Глава 48
Суббота есть суббота
Суббота – самый неприятный день для женатого мужчины. Если кто-то по-прежнему осмеливается называть этот день выходным, то он последний дурень! Но особенно мерзко субботнее утро.
В один из таких «выходных» я проснулся от нудного звука, доносящегося из ванной. Гул прервался и через несколько секунд с удвоенной силой разнесся по квартире. Я потянул носом воздух. Теплая сырость и запах стирального порошка. Большая стирка! Вот ужас!
Сунув ноги в тапочки, я побрел умываться. В коридоре мне встретилось взмыленное злое существо в халате и с полотенцем на голове.
– Проснулся! – прошипело существо. – А некоторые, между прочим, с семи утра на ногах!
– Могла бы и разбудить, – проворчал я. Шутить не хотелось.
В ванной – полный раздрай. Везде разложены скрученные трубочки белья, на полу пена, посредине вибрирует старенькая стиральная машина, от которой к крану тянется шланг цвета дохлой лягушки. Значит, умыться я не смогу? Ну уж нет!
Я отцепил шланг, пустил теплую воду, взял бритву и намылил щеки.
– Да что ж ты творишь, ирод?! – внезапно раздался за моей спиной яростный вопль.
Я оглянулся. Из шланга по кафельному полу растекалась серая пенная вода. Она вот-вот готова была добраться до моих тапочек. Мария схватила тряпку и, хлестнув меня по спине, принялась собирать мыльную воду. Выкрутив в ванну последние капли, она плаксиво сказала:
– Совсем ты меня не жалеешь! Нашел себе служанку! А что сулил перед женитьбой?
И в самом деле, что? По-моему, кроме любви до гроба, ничего.
– Ну как же не жалею, – натужно выдавил я и попытался прикоснуться мыльным лицом к щеке жены. – Очень даже…
Не дав договорить, мадам Еписеева вытолкнула меня из ванной со словами:
– Всем вам, мужикам, одного только надо!
Обиженный, я ушел курить в туалет. «Господи! – молил я, просовывая намокший фильтр в намыленный рот. – Сделай так, чтобы этот день прошел побыстрее!» Но у Господа, видимо, было и своих забот по уши, суббота только началась.
Ну почему Маша так неласкова ко мне? Ну и что с того, что вода вылилась на пол? Это же сущие пустяки. А у человека теперь испорчено настроение.
Покурив, я отправился умываться на кухню. Там было не лучше, чем в ванной. На плите, над синими языками пламени, высились чаны с бельем. Под потолком клубилось удушливое облако пара. Я кое-как умылся и присел на табуретку. Маша то и дело сновала мимо, забирая новые порции тряпья. Спотыкаясь о мои ноги, она чертыхалась и выразительно вскидывала блеклые глаза. Наконец мне это надоело.
– Мы завтракать когда-нибудь будем или нет? – крикнул я в удаляющуюся спину супруги.
Мария повернулась, швырнула таз с бельем на пол и уперла в бока красные, распаренные руки.
– Куда тебе еще жрать-то? – удивилась она, будто в обычном человеческом желании позавтракать было что-то неестественное и порочное. – Ты на себя-то посмотри!
Согласен. Вид толстого человека в майке и трусах не очень приятен. Гораздо приятней, например, встретить утром на кухне того же Алена Делона. Или Хренова в бабочке. Но я-то что могу поделать? Похудеть за ночь дано не каждому, а вся одежда клубится и вертится в стиральной машине. Но ведь и сама мадам Еписеева в чалме и халате – отнюдь не пеннорожденная Венера, хотя как раз пены-то сегодня хватит для доброго десятка богинь!
– Машунь, – проворковал я ласково, – ну неужели я так мало зарабатываю, что не могу рассчитывать хотя бы на бутерброд и стаканчик чаю?
Мадам Елисеева подошла к холодильнику, распахнула дверцу, достала оттуда тарелку, где покоился вчерашний ссохшийся бутерброд, и с грохотом поставила передо мной.
– Чай в состоянии налить? Или ты меня решил в гроб загнать?
Представьте себе, я не встречал ни одного человека, которого эта мелкая деятельность довела бы до гробовой доски. Правда, покойники по улицам не расхаживают.
Я пережевывал бутерброд, а мимо, вытирая пол, суетливой креветкой носилась Маша.
– Давай помогу, – предложил я. Но она лишь зло пропыхтела. Тогда я сказал: – Вот ты все ругаешься, а лучше бы дала мне какой-нибудь фронт работ. Глядишь, все быстрее бы пошло, а вечером можно будет куда-нибудь сходить. Хоть в театр…
Мария распрямилась.
– Да что я тебе, девка, что ли, по театрам-то шастать? Кончились шуры-муры, Арсений, запомни, кончились! Вон, Лариске-то Виталька давно машину автоматическую купил! Она грязное тряпье и в руки-то не берет. Оттого они у нее такие гладкие. Театр он мне свой предлагает… Тьфу! – И скрылась в ванной.
Нет, с ней не договоришься. Я сам предлагаю свою помощь! Нет, не хочет! Стиральная машина ей теперь понадобилась. Да что я – Рокфеллер, что ли? Или кетчупом торгую?
Я прошел в комнату, сложил диван и включил телевизор. Тут же влетела мадам Еписеева с металлической трубкой наперевес. Взревел пылесос. Я вылетел из комнаты вне себя от ярости.
Может, прогуляться? Нет, не получится. Вся одежда в стирке. В коридоре я столкнулся с хулиганом Володей. Его одежду она почему-то не постирала! Вон какая спецовка-то промасленная! Давно пора ее в стиральную машину. Еписеев торжествующе глянул на меня, ухватил мотоцикл за руль и загромыхал вниз по лестнице.
Я же продолжал метаться между комнатой и кухней. Отовсюду меня теснили бытовые приборы. Неожиданно раздался звонок в дверь. Я заглянул в глазок и ничего не увидел. Только какое-то расплывшееся месиво. На Еписеева месиво не тянуло.
– Маша! – крикнул я и сжал выглядывающие из трусов коленки. – Звонят!
– Ты что, уже и открыть не можешь? Не видишь, я занята?
Звонок настойчиво дребезжал.
– Да как же я открою? – внятно прокричал я. – Мне даже надеть нечего!
– Свадебный костюм накинь…
Просто замечательно! Свадебный костюм! Может, еще бабочку прицепить? Тем не менее я достал из шкафа свой маскарадный наряд, влез в полосатые брюки и надел белую рубашку с загнутым воротничком. «Утро аристократа», да и только. «Он напряг мускулистую руку, поцеловал графиню и вынес помойное ведро…»
– Кто там? – тривиально спросил я, приложив губы к замочной скважине.
– Да я… – ответил женский голос.
Я опять прильнул к глазку, но в круглом окошечке виднелись только какие-то клетчатые тюки.
– Кто – «я»?
Ну и манера! Трудно, что ли, сообщить свое имя или фамилию, на худой конец? Женщина за дверью пробормотала:
– Да Лена же из Орехова…
Что-о?!! Этого еще не хватало! Внезапно мне вспомнилась записка, которую я еще зимой нашел под дверью своей квартиры. Что-то там вроде «ждала, в следующий раз сообщу», кажется. Значит, «следующий раз» наступил. И как назло, именно сегодня! Что ж ты не сообщила-то, дура?
Я лихорадочно огляделся по сторонам – нет ли поблизости жены – и приоткрыл дверь. Она тут же распахнулась настежь под напором сумок, тюков, баулов и узлов. За этой горой возвышалась довольно толстая особа, обмотанная платком. Она сверкнула золотым зубом.
– Доброе утро, Арсен!
– Здравствуй, Леночка, здравствуй, – промямлил я, пытаясь оттеснить гостью на лестницу. Я ухватил с вешалки пальто. – Давай посидим где-нибудь, ты, небось, устала с дороги…
– А вещи-то? – недоуменно протянула она.
Да, действительно, вещи! Девушку Елену я, может, и сумею нейтрализовать. А вот как быть с ее баулами?!
Ухватив первый попавшийся мешок, я швырнул его в комнату Еписеева-младшего. За мешком последовал остальной багаж.
– Такое ощущение, что ты к нам навсегда, – сдержанно пошутил я.
– Нет, всего на пару недель, – серьезно ответила Елена.
Я вытолкал ее из прихожей и заглянул в комнату. Маша стояла на табурете и вытирала пыль с фотографии неизвестного летчика.
– Маш, пойду я, что ль, прогуляюсь, – сказал я непринужденно, – раз мне уже нет места в этом доме. Может, купить чего?
Мадам Еписеева глянула на меня.
– Что-то ты заспешил, – подозрительно пробормотала она и глянула в мои расширенные от ужаса зрачки. – Смотри рубашку не изгваздай!
– Так, может, я в магазин зайду?
– Сейчас я тебе список напишу.
Я едва не схватился за голову. Маша медленно спустила ногу с табуретки.
– Не надо! Не надо! Я так запомню! – проговорил я испуганной скороговоркой.
– Ну тогда купишь стирального порошка. Две пачки. Шесть кило картошки, два десятка яиц и… – Мария задумалась.
– Хорошо-хорошо, любовь моя! – вскрикнул я и пулей вылетел на лестницу, где покорно топталась девушка Елена.
– Рубашку не изгваздай! – опять донеслось из комнаты.
– Жена? – осведомилась моя старая знакомая.
Я сдержанно кивнул и обреченно повлек Елену вниз по лестнице.
