XI
Дорожные встречи
Ранним утром наш маленький караван отправился в путь.
Впереди на «ГАЗе-66», к которому был прицеплен вагончик, рулил Абдунасим. Мы с Ириной катили за ним на «уазике». Техника и впрямь выглядела непрезентабельно, но моторы тянули нормально.
Мы оделись под стать своим машинам. Абдунасим облачился в черную спецовку, я довольствовался клетчатой рубахой и джинсами. Ирина поначалу нарядилась в белую кофточку с глубоким вырезом и облегающие шорты, но я заставил ее стянуть все это и влезть в просторные шаровары и мешковатую куртку, приготовленные Дадо. Кроме того, ей пришлось спрятать свои локоны под легкой косынкой. Конечно, упреков я наслушался досыта.
Утро выдалось свежее, но день обещал быть таким же жарким, как вчера.
Попетляв по сонным зеленым улочкам, наша мини-колонна выбралась на шоссе, которое убегало в сторону вздымавшихся на горизонте гор. Мимо тянулись поселки, хлопковые плантации, виноградники…
Дорога стелилась вроде бы ровною лентой, но натужный гул мотора доказывал, что мы постоянно идем на подъем.
Солнце взошло над горами, и те стали величественней, недоступней. Необъятная горная страна вздыбливалась впереди: холмы переходили в предгорья, те устремлялись выше, образуя на горизонте цепочку вершин, покрытых вечными снегами. Ниже снегов буйствовали краски — от кирпично-красной до бледно-сиреневой. Отсутствовала лишь самая, казалось бы, естественная — зеленая. Суровые, безжизненные складки были лишены всякой растительности, исключая жухлую траву.
Когда через час пути я оглянулся назад, оказалось, что благодатная долина, откуда мы начали путь, лежит далеко-далеко внизу, подернутая голубоватой дымкой.
Я включил приемник, из которого полились гортанные одноголосые напевы.
Движение по шоссе было незначительным. За все время я насчитал едва ли с полдюжины встречных машин.
Ирина все еще боролась со сном. Как и ее чудесный дядюшка, она принадлежала к породе «сов».
Мы проехали, должно быть, еще с полсотни километров, когда Абдунасим остановил свою сцепку и, высунувшись из окна, махнул рукой. Обгоняйте, мол.
Я подрулил вплотную к его кабине.
Впереди виднелся мост, переброшенный через узкое ущелье, такое глубокое, что его дно отсюда не проглядывалось. Влево от шоссе — вдоль ущелья — уходила боковая дорога, теряясь среди холмов, которые казались пологими.
— Там Ак-Ляйляк. — Абдунасим показал в сторону ответвления. — Около восьмидесяти километров. Если хотите, езжайте впереди, а я за вами. Думаю, не очень приятно тащиться за вагончиком.
— Ладно, Абдунасим. Какую скорость держать?
— Не более сорока. Дорогу не ремонтировали лет пятнадцать, можно ожидать любых сюрпризов.
— Вперед?
— Вперед!
Начальный участок дороги на Ак-Ляйляк выглядел вполне прилично — ровное и твердое, хотя и узковатое покрытие проходило метрах в пятнадцати от края пропасти и покуда не внушало никаких опасений.
Абдунасим уверенно держался в полусотне метров сзади.
Рука Ирины легла на мое колено так неожиданно, что я невольно вздрогнул.
— Дима, не сердись на меня, ладно? — Голос звучал ласково, почти проникновенно. — Я не нарочно. Просто мне страшно. Как подумаю про этого одноглазого, который сидит там и поджидает нас, про этих скользких ползучих тварей — все внутри переворачивается. Ни за что не решилась бы на поездку, если бы не ты. Не сердишься, да?
Бог ты мой, какой умоляющий взгляд! Как тут устоять?!
— Нет, ваше величество, ничуть не сержусь.
Она прижалась щекой к моему плечу:
— Хочешь, скажу тебе одну вещь? Не хотела, но, так и быть, скажу, чтобы ты знал, что я ничего от тебя не утаиваю.
У меня даже дыхание перехватило. Неужели сейчас признается в своих тайных намерениях?
— Ну, давай послушаем…
И тут она сказала такое, чего я ожидал меньше всего.
— Дядя Ярослав вовсе мне не дядя, вернее, не только дядя.
— Вот как? А кто же?
— Отец! — Она гордо вскинула голову.
Я едва не выпустил руль.
— Отец?!
— Да! — твердо воскликнула она. — Все очень запутанно, но фактически это так, хотя на моей маме женился его младший брат Вячеслав, а в моих метриках и паспорте проставлено отчество Вячеславовна, но он не был моим отцом в полном смысле слова, понимаешь?
— Стараюсь. Значит, ты — Ярославовна?
— По рождению — да. Но и Вячеславовна — тоже правильно, ведь он меня воспитал и много лет я называла его «папой».
— Выходит, у них была «шведская семья»?
Ее глаза гневно блеснули.
— Не говори пошлостей, Дима. Это настоящая трагедия! Сначала мама и папа Вячеслав жили как муж с женой, но затем он заболел и… ну, перестал быть мужчиной, понимаешь? Превратился в капризного взрослого ребенка… Он безумно любил маму, ревновал, мучился, плакал, хотя и понимал, что не может дать ей счастья. Но и оставить ее не мог. А папа Ярослав… Тогда он еще, конечно, не был моим папой, — потому что меня самой не было на свете, — ну, словом, Ярослав Гаврилович очень любил младшего брата…
— Хм! История и впрямь запутанная, тут ты права.
— Ярослав Гаврилович прилетал в Ленинград несколько раз в месяц, водил брата по врачам, доставал редкие лекарства, помогал материально… Они с мамой полюбили друг друга. Папа Вячеслав, конечно, все понимал, но ему было довольно того, что он живет с мамой под одной крышей и видит ее каждый день.
— Извини, но в это я поверить не могу.
— Это оттого, Дима, что ты — законченный эгоист. Как, наверное, и я. А раньше люди умели жертвовать собой ради близких. Словом, вскоре после того, как я родилась, папа Вячеслав выздоровел так же неожиданно, как и заболел. По сути, его поставил на ноги Ярослав Гаврилович. И когда это случилось, он отступил ради младшего брата.
— Ирина, клянусь Аллахом, ничего подобного в жизни не слыхал!
— Папа Ярослав часто прилетал в гости, — продолжала она, никак не реагируя на мою реплику, — но их интимная связь с мамой оборвалась, хотя оба по-прежнему любили друг друга. Папа Вячеслав относился ко мне как к родной дочери. Собственно, до самой его смерти я и считала, что он — мой настоящий отец.
— Когда он умер?
— Тринадцать лет назад. Тогда-то мама и открыла мне правду. Они с папой Ярославом решили пожениться через год после похорон, но тут случилась новая трагедия, ты о ней знаешь, да? Все эти годы мама ждала его, несколько раз ездила на свидания. Но теперь-то они точно поженятся. Как только мы добудем сундучок.
— Скажи, пожалуйста, а почему он торчит в Забайкалье, одинокий и усталый странник, вместо того чтобы приехать в Питер к горячо любимым родичам, тем более что его ждут с таким нетерпением? Да и нашу экспедицию лучше бы организовать из Северной Пальмиры.
— Как же ты не понимаешь! — всплеснула она руками. — Он всегда был при деньгах, любил пошиковать, почудить, осыпать подарками… Не в его натуре являться с пустыми карманами. Если бы ты знал, как он ждет этого сундучка! Для него это вопрос жизни и смерти!
(Немного не так, подумал я. Деньги у Гаврилыча, похоже, есть. Тут иная причина: он не хочет подвергать их риску. Потому-то и в прежние времена мотался в Ленинград, как иной дачник на свой огород, но ни разу не пригласил в Ленинабад никого из близких. Балансируя на лезвии бритвы, он оберегал, как мог, их покой. Почему Ирина считает, что я не могу этого понять? Очень даже могу!)
— Что молчишь? — Она в упор посмотрела на меня. — Опять не веришь?
— Верю — не верю, не в этом дело, моя прелесть, — вздохнул я. — Рассказанная тобою история хоть и достойна пера великого драматурга, но к решению задачи не приближает нас ни на шаг.
— Зато теперь ты знаешь, что я ничего от тебя не скрываю. — Придвинувшись, она нежно поцеловала меня в щеку.
Меня так и подмывало спросить ее про клофелин, но я сдержался.
А между тем характер местности круто переменился, хотя проехали мы всего несколько километров.
Ущелье, что тянулось справа от дороги, заметно расширилось, обрываясь вниз отвесными уступами, по которым я не рискнул бы спуститься даже за миллион долларов. Сама дорога все ближе смещалась к пропасти. С левой стороны вздымался подрезанный бульдозерами склон куполообразного холма, обнажая красноватую глину, густо нашпигованную булыгами. Этакий гигантский кекс, что миллион лет назад замесила матушка-природа.
Дорога начала петлять, виражом огибая одинокие скалы, совершенно перекрывавшие обзор. Я с ужасом думал о том, что предпринять, если из-за какого-нибудь поворота вдруг вылетит лихач. Но, к счастью, пока не появилось ни одной встречной. Зато цепочкой потянулись глубокие выбоины, наполненные мельчайшей пылью, которая ввиду нашей небольшой скорости тут же накрывала «уазик» густым облаком. Вскоре салон был полон плавающей известью, которая оседала и проникала повсюду.
Лунная без людность пейзажа настолько убаюкивала, что я не поверил глазам, когда за очередным поворотом увидел одинокого путника, спокойно поджидавшего наш экипаж.
Незнакомец был выше среднего роста, поджарый и загорелый до черноты, несмотря на соломенную шляпу с широкими полями. Его спину отягощал внушительных размеров рюкзак, а на потертом кожаном поясе висели фляга в войлочном футляре и охотничий нож в чехлах. Я совсем уж решил, что перед нами — один из аборигенов, спустившийся с гор (а то и страж Джамала), когда разглядел его голубые глаза и белесые ресницы, явно славянского происхождения.
— Доброе утро! — Улыбаясь, он заглянул в окошко. — Не подвезете?
— Вам в Ак-Ляйляк? — уточнил я, ответив на приветствие.
— Единственное место, куда ведет эта дорога, — легендарный кишлак Ак-Ляйляк.
— Что же в нем легендарного? — Я открыл заднюю дверцу.
Он снял рюкзак и забросил его в угол. Движения были неторопливы и размеренны.
— Ну как же? — ответил, усаживаясь поудобнее. — Всему миру известно, что в Ак-Ляйляке некий лихоимец спрятал огромные сокровища. Часом, вы не на их поиск направляетесь? — В зеркальце мне показалось, что он посмотрел на нас как-то по-особенному.
— Ты слышишь, Дима?! — задорно воскликнула Ирина. — Сокровища! Может, пошлем к черту наш проект и займемся поисками клада?
Мысленно я поаплодировал своей спутнице и сдержанно ответил:
— Предпочитаю синицу в руке. Тем более что все слухи о кладах на поверку оказываются досужими вымыслами.
— Не скажите! — возразил наш попутчик. — Сундук Гафура Мирзоева — это реальный факт, даже известно место, где он схоронен. Приблизительно, конечно.
— Если мы правильно поняли, именно на его поиски вы и нацелились? — Я не удержался от подковырки.
— Не угадали! — Он добродушно рассмеялся. Вообще, он производил впечатление человека бывалого, что начало тревожить меня. — Я тоже предпочитаю синицу в руках. Это вы метко сказали. Притом клад находится под надежной защитой.
— Даже так? Кто же его охраняет?
— О! Стражей хватает. Во-первых, призрак сурового Гафура, который бродит по ночам вокруг тайника и воет от злобы, потому что бесплотен и не может забрать свои богатства. Во-вторых, змеи, которыми повелевает призрак. И наконец, жители кишлака, которые решительно пресекут любую попытку добраться до драгоценностей, поскольку считают, что это приведет к неисчислимым бедам.
Я невольно вспомнил Глушенкова, который говорил то же самое — слово в слово. Не означает ли это, что передо мной — его посланец? Хм! Рановато, пожалуй… Хотя, как сказать…
— Вы, значит, тоже живете в этом кишлаке? — спросила Ирина.
— Прежде чем ответить на ваш вопрос, очаровательная путешественница, давайте все-таки познакомимся, — ответил он. — Терехов Павел Кондратьевич. Местные кличут меня Паша-ака. Я не возражаю. С другой стороны, не буду возражать против того, чтобы вы называли меня просто Павлом.
— Идет! — кивнул я. — Мою спутницу, очаровательную путешественницу, как вы совершенно справедливо изволили выразиться, зовут Ириной, а я — просто Дима.
— Очень приятно.
— Так что вы собирались ответить?
— Простите, если разочаровал, но в Ак-Ляйляке я не живу, хотя бываю здесь довольно часто.
— В гостях?
— Скорее, профессия обязывает. Я, видите ли, змеелов. А в окрестностях Ак-Ляйляка водится немало превосходных экземпляров этих пресмыкающихся.
Ирина передернулась. Я уже заметил, что всякое упоминание о змеях приводит ее в священный трепет, хотя она и пытается храбриться.
— А как же призрак Гафура, повелителя змей? — улыбнулся я. — Он не серчает, что вы отлавливаете его подданных?
— С ним мы поладим, — улыбнулся в ответ и Павел. — Я ведь не причиняю им вреда, только отбираю яд.
— Надеюсь, по улицам они не ползают? — Ирине удался шутливый тон, но сигарета, зажатая между пальцев, предательски подрагивала.
— На этот счет не волнуйтесь, — успокоил ее (собственно, и меня тоже) Павел. — В здешних местах у змей два основных врага: человек и овца. Последняя даже опасней. Ибо овца охотно поедает всяких аспидов и не боится их яда. Поэтому змеи избегают как человеческого жилья, так и пастбищ. Ну, а поскольку в Ак-Ляйляке овцы есть в каждом дворе, то змеям там делать нечего. И вообще, молва о змеиной агрессивности сильно преувеличена. Дело в том, что у змей тончайшее чутье, но очень скверное зрение. Фактически они слепы. Поэтому, когда вы неосторожно приближаетесь к затаившейся змее, она расценивает это как нападение и попросту защищается. А в принципе, в девяноста девяти случаях из ста змея скорее уползет, чем ринется в атаку. Будьте осмотрительны, и у вас не возникнет проблем.
— Спасибо за содержательную, а главное, полезную информацию, — ответил я. — Мне вообще везет на встречи с людьми редких профессий. Но, признаться, змеелова вживую вижу впервые.
— А какие редкие профессии встречались вам прежде, если не секрет?
— Ну, к примеру, есть у меня знакомый солист. Так по штатному расписанию называется мастер по засолке рыбы. Знал я одного литературного раба. Он писал стихи за довольно-таки маститого поэта, который не сочинил ни строчки. А теперь попробуйте угадать, как именуется специалист по составлению меню в ресторанах? Держу пари, не угадаете. Разблюдовщик!
Этот звонкий термин от души развеселил Павла. Он коротко хохотнул, затем пообещал:
— Возможно, я пополню вашу коллекцию. Знаете, у кого я останавливаюсь в Ак-Ляйляке на период охоты? У гадальщика на бобах! Интересный старичок, но по-русски ни бельмеса. Он предсказывает судьбу, болезни, погоду, землетрясения, конец света, пол будущего ребенка, виды на урожай и приплод и многое другое, а берет совсем недорого. Я вас познакомлю. Предсказание могу перевести, коли появится желание… — Паша-ака выдержал паузу и полюбопытствовал: — А ваша профессия, как я понимаю, к редким не относится?
— Совершенно верно, — кивнул я. — Мы — гидрологи.
— Гидрологи? — удивился наш спутник. — Давненько я не видел гидрологов! Лет десять, если не больше. Что же вы собираетесь делать в Ак-Ляйляке?
— Речь идет о строительстве малой ГЭС. С водохранилищем.
— Строительстве? — опешил Павел. — Сейчас???
До меня вдруг дошло, что наша версия, казавшаяся такой неуязвимой, шита белыми нитками. О каком строительстве, да еще в забытом Аллахом кишлаке, можно говорить, если экономика в глубочайшей дыре? Надо было срочно выкручиваться.
— Не о самом строительстве, конечно. Только о подготовке проекта.
— Зачем? — С загорелой физиономии Павла не сходило недоумение.
— Кто его знает? — Я невозмутимо пожал плечами. — Наше дело сторона. С нами заключили договор, а остальное нас не касается. Может, власти собираются выбить под серию подобных проектов деньгу у какого-нибудь международного фонда.
— Это они умеют, — согласился Павел.
— Неужели вы намеревались дойти до кишлака пешком? — пришла мне на выручку Ирина.
— Нет, конечно. Подобрал бы кто-нибудь. Люди возвращаются с базара или от родственников. Здесь никто не проедет мимо, таков обычай… Кстати, за нами движется грузовик с вагончиком.
— Наше хозяйство. А рулит Абдунасим, наш коллега. Между прочим, Павел… Поскольку вы хорошо знаете кишлак, может, подскажете, где нам лучше разбить лагерь?
Змеелов задумался.
— Думаю, удобнее всего встать сразу же за кишлаком, перед Змеиным ущельем. Там вдоль реки тянется галечная отмель, а над ней раскинули кроны три высоких карачага. Тень, вода, покой — что еще нужно? Но сначала следует заручиться согласием властей. Пожалуй, я сведу вас с одноглазым Джамалом.
— Джамал? Это кто?
— Авторитет, который правит здесь бал. Собственно, он и открыл для меня Ак-Ляйляк. Раньше я охотился за Исфаной и в прочих местах, но не всегда удачно. А у этого Джамала перебита левая рука, и от болей помогает только мазь на змеином яде. Кто-то рекомендовал ему меня, потому как я, помимо сбора яда, знаю рецептуру разных снадобий. Короче, имею свою клиентуру. Я ему помог, и с той поры езжу только сюда. Тут раздолье! Змеи непуганые, крупные, в руку толщиной, а яд чистый, как горный хрусталь!
Ирина непроизвольно сомкнула колени и передернулась.
— Как это — непуганые? — поинтересовался я. — А овцы?
— Овцы наверху, в горах, где трава. А в Змеином ущелье — гранит, да мрамор, да известняк, да валуны. Загонишь туда отару, они все ноги переломают…
Наша милая беседа несколько притупила мое внимание, когда же я огляделся, то пейзаж за окошком напоминал кадры фантастического боевика о высадке на планету Скалистая Пустошь. Ущелье стало много шире, теперь было видно, как по его дну — далеко-далеко внизу — несется турбулентный поток, разбиваясь о камни, каждый из которых сгодился бы для вырубания Родосского Колосса. Собственно, сам поток был не очень широк, но бешеная скорость воды и мириады горевших на солнце брызг производили впечатление жуткой мощи. Холмы, поджимавшие дорогу слева, давно уже превратились в бесконечную стену высоких скал, глины становилось все меньше, твердых пород все больше, а флору представляли редкие одиночные деревца, растущие в самых непредсказуемых местах.
Еще один опасный поворот…
Впереди, загораживая половину дороги, стоял автобус — старенький «ПАЗ», а рядом расположилась живописная группа — десяток восточных красавиц в ярких национальных костюмах и столько же плечистых крепких парней.
Завидев наш «уазик», юноши и девушки радостно оживились и, приплясывая, замахали руками, полностью перекрыв проезд. Все галдели наперебой.
Я затормозил.
— Чего они хотят? — спросил я змеелова.
— Сейчас узнаем. — Он нажал на ручку. — Впрочем, если судить вон по тому молодцу, лопнул ремень от шкива.
И в самом деле, среди толпы появился новый персонаж: полноватый моложавый мужчина, похожий на колобка, тоже из местных, в синих брюках, безрукавке и неизменной тюбетейке. В руках он держал порванный ремень, периодически сводя и разводя его концы. Очевидно, это был водитель автобуса, рассчитывающий на нашу помощь.
Змеелов вылез наружу, одновременно к месту событий подоспел и Абдунасим.
Началась бойкая беседа, похожая со стороны на базарный торг. Вот все взорвались смехом — должно быть, Абдунасим припомнил к случаю историю о Ходже. Затем Абдунасим и водитель-колобок, представлявшие довольно колоритную и, пожалуй, комичную пару, ударили по рукам. Этот жест вызвал восторженный гул, напоминающий реакцию стадиона на решающий гол, забитый хозяевами.
— Дима! — Ирина ущипнула меня за бок и лукаво подмигнула: — Ты посмотри, какие красавицы! Одна другой краше. Восточные фотомодели! Тысяча и одна ночь!
Девушки и впрямь были удивительно хороши — все как на подбор, высокие, стройные, гибкие, с глазами газели и ямочками на смуглых нарумяненных щечках. Их волосы, черные, как вороново крыло, заплетенные в множество тоненьких косичек, змеились ниже пояса («змеились» — не вполне подходящее словечко, но что делать, если Паша-ака навеял нам эти образы!). Брови — мастерски выщипаны, ладони — выкрашены хной.
— Не хочешь посмотреть на них поближе? — продолжала дразнить меня Ирина.
— Вряд ли эта идея придется по вкусу их горячим спутникам.
— Фи, Димка, ты меня разочаровал… Я думала, ты — неустрашимый искатель приключений, а ты оказался скучным прагматиком.
— Погоди, моя прелесть, чует сердце, недостатка в приключениях у нас не будет.
Пока мы пикировались, Абдунасим в сопровождении автобусника прошел к своему грузовичку, а змеелов вернулся на место.
— Это артисты из города, — объяснил он, приваливаясь к своему рюкзачку. — Танцовщицы, музыканты, певцы, канатоходцы… Оказывается, сегодня в кишлаке свадьба… — Далее он повторил то, что мы уже знали от Дадо: свадьбу устраивает Джамал, нас обязательно пригласят, отказываться нельзя и все такое прочее.
Мимо нас снова прошел Колобок, возвращавшийся к автобусу.
Следом в окошко заглянул Абдунасим.
— Маленькая авария, — сказал он. — Я отдал им запасной ремень. У меня был.
— Вы сделали доброе дело, Абдунасим, — похвалила его Ирина.
— Сделал добро — кинул на дно, — вздохнул он.
— Кстати, Абдунасим, познакомься с нашим новым другом, — я показал на змеелова: — Павел, или Паша-ака, как тебе больше нравится. Он почти что местный житель и покажет нам подходящее место для лагеря.
— Очень хорошо. — Абдунасим вежливо поклонился. — Встреча с вами принесет нам удачу.
— То же самое я подумал о вас, — не остался в долгу змеелов.
Между тем артисты, весело гомоня, забирались в автобус, освободив нам путь.
— Ну, двигаем дальше. — Посигналив, я осторожно обогнал «пазик».
Наш путь продолжался.
— Если не ошибаюсь, вы не туркестанские? — снова пустился в расспросы Павел.
— Угадали. Мы — псковские.
— В таком случае вам нужно кое-что узнать о местных свадебных обрядах… — Он принялся посвящать нас в тайны Востока.
Я кивал, но не слушал.
Эта дорожная встреча наводила на определенные размышления. И Глушенков, и дядя-папа, и Дадо уверяли, что Ак-Ляйляк — замкнутый мирок, где свежий человек — большая редкость. По логике, так оно и было. Однако же стоило нам тронуться в путь, как объявилась целая куча нежданных попутчиков. Есть какая-то странность в том, что свадьба играется именно в день нашего приезда. Я-то поначалу считал, что нам повезло: мы воспользуемся суматохой. Но ведь этой же суматохой могут воспользоваться и наши враги, если только они догадываются о нашей истинной цели. Что-то здесь не так. Не верю я в счастливый случай. Не верю — и баста!
Я посмотрел на спидометр. До кишлака оставалось чуть больше двадцати километров.
Ага, значит, сейчас будем проезжать то место, где свалились в пропасть преследователи Путинцева.
А вот и оно. Впереди — огромная, нависающая над пропастью скала. Дорога вырублена в ней в виде карниза. Внизу бешеный поток, стена обрывается вниз почти вертикально. Каким же чудом удержался на ней Джамал?
Поворот.
Какой сюрприз ожидает нас за ним?
Предчувствие, что загадки будут множиться, было столь ярким, что я не удивился, увидев далеко впереди странную фигуру, размеренно вышагивающую вдоль воображаемой осевой линии: высокий человек в черном колпаке и драном халате до пят. Под лохматыми полами его колпака позвякивали маленькие колокольчики, в правой руке он сжимал сучковатый посох, на боку висела латаная-перелатаная кожаная сума.
Заслышав за спиной шум мотора, человек сместился к обочине и продолжал шагать в том же ритме, даже не обернувшись.
Поравнявшись с ним, я притормозил и перегнулся через Ирину:
— Садитесь, уважаемый, мы вас подвезем.
Из-под низко надвинутого колпака на меня зыркнули горящие черные глаза. Я увидел ястребиный нос и всклокоченную жгучую бороду. Не удостоив нас ни словом, ни жестом, путник прошествовал мимо, громко стуча, будто серчая, посохом по дороге.
— Он не сядет, — сказал змеелов. — Это дервиш, странствующий нищий.
— Ну и что? Мы люди без предрассудков, можем и нищего подвезти, — высказалась Ирина.
— Он не сядет, — повторил змеелов.
— Но почему?
— Потому что его кормят ноги. За то, что он добрался до далекого кишлака пешком, дервиш вправе рассчитывать на почет и богатое подаяние. Если же узнают, что он нарушил обычаи, проделав хотя бы часть пути на транспорте, пожертвований будет гораздо меньше, не говоря уже об уважении. Святой человек не должен хитрить.
Ирина обернулась:
— По-моему, этот святой человек здорово смахивает на разбойника.
Я пригляделся в зеркальце. Похоже, Ирина была права.
— Сколько же времени он в пути?
— Кто знает! Сутки, двое… Дервиши — отличные ходоки, умеют отдыхать шагая…
Что ж, уравнение со многими неизвестными стало длиннее.
Еще несколько километров, и ландшафт снова разительно переменился. И опять я не успел уловить, как это произошло.
Каким-то непостижимым образом дно ущелья и дорога сошлись в одной плоскости. Теперь мы ехали вдоль реки, бегущей по галечному руслу, изрядно обмелевшему, но раздавшемуся вширь. Вода была прозрачная, как стекло.
Ущелье по-прежнему ограничивало две отвесные стены, но само оно раздвинулось на целый километр и, освещенное солнцем, вовсе не выглядело мрачной тесниной.
Впереди показались белые домики, зеленый массив. Вековые деревья мощно вымахали вверх, но даже самые высокие из них не доходили до гребня на две трети.
Где-то в глубине селения гремела музыка, слышались голоса, мычание коров и лай собак.
Это был цветущий оазис в сердце неприветливых гор.
— Ак-Ляйляк! — торжественно возвестил Павел.