Глава двенадцатая
Луна была затянута облаками, и над гостиницей висела темнота. Под ее покровом майор легко сиганул с перил на водосточную трубу и, подобно не вовремя потревоженному герою-любовнику, стал спускаться на землю.
Даже через закрытую балконную дверь из сарычевского номера доносились громкие стоны, перемежаемые вздохами, слышались страстные крики: «Ну еще, дорогой, глубже, вот так, а-а-а», — и сам Александр Степанович, улыбнувшись, подумал: «Молодец Людмила Ивановна, деньги не пропали даром. У дружков моих уже, наверное, бежит слеза по ноге».
Однако здесь майор крупно ошибался. Не успел он соскочить на землю и сделать пару шагов по тротуару, как сзади послышался рев мотора, скрипнули колеса, переезжая через поребрик, и майор едва-едва успел увернуться от внезапно открывшейся за его спиной передней двери.
Машина сейчас же затормозила и начала сдавать задним ходом, а уже через мгновение она остановилась, и на тротуар выскочили двое уже знакомых Сарычеву молодых людей. Мгновенно он ощутил указательный палец одного из них, лежащий на спусковом крючке гордости отечественных умельцев — пистолета «ПСС», бесшумно пробивающего двухмиллиметровую броню с расстояния в двадцать пять метров, и заостренный кусок свинца в оболочке, который должен был раздробить майорское колено, но только содрал с него кожу. Вторично шмальнуть стрелку не удалось: не вынимая меч из дерматиновой упаковки, Сарычев стремительно описал им полукруг, и не успела отсеченная по локоть рука со стволом упасть на землю, как второй нападавший получил сильный удар ногой в правый бок и тут же, согнувшись, замер — острый осколок сломанного ребра пронзил ему печень.
Не обращая более на него никакого внимания и воспринимая мир через сознание Свалидора, майор взлетел на крышу лайбы, и как только ее водитель попытался вылезти, коротко, с потягом рубанул, целя клинком в ложбинку за оттопыренным ухом. Рука его, державшая рукоять, не ощутила даже малейшего сопротивления, а человеческое тело сразу же бессильной массой безвольно опустилось на землю, и, быстро оттащив его в сторону, Сарычев бросился в водительское кресло и нажал на газ до упора.
Колеса «беэмвухи» бешено провернулись на месте, майора натурально вжало в спинку сиденья, и, подумав почему-то совершенно не к месту: «Летайте самолетами Аэрофлота», Александр Степанович принялся выруливать прочь из города.
Шустро выехав на проспект Ильича, он скорость сбавил и неторопливо двинулся в общем, к слову сказать весьма неплотном, транспортном потоке по направлению к объездному шоссе, но очень скоро услышал где-то далеко позади переливчатые звуки сирены. Они быстро приближались, а когда из проулка внезапно вывернулся гаишный «жигуленок» и начал сарычевскую машину подрезать, приказывая по громкоговорящему устройству остановиться, все сомнения в том, что менты были не при делах, у майора пропали напрочь.
Притворяться хорошим мальчиком смысла уже не имело, а потому, резко вывернув руль влево, он буквально оттолкнул милицейскую колымагу в сторону и отдался во власть высокооборотного двухсотсильного двигателя. Беспрепятственно добравшись до шоссе, машин на котором уже практически не наблюдалось, Сарычев выжал из чуда буржуазных умельцев все что смог и, заметив указатель, радостно предупреждавший, что до гаишного КПП осталось восемьсот метров, свернул на обочину и остановился.
Все хитрости ментовских собратьев были известны ему досконально, — там впереди уже наверняка всю дорогу перегородили железные шипы «скорпиона», а для страховки его бывшие коллеги наверняка поставили еще и развернутый боком «КамАЗ», и лобовая атака а ля Гастелло явно ни к чему хорошему не привела бы. «Нормальные герои всегда идут в обход», — внезапно вспомнилась Александру Степановичу фраза из детского кинобоевика, и, быстро вылив пепси-колу из случайно оказавшейся в салоне пластиковой двухлитровой бадьи, он продырявил клинком бак с горючим и подставил горлышко бутылки под тонкий бензиновый ручеек. Когда она наполнилась, майор аккуратно крышечку завинтил и, перебравшись через кювет, двинулся молодым лесом вдоль шоссе. Весна еще только наступила, снега было полно, и пока он пробирался через подтаявшие сугробы, весь до пояса вымок, но с природой пообщался изрядно.
Наконец, никем не замеченный, он оказался за штраф-стоянкой, расположенной вплотную к КПП, и, притаившись за ее оградой, присмотрелся. К его визиту друзья в фуражках подготовились на совесть: помимо «скорпиона» дорога была еще перегорожена тяжелым железным шлагбаумом, а чтобы было совсем не страшно, его подперли здоровенным ковшом грейдера.
На ярко освещенной лучами прожекторов площадке около капепешного скворечника гаишных машин собралось с десяток, у Сарычева даже глаза разбежались, и наконец он приметил четыреста шестидесятую «вольво» с работавшим двигателем и о сидевших в ее салоне подумал неодобрительно: «Жгут бензин, гады, печку гоняют, а почему не греет их любовь к родине?» Не найдя ответа, он приблизился к пропахшей мочой стене оплота правопорядка и, аккуратно проделав торчащим неподалеку гвоздем дырочку в крышке бутылки, принялся на цитадель законности прыскать бензином. Получалось просто здорово, и, очень довольный меткостью и дальностью струи, Александр Степанович отошел чуть в сторону и, щелкнув роскошной, только что экспроприированной из бандитской лайбы зажигалкой «Ронсон», дал чекистам прикурить.
Сразу же полыхнуло, затем дружно принялось, а очень скоро внутри помещения раздались крики и начали хлопать двери машин, разместившихся перед входом, — это кинулись соболезнующие милицейские на борьбу со стихией.
Наконец стоявший несколько в отдалении майор узрел, как из облюбованной им «вольвухи» шустро выскочили двое молодцов, решивших, как видно, погреться теперь у огня, и, неслышно приблизившись к лайбе, он одним мгновенным движением распахнул дверь, выбросил в мартовский снег водителя из кресла и, усевшись в него поудобнее, резко тронул машину с места.
Минут пять он ехал спокойно, затем по связи передали настоятельную просьбу ко всем внимающим принять все возможные меры к задержанию вооруженного жутко опасного преступника, обманом захватившего гаишный спецавтомобиль, и, послушав немного, майор попросил в микрофон: «Ребята, давайте жить дружно». Несколько секунд ребята молчали, потом стали ругаться, грозить огнем на поражение, и спустя некоторое время майор, услыхав посторонний рокочущий звук над крышей машины, понял, что за голову его заплачено как следует.
Тем временем на вертолете включили «иконостас» — мощные навесные прожектора, и, оказавшись в ярком световом пятне, майор вдруг обнаружил, что оставляемый на дороге след от очереди из крупнокалиберного «вулкана» стремительно начинает приближаться к левому борту его машины, и, заметив внезапно въезд на лесную дорогу, не задумываясь, ушел направо.
Вскоре грунтовку перегородили оплетенные колючкой ворота, на которых висел здоровенный плакат с надписью, однако было майору не до чтения и, распахнув с ходу бампером створки, он припустил что есть мочи по обледеневшей, уже полной воды колее.
Странно, но как только он пересек периметр ограждения, то по рации стало слышно: «База, объект ушел в квадрат омега, преследование прекращаю», — вертолет на секунду завис, и шум его винтов начал стремительно удаляться.
Наконец дорога закончилась; собственно, колея осталась, но проехать по ней стало возможно лишь на среднем гвардейском танке, и, бросив милицейское автомобильное чудо посреди почерневших весенних снегов, майор не спеша двинулся в глубь бескрайних российских просторов. Миновав редкие заросли кустарника, он поднялся на пригорок и, вздрогнув от изумления, замер.
Над открывшейся его взору белой гладью степи разливалось невидимое простому смертному разноцветное сияние, и сразу же кто-то из предков предупредил: «Гиблое место, лихое». «Мне-то уже ничего не повредит», — подумалось майору, и, прошагав изрядно, он оказался около огороженной колючей проволокой пустоши, внутри которой валялись обломки чего-то бетонно-железного, какие-то ржавые останки машин и механизмов, а переливчатое облако, висевшее над всем этим, было гораздо ярче, чем там, на равнине. Долго задерживаться здесь Сарычев не стал. Двигаясь вдоль ограды, он вскоре оказался около ворот, на которых висела фанерка с изображением черепа с костями и веселенькой поучительной надписью: «Если хочешь быть отцом, заверни яйцо свинцом». Улыбнувшись, Александр Степанович заметил в снегу черную стежку тропинки и, скользя ногами по замокревшему льду, принялся подниматься по отлогому склону холма.
С вершины его майору открылось зрелище безрадостное: разрушенные аж до основания кирпичные постройки, перевернутые вагоны, лежащие на башнях танки среди искореженных останков автомашин, и внезапно вспомнилось ему в Авесте сказанное, что не будет на земле счастья, покуда человек не осознает, что творит.
Между тем ноги привели его к началу тропинки, и он увидел обнесенный штакетником давно не крашенный двухэтажный дом с резными балкончиками — такие в свое время любила презентовать родная рабоче-крестьянская партия своим вождям районного пошиба. Стоило майору только приблизиться к калитке, как где-то под высоким крыльцом грозно заскрежетала цепь, однако звуки послышались какие-то странные — сипло-скребущие, на заливистый сторожевой лай не похожие совершенно, а увидев существо, их издававшее, Сарычев даже присвистнул и сказал негромко: «Эко, брат, тебя». Собака — а это все же когда-то был здоровенный кавказский волкодав — снова громко принялась задыхаться, и наконец за занавеской в окошке вспыхнул свет, прогнившие доски пола закряхтели под тяжелыми шагами, и через дверь весьма похожий на шипение воздуха в шланге насоса, но все же явно человеческий голос спросил:
— Почему так поздно и без звонка?
— Добрый вечер, — громко сказал майор, — я заблудился. — И сейчас же замок щелкнул, заскрипели петли, и Сарычев услышал:
— Елки-моталки, да ты же и впрямь без «намордника», заходи давай.
Он поднялся на крыльцо и, переступив, как полагается, через порог, представился:
— Трубников Павел Семенович, — и, протянув руку, уже через мгновение ощутил, что хозяйскую ладонь вместо кожи покрывало что-то похожее на сопревшую, многократно порванную, старую клеенку.