Глава 1. Странная смерть

Машина майора Алексея Громова свернула с трассы и покатила по узкой землистой дороге, окутанной с обеих сторон стройными рядами берез. Эти милые деревья, чьи стволы удивительно ровно тянулись вверх к синему небу, казались нежными и утонченными созданиями. От легкого летнего вечернего ветерка листва деревьев чуть шевелилась, придавая некую подвижность этим элегантным растениям. Листва шуршала, словно деревья переговаривались между собой, сообщая друг другу новости или хвастаясь дивной своей красотой. Громову всегда были приятны эти забавные деревья, которые были не редкость в Подмосковье. Здесь, в лесу, среди берез, он чувствовал какую-то раскрепощенность, деревья, словно придавали ему новые силы. Летний свежий лесной ветерок, насыщенный чистым кислородом в купе с лесными ароматами трав, кустарников и цветов, придавали особое ощущение, при котором хотелось лишь наслаждаться дивными звуками природы и освежающей прохладой леса, предаваться отдыху, мечтам, позабыв все городские тяжбы и заботы. Косые вечерние лучи уходящего солнца поднимались все выше, падая на березы, и приближаясь к их верхушкам, окрашивая их в золотистые тона, и одновременно увеличивая число теней, ползущих по земле, словно сотни щупалец неведомого чудовища.

Было уже пять, когда машина Громова, шурша галькой, подъехала к воротам. Громов увидел часового, спешно отворявшего ворота. Солдат вытянулся и отдал честь, в знак приветствия старшего по званию. Громов кивнул головой, проезжая мимо солдата, сделал полукруг у фонтана и остановился у двери дома.

На порог выбежала горничная, она подбежала к Громову. Женщина лет тридцати была беспокойна, на лице виднелись усталость, печаль и страх. Громов, глядя ей в глаза, заметил в них несколько лопнувших сосудов.

– Вы плохо выглядите, Лиза, вам нужно поспать.

– Как тут отдохнешь, – возражала горничная. – Мы с Людмилой Федоровной, почитай, всю ночь глаз не сомкнули.

– Как она? – спросил Громов, открывая дверь дома.

– Она выглядит не лучше меня, – сказала Лиза, сопровождая майора.

В холле майор увидел доктора Черемных.

– Мое приветствие, – произнес доктор. – Как долетели?

– Благополучно, – ответил Громов. – Я прямо с аэропорта.

– Я пойду к Людмиле Федоровне, – сказала тихим, сдавленным голосом Лиза. – Ей нужна моя поддержка. Вы располагайтесь. Он ждет вас наверху. И не забудьте зайти к Людмиле Федоровне, она просила.

Лиза ушла, доктор взял Громова за руку.

– Прежде чем вы пойдете к Борису Ивановичу, я хочу поговорить с вами о его состоянии, – сказал Черемных.

Они вдвоем поднялись по ступенькам на второй этаж и вошли в одну из комнат.

– Присаживайтесь, – вежливо предложил доктор.

Они оба сели в кресла, друг напротив друга. Между ними находился небольшой деревянный столик, на котором лежал портфель доктора. На стенах комнаты, на многочисленных полках, на полу всюду были выложены, висели, разнообразные статуэтки, изображающие дивных животных, людей, богов, фантастических существ. Все это были изделия из разных эпох, принадлежащие мастерам разных стран. Хозяин дома бывал подолгу службы в разных районах земного шара и всюду собирал диковинные предметы старины. Его прельщали древние изделия искусства разных эпох из разных стран мира. Ценность их была в том, как говорил сам коллекционер, что все они были подлинными. Борис Иванович не любил копий или тех рукотворных изделий, которые изготавливались в больших количествах для широких масс. Он предпочитал единичные изделия.

Громов часто бывал в этой комнате, все здесь было ему знакомо, так как Борис Иванович многие статуэтки, картины, вазы приобрел, находясь с Громовым в командировке. О каждом предмете, находящемся в его коллекции, Борис Иванович любил рассказывать подолгу, хвастаясь своим немногочисленным посетителям домашним музеем. Но никто, даже его друг и ученик, Громов, не бывали в лавках и магазинах, где Борис Иванович приобретал свои драгоценные предметы старины, так как он всегда покупал их сам. Особая и важная ценность предметов, из коллекции Бориса Ивановича, заключалась в необычном, неповторимом искусстве изготовления изделия. Каждый из этих предметов хранил в себе некую тайну изготовления, которая принадлежала тому или иному мастеру. Громову же все эти предметы напоминали те страны, континенты, города и селения, в которых они были приобретены трепетным коллекционером.

Громов, глядя на эти диковинные изваяния из разных материалов, вспоминал каждый приезд президента России в ту или иную страну с визитом, для решения политического, экономического или культурного вопроса развивающего государство, и вносящего существенный вклад, делу мира между народами.

Он гордился своей профессией и работой, ведь осуществляя безопасность президента страны, он и сам, в некотором смысле, вносил свою помощь по укреплению мира и развитию России.

– Я уже двое суток в этом доме, – сказал доктор Черемных. – Можно сказать, что я временно поселился здесь.

– По телефону вы весьма неопределенно сказали мне о состоянии Бориса Ивановича, – сказал майор Громов.

– Да, понимаете, это дело личное, я бы сказал интимное, оно касается только здоровья Бориса Ивановича.

– Господи, да что могло произойти, пока я отдыхал? – немного раздраженно, нетерпеливо сказал Громов.

Но, несмотря на нетерпение майора, доктор, похоже, не спешил излагать события. Он стремился рассказать неторопливо, по порядку, чтобы не пропустить детали.

– Вы не торопитесь, – ответил доктор Черемных. – Вы знаете, я уже давно слежу за здоровьем высших чинов в Кремле. От здорового состояния Бориса Ивановича и вашего зависит безопасность президента России.

– Спасибо, что напомнили мне о моих обязанностях, – с сарказмом сказал Громов. – Пока Борис Иванович болен, я, как его заместитель, отвечаю за безопасность президента. А я, слава богу, вполне здоров.

– Я знаю, – все также спокойно и неторопливо сказал доктор, – ваше здоровье вне опасности, чего нельзя сказать о Борисе Ивановиче.

– Что же с ним …

– Вы не торопитесь, – остановил его поднятой рукой Черемных. – Дыхание, пульс, давление, анализы, которые я у него проверил, все это в полном порядке, во всяком случае, отвечают норме в его возрасте, ему ведь пятьдесят пять исполнилось.

– Этот возраст лучший для его профессии.

– Я знаю, но, несмотря на положительные данные здоровья, я все же весьма обеспокоен.

– Что же вас удивило?

– Его странное поведение. Это началось пару дней назад. Первая забила тревогу его жена, Людмила Федоровна. Борис Иванович, вы сами это знаете, всегда мягок и тактичен с родными и близкими ему людьми. Внезапной грубости, беспочвенных обвинений, необузданного раздражения никогда не случалось в этом доме.

– Вы хотите сказать, что Борис Иванович чем-то расстроен? – спросил Громов, но на этот раз его слова не были полны нетерпения и суетливости, они были пронизаны вдумчивостью и какой-то скрытой тревожностью.

– И да, и нет, – ответил доктор Черемных. – Расстройство можно убрать, если знаешь причину его, но здесь … Нет, это не просто расстройство, когда человека что-то мучает, тяготит. Можно любые проблемы решить логично, разумным подходом, тем более что Борис Иванович обладает, подолгу службы, и средствами, и возможностями. Нет, причиной такого странного поведения может быть душевное расстройство.

– Вы говорите о психическом расстройстве? – возмущенно, не сдержанно сказал Громов. – Хотите сказать, что он …

– Нет, еще не сошел с ума, но его действия и поведения столь тревожны, что я был вынужден сообщить это вам и министру.

Громов встал, беспокойно зашагал к окну и обратно, обдумывая слова доктора, затем остановился у кресла и буквально упал в него.

– Расскажите все по порядку, – предложил Громов, глядя в глаза доктора озабоченным и тревожным взглядом.

– Как я уже говорил, изменения в поведении Бориса Ивановича наступили несколько дней назад. Первым тревогу забила его жена, Людмила Федоровна. Она сказала мне, что ее муж стал рассеянным, он забывал делать элементарные вещи. А позапрошлой ночью он и вовсе удивил. Она утверждает, что ее муж поднялся с кровати в час ночи и вышел. Жена в тревоге подождала десять минут, но муж все не возвращался. Она поднялась, обыскала весь дом, но не нашла его. С рассветом отворилась входная дверь, и вошел ее муж, в пижаме. Он был весь мокрым, словно на улице шел проливной дождь. Жена попробовала заговорить с ним, но он молчал, не реагируя, дошел до кровати, лег и уснул. На улице дождя не было, странно, да. Утром, когда супруги проснулись, жена спросила мужа о ночном хождении, но он удивился этому вопросу. Он сказал, что всю ночь провел в постели.

Вчера вечером из его кабинета доносились жуткие крики. Жена и горничная не смогли войти в кабинет, так как он был заперт изнутри. За дверью были слышны стоны, зловещие шептания и чья-то беготня. Горничная утверждала, что в кабинете был только Борис Иванович. Людмила Федоровна была страшно напугана столь внезапным и странным поведением ее мужа. Она вызвала охранника, но когда он поднялся к кабинету, то дверь была открыта, а на полу, в коридоре лежала без сознания горничная. Муж был в столовой и преспокойно читал газету, пил кофе, словом делал то, чем обычно он занимался по вечерам.

– А что сказала горничная? – спросил Громов, в его глазах была видна крайняя тревога.

– Она сказала, что когда она осталась у двери одна, то внезапно за дверью, все звуки утихли. Она подошла к двери, и хотела было приложить ухо, но отскочила от двери, так как услышала щелчок в замке, кто-то открыл дверь изнутри. Дверь почти бесшумно отворилась, горничная хотела было заглянуть в дверь, она боялась зайти, как вдруг, из комнаты вылетел человек. Он был на четвереньках, его лицо было настолько зловещим и бледным, что горничная потеряла сознание. Она так и не помнит, кто тогда на нее посмотрел, что было это за существо.

– Вы хотите сказать, что это был Борис Иванович?

– Думаю, что да, во всяком случае, ни охранник, ни горничная, ни Людмила Федоровна никого из посторонних в доме не видели. Когда я пришел, то первым делом побеседовал с Борисом Ивановичем. И вот что я вам скажу – я не выявил у него никаких психических расстройств, однако …

– Что?

– По просьбе Людмилы Федоровны я остался на ночь, на тот случай, если у Бориса Ивановича вновь начнутся странные поведения. Жена побоялась спать с ним в одной комнате. Моя комната находилась на первом этаже. Мне не пришлось спать, так как моя задача была в выявлении странных изменений в поведении Бориса Ивановича. Ночью я ничего не слышал, хотя выходил и в коридор, и поднимался на второй этаж к самой двери комнаты Бориса Ивановича. Наутро, видимо, я утомился и заснул крепким сном. Меня разбудила горничная. Она отвела меня в эту комнату. Вы видите все эти предметы?

– Да, – Громов обвел взглядом обстановку в комнате.

– Все они находились в страшном беспорядке, хотя с вечера они находились на своих местах. Я спросил у Бориса Ивановича об этом. Он ответил, что искал одну статуэтку, привезенную им из Саудовской Аравии.

– И что это была за статуэтка?

– По его словам, это был какой-то бог, не то Кафу, не то Калфу, я не помню, не все ли равно. Важно то, что ни Борис Иванович, ни его жена не смогли отыскать этой статуэтки. Я спросил у Людмилы Федоровны, а была ли она вообще? Она не смогла дать ответ. Она не помнила, чтобы ее муж что-либо привозил из последней командировки.

– Каково состояние Бориса Ивановича теперь? Я должен с ним поговорить.

– Понимаю. Как его подчиненный и друг вы обязаны это сделать, но … боюсь, что вам это не удастся.

– Почему?

– Пойдемте, сами все увидите, – продолжил доктор Черемных.

На втором этаже, у самого кабинета, доктор остановился.

– Вы зайдете один, я буду снаружи, – сказал доктор шепотом. – Я не сказал вам главного, хотел, чтобы вы убедились сами, я вызвал машину … Бориса Ивановича нужно госпитализировать, там он будет под моим контролем. Это будет безопасно, боюсь, что в таком состоянии он может причинить себе вред.

– Как вы назовете это поведение?

– Я еще не определил. Ну, идите, я буду ждать здесь.

Громов, не сводя взгляда с доктора, открыл дверь и вошел.

Борис Иванович сидел у окна в своем кресле. На первый взгляд все казалось нормальным. Борис Иванович частенько проводил время в кабинете, сидя в мягком кожаном кресле. Но что-то Громову показалось не так. Что, он пока не понял.

– Здравия желаю, Борис Иванович, – громко и приветливо сказал Громов.

Ответа не последовало. Борис Иванович по-прежнему сидел, молча, не шелохнувшись. Громов подошел ближе, и только теперь он заметил то, что не увидел с порога. Во взгляде Бориса Ивановича было что-то зловещее. Лицо было бледным, почти мертвецким, верхняя губа чуть приподнята, виднелись зубы. Выражение лица напоминало злобный оскал дикого животного. Но больше всего Громова поразили глаза. Во взгляде, направленном вверх, виднелось безумие, пересекающееся со страхом. Пальцы рук сильно сжимали мягкие подлокотники кресла.

– Доктор Черемных! – крикнул Громов в смятении.

– Дверь распахнулась, и в комнату влетел доктор. Он подошел в Громову, затем подбежал к Борису Ивановичу, схватил его за руку и начал измерять пульс.

– Он давно в таком состоянии? – спросил Громов.

– Да что вы, конечно, нет, – с волнением в голосе сказал доктор. – Когда я оставил его здесь, он спокойно сидел и почти сонными глазами смотрел вниз. Он не реагировал на слова, поэтому мне и пришлось вызвать машину из госпиталя. Но теперь, похоже, его здоровье находится под большей угрозой, чем я предполагал. Пульс слегка завышен, а вот тело …

– Что тело?

Доктор ощупал больного, оторвал руку от кресла, приподнял ее и отпустил, рука безжизненно повисла.

– Его тело не реагирует, мышцы не сокращаются.

– А его взгляд, вам не кажется, что он чего-то боится? – спросил Громов.

За окном послышался шум подъехавшей машины. Доктор выглянул в окно.

– Слава богу, приехали. Вы побудьте здесь, пока я провожу санитаров.

Доктор выбежал в спешке из комнаты. Спустя минуту двое крепких санитаров положили Бориса Ивановича на носилки и унесли. Громов проводил их до машины.

– Я навещу его завтра, – сказал Громов.

– Хорошо, он будет под моим личным контролем, – сказал Черемных.

Когда машина отъехала, на пороге появилась горничная.

– Бориса Ивановича отвезли?

– Да, он будет в госпитале. Черемных будет с ним. Я завтра навещу его. Я хотел бы поговорить с Людмилой Федоровной.

– Идемте, я провожу вас, – сказала Лиза, вытирая красные влажные глаза платком.

Людмила Федоровна, дородная дама пятидесяти лет, следящая за собой, брюнетка, на лице которой безжалостное время отразилось начинающимися морщинами. Ее большие карие глаза, так же, как и у Лизы, были утомленными со следами кровоподтеков.

– Вы, вероятно, всю ночь не спали, – начал Громов.

Женщина махнула головой в знак согласия.

– Как вы думаете, все будет хорошо? – она поглядела на Громова с тревожной надеждой, неуверенная в положительном исходе.

– Я надеюсь, с ним будет доктор Черемных. Это наш лучший доктор. Борис Иванович будет под надежным контролем. А когда поправится, вернется здоровым, и все образумится. Это какое-то временное помешательство. Скажите, Людмила Федоровна, он что-то говорил обо мне, какие-то распоряжения давал?

Она покачала головой, вытирая нос платком и, глядя отрешенно куда-то в сторону.

– Нет, кажется, нет, ничего.

– Черемных мне рассказал о ночном происшествии – беспорядок в комнате, где находится коллекция Бориса Ивановича. Он упомянул какую-то статуэтку, изображавшую бога Калфу, кажется. Борис Иванович привозил из командировки статуэтку?

– Нет, не привозил, – живо ответила Людмила Федоровна, она, казалось, оживилась. Она подняла утомленные, но подвижные глаза и беспокойно поглядела на собеседника. – Где он?

– В госпитале, его сейчас …

– Я поеду с ним, пусть меня возьмут, – ее слезы почти высохли, а в глазах была видна решимость.

– Не беспокойтесь, с ним все будет в порядке. Сейчас ему нужен покой и лечение. Уже поздний вечер, куда вы поедете. Утром вы навестите его.

– Утром? Да, да, утром, – согласилась Людмила Федоровна.

В ее беспокойном взгляде виднелась неуверенность и страх. Она тяжело опустилась в кресло, свесив руки.

Громов обратился к Лизе, стоявшей у двери, и со слезами в глазах сочувственно посматривающую на хозяйку дома.

– А вы, Лиза, что скажете?

– На счет чего?

– Видели ли вы у Бориса Ивановича какие-то новые предметы, которые он мог привезти из командировки?

– Нет, ничего, – она замотала головой, а затем тихо заплакала. Вдруг она внезапно подняла голову, словно что-то вспомнила, что-то важное. – Ну как же, совсем забыла. Мобильный пропал, мы нигде не можем его найти.

– Чей мобильный? – с интересом спросил Громов.

– Бориса Ивановича, – ответила Лизавета.

– Ну зачем, Лиза, ты говоришь о таких пустяках, – возмутилась Людмила Федоровна. – Просто сотовый затерялся, где-то отыщется, это мелочи.

– Да, тогда почему он не отвечает? – не унималась Лиза.

– Наверное, аккумулятор сел, вот и все, – ответила Людмила Федоровна.

На следующий день утром Громов был в госпитале. Здесь обследовались и лечились только высшие чиновники и военные, работающие в Кремле. У доктора Черемных было свое отделение, которым он заведовал. За здоровьем Бориса Ивановича следил он. Больного содержали в отдельной палате.

В вестибюле госпиталя к Громову вышел доктор Черемных.

– Как здоровье пациента? – спросил Громов.

– Идемте, – тихо сказал доктор. – Я проведу вас в палату. Его состояние очень тяжелое.

Они вдвоем прошли по коридору, поднялись на лифте на третий этаж, дошли до двери палаты и остановились.

– Вы сами все увидите, – сказал Черемных. – Сейчас находится между жизнью и смертью, я бы сказал … – он запнулся.

– Что? В каком он состоянии? Что его поразило? – спросил Громов.

– Я не знаю, и забудьте все, что я вам сказал, – он оглянулся, словно он не хотел, чтобы кто-то его услышал. Видя, что они вдвоем в коридоре, продолжил:

– Ни между жизнью и смертью, – шепотом сказал доктор. – Я бы охарактеризовал его состояние … Тело его погибло или почти погибло, но его сознание еще борется.

– Поясните, доктор, что значит «погибло»? – спросил Громов, понизив голос, он решил тоже не говорить громко.

– Вы все поймете, когда взгляните на него.

Доктор открыл дверь палаты, и они вошли. Борис Иванович лежал на койке у стены, других пациентов не было. Громов и доктор подошли к койке. Борис Иванович лежал неподвижно, его лицо побледнело, щеки впали, и от этого они казались слегка темными, под глазами виднелись черные пятна. Но самое страшное и невероятное, это глаза. Веки были наполовину закрыты, виднелись мутные глаза, как у покойника.

– Обратите внимание, – начал доктор, – его зрачки расширены.

Громов нагнулся над своим начальником, и с состраданием и болью посмотрел на его глаза.

– Что происходит, доктор?

– Я не знаю, для меня это загадка, – он развел руками. – Пульс есть, но слабый. Мы к сердцу подсоединили датчики, вот видите, осциллограф справа.

На экране прибора чертились изогнутые линии синусоиды.

– Скачки на экране тоже странные, – продолжал доктор. – Ночью был приступ, мы его чуть не потеряли. Состояние критическое, но главное, я не знаю причины такого столь скорого ухудшения здоровья. Я знал его, он регулярно ходил в спортзал, вел здоровый образ жизни, и тут на тебе. Я собираюсь показать его одному профессору, моему учителю, надеюсь …

В этот момент прибор, что находился справа, запищал монотонным звуком. Громов и доктор почти сразу повернули головы к прибору, где вслед за кривыми, появилась одна сплошная горизонтальная линия.

– Сердце! – закричал Громов.

Началась суматоха, вскоре в палату вбежали четверо людей в белых халатах и приступили к реанимации. Громов стоял в стороне, и с ужасом наблюдал за работой врачей.

– Разряд! Еще разряд! – кричал доктор Черемных.

– Мы его теряем! Все.

После нескольких безуспешных попыток возобновить работу сердца врачи опустили руки и стали вокруг больного, словно похоронная бригада. И вдруг, на экране появилось, хоть и слабое, изображение – прямая превратилась в всплеск кривой. Все глянули на экран.

– Он жив! – закричал доктор Черемных.

И в этот момент кривая вновь погасла, уступив прямой линии.

– Надо дать еще разряд.

– Невероятно.

Но не успели врачи что-либо предпринять, как на экране вновь появился слабый всплеск, затем он погас и вновь появился. Казалось, сердце или прибор издевались над врачами. В конце концов, Черемных не выдержал и дал приказ наблюдать за столь странным поведением работы миокарда. Все наблюдали, Громов отошел от стены и подошел ближе к прибору, ему показалось, что всплески на осциллографе ему что-то напоминают. Они были регулярными, но появлялись через разные промежутки времени, а спустя некоторые период повторялись вновь.

– Что это значит? – недоумевая, спросил один из врачей-реаниматоров.

– Это не похоже на работу сердца. Оно как будто …

– Хочет что-то сказать нам, – дополнил Громов.

Черемных бросил взгляд на Громова, потом посмотрел на пациента, тот лежал без движений, а сердце все рисовало странную кривую на приборе. Громов сосредоточился на экране, ему показалось, что он уловил странный ритм непонятных всплесков кривых на осциллографе. В палате наступила тишина, все смотрели на прибор.

– Линия, всплеск, всплеск, – произнес тихо Громов, – линия, всплеск.

Все по-прежнему молчали, и с недоумением смотрели на прибор, слушая странные слова Громова.

– Да, все повторяется, – продолжил уверенным голосом Громов. Он был убежден в своем диком предположении. – Это невероятно, но … вот опять повторилось, хотя и слабее, чем предыдущий раз.

– Что повторилось? – спросил в растерянности Черемных.

– Смотрите сами, – Громов указал на осциллограф. – Тире, точка, точка, а вот теперь другая буква – тире, точка.

– Какая еще точка? – недоумевая, и с раздражением спросил Черемных.

– Это Азбука Морзе, – сказал Громов.

– Вы хотите сказать, что его сердце посылает сообщение? – спросил Черемных. Его слова больше выражал удивлением, чем вопрос.

– Не знаю, но … судите сами …

– Вы просто утомились, вот вам и …

В этот момент кривые выпрямились, и на экране вновь появилась сплошная прямая линия.

Один из врачей проверил пульс, дыхание, потом, склонив голову, поднялся.

– Это все. Он умер.

Четверо в белых халатах вышли. Громов с прискорбием глядел на своего бывшего начальника и друга.

– Мне очень жаль, – сказал с сочувствием доктор Черемных, закрывая лицо покойника простыней.

– Как вы думаете, что означают буквы «Д», «Н»? – спросил Громов.

– Вы о чем?

– Об этих предсмертных сердечных всплесках, – пояснил Громов.

– Понятия не имею, – он посмотрел в лицо Громова. – Вам надо отдохнуть, вы утомились.

– Нет, нет, со мной все в порядке.

Вечером майора Громова вызвал к себе на прием министр внутренних дел. В просторном кабинете было прохладно от работы кондиционера.

– Что за лето, сплошная жара, – недовольно произнес министр. – Вам не кажется, что здесь жарко?

– Я бы сказал, сыровато, – ответил Громов.

Толстое тело министра удивительным образом помещалось в кресле, казалось, что оно мало для такого человека с большими формами.

– Меня только кондиционер и спасает. – Он поглядел на Громова и продолжил. – Я знаю, что ваш начальник скончался. Слабое сердце, кто бы мог подумать, а ведь ему еще и пятидесяти шести не было, – он тяжело вздохнул. – Вы являетесь его заместителем.

– Так точно.

– Его место освободилось. Нового начальника я вам не дам, так как нет у меня для такой службы подходящей кандидатуры. Все-таки президента вы охраняете. В общем, решено, вас Громов, назначить на эту должность.

– Как так? – удивился Громов.

– А вот так, теперь вы являетесь директором службы безопасности при президенте страны. И вам поручено управлять этой службой. Вы проверенный работник, опытный, квалифицированный и компетентный. Бумаги о вашем назначении мною подписаны час тому назад. Так что отправляйтесь в свой кабинет и принимайтесь за работу. В вашу компетенцию входят все вопросы безопасности жизни и здоровья президента России. В ваше подчинение даются тридцать шесть человек.

– Но …

– Никаких «но», – возразил министр. – Вы повышены в звании до подполковника. И помните, эта должность очень высока и ответственна. Своим решением вы можете арестовать даже генерала. В ваше подчинение также передается специальный отдел под названием «Черный квадрат».

– У вас есть вопросы? – министр серьезно посмотрел на Громова. – По глазам вижу, что есть. Мне известно, что отдел, именуемый «Черный квадрат» засекречен. Я и сам толком ничего об этой службе не знаю. О ней знал директор Борис Иванович, но он скончался. Я знаю, что этот отдел прикреплен к вашему ведомству. В его компетенцию также входит безопасность президента. Но детали мне неизвестны. Сколько там агентов, чем занимаются, какова их специализация, все это засекречено. Поэтому вы получаете вот этот конверт, – министр передал небольшой конверт Громову.

– Что там? – спросил Громов.

– Я этого не знаю. Все, что я знаю, так это то, что в случае нового назначения на ваш пост я должен передать вам этот черный конверт. – Министр бросил взгляд на недоумевающего Громова. – Я пользуюсь инструкцией в таком случае. Только директор службы безопасности президента получает этот черный конверт, при своем назначении на должность, и только он знает, что внутри конверта.

– А вы его, откуда взяли?

– От президента лично.

– Ясно, можно идти?

– Идите, – строгим тоном сказал министр.

Громов ехал в служебном автомобиле, он сидел на заднем сидении. Автомобиль направлялся в Кремль. Громов вынул из портфеля небольшой черный конверт, бросил взгляд на водителя, затем осторожно надорвал конверт и вынул визитную карточку. Это все, что было внутри конверта. Он повертел карточкой – обычная плотная бумага с адресом на лицевой стороне. И все, ни фамилии, ни названия компании, ни телефона, только адрес.

«Это где-то на окраине Москвы, – подумал Громов. – Что там? Что за тайна, которая доверялась только начальнику службы безопасности и никому более. Покойный Борис Иванович знал эту тайну». И теперь очередь ее узнать наступила Громова.

Весь день, проведенный на службе в Кремле, Громов, как начальник, входил в должность, беседовал с подчиненными, изучал поездки президента. Его не покидала мысль – загадка странного поведения сигналов сердца покойного Бориса Ивановича. То, что было врачами оставлено без внимания, незамечено, ему, как опытному военному, не давало покоя. Буквы «Д» и «Н», которые так отчетливо видел Громов, знающий азбуку Морзе, пробуждали в его сознании живой интерес к странной смерти своего бывшего начальника. Он перебирал все имена и фамилии, начинающиеся на буквы «Д» и «Н». Никто не подходил. Перед его глазами пробегали десятки шифрованных донесений, названий объектов, но ничего не подходило. Он пытался связать различные слова, начинающиеся на эти две буквы и связанные с Борисом Ивановичем, словом он делал все, что могло пролить свет на эти таинственные буквы, которые он увидел в госпитале. Громов проверял сочетания букв так, если бы «Д» была первой в слове, а «Н» была в конце. Не мог его друг просто так уйти из жизни, ничего не оставив, ни намека на убийцу. Громов не верил, что Борис Иванович, полный сил, мог вот так просто заболеть неизвестной науке болезнью и умереть. Он был уверен, что причиной его скоропостижной смерти, было не сердце.

Уже под конец рабочего дня Громова посетила идея соединить эти две буквы. Что если эти буквы, есть начало одного слова. Какие слова начинаются на «ДН»? И тут ему пришло в голову слово «дневник». Что, если речь идет о дневнике Бориса Ивановича? Но писал ли он дневник? Он не мог вспомнить. Нужно было об этом расспросить жену Бориса Ивановича. Она наверняка знает. Это предположение он и решил проверить.

На следующий день были назначены похороны Бориса Ивановича. День был пасмурным, серым, но свежим и теплым. Громов стоял среди близких и знакомых покойного. Людмила Федоровна, одетая в черное, как и полагается вдове, стояла у гроба, склонив голову, так, что был заметен лишь ее нос, подбородок она прикрывала носовым платком, мокрым от слез. Распухшие, бессонные глаза были и у Лизы, которая старалась поддерживать Людмилу Федоровну за руку. Солдаты выстроились в шеренгу. Прозвучало несколько холостых залпов из автоматов. Вдова вздрогнула, опустила руки, присела, обняла закрытый гроб, прильнув к нему. Лиза утешала хозяйку как могла. После похорон Громов отправился в дом Бориса Ивановича. Уличив время, когда можно было застать вдову одну, он расспросил ее о вещах покойного. Вдова рассказала ему, что не прикоснется ни к одному предмету из коллекции покойного мужа, и оставит его комнату с коллекцией диковинных предметов без внимания.

– Я запру его, и не стану даже входить в эту комнату, – сказала Людмила Федоровна.

– Меня интересует один вопрос, – начал Громов. – Не вел ли Борис Иванович дневник? В нем, возможно, имеется информация, касаемо его последнего дела на службе.

Громов решил утаить об истинной причине его заинтересованности дневником. Иначе пришлось бы рассказывать о том, как он вышел на поиски дневника.

– Да, он вел дневник, – совершенно спокойно заявила она. – Он заперт в той самой комнате, где находится коллекция. Если вы хотите я дам вам ключ. Я не хочу заходить туда. Получив ключ, Громов поднялся на второй этаж, отпер дверь ключом и вошел в комнату, где находилась коллекция предметов искусства из разных стран. Громов сразу же обратил свое внимание на небольшой столик у стены, на котором находились три статуэтки, очевидно принадлежащие индийским мастерам. Женщина с восьмью руками, два Будды в медитативных позах и небольшой выдвижной ящик. К счастью, ящик был не заперт. Громов вынул ящик и увидел внутри небольшую тетрадь. На первой же странице он прочел: «Мои записи о тех местах, где я побывал». Громов пролистал толстую тетрадь и открыл последнюю запись: «22 апреля, Саудовская Аравия …»