Глава 20. Послание к нации креста

В ясный солнечный день в провинции Анбар, что на западе Ирака, в предместье одного из городов, проходило торжественное и важное для молодоженов мероприятие. Свадьба проходила в семье полицейских. Будущий супруг, работающий в городе полицейским, молодой парень лет восемнадцати, пригласил на свою свадьбу весь отдел. Все ребята были новобранцами. Год назад их направили на запад страны, прямо с училища, где они обучались у лучших американских инструкторов.

В течение года службы молодые люди проходили практику, следя за порядком в провинциальном городе. Молодого звали Абид, он был крепок, широк в плечах, его лицо украшала коротко постриженная растительность – от висков до подбородка. У него был прямой нос, большие черные глаза, и коротко постриженные волосы. Его родители жили на востоке страны и из-за военных событий опаздывали на церемонию. Их ждали к обеду. Со стороны невесты, местной уроженки, собралось человек двадцать пять – местные жители. Невесту звали Абраб, что означает «правдивая».

Молодые шли впереди, за ними шли товарищи Абида – 17 молодых и крепких полицейских, переодетых в штатское, далее шли родственники жены и семьи полицейских. У самой церкви, где ждал их священник, толпились женщины, одетые в белые платья, их лица прикрывались балаклавами, среди них был ребенок лет десяти. Женщины стояли скопом, о чем-то разговаривая и иногда бросавшие пристальные взгляды на венчальную церемонию. Мальчик стоял рядом с одной из женщин и, не отрываясь, любовался молодоженами, его лицо, как и лицо матери, было закрыто балаклавой.

В толпе родственников жены обсуждали поведение семьи жениха.

– Но почему же они не явились на свадьбу? – сказала полная пожилая женщина.

– Они мусульмане, шииты, – пояснял мужчина, отец невесты.

– Ну и что, – возражала пожилая женщина, – ради свадьбы сына, можно и явиться вовремя.

– Хорошо, что они вообще приедут, – вмешалась женщина зрелого возраста, высокая и сутулая.

– Как вы не можете понять, – отвечал отец невесты, – наша дочь христианка, а Абид относится к мусульманам и его родственники тоже.

– Но не все ли равно? – спросила пожилая женщина.

– Видимо, нет, – ответила высокая женщина, поправляя платок на голове. – Слава богу, что священник не стал перечить и согласился обвенчать молодых по христианским законам.

– Да, нынешнее правительство всех жалует, – сказал мужчина. – Не важно, какой ты религии, главное, что они любят друг друга. Священник против не будет, ведь молодой – представитель власти.

У церкви, где их ожидал священник, родственники молодой перекрестились. Священник торжественно прочитал молитву, запев протяжным голосом, окропил водицей и вошел в здание церкви. Белоснежное здание с одной башней, где находился колокол, стояло в отдалении жилых домиков, на невысоком холме. Молодожены и вся толпа родственников и полицейских проследовали в церковь, за ними прошли и группа женщин в белых платьях, пряча лица в балаклавах.

Кто-то из родственников поинтересовался, не являются ли эти люди, поджидавшие у церкви, родственниками мужа, но все торопились и никто не стал спрашивать, толпу засосало в чрево церкви. Один из полицейских остановился у двери, к нему подошли еще трое мужчин и юноша, выполняющий обязанности служки – помощника священника.

– Кюре передал, что с оружием входить в лоно церкви нельзя, – строго сказал юноша.

– Да, да, мы знаем, – согласился один из полицейских. – Так, ребята, быстро передали мне оружие.

Они отдали три пистолета и проследовали в церковь, присоединяясь к последовавшей толпе.

– Других пистолетов нет? – недоверчиво спросил юноша полицейского, оставшегося сторожить оружие.

– Нет, нет, остальные оставили оружие в участке. Все в порядке.

Юноша уже повернулся к нему спиной, как тот его окликнул.

– Эй, а можно мне в коридоре постоять?

– Да вы что, нет, ни в коем случае, – возмущенно сказал юноша. – Даже здесь, у входа, это уже богохульство и грех.

– Ясно, – недовольно сказал полицейский.

Пистолеты он сложил в сумку и сел у дверей с грустным видом. Он смотрел на дорогу, где к церкви шла небольшая группа людей. В церковном зале все стали за молодоженами, некоторые разместились с боков. Женщины в белых балаклавах, стояли с левой стороны, у иконы Божьей Матери, а мальчик наблюдал за толпой, среди которой он приметил мальчика одного с ним возраста, с открытым ртом слушавшего молитвы священника. Некоторые молитвы выполнялись пением, голос священника отражался от белого купола церкви и от этого он как бы усиливался. Молодожены склонили головы, а священник поднес к их головам короны, которые тут же были подхвачены двумя товарищами Абида и ими удерживались над челом молодых. Протяжный, певучий голос священника поднимался к куполу, и там, словно объединившись с возвышенным, божественным таинством обряда, усиливал свое звучание, и, отразившись, спускался, наполняя сердца новобрачных и их взволнованных близких, удивительным, чудотворным чувством, от которого у женщин замирало сердце, грудь колыхалась от вдохов в приятной истоме. А у мужчин нежный прилив тепла наполнял их застывшие тела, придавая особое неземное ощущение. Мужчины удивлялись, затаив дыхание, а женщины, склонив головы, с трепетом вспоминали первые дни замужества. Одна из женщин, чье сердце пропиталось божественным пением священника, всплакнула, у другой, высокой сутулой женщины, вслед за первой, глаза наполнились слезами, она приложила к ним платок.

Полицейские – приятели Абида, стояли молча, с лицами людей, наблюдающих за рождением Христа. Для них было все новым и необычным, словно из другого мира. Многих интерес к батюшке, обстановке в церкви и таинству обряда привлекал, как туристов удивляет музей, где они еще не были.

На металлическом подносе, с изображением ангелочков, лежали два золотых обручальных кольца. Оба кольца были украшены недорогим красным камнем, обрамленным тонким слоем серебра. Кольца отличались размерами и находились рядом с алтарем.

После молитв, священник взял поднос с кольцами и поднес его молодоженам. Он спросил, согласен ли жених взять невесту в жены, и, получив утвердительный ответ, тот же вопрос задал невесте, которая бросила короткий взгляд на жениха, полный любви, и ответила согласием. Молодожены обменялись кольцами и поцеловались, чуть коснувшись губами. Священник торжественно объявил молодых супругами и уже собирался окропить их священной водой, как вдруг к нему бесцеремонно подошли люди в белых платьях, закрытые балаклавами. Все они стали в шеренгу, напротив толпы, за удивленным священником.

– Еще рано, не торопитесь, – сказал недовольный, что его прервали, священник.

Но пятеро людей, полностью укрытых белой тканью, так, что лишь в прорезях виднелись их глаза, слова батюшки не смутили. Они, словно по команде, вынули из своих белоснежных одеяний автоматы и направили их дула на толпу. В зале послышались испуганные крики, юный муж обнял молодую жену и крепко прижал к себе. Полицейские хотели было выйти вперед, но один из автоматов сделал грозное предупреждение, выстрелив вверх. С купола посыпалась штукатурка. Те, кто стояли в хвосте церемонии, с жуткими криками, напуганные бросились к выходу. Но на выходе их поджидали люди в белых и серых платьях, со скрытыми лицами, в их руках были автоматы.

В зале послышались какие-то призывы, требования со стороны террористов, но никто их не расслышал, из-за жуткого визга женщин. На входе, у стены, на коленях, с руками за головой и лицом к стене, стоял полицейский, которому было дозволено охранять пистолеты. За его спиной стоял террорист с оружием, направленным в спину полицейского.

– Только шевельнись, и твои мозги будут украшать стену! – грозно завизжал женский голос.

Мужчина не двигался, в его кобуре, привязанной к поясу, все еще был пистолет. Сумка с тремя пистолетами лежала в метре от него. Один из террористов подошел к полицейскому, стоявшему на коленях, и бесцеремонно вынул пистолет из кобуры, а затем взял сумку.

Люди с испуганными лицами, но уже не в панике, а лишь подталкивая друг друга, неуверенно выходили из церкви. Вышли все, кроме священника. Раздался одинокий выстрел, где-то внутри здания, мужчины вздрогнули, с беспокойством поглядывая на двери церкви. Последними вышли пятеро террористов, облаченных в белое одеяние. Их смелые и злобные глаза зорко смотрели на обескураженную, напуганную и окруженную толпу. Священник так и не вышел из церкви, всем было понятно, для кого предназначался тот единственный выстрел.

Полицейские, хоть и были без оружия, встревоженные тем, что их захватили врасплох, стояли живым щитом перед террористами, защищая свои семьи. Один из полицейских, видимо, командир, выступил вперед, и хотел было заговорить с террористами, спрятавшими свои лица за балаклавами, как один из них ударил его прикладом в грудь. Полицейский упал на землю, согнувшись от боли, двое его товарищей, один из которых был Абид, подскочили к нему и, подняв, оттащили к толпе.

Террористы чего-то ждали, они велели всем сесть на землю, а сами, наведя оружие на пленных, уселись по периметру, перед церковью. Среди террористов был мальчик, он тоже держал в руках оружие, отобранное у одного из полицейских. Один из террористов показывал ему, как снимать с предохранителя пистолет, чтобы выстрелить. Потом, поставив на предохранитель, он демонстрировал, как надо наводить на цель. И мальчик, вдохновленный этим взрослым, целился то в одного, то в другого человека, сидящего перед ним на земле и с ужасом посматривавшем на игру подростка. Наконец, мальчик, в прицеле своей новой игрушки, увидел девятилетнего мальчика, не напуганного, как его мать, схватившая и прижавшая его к себе. Взгляды мальчиков, почти ровесников, встретились. Они оба не знали, что такое смерть и чем может закончиться игра с оружием одного из них.

– Пах! – крикнул десятилетний мальчик, и сделал движение пистолетом, словно тот выстрелил.

Но девятилетний мальчик по-прежнему глядел на него, не выражая на лице испуга. Десятилетний мальчик закусил губу и потерял интерес к своей цели. Он стал разглядывать окрестности. И вдруг вдали, на дороге он приметил мчащихся два грузовика, подпрыгивающих и поднимающий стену пыли за собой. Эти машины были увидены и другими. Все террористы поднялись со своих мест и начали восторженно приветствовать. Две машины примчались к церкви и круто остановились. Из грузовиков выпрыгнуло человек пятнадцать. Все они были одеты в черные платья с закрывающими лица балаклавами. Кто-то приветствовал Аллаха, кто-то кричал об объединении мусульман, а кто-то превозносил суннитское партизанское движение. «Смерть всем неверным!» – вырвалось из толпы, ожидавших террористов.

От этих яростных криков и вида людей с автоматами, чьи лица были спрятаны, у пленников начало рябить в глазах, перемешались черные и белые цвета. Люди были напуганы, особенно женщины, прижимавшие детей. Все испуганно ждали.

Вскоре командир террористов в черном, которого звали Курбан, отдал приказ террористам в белом, и те, отсеяв местных жителей, загнали их в здание церкви, заперев дверь на замок. Оставшихся 18 полицейских погрузили в один из грузовиков под охраной людей Курбана. Во второй грузовик затолкали семьи полицейских, среди которых были в основном женщины, старики и дети, всего 17 человек. Второй грузовик охраняли террористы в белом одеянии. После этого два грузовика не спеша поехали прочь, в сторону, противоположную селению.

Абид сидел в конце грузовика. Он смотрел в сторону второй машины, где сидели семьи полицейских, и высматривал новобрачную. Вскоре, среди напуганных женщин, он увидел Абраб. Она нежным и любящим взглядом наблюдала за ним. Он успокоился, поднял руку. Абраб ответила тем же. Кто-то во втором грузовике крикнул на Абраб, и она покорно опустила руку, но ее взгляд по-прежнему был на любимом. Он хотел сказать ей, но из-за шума моторов и восторженных криков террористов, его голос потонул бы. Ему оставалось лишь смотреть на нее. Он был молод и многое было для него впереди, но сегодня он впервые почувствовал яростную ненависть к людям, которые разделили его с любимой. Он хотел прикоснуться к ней, увидеть ее робкий и нежный взгляд, прижать ее к себе, почувствовать трепетное биение ее сердца. Ему нужно было многое рассказать ее родителям о своей семье и главное – причину их отсутствия на венчании. Ее родные обижались на его семью и не понимали, почему те не появились на церемонии обручения в церкви, а лишь появятся во второй половине дня. Но Абид знал причину. Его семья, семья истинных мусульман, проживающих на востоке страны, прознав, что их единственный сын женится по христианскому обычаю, не только отказались присутствовать на свадьбе, но и отказались от сына. Абид тяжело переживал это. Один Аллах знал, чем это может кончиться для невесты, ведь она знала об этом. Ее любовь была сильней страха перед смертью. Он не хотел отказываться от любимой, но и не хотел терять семью. Окончательный и жестокий выбор, разрывающий его сердце, он сделал месяц назад, выбрав будущее. Он не мог отказаться от любви. Он даже придумал, что сказать родителям Абраб, и людям, когда придет час и от него потребуют пояснений. Дальняя и опасная дорога – вот короткое объяснение, придуманное им и его тремя друзьями, которые были в курсе трагедии своего друга.

Абид молча глядел печальными глазами на любимую, которой едва исполнилось шестнадцать лет. Она была юная, свежая и красивая. Сейчас он готов был отдать свое сердце только ей одной, лишь бы она была счастлива. Став мужем, он почувствовал и ответственность за молодую жену, и винил себя за то, что не обвенчался с ней в городе, где опасность была меньше. Он опустил голову, проклиная себя, день, друзей. В сжатом кулаке он почувствовал маленькое, но твердое сопротивление. Разжав пальцы, он увидел причину. Как необычно, он никогда не носил кольца, оно для него было непривычным. Он снял золотое обручальное кольцо с красным камешком в серебряной оправе и поднес его к глазам. С внутренней стороны кольца он прочел надпись, ровным мелким шрифтом: «На долгую жизнь». Он вернул кольцо на палец и бросил пристальный взгляд на девушку, не отводящую от него взгляда. Абраб держалась за кабину грузовика и, не боясь конвоя, приподняла руку, чтобы показать ему свое колечко. Только влюбленный мог увидеть красный луч, отраженного солнца, попавшего на красный камень кольца. И Абиду не показалось, эта игра света была для него, словно посланный поцелуй, мгновенный луч долетел до его зрения и погас.

В первой машине сидели полицейские, все молодые, неопытные бородатые мужчины. Они сидели на дне кузова, прижав колени к туловищу, обхватив их руками и опустив головы. Лишь взгляд Абида был направлен куда-то назад. Они сидели, прижавшись друг к другу, а террористы, укутанные в черные одеяния, облепили машину со всех сторон. На первой машине появился флаг черного цвета, с белым кругом посередине и надписями: «Исламское государство Ирака и Леванта». Пленные хорошо знали, что их ждет, но питали надежды. Они чувствовали себя насекомыми, пойманными черным пауком тарантулом. Всякое движение и неповиновение было равносильно смерти. В их памяти еще не исчезла картина гибели священника и его юного помощника.

В кабине первой машины сидел Курбан, за рулем был Вазар, рядом поместился Иса, а на подножке за дверью, с правой стороны стоял низкорослый и худой Имад. Он постоянно сквернословил, как только колесо машины налетало на камень. Он подпрыгивал, цепко держась за кабину обеими руками, его автомат свисал у него за спиной, и покачивался, ударяя в спину.

– Они с востока? – спросил Иса, обращаясь к командиру, в котором видел своего учителя и умного собеседника.

– Да, они все из партизанского движения, – ответил Курбан.

– Сунниты?

– Разумеется.

– Здесь других нет, – поддержал разговор Вазар. – Курды и шииты против нас, они предали мусульман. Смерть им.

При этих словах Имад громко и язвительно зареготал, а когда машина подпрыгнула, налетев на камень, он грубо и зло выругался. На это отреагировал Вазар, тихим смешком.

– Что, одиноко? – спросил Вазар Имада.

Тот просунул бородатую и лысую голову в окно и прокричал:

– Командир, среди этих попутчиков в белых халатах, есть англичане или американцы. Я лично услышал голос неверных.

Курбан вытянулся, напряг лоб, на котором тут же нарисовались три борозды, и спокойно ответил:

– Тебя это может заинтересовать.

– Что, это? – с удивлением спросил Имад, раскрыв рот.

Курбан бросил взгляд на Имада, схожего в этот момент на маленькую лысую обезьянку, ожидавшую ответа, и с отвращением отвернулся. Изо рта Имада подул неприятный запах, несколько гнилых зубов прятались в глубине открытого рта.

– Среди отряда в белом есть американка, – ответил Курбан. Рот Имада не закрылся, напротив, он еще больше приоткрылся, а глаза расширились от удивления.

– Баба … – грубо выразился Имад.

– И она не одна, – заметил Вазар.

– Бабы, они все бабы, – радостно, но все еще не веря, сказал Имад. – Как я сразу не догадался, – его лицо засияло хитрой и коварной улыбкой. – Низкий рост, узкие плечи, а глаза, глаза … как я сразу не понял … – Дальше он что-то бубнил бессвязно.

– Смотри, не нарвись на мужика! – крикнул, смеясь, Вазар. – В балаклавах они все одинаковы, сперва спроси!

Но Имад эти язвительные выкрики не слышал, он уже спрыгнул со ступеньки на землю, подождал, а затем, на ходу, запрыгнул на ступеньку кабины второго грузовика, ехавшего позади. При этом он чуть не свалился.

– Настоящий самец, – заметил Курбан. – Готов броситься на все, что в юбке. – Он бросил изучающий взгляд на Иса. – Я давно заметил, что ты почитываешь книги.

– Да, я обучаюсь, – пояснил Иса, – хочу после окончания войны поступить в университет, где-нибудь в Европе.

– А что потом? – спросил Курбан.

– Потом вернусь на родину и стану командиром, – ответил Иса.

Вазар закурил, угощая Курбана, и не обращая внимания на товарищей, погрузился в свои мысли.

– Боюсь, что война не кончится, – сказал Курбан. – Пока мы не одолеем Мир или пока он не сотрет нас с лица земли.

– Ты сказал, что среди той группы есть американка, я и раньше слышал об иностранных наемниках в наших рядах.

– Ну.

– Но ведь мы воюем с американцами.

– Ну и что с того, – ответил Курбан. – Они просто хотят заработать и отвлечься от тягостной жизни. Немного пострелять, поубивать, порезать. Пусть, если тяга есть, главное, чтобы они нам помогали.

– За деньги?

– Денег у нас хватает сполна. Мы владеем нефтяными вышками, захватили банки, весь мир на коленях перед нами! – с восторгом говорил Курбан. – За нас воюют не только американцы, но и французы, украинцы, немцы, итальянцы, англичане, да почти вся Европа не прочь испробовать свои нервы.

– Но ведь американцы воюют на стороне шиитов, стоящих у власти, – сказал Иса.

– Ну и что, – удивленно и с сарказмом возмутился командир. – Власти хотят нас уничтожить или хотя бы утихомирить, но, как видишь, это у них ничуть не выходит. Потому что все они воюют без веры, лишь за деньги. А эти наемники из Европы и США сами идут к нам. Они почувствовали силу нашей религии и продемонстрировали слабость креста. Где их христианство? Оно так же слабо и ненадежно, как их придуманный бог. На свете есть лишь одна сила и мысль, и это Аллах. Только он зовет и простит всем мусульманам, а не неверным. Их можно убивать, даже их бог отказался от них.

– Но можно ли им верить, ведь это они убили Саддама Хусейна, истинного суннита и почтенного мусульманина. Да ты и сам служил под его началом. Ты же сам рассказывал.

– Ну, служил, и сейчас служу, но не ему, а его идее. Я всегда восторгался его мужеством и смелостью, он истинный суннит. А, что касается американских наемников, то какая разница, кто убивает американских солдат – истинный мусульманин, шиит, курд, суннит или наемник из США. Пусть эти неверные падут от руки своих же, главное, чтобы они все сгорели, исчезли, и не пачкали священную землю своим присутствием.

– А как на счет иностранных армий? – спросил Иса.

– Ты имеешь в виду коалицию из сорока девяти стран, которая воюет с нами?

– Да, ведь эти европейские, американские страны были собраны против нас благодаря призывам США.

– Тем хуже для них. Они все найдут здесь смерть. Да они уже поняли это, когда гробы их солдат вернулись на родину. Кроме того, все те наемники, что воюют на нашей стороне, рано или поздно вернуться на родину.

– И что?

– Мы ведь не зря из обучаем разным прихитростям нашей войны. Находясь у себя на родине, они легко продолжат начатое здесь дело, в Ираке. Хороша та война, которая ведется на земле противника. И мы этого добьемся, вот увидишь, – ответил Курбан. – Сейчас шииты ухватили часть пирога власти, но это ненадолго. Мы выбьем их, их же кровью.

– Но убивая мусульман, мы ведь убиваем своих сограждан.

– Мы убиваем неверных, только так. Они другого не поймут. Но одного страха недостаточно, нужно еще и головой пользоваться, хотя бы иногда.

– Да, без денег нельзя.

– Сперва, автомат в руки возьмем. Он даст нам деньги, а они принесут власть, а власть даст свободу, а свобода счастье.

– А счастье – это быть верным Аллаху и умереть за него, – добавил Вазар, подслушивающий разговор.

– Оружие – это смерть, – продолжил цепочку рассуждений Иса, – стало быть, мы вернулись туда, откуда пришли, то есть в начало.

– Не в начало, – перебил его Курбан. – Это закон жизни на Земле. Все рано или поздно отправятся к Аллаху, только у неверных эта дорога будет трудней и ужасней. Нам надо подорвать репутацию центрального правительства, показать их слабость, физическую, религиозную и экономическую. Вот для последнего и учись в Европе, чтобы потом обратить наших врагов в прах. Знаешь, какой наш девиз.

– Какой? – спросил Иса.

– Запомни его на всю жизнь: «Сохранится и расширится». В этих двух словах скрыт весь смысл наших усилий в этой тяжелой, смертельной борьбе. Мы должны сохранить нашу веру, и приумножить наши победы. А это не так просто, мы должны объединиться против неверных.

– Ну, хорошо, – согласился Иса, – США и Европа помогает шиитам, удерживающим власть …

– Уже не так сильно помогают, они встретили смерть, их солдаты гибнут, и они поняли, что не смогут нас сдержать, – сказал Курбан.

– Да, но почему Аль-Каида, из которой вышла ИГИЛ, сейчас помогает нам?

– Там есть мусульмане, и они понимают, что в трудную минуту, когда США и Европа, объединившись в коалицию, ведет вместе с шиитами войну против нас, нет смысла убивать братьев, лучше с ними объединиться. Так что Аль-Каида нам очень помогает. Да, честно говоря, у нас-то с ними и противоречий существенных нет. У нас более жесткие порядки, наказания, вот и всё.

– И много нас? – спросил Иса.

– Если говорить об ИГИЛ, то к нам относится: Сирия, Ливан, Иордания, Палестина и еще восемь суннитских провинций в Ираке, – ответил Курбан.

– Но ведь не во всех этих странах сунниты верны ИГИЛу.

– Не везде, – согласился Курбан.

– Какова же наша цель, неужели лишь в казнях неверных?

– Цель наша одна: построить мощное Исламское государство.

– Но где?

– А как тебе территории стран: Сирии, Ливана, Израиля, Палестины, Иордании, Турции, Кипра, Египта, минимум, Синайского полуострова, да во всем мире, мало тебе земель. Аль-Каида, хоть и отличается от нас кое в чем, но понимает, что вместе мы сила, с которой придется даже шиитам считаться. Несмотря на политические или религиозные разногласия с Аль-Каидой, теперь они наши союзники. И им придется придерживаться наших жестких исламских законов.

Машины остановились за холмом. Солнце уже прошло свою верхнюю точку и вступило во вторую фазу дня. Кругом были разбросаны золотистые холмы, они словно волны уходили за горизонт, то поднимаясь, то опускаясь. Люди спрыгнули с обеих машин. Образовалось две группы. Курбан велел полицейским скинуть одежду и одеть оранжевую длинную рубаху – джалабея, напоминающую тунику. Курбан подозвал Ису.

– Возьми еще двух, и останьтесь недалеко с этой группой, – он указал на группу вооруженных людей в белом, которая охраняла семьи полицейских.

Когда восемнадцать полицейских было построено в колонну, один из мужчин, солидного возраста, попросил переговорить с командиром. Этим мужчиной был отец Абраб. Курбан согласился выслушать его.

– Вы их ведете на казнь? – сказал пожилой мужчина, с трудом сдерживая эмоции.

– Они должны ответить за поступки правительства, – твердо и уверенно произнес Курбан.

– Сегодня моя дочь вышла замуж, позвольте ей попрощаться с мужем, – подавленным голосом сказал пожилой мужчина, его тяжелый, умоляющий взгляд был направлен на Курбана.

Курбан закусил губу, оглянул полицейских и сказал:

– Хорошо, у них есть минута.

Отец Абраб повернулся к толпе и сообщил Абраб, что она может подойти к мужу. Девушка выбежала из группы родственников и, спотыкаясь, побежала к Абиду. Он ее тоже увидел и бросился навстречу к ней. Молодожены встретились посередине, между двумя группами людей. Подбежав к Абиду, она протянула ему навстречу свои тонкие и изящные руки, а он крепко обнял ее, их головы прикоснулись. Так и стояли они, молча, слушая жаркое и сильное биение сердца друг у друга. Когда их разнимали люди Курбана, жених неожиданно произнес:

– Теперь мы навсегда вместе, на всю жизнь. Я люблю тебя, слышишь, люблю!

Он упирался, не хотел уходить, но, почувствовав сильный удар прикладом автомата в спину, упал на землю, и лишь тогда повиновался силе, переживая за молодую жену.

– Эй, – окликнул Курбан пожилого мужчину. Тот развернулся, его глаза были полны влаги.

– Не думайте что-то учинить, а то все умрете, – строго сказал Курбан.

После этого Курбан и его люди увели полицейских, одетых в оранжевые длинные рубахи за холм, а отряд в белых джелабеях остался охранять семьи полицейских, где были старики, женщины и дети. Иса и еще двое людей, из отряда Курбана, остались у машин. Видимо Курбан не доверял этим людям, потому, дал приказ следить за ними. Иса одним глазом следил, а другим поглядывал в сторону, куда ушел командир. Людей он расставил у машин так, чтобы они могли бы ими прикрыться в случае необходимости.

Полицейских поставили на колени, многие из них безропотно склонили головы, понимая, что выхода у них нет, ведь за холмом находились их семьи, а о жестокости террористов из ИГИЛа они хорошо были наслышаны. Позади каждого полицейского стал один террорист с длинным ножом в руке. Курбан стоял впереди оранжево-черной шеренги людей и говорил что-то перед камерой, которую держал долговязый Гасик. Курбан хотел, чтобы было доказательство казни неверных. Пленка казни потом послужит в качестве рекламы, предупреждения шиитам и коалиции.

Он был краток и немногословен, сказал о том, что правительство Ирака предало свой народ, наняло американцев – врагов исламского мира, и теперь расправляется с истинными мусульманами, позволило топтать и осквернять мечети и земли мусульман, за что и будет наказано. В заключении он четко добавил:

– Это послание к нации креста, – после этих слов он повернулся к пленным, стоящим на коленях с покорно опущенными головами.

Один из пленных поднял голову и посмотрел на небо, яркие солнечные лучи ослепили его, но он не сводил взгляда с солнца. Это был Абид. Он сжал кулаки и, почувствовав крошечный кусок металла у себя на пальце, опустил голову и попытался разглядеть кольцо, но из-за ослепления ничего не увидел.

Он уже не слышал голоса и стоны людей, он лишь вспоминал образ своей любимой, стоящей у алтаря. Вспоминал то трепетное волнение, которое охватило его тогда. Он увидел в бледном свете церковных свечей свою возлюбленную. Увидел ее тонкую, гибкую и изящную руку, протянутую к нему, вспомнил, как он прикоснулся к ней и надел на палец кольцо с красным камешком. Вспомнил, как глаза Абраб робко ожили, а затем она прикрыла их наполовину веками, обрамленными черными длинными ресницами. В этот момент, вероятно, действие ослепления стало проходить, и приятная, сладостная картина его трепетного воспоминания уступила место жестокой реальности. Он ничего не чувствовал, словно был в каком-то наваждении. Его глаза были опущены, веки чуть приоткрыты, и сквозь щелку он видел песок, окрашенный темными, густыми, красными пятнами. Он медленно, не соображая, что делает, поднес руку к лицу, и увидел пару красных пятен на ней. Кровь лилась с подбородка, окрашивая пальцы в багровый цвет.

Иса добросовестно охранял грузовики и следил за людьми в белом. По-видимому, это были женщины. Он изучал каждого, оценивая рост, ширину плеч и прислушиваясь к голосам. По его подсчетам среди этой группы было двое мужчин и один ребенок, скорей всего мальчик. Он даже увидел его маму, зорко следившую за толпой заложников. Мальчик играл у машины, изредка подбегая к матери и вновь возвращался к игре.

Из-за холма появились люди в черном, это были люди Курбана, пленных с ними не было, значит, все прошло успешно. Скоро они освободят заложников, попрощаются со второй группой боевиков из дружественного партизанского отряда и отправятся в обратный путь в Саудовскую Аравию. Так было бы, если бы не случай.

Люди Курбана готовились к отъезду. Семьи полицейских освободили. Курбан, в сопровождении Имада и Дахила, выступил перед заложниками, говоря им, чтобы они сожгли церковь и рассказали всем жителям селения о казни неверных. Еще раз упомянул о слабости креста. Под «крестом» он имел в виду всех христиан и их религию, тем самым утверждая о единственной верной религии мусульман.

Неожиданно, когда речь была закончена, и Имад поднял руку, чтобы построить толпу людей, одна из женщин упала на колени, а потом повалилась на землю. Имад подумал, что это солнечный удар, но, видя, что молодая женщина протянула руку в его направлении, и что-то тревожно и быстро, задыхаясь, сказала мужчинам и женщинам, склонившимся над ней, понял, что это легкий обморок. Однако он не мог не заметить презрительного взгляда селян, глядевших на него.

Абраб была поднята взволнованными женщинами. Твердым и уверенным шагом она выступила вперед, за ней следил, не отрываясь, ее отец, не понимая, что случилось. Но по толпе уже пошел гул и шепот – люди передавали друг другу слова девушки.

Курбан, сказав речь, вместе с Дахилом повернули к грузовикам, а Имад все еще стоял в каком-то оцепенении и с интересом поглядывал на симпатичную девушку, приближающуюся к нему. Его привлек ее взгляд, в котором он спутал презрением с завороженным женским взглядом, и ждал развязки.

Абраб подошла к нему и дотронулась до его руки. Ему понравилась дерзость этой, робкой на первой взгляд, девушки. Он был околдован ее глазами и изучающе глядел в них, как рыбак смотрит на тихую гладь озера, в надежде поймать рыбу. Неожиданно, она подняла его руку так, чтобы вся толпа односельчан увидела его пальцы. На одном из пальцев блеснул красный камень. Это было золотое обручальное кольцо, которое она надела своему жениху, и, видимо, снятого с его тела. В толпе послышались недовольства, злобное рычание вперемежку с проклятиями, в том числе в сторону суннитов. Их сравнивали с шакалами и палачи.

Только теперь, с близкого расстояния, Абраб разглядела пару красных капель засохшей крови на серебряной оправе красного камня. Оно было снято с тела убитого мужа. Палач даже не удосужился спрятать сворованное кольцо и размахивал им, словно оно было его собственное.

Абраб, пронзенная внезапным ощущением горя, охватившего ее сердце, упала на землю без чувств. Отец Абраб бросился к лежащей на земле дочери. Но Имад, поняв, но не осознав своей ошибки, воспринял порывистые движения мужчины, как угрозу. В его руках быстро появился автомат и он выстрелил. Сначала в пожилого мужчину, который, как ему казалось, хотел напасть на него, а потом сделал несколько выстрелов в землю – для предупреждения.

Курбан и его люди стояли, ничего не понимая, почему пленные, которых отпустили, вдруг начали нападать. В это время люди другой группировки, где преимущественно были женщины, восприняли действия Имада иначе. Услышав оскорбления в адрес суннитов, а они были суннитами, решили, что был приказ на уничтожение пленных, и потому открыли огонь на поражение. Спустя десять секунд вся земля была залита кровью и усеяна телами заложников.

Вазар подошел к Имаду и спокойно расспросил у него, что стало причиной его странного поведения. Тот в двух словах, эмоционально, проклиная девушку, лежащую без памяти перед ним, все рассказал. Девушка стала приходить в себя, то ли от выстрелов, то ли от внезапных ощущений. Абраб поднялась на ноги и презрительно посмотрела на Вазара. Она стояла спиной к лежащим трупам и их не видела, но о том, что произошло что-то ужасное, начинала догадываться. Вазар смотрел на девушку как коршун на куропатку. Девушка неуверенно и растерянно отвела взгляд и обернулась. Сердце ей подсказывало, что позади нее случилось непоправимое горе, и она была причиной этого. В тот самый момент, когда она обернулась, Вазар быстро вынул из-за пояса пистолет и выстрелил, не раздумывая, хладнокровно, ей в затылок. Девушка замертво упала, из головы хлынула струйка крови и тут же впиталась в землю.

Во время этой ненужной бойни десятилетний мальчик по имени Баха тоже принимал участие. Им руководила его мать – одна из террористок. Она взяла на себя обязательства по воспитанию сына. Отца мальчика когда-то убили в одной из городских перестрелок с войсками коалиции. И с тех пор мать воспитывала сына в духе истинных мусульман, не забывая о мести к людям, убившим отца.

– Вечно у тебя какие-то проблемы с женским полом, – заметил Вазар, подойдя в Имаду, охваченному какой-то рассеянностью.

– А я что, это она сама ко мне подошла, – неуверенно оправдывался Имад, не понимая, что случилось.

Вазар оглядел равнодушным взором груду трупов и сказал:

– Могли их в рабство продать.

– Так чего же …

– Ладно, пусть будет так. Демонстративная казнь все равно лучше. А рабов у нас хватает. Пусть дрожат от страха. Страх – лучшая реклама.

Вазар подправил автомат за спиной и направился к машинам, а Имад, все еще растерянный, побрел за ним.

Группа женщин в белых одеяниях сгруппировались и тоже собирались покинуть место казни, как вдруг, одна из женщин воскликнула:

– Там остались живые! – она указывала на груду тел.

Все обернулись и увидели мальчика лет девяти, который выполз из-под тела матери. Мальчик стоял в нерешительности и с ужасом смотрел на тела погибших родственников.

– Это мой! – громко крикнула мать Баха.

– Никому не стрелять.

Люди Курбана уже сели в машины и с интересом наблюдали за группой людей в белых одеждах. Мать подвела сына на линию выстрела.

– Ну, стреляй! – приказала она. – Ты должен попасть с одного выстрела.

Баха взвел курок и навел пистолет на цель. Девятилетний мальчик поднял голову и увидел, что он на мушке. Он смотрел на Баха обычным детским взглядом, без малейшего пробуждения ненависти или отчаяния. Это был самый обычный невинный взгляд ребенка. Бах увидел на мушке лицо сверстника, его рука твердо держала оружие, ему оставалось лишь спустить курок, но он почему-то этого не делал. Ему доводилось не раз стрелять в людей. Но это были взрослые люди, смотрящие на него с презрением, ненавистью, жалостью, с болью. Их лица перед смертью были искривлены испытывающими чувствами: одни ненавидели, другие просили, третьи были с утомленным или равнодушным видов. Но в этот раз Баха увидел через мушку прицела взгляд, отличный от других. Он не мог понять, что этот взгляд выражает: доброту или затаенную ненависть. Он пытался прочесть по глазам, по кончикам губ, по малейшей игре мимических мышц, но ничего, что помогло бы ему определить, прочесть внутреннее состояние жертвы, он не находил.

– Немедленно стреляй, – требовала мать и наставник в одном лице. Женщина волновалась, что ее подруги засмеют, и требовательно взывала сына выстрелить.

– Он шиит, – сказала мать, – они убили твоего отца. Стреляй!

Но мальчик не стрелял. Напротив, он развернулся к своему учителю и бросил к ногам матери пистолет. Баха упал в отчаянии на колени и склонил голову в знак вины. Тогда мать быстро подняла с земли пистолет и выстрелила. Тело Баха вздрогнуло, он боялся оглянуться и посмотреть назад. Он лишь услышал глухой звук падающего позади тела.

– Вот, как надо стрелять! – торжествующе и поучительно сказала мать.

Ее обступили подруги. Но Баха ее слов не слышал, он лишь вспоминал выражение лица мальчика. Чистое, невинное детское лицо девятилетнего мальчика, с большими глазами, схожими на два озера, без малейшего напряжения в мышцах, застыло перед ним. Неожиданно для себя он понял состояние этой детской чистоты, невинного взгляда. Это было словно послание с того света, и он прочел этот взгляд. Он выражал еле уловимое, но все же выражение скорее души, чем сознания – вот почему он сразу не смог прочесть этот взгляд. Нужно было учесть: и чуть протянутые вперед руки, и слегка вытянутую шею, и приподнятый подбородок, и, конечно же, взгляд, казалось, славший одно лишь слово, которое, видимо, дано было прочесть, уловить, не сознанию, не сердцу, а душе, такой же детской. Это была просьба. Он хотел, чтобы его убили, но перед смертью девятилетний мальчик не испытывал ни боли, ни ненависти, ни страха, он прощал своему убийце его грех. Именно прощение было той причиной, из-за которой Баха не смог выстрелить. Он не винил своего убийцу в том, что тот намеревался сделать. Эта сила прощения показалась Бахе выше силы его ненависти и злости, с которой он сжимал в тот момент пистолет.

Вазар сел за руль, а потом вдруг вспомнил о чем-то, и спросил Курбана:

– Что делать с головами казненных? – он вспомнил, что в прошлый раз им нужно было, в доказательство о выполненном деле, принести головы казненных, тогда их вывесили на площади города.

– Оставим здесь, – пояснил Курбан, – с собой брать не будем. Нам поверят и по снятому видео. У меня нет желания тащить их с собой. А у тебя?

– У меня, как у тебя. Нет, так нет, – согласился Вазар. – Я заметил, что камера не все снимала.

– То есть? – удивился Курбан.

– Она была приостановлена тобой в тот момент, когда ты читал какой-то текст, на непонятном языке. Что это за язык, и что этот текст означает? – спросил Вазар.

– Черт его знает, этот текст передал мне Абрафо, когда мы выезжали. Он попросил прочесть его перед казнью.

– Абрафо? – удивленно сказал Вазар. – А я-то думал, что мы наказываем неверных.

– И это тоже, одно другому не мешает.

Когда завелись моторы и вздрогнули машины, увозя группы боевиков в разные стороны, солнце уже садилось, прячась за холмы. Пуская свои последние огненные стрелы, солнце озолотило лишь верхушки холмов, охваченных мрачными широкими тенями, прячущими трагедию.

За десять лет в смертельной никому ненужной бойне людей, война унесла четыре тысячи пятьсот человек из числа войск коалиции, куда входили солдаты США и многих стран Европы (Российской Федерации в коалиции не было, президент осуждал иностранное вмешательство во внутренние дела Ирака), со стороны Ирака погибло свыше полтора миллионы жителей. Таков несоразмерный подсчет этой войны, где с обеих сторон присутствовали жестокие пытки и убийства, нечеловеческие муки. И как всегда, за ошибки политиков пришлось расплачиваться многими и многими жизнями.