентиментального на деловой. — То, что у нас здесь вот такая армейская дисциплина, — это же прекрасно! Прекрасно! И Петя это знает. И понимает. Он там был деловой человек, так что? Он возьмет в руки оружие, если надо. И я — тоже. Да, за оружие… И как вы сходили в свой поход? Есть что-то интересное? Что-то попадет на склад к старому Оружейнику?
Я не выдержал и засмеялся. Он, конечно, жук, каких поискать. Но молодец. Ей-ей, если придется его расстреливать, это будет очень обидно.
— Что вы скажете о людях, которые прибыли в лагерь на плоту? — спросил я у него. — Вы-то ведь наверняка с ними успели пообщаться?
— Да что мы там успели пообщаться? — опечаленно произнес Оружейник. — Два-три слова — и все. Только мы заговорили о ценах и товаре, как пришел Евгений и отправил их под замок. Я ему говорил: «Женя, это полезные люди, мы можем сделать на этом свой маленький гешефт», — но он притворялся глухим и куда-то от меня постоянно сбегал.
— Такой вопрос. — Я склонил голову к плечу. — Лев Антонович, а вы точно были только коллекционером? Что-то мне подсказывает, что нет.
— Я немножко помогал племянникам, детям моей сестры Виолетты, в их торговых делах. — Оружейник завел глаза под лоб. — Так, чуть-чуть. Ну вы же понимаете, родная кровь…
— Может, лучше его в город отправим? — предложил Голд, убирая пистолет в кобуру. — С ним через полгода Новый Вавилон нашим станет.
— Да нет, он мне тут нужен, — не согласился с ним я. — Как мы без него?
— Так вы решили все-таки немножко поторговать с этими людьми? — обрадовался Оружейник. — Вот это очень правильно. Только здесь нельзя действовать с наскока. Мы не знаем порядок цен, а это очень плохо. Эти, что приплыли по реке, говорят: «Мы вас не обманем». Это значит одно: точно хотят обмануть, потому что все мечтают нагреть таких добрых и честных людей вроде нас, я это знаю как никто. Тут надо сначала сплавать в то место, откуда они к нам прибыли, там походить, посмотреть и только потом…
— Вот и именно об этом я и хотел поговорить с Барыгой, — перебил его я. — Но вы не даете мне этого сделать.
— Сват, вы воспитанный и хороший человек, я это знаю как никто. — Оружейник сплел пальцы рук в замок. — Что это за имя — Барыга? Это некрасивое имя. И очень обидное.
— Хорошо, — согласился с ним я. — Пусть будет Эмиссаром. Так лучше?
— Лучше, — блеснули глаза старого еврея. — Я таки, кажется, понял, что вы задумали. А если в деталях? Ну так, чтобы я не потерял веру в свои мыслительные способности и лишний раз восхитился вами?
Я коротко изложил Оружейнику наши соображения по поводу торговли, сначала он просто улыбался, потом же начал смеяться. По бывшему Барыге, а теперь Эмиссару тоже было видно, что он прикладывает усилия, чтобы не засмеяться.
— Вот что я вам скажу, любезный Сват, — отсмеявшись, сообщил мне Оружейник. — Вы умный человек, ой-вэй, это так, и я вас очень уважаю. Но в этом деле вы рассуждаете как маленький мальчик. «Мы поплывем в большой город, откроем там лавку и станем богачами». Так не бывает. Дело — а вы ведь хотите открыть там дело? — так не строится. Дом — и тот построить непросто, да что дом? Маленький туалет — даже он требует кое-каких усилий. А это торговля. Что значит «будем продавать табак и припасы»? Я промолчу за табак, которого у нас вовсе нет, это ладно. Может, вы там, куда ходили, нашли пару контейнеров с ним. Но припасы? Что вы туда повезете? Сушеную рыбу? Так я вас удивлю. Там тоже есть река, причем эта же самая. Или у вас исключительное право на ловлю рыбы в этой реке? Вы не обижайтесь на старого еврея, но это все — детский лепет.
— Лев Антонович прав, — подключился к разговору Эмиссар. — Нужен маркетинг, сначала первичный, то есть поговорить с нашими гостями, потом — углубленный, на месте. Надо понять, что там, в Новом Вавилоне, востребовано, порядок ценообразования, характер рынка…
— Не совсем дураки, — как-то даже обиделся Жека. — Про цены мы и без вас сообразили.
— Цены — это одно, — мягко заметил Эмиссар. — А механизм спроса и предложения, а также последующего ценообразования — это другое. Вот, к примеру…
— Все-все, — замахал руками я. — У вас есть сутки на то, чтобы разговорить наших гостей. Завтра утром я должен услышать предварительный план действий, поскольку мне эта тема крайне интересна. Город есть город, пусть он даже не очень близко от нас, я хочу иметь там свои глаза, уши и желательно какие-то рычаги давления.
— Таки вы будете иметь это все, обещаю, — заверил меня Оружейник. — Сват, мы часть вашей семьи, а для евреев семья — это святое. Может, это звучит сентиментально, но это так.
— Я рад, — сказал я, причем не покривив душой.
— Только вот что… — Оружейник встал с табурета. — Вы же что-то да добыли в своем походе? Это же надо все принять на склад, в соответствии с надлежащим порядком? А если я буду занят, то, кто, скажите, это сделает?
— И кто это сделает? — вздохнув, спросил я, догадываясь, что у него уже и кандидатура есть.
— Третьего дня к нам пришли люди, — вкрадчиво сообщил мне Оружейник. — Как это обычно и бывает, в ночи, на огонек. Так среди них есть девушка по имени Берта, скромное и милое существо. Очень добросовестная, очень честная, короче, такая, какой и должна быть порядочная еврейская девушка из хорошей семьи. Кстати, Сват, вы ведь мужчина молодой, вам без женщины нельзя. А лучшая жена — таки еврейка, это знают все. Я бы на вашем месте присмотрелся к Берте, с ней вы будете не просто счастливы, с ней вы узнаете, что такое рай на земле. Я по вашим глазам вижу, что она вас уже…
— Забирайте, — замахал руками я. — И завтра утром я хочу услышать бизнес-план, прости господи. Жека, приставь к ним пару человек, пусть приглядят за нашими коммерциенратами. И вот что еще, Оружейник…
— Да-да? — Он уже явно размышлял о чем-то своем.
— Говорить можно, торговать — нет, — очень строго приказал я.
Старый еврей переглянулся с Эмиссаром, на лицах у них было то выражение, которое появляется у взрослых при забавном лепете ребенка.
— Само собой, — наконец ответил мне Оружейник. — Даже не сомневайтесь. Да, Сват, вы как хотите, но вам тоже надо с ними поговорить. Это не просто мое пожелание, ни боже мой, это часть тактики.
— Ну прямо как на войне, — ухмыльнулся Жека.
— Что ваша война по сравнению с бизнесом? — ласково, по-отечески, сказал ему Оружейник. — Это даже сравнивать нельзя. Война — это так, побегать, пострелять, если повезет, сжечь пару деревень. А деньги — это подлинная власть. И единственная. Войны начинают не солдаты, войны начинают финансисты. И заканчивают их тоже они.
— Так нет тут денег-то пока, — фыркнул Жека, всегда несерьезно относившийся к презренному металлу.
— Будут, — заверил его Оружейник. — Может, они и станут называться по-другому, может, это будут патроны или ракушки, но что-то такое будет непременно. И будут те, кто с помощью денег станет повелевать остальными. Не править, а повелевать. Вы, Жека, человек войны, человек действия, — и это хорошо, такие нужны всегда. Но вы не смотрите вперед, вы оглядываетесь вокруг себя. А Сват — он посмотрел вперед и увидел главное. Не потенциал, но перспективу.
Льстит, шельма. Но приятно.
— Так я могу рассчитывать на то, что вы к нам присоединитесь? — настойчиво спросил Оружейник, который за эти минуты как-то неуловимо поменялся. Забавный старичок как будто сбросил одну свою личину и натянул другую. Это был кто угодно, только не кладовщик, скандалящий из-за дюжины патронов или фляжки.
— Я непременно это сделаю, — пообещал я Льву Антоновичу. — Не сомневайтесь.
— Надо держаться строго, но дружелюбно, — немедленно сказал мне тот. — Ничего не обещайте, много не говорите и непременно делайте бровями вот эдак. Мол, будет вам и белка, будет и свисток. Может быть. Держитесь достойно, смотрите многозначительно. Пусть они гадают потом, что у вас за душой. И еще, пусть у вас за спиной маячат человека три из этих ваших молодых душегубов. С автоматами, в форме. Это будет нелишним.
— Хорошо, — согласился я. — Как скажете.
Что-то мне подсказывало, что тут старого еврея следует слушать, поскольку в этих вопросах мне до него, как до луны пешком.
— Петя, нам пора, у нас много дел, — поманил пальцем Эмиссара Оружейник. — Надо найти Берту, все ей объяснить. Не подскажете, когда прибудет караван?
— К вечеру, — ответил ему Голд. — Там много всего.
— Много не мало, — важно сказал Оружейник, сделал нам ручкой и удалился.
— Даже не выяснил, чего там много, — засмеялся консильери и потер руки. — Однако все в пропорции. Есть новости плохие, но есть и хорошие. Эти двое все сделают как надо. Само собой, и к их рукам что-то прилипнет, но это нормально.
— А им точно можно верить? — засомневался Жека. — Больно они хитрые. Вон как оживились. А если…
— Не будет тут «если». — Голд даже руками на Жеку замахал. — Им это невыгодно. Баланс, понимаешь?
— Нет, — не постеснялся признаться Жека. — Но тебе виднее. Да и прав он — не мое это все. И закрыли эту тему. Скажите лучше, чем мы обогатились. Оружие есть? Что там в схроне вообще было?
Я и сам не заметил, как заснул. Я еще какое-то время разбавлял рассказ Голда своими «угу» и «ага», радовался Жекиным «Ого, орудия!», но в какой-то момент просто отключился.
На самом деле «выносливость» реально портит жизнь. В том мире можно было при необходимости подстегнуть организм соответствующими препаратами, что не очень полезно, но достаточно действенно. А тут — нет, такой номер не пройдет. Не хочешь потери координации, остроты зрения и ловкости движения — спи и ешь по часам. А коли нет, коли выносливость упала до нуля, тебе остается только ждать, пока она восстановится, а до тех пор ты бревно. Причем в случае нулевых показателей — в прямом смысле. Лежи и жди, недвижимый и беззащитный. Впрочем, это еще не пиковый вариант. А вот если, например, в тебе весу двести кило, и он превышает количество твоих сил, которые были выданы на старте? Это же вообще кошмар. И ведь наверняка такие бедолаги в Ковчеге тоже очутились.
Меня разбудил Голд, в руках у него была алюминиевая дымящаяся кружка.
— Подъем. — Он еще раз потряс меня за плечо. — Петушок пропел давно.
— Какой петушок? — просипел я и принял у него кружку. — Этих пока никто еще не видел. А жаль. Куры — хорошее дело. Мясо, яйца.
— Ты становишься хозяйственником, — без иронии сказал Голд. — Это нормально. Только не увлекайся очень этим делом, все равно экспертом тебе не быть, не тот ты человек, а времени оно жрет много.
— Ничего из того, что ты мне сейчас сказал, не понял, но ты меня убедил.
Я отхлебнул из кружки горячего варева. Это был какой-то ароматный травяной сбор с приятным, чуть терпковатым вкусом.
— Ого! — Я показал глазами на коричневого цвета напиток. — Чье изобретение?
— Коллективное творчество. — Голд взял у меня кружку и сам из нее отхлебнул. — Молодцы, да? Не кофе, конечно, но бодрит.
— Ага. — Я отобрал кружку обратно. — Сам поспал?
— Несколько часов, — кивнул он. — Жалко времени, но приходится. Ладно, допивай и идем. Не терпится мне с этими слугами Речного Зверя пообщаться. Дай еще отхлебнуть.
Я отдал ему кружку и потер щеки ладонями, разгоняя остатки сна.
— Давай тогда ты беседу с ними веди, — повертел я головой, высматривая свой ремень, который с меня кто-то снял, видимо, когда я отключился. Вот же позор… У Жеки ствол под подушкой всегда, а с меня тут чуть ли не одежду снимали, и я даже не чухнулся.
— Идет. — Голд встал с табурета, и я увидел наконец часть своей амуниции. — Ты чего?
— На пистолете моем сидит и спрашивает, в чем дело? — возмутился я. — Ты сам-то не заметил, что у тебя под задницей что-то есть?
— Тут всегда под задницей что-то есть, — равнодушно сказал Голд. — Мы живем на муравейнике.
Культистов Жека разместил в одном из домов, что стояли ближе к воротам. Пока мы туда шли, я раз двадцать ответил на приветствия людей, которые попались нам по пути, и не без радости и даже не без тщеславия заметил, что они и вправду рады меня видеть. Такие вещи как-то чуешь.
— Ты не обольщайся и не возносись особо, — посоветовал мне Голд. — Слава мирская — это страшная вещь, она одновременно и отрава, и наркотик.
— Ты о чем сейчас? — Я изобразил недоумение.
— Дурака не включай, — негромко попросил меня консильери. — У тебя прямо нимб над головой засветился и щеки раздулись так, что, того гляди, взлетишь. Еще раз советую: не возносись, это до добра не доведет.
Ничего я и не возношусь. Просто приятно осознавать себя… А кем? Наверное, лидером. Ну да, лидером. Ну не центром же Вселенной?
Жекино «под замок» было, конечно, лишь фигурой речи.
— Если бы здесь сидели люди, планирующие сбежать, то они это точно сделали бы, — заметил Голд, когда из петель, на которые когда-то и вешался пресловутый замок, был вынут металлический прут, загнутый на концах. — Надо что-то по этому поводу думать. Тюрьма за порогом — это прекрасно, но какое-то изолированное надежное помещение все-таки нужно. Например, вот для таких случаев.
Дверь скрипнула, открываясь, и Голд громко сказал:
— Выходите на свет, слуги божьи.
— Бога нет, он бросил нас, своих детей, — послышалось из полумрака помещения. — Есть наш новый повелитель, Великий Речной Зверь, и его голос на земле, верховный жрец.
— Интересное мнение, — не стал спорить Голд. — А если поподробнее рассказать нам об этом? Мы просто только прибыли, ничего про это дело не знаем.
— Это наш долг. — И на свет вышли двое.
Мужчины достаточно крепкие, одетые в некогда белые, а теперь запачкавшиеся балахоны, на груди у каждого — рисунок. Все так, как и говорил Жека.
— Верховный жрец разослал нас, своих детей, в разные уголки этого проклятого мира, — заявил тот, что выглядел постарше. — Все должны узнать, что есть только один шанс спасти себя и свою душу, — служить Великому Речному Зверю. Кто придет к нему, спасется. Кто не сделает этого, обречен.
— Это вам сам Зверь сказал? — уточнил Голд.
— Это сказал верховный жрец, — ответил тот, что помоложе. — Он уста Великого Зверя, его голос.
— Ну это понятно. — Голд покивал. — А сам-то Зверь — он хоть что-то делает? Вы его хоть видели?
— Конечно, — в унисон ответили оба.
— Вот прямо самого? — уточнил Голд. — Он что — из воды выходил или как-то по-другому являлся?
— Понимаю ваш скептицизм, — с неожиданной усмешкой ответил тот, что старше. — Каждый из нас видел Великого Речного Зверя. Сам. Своими глазами. И силу его видел, и мощь, и власть. Он выходил к нам, на берег, и забирал свою дань, то, что его по праву.
— Если не секрет, что за дань? — немедленно спросил у него Голд.
— Все, что связано с обрядом, может знать только тот, кто стал одним из нас, — мягко объяснил молодой. — Не следует тому, кто не стоял с нами плечом к плечу во время обряда, что-то про это ведать.
Ну что, прав Голд, давить их всех надо, под ноль. Дань эта — наверняка жертвоприношение, что достаточно пакостно. Но тогда выходит, что этот Зверь Речной материален. И вряд ли народ станет поклоняться какому-нибудь тюленю, это должно быть что-то и вправду впечатляющее. Очень впечатляющее. Даже если взять в расчет некое ментальное зомбирование паствы, которое тоже, возможно, имеет место, все равно без подобного подтверждения не обойтись.
— Но вы можете сделать этот шаг. — Старший обаятельно улыбнулся мне. Именно мне, не Голду. Он протянул ко мне руку и сказал так, как старшие братья говорят с младшими: — Это просто. И это необходимо. Новый мир жесток, и в нем не выжить тем, у кого нет веры. Мы принесли ее вам, с открытым сердцем, с чистыми помыслами, так возьмите этот дар и спасите себя. Станьте частью нашего круга и избавьтесь от всего, что так неприятно человеку. У нас нет страха перед будущим, нет голода, нет одиночества. Мы сами — будущее этого мира, так займите свое место рядом с нами.
В этом что-то есть, Голд снова оказался прав. Нет, меня такими вещами не прошибешь, но на измученного, испуганного и голодного человека это наверняка производит впечатление. А главное, что ему предлагают все и сразу, — защиту, еду и общество себе подобных. Наверняка чем-то придется платить, но так ли это важно? Да и не привыкли мы думать о том, что не всегда оплатой являются деньги, в старом мире других способов и не было вовсе.
Это сильно. И убедительно.
— Мы подумаем. — Голд ловко заслонил меня от человека в балахоне. — Спасибо, что рассказали нам о вашей вере. Не уточните ли, где вас найти? Может, мы приехали бы в вашу общину, посмотрели, как оно там? Сами знаете, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
— Не надо приезжать, — сказал культист. — Мы сами к вам придем с нашим словом, только скажите когда?
— Да недельки через полторы и подъезжайте, — предложил Голд. — Мы с народом поговорим, про вас расскажем…
— Мы бы сами хотели нести людям свет нашей веры, — без нажима, но очень твердо сказал культист. — Дайте нам возможность походить здесь, пообщаться с вашими собратьями. Мы не желаем зла, вы же это видите.
— Пока мы не можем ответить вам согласием. — Голд сделал грустное лицо. — У нас народ разный, многие вообще атеисты. Идите с миром, но мы ждем вас обратно.
Мимо нас пробежали Аллочка и Сережа.
— Дети, — оживился тот, что постарше. — У вас есть дети?
— Есть, — подтвердил Голд. — Как не быть.
— Дети — это прекрасно, — сказал младший. — Они — свет.
— Истинно так, — кивнул старший, провожая Аллочку взглядом. — В них нет скверны.
Голду такие слова совсем уж не понравились, я это видел, а потому не удивился, что он уже чуть ли не пинками отправил культистов на их плот и проследил, чтобы они скрылись за поворотом реки.
— На хвост бы им сесть, — недовольно сказал он мне, — да не выйдет. На реке мы заметны, а по берегу с этой стороны не пройдешь — скалы.
— Да ладно тебе. — Я махнул рукой. — Если бы они поклонялись Большому Медведю или Царице Леса — тогда да, поди их сыщи. Но у них — Зверь Речной, стало быть, квартируют на берегу, так что мимо не проплывем.
— Это понятно. — Консильери сплюнул с обрыва. — Вечером посмотрим, что у них там за свет неземной такой.
— Посмотрим, — согласился я. — А пока пойдем к торговым гостям. Это куда приятнее и полезнее.
Назад: ГЛАВА 1
Дальше: ГЛАВА 3