— Не вижу причин, чтобы не рассказать тебе свою историю, — начал он, вновь наливая в стаканы, но на сей раз на треть. — А там уж сам решай, как поступить.

Я кивнул, демонстрируя, однако, что готов поверить собеседнику только отчасти.

— Так вот…

Родился я в Средней Азии, в Ферганской долине, в семье потомственного переселенца. Еще мой дед пришел в Азию вместе с генералом Скобелевым. Заметь, пришел не как захватчик, а как землепашец.

Нас было два брата. Я старший, а Вячеслав младший. На четыре года. Были мы с ним разные, как день и ночь.

И по характеру, и по виду, и по взглядам. Славка еще со школьных лет мечтал перебраться в Россию, все ему здесь было не так. И добился своего: уехал в Ленинград, да там и обосновался, завел семью. Ну а я — я полюбил Азию, ее жаркое солнце, щедрую землю, неторопливый уклад жизни. Отец работал бухгалтером на хлопкозаводе, а жили мы в глубинке, где русских было наперечет, так что я сызмальства водился с местной пацанвой и еще до того, как идти в школу, говорил что по-узбекски, что по-таджикски так же свободно, как на родном. После армии закончил Ташкентский институт инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства. А что такое ирригатор в Средней Азии, где самая большая драгоценность — вода? Это царь и бог!

Он помолчал немного, помассировал сломанную переносицу и продолжал:

— Вместе со мной на курсе учился паренек из местных — Гафур Мирзоев. То есть у него была национальная группа, у меня — европейская, у него — своя компания, у меня — своя, но оказались мы в соседних комнатах одного общежития и вскоре сдружились. Уже тогда Гафур строил смелые планы на будущее. Он происходил из большого, но обедневшего рода и горел желанием пробиться наверх. А уж смекалкой и рассудительностью Аллах его не обидел. Ну что тут долго рассусоливать? После защиты диплома он уехал в свою область и через пару лет стал начальником механизированной колонны. А вскоре я получил от него весточку: приезжай, будешь моим заместителем. Так и пошло. Гафур поднимался со ступеньки на ступеньку и всякий раз перетаскивал с собой меня. В конце концов его назначили директором солидного агропромышленного объединения в благословенной долине. Под его началом было несколько крупных, но убыточных совхозов.

Вообще, на Востоке любой человек, выбившийся хотя бы в ма-а-аленькие начальники, тут же окружает себя верными людьми, как правило из родственников. Гафур был умнее. То есть он тоже тянул за собой родичей, но ясно понимал: верный — не всегда толковый. От иной верности больше вреда, чем пользы. У них тоже есть поговорка вроде того, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Короче, Гафур расставлял кадры по своей системе и плевал на обычаи. Но тонко. И все же некоторые родичи обижались. Особенно Джамал — его двоюродный брат, — ух, как он меня ненавидел! Дай волю, на куски бы разрезал! Сколько раз подстраивал разные гадости, пытался оболгать, но Гафур только посмеивался.

Словом, несмотря на происки врагов, я оставался вторым лицом после Гафура — не формально, но фактически. Меня называли «Ёрслав-ака», и, когда я приезжал в какой-нибудь дальний кишлак, даже почтенные аксакалы не считали зазорным первыми поздороваться со мной…

Глазки Путинцева затуманились, голос звучал все задушевнее, и мне подумалось, что, по крайней мере сейчас, он не лукавит.

— Котелок у Гафура варил здорово, мой тоже. Очень скоро мы вывели объединение в передовые и, помимо сельхозпродукции, навалились на всякие подсобные промыслы, которые давали хороший доход. Не буду врать, Димка, тебя все равно не проведешь, кое-что шло в наш карман. Поначалу мы химичили осторожно, вели двойную бухгалтерию, но позже, когда Гафура взял под крыло первый раис, стали наглеть. Никого не боялись. Знали, что никто не посмеет нас тронуть. О любой комиссии, даже московской, узнавали заранее. Всех поили-кормили, заваливали подарками…

Да-а, Димка, сладко я пожил. Ни в чем себе не отказывал, любую прихоть ублажал…

Может, так оно продолжалось бы и доныне, да тут грянула беда: помер наш Леонид Ильич. Эх, мировой мужик был! И сам жил, и другим не мешал. Систему отладил! Систему! На кой хрен этим придуркам понадобилось ее ломать? Давай, Димка, дернем за Ильича!

Он бросил на язык кусок сала и отхлебнул из стакана.

— Так вот… Начали мы прикидывать, как будет мести новая метла. Какое-то, понимаешь, появилось у меня сомнение. «Гафур, — говорю, — давай временно заляжем на дно. Надо переждать. Хреново что-то». А он смеется: «Наивный ты человек, Ярослав! Все останется по-старому. Систему нельзя трогать. Рухнет она — все полетят. Они — там, в Москве, — очень хорошо это понимают». — «А ты слышал, — отвечаю ему, — что творится в соседней республике? Под каких людей копают, какие глыбы висят на волоске?» — «Не переживай, Ярослав, — успокаивает он. — Новая власть должна выпустить пар. Надо переставить две-три фигуры, принести в жертву двух-трех баранов. И все опять успокоится. Ты же знаешь мои связи. Поверь, ничего не случится. Так еще древние ханы поступали. Порадуемся, что молния ударила в соседский двор, а не в наш». — «Может, и так, Гафур, — соглашаюсь с ним, — а все же не мешает позаботиться о тайнике. Обидно, если потеряем все, что нажили неустанным трудом. Придется бедствовать на старости лет». А он в ответ: «Тайник, дорогой Ярослав, я давно уже приготовил. Надежный. Ни одна собака не пронюхает». — «А мне ты разрешишь им воспользоваться, Гафур?» — «Конечно, Ярослав. Когда придет время». Время пришло быстрее, чем мы могли вообразить.

Путинцев тяжко вздохнул и продолжал:

— Ты, Димка, не пацан, и должен помнить, как все это начиналось: хватали людей по универмагам и кинотеатрам, выясняли, почему не на работе. Это бы все ничего, но дальше закрутилось серьезней. Полетели головы не только у соседей, но и в Москве. Не успели мы опомниться, как Гафур получил известие, что подписан ордер на его арест и следственная бригада уже в пути. Вот тут он и переполошился, да поздно. А ведь я предупреждал… Сердцем чуял… «Ярослав, — говорит Гафур, — готовь машины. Возьмем Джамала и десять лучших джигитов. Едем в Ак-Ляйляк. Бери свой сундучок, я возьму свой…» А сам зеленый и трясется. Не ожидал, что тронут Систему. Впервые в жизни просчитался. Да разве он один! Крупно проиграли. Нечем расплачиваться.

Эх, Димка… Врагу не пожелаю такое пережить…

Мы выехали на трех машинах — двух «волжанках» и «уазике». Впереди Джамал с тремя парнями, в середке мы с Гафуром, сзади — прикрытие.

Теперь, Димка, я должен рассказать тебе подробнее о кишлаке Ак-Ляйляк… Тебе-то самому приходилось бывать в Таджикистане?

— В детстве, — туманно ответил я. — Почти ничего не помню.

— Жаль. Ну, тогда слушай. Представь себе огромную кучу глины, которую месил сам Господь Бог, создавая Вселенную. Месил он ее, месил, ему надоело — бросил. Масса застыла как попало. Так и образовался Памир. Но еще до полного отвердения Господь чиркнул пальцем вот тут — с краю, где предгорья, — и провел борозду. Может, случайно. Но получилось ущелье с совершенно отвесными стенами высотой больше ста метров, а шириной километра полтора. По дну протекает речушка. Вот в этом-то ущелье — на дне, на приличном расстоянии от долины — и расположился Ак-Ляйляк. В этом кишлаке родился Гафур, там у него родственники через одного, так что лучшего места для тайника не придумать.

По дороге Гафур то и дело оборачивался назад, но пока все было спокойно. Без особых приключений мы добрались до Ак-Ляйляка. Солнце стояло еще высоко, но мы знали: едва оно опустится за вершину, как в ущелье мгновенно потемнеет, хотя небо над головой еще долго будет оставаться голубым. Светового времени у нас оставалось часа два. Перед въездом в кишлак Гафур велел остановиться и собрал всех вокруг себя. «Мы с Ярославом едем дальше, — распорядился он. — Вдвоем, на „уазике“. Ты, Джамал, следи тут за порядком. Лично следи, понял? А Тураб-ошпоз пусть приготовит плов. Если захочет Аллах, все будет хорошо». Джамал кивнул, но зыркнул на меня зверем. Гафур снова сделал выбор в мою пользу, ущемив его самолюбие. Но перечить хозяину Джамал не мог. Мы перенесли сундучки в «уазик», расположились сами, и я погнал вперед — водить Гафур не умел. Сразу же за кишлаком дорога кончилась. Еще какой-то отрезок можно было проехать по галечной отмели, но каждая последующая сотня метров давалась все труднее. Рулить приходилось как фокуснику, объезжая валуны и каменные завалы. Иногда машина накренялась так сильно, что левые колеса отрывались от земли. Мы продвигались с черепашьей скоростью, а солнце уже коснулось вершины, и противоположная сторона ущелья пряталась в густой тени. В самом Ак-Ляйляке я бывал нередко — вместе с Гафуром, но здесь оказался впервые. Гафур хлопнул меня по плечу: «Стой, Ярослав! Приехали». Я огляделся, прикидывая, где может находиться тайник, но ничего особенного не заметил. «Эта местность называется Змеиным ущельем, — сказал Гафур. — И недаром. Очень много змей. Они будут охранять наши сокровища. Но будь осторожен». — «Спасибо, что предупредил, Гафур». Я открыл дверцу со своей стороны, однако же Гафур почему-то медлил. «Ярослав… — сказал наконец. — Мы с тобой дружим с молодых лет, делили последний кусок и доставали соль из одной солонки. Про этот тайник не знает никто. Даже моя семья. Теперь будешь знать ты». — «Я умею хранить тайны, Гафур. Тебе это известно». — «Я не о том, Ярослав. Я не случайно взял тебя с собой. Ты — единственный, кому я могу доверять. Остальные — жалкие ублюдки, которых блеск золота сводит с ума. Джамал тоже! такой, хоть и мой близкий родственник. Ярослав… Впереди трудные времена. Не знаю, что ждет завтра. Поклянись: если со мной что-нибудь случится, ты передашь этот сундучок моим детям. Но не сразу, а когда все уляжется». — «Хлебом клянусь, Гафур! Но и ты обещай в случае чего передать мои сбережения моей ленинградской племяннице». — «Аллах свидетель!» Он не был набожным, но если клялся Аллахом, то всегда выполнял. А густая тень от противоположной стены уже пересекла речушку и подбиралась к машине. Гафур выбрался наружу, показал мне тайник — удивительный, найти его невозможно, — затем мы все привели в порядок и двинулись обратно к машине. Я сел за руль, поджидая своего пассажира. «Разворачивайся, — махнул рукой Гафур. — Я пока постою. Не хочется лишний раз трястись по камням». Развернуться и вправду было целой проблемой, тем более что ущелье полностью погрузилось во мрак. Я газовал, переключал скорость, дергался туда-сюда… Вот фары выхватили из темноты Гафура. Мои волосы встали дыбом. За спиной Гафура раскачивалась, раздув капюшон, крупная кобра. «Гафур! — заорал я. — Берегись! Змея!» А сам выхватил из бардачка пистолет. Но стрелять со своего места было не с руки, ведь я не левша. Гафур, только что сам предупреждавший меня об опасности, обернулся.

И в ту же секунду кобра прыгнула. Я все же выстрелил — с левой, — но промахнулся. Гадина впилась в его бедро, захлестнув хвост вокруг ноги. Гафур упал, даже не вскрикнув. Кобра тут же исчезла в темноте. Когда я подбежал к Гафуру, он был мертв. Не от яда, тот действует не так быстро. Не выдержало сердце: Гафур страдал ожирением — любил плотно покушать, особенно на ночь, плюс тревоги последних месяцев, плюс мгновенный ужас…

Я сделал все, что мог. Сначала прижег зажигалкой ранку, затем взялся за массаж сердца и искусственное дыхание. Но все впустую. Гафур был мертвее мертвого. Я поднялся, и только тут до меня дошло, в какую скверную передрягу угораздило меня вляпаться.

Хозяин мертв, и Джамал не упустит случая расправиться со мной. В кишлаке, безусловно, слышали выстрел, и меня обвинят в том, что я убил Мирзоева, решив завладеть его сундучком. Мои объяснения никто не станет слушать. Джамал потребует, чтобы я указал ему тайник. Как только он достанет оба сундучка, моя песенка спета. Если я откажусь, он начнет пытки. Он мастер по этой части. Я, конечно, могу поторговаться. Но, в лучшем случае, унесу целой голову, лишившись собственных накоплений и нарушив клятву, данную Гафуру. Если же в кишлак нагрянут оперативники, то, обнаружив труп Мирзоева, они обвинят меня в предумышленном убийстве посредством змеиного яда. Заодно навешают на меня всех собак. Словом, куда ни кинь, всюду клин.

Что мне оставалось, Димка?! Положение беспросветней ослиной задницы.

Но не таков Путинцев, чтобы поднимать лапки кверху. Да еще перед придурками типа Джамала. Пусть поцелует своего ишака под хвост! К тому же я не привык нарушать свою клятву. Надо прорываться… Но как? Силой тут не возьмешь. В обойме пистолета пять патронов, а ущелье уже блокировано — в этом я ничуть не сомневался — молодцами Джамала, которые мигом превратят меня в решето. Другого пути нет. Скалы — настоящая вертикаль… Короче. Я снял с Гафура чапан и тюбетейку. Труп оттащил в тайник. Прости, друг! Заметив на галечной отмели большую ветку с отростками, я обломал ее как надо, прикрутил тросиком к заднему сиденью и обтянул чапаном так, чтобы получилась фигура, отдаленно смахивающая, тем более в темноте, на скрюченного человека. Спереди пришпилил тюбетейку. Получилось неплохо. Затем сунул пистолет за пояс и двинул вперед — была не была!

Они ждали перед кишлаком, с автоматами, перекрыв дорогу «волжанкой». Горел костер. Но большой тревоги на лицах я не заметил. За несколько метров до засады я резко затормозил, высунулся в окошко и заорал благим матом: «Джамал! Скорее в машину! С хозяином беда! Кобра ужалила! Срочно нужен врач!» Он проглотил наживку целиком. Открыл дверцу, влез внутрь и, забравшись коленями на переднее сиденье, протянул руку к чучелу: «Гафурджан…» Не дожидаясь, пока мой обман раскроется, я ткнул его стволом в бок: «Джамал, ты меня знаешь. Только пикни, и ты — покойник». Его ненависть ко мне была так велика, что на миг мне показалось, что он не пожалеет жизни, лишь бы не выпустить меня отсюда. «Чего ты хочешь?» — прошипел он сквозь зубы. «Скажи, чтобы нас пропустили. Мы отвезем хозяина в больницу и вернемся». — «Что ты сделаешь со мной?» — «Отпущу, когда отъедем подальше. Ты мне не нравишься, Джамал, но я не убийца. Решай же быстрее, парни волнуются». Он знал, что я отлично понимаю и по-узбекски, и по-таджикски, и хитрить не стал. «Волга» развернулась, освобождая дорогу. Я нажал на газ. «Ты убил его, подлый пес, — проскрежетал Джамал. — Я знал, что тебе нельзя доверять». — «Заткни глотку, подлый шакал, — в тон ответил я. — Моя совесть чиста. Гафура ужалила кобра. А если я схитрил, то только потому, что знал твою недоверчивость». — «Ты никогда не получишь того, что спрятал, — зло отчеканил он. — Я позабочусь об этом». — «Возьму, Джамал. Приду и уведу у тебя из-под носа. Лучше не мешай». — «Я вырежу твое сердце, Ярослав, и брошу его собакам, а сам буду смотреть, как они пожирают его!» Каждая его клеточка источала яд, худший, чем у кобры. «Тебе, Джамал, только ребятишек пугать да древних старух», — ответил я, но, признаться, почувствовал себя неуютно. Это был очень опасный человек.

Тем временем наступила ночь, правда светлая, лунная. От кишлака мы отъехали километров на двадцать. Дорога в том месте шла уже не по дну ущелья, а по карнизу: слева пропасть, справа — отвесная скала. Мне бы довезти Джамала до самой долины. Но я уже не мог находиться с ним рядом. Да и чего опасаться? Ночью транспорт здесь не ходит. Пусть добирается до кишлака пешком. А я к тому времени буду далеко. Я затормозил: «Джамал, выметайся!» — «Мы еще встретимся, собака», — с угрозой пообещал он, выбираясь на асфальт. «Лучше бы тебе держаться от меня подальше, ослиная задница. Да не забудь помолиться, что остался жив», — ответил я и нажал на газ. Минуты через три, разминувшись со встречной, я понял, что совершил ошибку. Кто-то возвращался домой из города, и, конечно, он подберет Джамала, который тут же организует погоню. Но кое-какой запас времени у меня был. До выезда в долину оставалось километров шестьдесят. Я давил на газ, но разболтанный «уазик», не имевший надлежащего ухода, будто примкнул к сторонникам Джамала. Еще через несколько минут лопнуло переднее левое колесо, — видимо, я порвал покрышку, разворачиваясь на острых камнях в Змеином ущелье. Я снял запаску, но оказалось, что домкрата в машине нет. Пока я возился, пытаясь как-то выкрутиться, далеко позади послышался приглушенный рев автомобильного мотора. Погоня, Джамал.

Что мне оставалось, Димка?

Укрыться негде, помощи ждать неоткуда, а в обойме всего пять патронов, притом что стрелок из меня неважный. А у них — автоматы… Конечно, Джамалу я нужен живым, но перебить ноги могут вполне. Единственная надежда — атаковать первым. Но прежде надо уничтожить улики. Я связал узлом чапан Гафура, сунул внутрь тюбетейку, облил все это бензином и, чиркнув спичкой, сбросил пылающий ком в пропасть. Затем быстрым шагом направился в сторону кишлака и вскоре достиг места, где дорога делала резкий поворот, огибая нависающую скалу. Перед поворотом они будут вынуждены снизить скорость.

А я буду находиться в густой тени. Притом они не ждут нападения, считая, что я далеко впереди.

Димка!

Хоть я и крутоват по жизни, но без нужды мухи никогда не обидел, клянусь! Дело даже не во мне. Я думал об Иришке, о Валентине — ее матери, которые останутся одни, без всякой поддержки, если со мной что-нибудь случится. Не мог я жертвовать их благополучием ради какого-то мерзавца, чья совесть была чернее черного.

Они были так самонадеянны, что преследовали меня на одной машине. Хитрец Джамал устроился на заднем сиденье, а на переднем, рядом с водителем, ерзал тип, выставивший из окошка автомат. Как я и предполагал, перед поворотом водитель резко сбросил скорость. Я находился всего в нескольких метрах, но они не замечали меня. Идеальная мишень! Аккуратно прицелившись, я дважды выстрелил в водителя. Тот упал грудью на руль, а машина направилась прямехонько к пропасти. Вот она нависла над пустотой, будто ища опоры, и рухнула вниз. Дикие вопли донеслись до моих ушей. Так иногда по ночам свистит ветер в ущелье, будто джинн проносится в темноте на своих дьявольских крыльях. Затем раздался глухой удар, раскатистый взрыв, и все смолкло. Некоторое время я стоял не шевелясь. Ну вот и все. Они получили свое. Осторожно я приблизился к краю пропасти, туда, где обрывались черные следы. Ярко светила луна, но и она не доставала до дна ущелья, где царствовала тьма, напоминавшая о преддверии ада. И тут до меня донеслись мучительные стоны, будто сатана уже взялся за работу, терзая души грешников. Волосы мои встали дыбом. Собрав все свое мужество, я сделал еще шаг и посмотрел вниз. В каких-нибудь трех метрах ниже, уцепившись за корявое деревце, невесть как выросшее из расщелины почти горизонтально, висел Джамал. Лунный свет выхватывал из кромешной мглы его худосочную фигуру. Левая рука Джамала была неестественно вывернута и висела будто набитый опилками чулок, вместо левого глаза зияла страшная рана, но правый сверлил меня с неукротимой лютостью, будто желая испепелить.

Как бы ты поступил на моем месте, а, Димка?

В обойме оставалось еще три патрона. Я прицелился, но понял, что убить его мне будет непросто. Все же я не мокрушник, и чужая жизнь для меня свята, даже если это жизнь врага… Тут я заметил, что деревце медленно выворачивается с корнем. Еще немного, и оно сделает работу за меня… Что ж, значит, так распорядилась судьба… А Джамал продолжал смотреть на меня, и не было в его жутком взгляде ни страха, ни мольбы, ни покаяния, а только ненависть, такая неистовая, что могла бы расплавить пулю.

Вдруг моя правая рука оказалась заломленной за спину, а в следующую секунду я растянулся на асфальте. «Ну, вот, — промелькнуло в голове, — сатана пришел на помощь своему приспешнику». Но это были оперы, посланные за Гафуром. Поравнявшись с брошенным мною «уазиком», они осмотрели его и бесшумно двинулись вперед, застукав меня в тот момент, когда я стоял с пистолетом в руке над искалеченным Джамалом. Какие еще нужны доказательства?

В ходе следствия я твердо придерживался версии, что Мирзоев ушел в горы. Один. Куда конкретно, что имел при себе — понятия не имею. Мне он не доверял. После его ухода мы крепко повздорили с Джамалом — на бытовой почве, и поскольку я оказался в одиночестве, то решил удрать. За мной пустились в погоню, и я вынужден был защищаться. Убивать я не хотел. Просто стрелял по шинам, чтобы остановить погоню. Если и попал в кого, то это случайность, а не умысел. Джамала же я пытался вытащить из пропасти, но мне помешали.

Джамал, как ни странно, давал показания в мою пользу. Он защищал меня от обвинений, как родного брата. Да, Мирзоев ушел в горы один, клялся он. Да, никому не доверял. Да, у нас возникла ссора из-за давнего долга. Я удрал, он бросился в погоню. Да, были выстрелы, но это не убийство, а неосторожность. Он делал все возможное, чтобы я схлопотал как можно меньший срок. Ибо добраться до тайника он мог только с моей помощью и отлично понимал это. Но тут вскрылись еще кой-какие мои грешки… Словом, вкатили мне двенадцать лет с конфискацией имущества. Вот когда я порадовался, что вовремя спрятал накопленное.

Джамал, вероятно, сильно надеялся, что тянуть срок я буду где-нибудь в Средней Азии и он сумеет подослать ко мне верного человечка, сторговаться. Но меня сразу же отправили в Забайкалье. Сюда руки Джамала не доставали…

Путинцев перевел дыхание.

— Около месяца назад я вышел на волю. Под амнистию моя статья не попадала, и я отмантулил от звонка до звонка. Тут, Димка, ты прав. А пока я был в отсидке, жизнь повернулась круче, чем перо в боку. То, за что нас когда-то тягали, нынче в почете. Бизнес! Взяли меня хоть и не юношей, но здоровым, зрелым мужиком, а сейчас, погляди, я немощный, жалкий старик. Не имею ни кола ни двора, ни родины, ни семьи. Никого, кроме Иришки… И того сундучка, который даст мне возможность хоть немного пожить по-человечески после тюремной баланды. Дом этот я снял временно, на полгода, считай, на последние трудовые гроши…

Теперь ты понимаешь, Димка?! Хлебом клянусь, я рассказал тебе все как на духу! Теперь ты ущучил, как важно для меня заполучить свой сундучок? Да и наследством Гафура нужно распорядиться…

— Допустим, все так и было, — в сомнении произнес я. — Мне одно не ясно: почему вы впутываете в это дело совершенно постороннего человека? Прошло столько лет. Может, Джамал давно помер. Или все забыл…

— Забыл?! — Путинцев так и подпрыгнул на стуле. — Ты думаешь, до зоны не доходят никакие вести? Э, нет, милый… Все, что нужно, я узнавал окольными путями. Джамал хоть и стал инвалидом, но здоровье у него, старого шакала, железное. Он еще нас всех переживет. Сейчас он безвылазно торчит в Ак-Ляйляке и поджидает меня. Он знает, что рано или поздно я приду за сундучком. Потому как других средств у меня нет. У него повсюду глаза и уши. Стоит мне выйти из самолета в любом азиатском аэропорту, как самое большее через час он узнает об этом. Впрочем, он хорошо понимает, что сам я не рискну отправиться за сундучком. Для меня это верная смерть. Знает он и всех моих старых друзей. Знает, с кем я корешевался в зоне. Вот, Димка, и ответ на твой вопрос. Единственный шанс добраться до сундучка — это довериться порядочному человеку со стороны, которого порекомендует Ирина. Получилось, что это — ты.

— Хм! — Я почесал затылок. — Судя по вашему рассказу, Джамал легко раскусит этот ход. Стоит нам с Ириной появиться в кишлаке, как нас тут же возьмут на мушку. На что вы рассчитываете?

— Не торопись, Дима, — сощурился Путинцев. — Не такой уж я простак, как тебе показалось. Двенадцать лет — достаточно, чтобы придумать хороший план, а?

— Ну давайте, я послушаю…

На губах Путинцева заиграла плутоватая усмешка.

— Как рассуждает Джамал? Он уверен, что я попробую добраться до тайника незаметно. Подошлю человека, чтобы тот пробрался туда ночью, либо подкуплю кого-нибудь из кишлачных… Он ждет маскирующегося лазутчика. Из местных, чтобы не выделялся. А тут приезжают русские — интересный мужчина и красивая женщина, которые ни от кого не прячутся, работают у всех на виду. Да ему и в голову не придет вас подозревать! Конечно, на всякий случай он приставит к вам наблюдателя. Но если действовать с умом, охмурить того нетрудно. Особенно если у вас будет удобная причина, чтобы ежедневно бывать в Змеином ущелье.

— Да, неплохо бы иметь такую причину, — согласился я. — Но пока я даже приблизительно не вижу ее.

— С теодолитом работать умеешь?

— Приходилось.

— Вот и причина. В Ак-Ляйляке хорошо помнят, что когда Гафур был в силе, то многое делал для кишлака. Дорогу спрямили и заасфальтировали — его заслуга. Электричество провели — его. Клуб построили, новую школу — тоже. Хотел он еще одно доброе дело сделать, но не успел. Штука в том, что речушка, протекающая через Ак-Ляйляк, которую летом курица переходит вброд, весной превращается в грозный поток, а раз в пятнадцать — двадцать лет и вовсе выходит из берегов, смывая плодородный слой земли, что жители натаскивают издалека.

Где-то в начале восьмидесятых возникла идея строить на горных речушках малые ГЭС с небольшим водохранилищем. Отличная, кстати сказать, идея, утверждаю как специалист. Паводковые воды запасаются на лето, да еще дают ток и полив. Гафур сразу загорелся и добился, чтобы Ак-Ляйляк включили в перспективный план. Весь кишлак про это знал. Ну, а после началась вся эта свистопляска, и дело заглохло. — Путинцев изучающе посмотрел на меня: — Фактура у тебя солидная, а если еще очки надеть — вылитый профессор-гидролог, ни дать ни взять. Иришка будет при тебе геодезисткой, рейку таскать. Кстати, место для ГЭС намечалось как раз в районе Змеиного ущелья. Ну что, годится?

— А если Джамал наведет справки?

— Какие справки, милый! У них сейчас такая неразбериха! А тебе-то и нужно всего два-три дня.

— Мысль, в целом, здравая, но под нее нужна кое-какая производственная база. Профессор с одним теодолитом за плечами, — который, кстати, нужно еще достать, — выглядит подозрительно.

— Все, что нужно, будет. Я дам тебе адрес одного своего друга. Когда-то я его здорово выручил, и он ради меня в лепешку расшибется. Человек он влиятельный и организует вашу экспедицию на высшем уровне. Даст пару автомобилей, вагончик, инструмент, даже какую-нибудь бумагу с печатью. Даст надежного парня из местных, потому как в Ак-Ляйляке без знания языка вам придется туговато. Что скажешь теперь?

— Звучит обнадеживающе.

— Это еще не все! — Он залихватски вскинул подбородок. — Есть у меня в тамошних местах другой приятель, который прикидывается другом, но тайно работает на Джамала. Я написал ему письмо, в котором прошу помочь в этом деле. Ну, вроде отвлекающего маневра. А пока тянется вся эта бодяга, вы с Иришкой успеете все обтяпать. Но запомни: два-три дня ты должен основательно помудохаться с теодолитом и, лишь убедившись, что тебе поверили, вынуть сундучок.

— Который?

— Оба.

— Гладко было на бумаге… Задачка все же непростая.

— Да, но за ее решение я плачу хорошие деньги.

Очень хорошие.

— А ваш друг, на которого вы возлагаете основные надежды, не подведет? Может, он сдаст нас Джамалу с потрохами.

— Нет! — решительно возразил Путинцев. — Дадо не предаст. Ему, кстати, и передашь сундучки, когда вернетесь.

— Что ж, остается последний вопрос: где тайник?

— Значит, ты согласен?

— В общем, вы меня убедили, что дело хоть и рисковое, но осуществимое. Отчего бы не заработать по-крупному? Денежки всегда пригодятся. Особенно такому любителю, как я.

Мой ответ явно его обрадовал. Он снова потянулся к бутылке:

— Давай, Димка, дернем за удачу!

— Но вы не ответили на мой последний вопрос.

Путинцев весело рассмеялся, блеснув золотом зубов.

— Разве я похож на дурака? Нет, Димка! О тайнике ты узнаешь позже, в кишлаке.

— От кого? От Ирины?

— Иришка для меня как дочь… — Его глазки подернулись сентиментальным туманом. — Ты, Димка, не обижай ее. И не изводи расспросами. Потому как знает она не больше твоего.

— Не понимаю… Значит, в кишлаке у вас все же есть человек, который посвящен в тайну?

— Ты все узнаешь в свое время, — повторил он. — Тебе же так спокойнее. Согласен?

— Может, вы и правы…

— Конечно прав! Но вот тебе подсказка: ищи в кишлаке город. Как найдешь, там и тайник. Ладно, пойди крикни Иришку, а то совсем заморозим бедную девчонку. А я, пожалуй, прилягу. Ночь не спал, веки будто свинцовые. Сейчас сосну минут на двести.

— Вы, Ярослав Гаврилыч, сова, — не удержался я.

— Скорее уж филин, — поправил он. — Хотя разница невелика. Ну, отдыхай. Хочешь — оставайся на ночь.

Места хватит. Вечерком баньку протопим. Да не стесняйся. Я вам с Иришкой не помеха.

Он поднялся и прошел куда-то в глубь дома, плотно прикрыв за собой дверь.

Я же отправился звать Ирину.

Слушая Путинцева, я не без удивления осознал, что он пользуется тем же методом, что и я, — то есть старается, где это возможно, говорить правду.

Его рассказ в основных деталях почти полностью совпадал с тем, что я услышал от Глушенкова. Подтвердились и некоторые мои догадки. Например, что труп Мирзоева скрыт в тайнике. Но были и серьезные разночтения. Так, Путинцев уверял, что роль топографов-гидрологов почти не вызовет подозрений. А вот Глушенков предупреждал, что едва я появлюсь в кишлаке — в любом качестве, как Джамал увидит во мне посланца своего лютого врага. Добавилось загадок, о которых ни словом не обмолвился Глушенков. Помимо кокаина возник некий «город в кишлаке», который мне предстояло обнаружить. А кто передаст точные координаты? Каким образом?

Я еще раз проанализировал свое поведение. Не слишком ли быстро я согласился? Может, следовало немного поволынить? Но, с другой стороны, взялся за гуж… Нет, свою партию я, кажется, провел без ошибок.

Путинцев прав в одном: ни ему самому, ни бывшим дружкам соваться в кишлак нельзя ни под каким видом. А план его и вправду недурен. Более удачного не придумаешь.

Ирина лежала на полке и повизгивала, пока я массировал и намыливал ей спину.

— Ой, не могу! Умираю! Во мне все косточки растворились!

— Потерпи, милая. Хоть ты и так хороша, но выйдешь из баньки, враз почувствуешь себя на двадцать лет моложе. Ни с каким салоном красоты не сравнить.

— Я уже розовая, как младенец; Эй, что ты собираешься делать?

— Отхлестать тебя веником, за то что втянула меня в эту авантюру.

— Ай! Ой! Полегче!

— Не учи мастера.

Я прошелся веником от ее плеч до пяток, затем окатил из шайки.

— Вставай и бери веник. Теперь твоя очередь.

— Ну, берегись, коли так! Я отомщу! — Она и вправду принялась лупцевать меня изо всех сил. — Тебе понравился дядя? Правда, он молодец?

— Держится орлом, хоть и сова. Не скажешь, что просидел взаперти такой срок. Но для чего вам понадобилось разыгрывать меня? Я оттого и колебался вначале, что эта история с честным торговцем показалась мне дикой ахинеей. Или ахереей?

— Дима, но я же не могла без его согласия говорить как есть.

— Почему, маленькая лгунья? — Я вывернулся, отнял у нее веник и чувствительно шлепнул по раскрасневшейся попке. — Будешь мне еще врать? Будешь?!

— Нет, мой повелитель! Никогда в жизни! — смиренно сжалась она, а сама тайком зачерпнула кружкой ледяную воду и, изловчившись, плеснула в меня. — А ты долго еще будешь измываться над бедной женщиной? Долго? — Довольная своей выходкой, она, хохоча, выскочила в предбанник.

Я настиг ее и после шутливой борьбы опрокинул на низкую скамейку.

А со двора доносилось хрипловатое, но задушевное пение Гаврилыча, перебор гитары. Аккорды звучали удивительно чисто, даже не верилось, что своими толстенными пальцами он так бережно касается струны, не задевая соседних.

— Лежу на нарах, как король на именинах…

Так что же, черт побери, находится в сундучке? Или их там действительно два? Но сейчас думать об этом не хотелось…

Утром мы с Ириной отправились за билетами. Лететь было решено ближайшим рейсом — завтра.

Дядюшка растолковал, что прямых самолетов нет. Добираться надо с пересадками. Сначала через Иркутск — Новосибирск до Ташкента. А там лучше всего взять такси и гнать до Кайраккума, небольшого городка, расположенного рядом с Ходжентом (который Гаврилыч по старой памяти упорно называл Ленинабадом). Адрес своего друга — Дадо — он даст перед отъездом.

Несмотря на вчерашние жалобы относительно «последних трудовых грошей», Гаврилыч выложил на стол две пачки пятидесятитысячных купюр и отдельно пятьсот долларов, заметив, что если этого не хватит, то Дадо добавит сколько нужно. Не моргнув глазом я смел деньги в карман.

Еще Путинцев сообщил, что завел знакомство с кассиршей из центральной авиакассы, которая будет до последнего держать два билета. Так, на всякий случай, который вряд ли возникнет, потому как нынче с билетами проще, не то что в прежние времена, когда не каждый мог позволить себе такую роскошь. Но если что, надо найти Тамару и передать ей привет от Ярослава.

Словом, дядюшка зря времени не терял.

Искать Тамару нам не пришлось. Билеты мы взяли без хлопот (правда, маячили хлопоты в Новосибирске при пересадке), затем побродили по центру города. Я, как старожил, показал достопримечательности, после чего мы приземлились за столиком ресторана «Забайкалье», расположенного на втором этаже гостиницы, в которой я снимал номер.

Я предложил Ирине отведать местное блюдо под названием «поу-за» — большие пельмени, сваренные на пару, — но ей захотелось мясо в горшочке. Кто бы спорил? Впрочем, вскоре дошла очередь и до «поу-за», которым она дала высокую оценку. Удивительно, как при таком аппетите — а она ни в чем себе не отказывала — ей удавалось сохранять талию.

После первой бутылки я попытался будто невзначай раскрутить ее насчет тайника, но, похоже, Гаврилыч не врал: она знала не больше моего. Однако впереди вечер, и, видимо, дядюшка успеет ей кое-что шепнуть.

В зале — довольно вместительном — я разглядел несколько азиатских физиономий, и мне показалось, что они нет-нет да и глянут в нашу сторону. Невольно закралась мыслишка: что, если Джамал имеет тут агента, следящего за окружением Путинцева? Тогда наш хитроумный план обречен заранее. Впрочем, это уже перестраховка. Гаврилыч, несомненно, все продумал. Недаром же снял жилье за городом. Ну а причина повышенного интереса к нашему столику понятна: Ирина.

Какой-то капитан-танкист пригласил ее танцевать. Пока они шли к эстраде, я тихо выскользнул в холл, поднялся в свой номер и позвонил в Москву.

На мою удачу трубку сразу снял Глушенков.

— Здравствуйте, это охотник на «сову», — сказал я.

— Очень приятно, — оживился он. — Какие успехи?

— Завтра отбываю с известным вам лицом в известную вам местность.

— Прекрасная работа. Я в вас не ошибся. Есть проблемы?

— Пока нет.

— Специальность вам подобрали приличную?

— Да, предложили место топографа, специалиста по малым ГЭС.

— Ага! Я знал, что ваш работодатель имеет престижные вакансии.

— Кроме того, мне обещан автомобиль, даже два. Надеюсь вывезти груз на третий день после приезда.

— Что ж, я позабочусь, чтобы у вас не было проблем с разгрузкой. Мой сувенир пригодился?

— Пока нет, но лишним он не будет. Кстати, как поживает человек с царапинами на скуле? Жена из дому не выгнала?

Глушенков рассмеялся:

— Не беспокойтесь. Мы умеем улаживать подобные недоразумения. Позвонить вам, видимо, больше не удастся?

— Похоже. Надеюсь на личную встречу.

— Уверен, что она состоится. Успехов!

Когда я вернулся в зал, Ирина все еще танцевала с капитаном, довольно откровенно кокетничая с ним. Моего отсутствия, похоже, она даже не заметила. Мне бы порадоваться, но я вдруг ощутил досаду… И это было что-то новое.

В Атамановку мы вернулись около полуночи.

Дядюшка встретил нас за накрытым столом и с гитарой в руках.

Последний вечер вопросов и ответов.

— Эх, голуби, завидую вам! — воскликнул он, неторопливо перебирая струны. — Молодые, красивые, здоровые… А главное — завидую, что через день-два вы окажетесь в местах, где прошла вся моя жизнь и которых я, наверное, никогда уже не увижу. Сейчас, в октябре, там самая золотая пора. Жары уже нет, но солнце ласковое, по утрам небо голубое-голубое, а вокруг — горы, горы, горы… Чайханщики раздувают самовары, дымятся мангалы, кипит шурпа, а дух от свежих лепешек, присыпанных кунжутом, проникает аж до печенок… А что за удовольствие пройтись по базару, прицениться, поторговаться… У нас в России по-настоящему торговаться не умеют, грызня да ругань вместо торговли, а это же целое искусство! Эх! Как я соскучился по Востоку! Не поверите, с радостью, как сладкую музыку, послушал бы, как ревет ишак… — И Гаврилыч, старый плут, довольно натурально пустил слезу.

— Дядя, а как же змеи? — с некоторым придыханием поинтересовалась Ирина, все еще видевшая в нашем опасном путешествии некую возбуждающую игру.

— Не пугайся, дочка, — успокоил он ее. — Змея не крокодил, за человеком не охотится. Не приближайся к ней, обходи расщелины, не суй свою ручку в норы — ничего и не случится. Но на всякий случай Дадо даст вам сыворотку.

— У меня тоже несколько вопросов, — вклинился я в беседу.

— Давай, Димка, отвечу махом, без запинки.

— В какой степени нам можно откровенничать с Дадо?

— А ни в какой. Сам он ни о чем вас не спросит, а вы тоже не болтайте лишнего. Я напишу ему письмо. Все, что нужно, он сделает.

— Понятно. Теперь о тайнике… Как я понимаю, он искусственного происхождения?

Путинцев принял задумчивый вид и вновь принялся перебирать струны.

— Я потому так спрашиваю, что если он рукотворный, то не Мирзоев же его копал? Очевидно, он задействовал каких-то рабочих, и они могли кое-что вспомнить, так?

— Некому вспоминать, — многозначительно ответил Гаврилыч. — Ты ведь не считаешь, что Гафур был недоумком? — Он снова ударился в воспоминания, которые, впрочем, ни на шаг не приближали к разгадке.

За иллюминаторами — глухая ночь. Четыре мощных мотора несут нас в южные края.

Ирина крепко спит, привалившись к моему плечу. Она опять здорово набралась перед посадкой, а в салоне добавила еще. Я уже отмечал ее поразительную стойкость к алкоголю, но страх перед полетом, видимо, разрушал защитный барьер. Она пребывала в глубокой отключке. Что ж, грех не воспользоваться обстоятельствами.

Осторожно придерживая ее, я запустил руку ей за пазуху и извлек из внутреннего кармана куртки письмецо, которое Гаврилыч настрочил накануне своему дружку.

К моему удивлению, конверт не был заклеен. Я извлек из него вчетверо сложенный лист и развернул.

Увы, меня постигло разочарование. Буквы были знакомые, но слова — чужие. Я разобрал только три — «Дадо», «Ирина» и «Дима». Других имен, в том числе нашего главного супостата, текст не содержал.

Так же осторожно я вернул письмо на место, затем исследовал ее сумочку.

И тут мои усилия были вознаграждены. На самом дне, под прокладкой, я обнаружил упаковку клофелина.

Я посмотрел на спящую красавицу. Кого же она собирается вырубить? И когда?