В чащу запах гниющей рыбы почти не заносило. Миронович спрятался от Пак Сон Ки в лесу за консервным комбинатом. Кореец преследовал его с упорством голодной лисицы, и Миронович догадался, что ему нужно: "штамм В" или его жизнь, а скорее и то и другое сразу. Он не хотел больше встречаться с Пак Сон Ки, тело помнило боль от его ударов, но все же маленькая юркая фигурка упорно настигала его. Наконец Миронович, устав бежать, обернулся к убийце, который тоже перешел на шаг.

— Последние доказательства, — пробормотал под нос Миронович, доставая пузырек.

Кореец подошел уже достаточно близко.

— Стоять! — крикнул Миронович. — Стой, или я все разолью.

— Мне и пустая сгодится, — невозмутимо заметил Пак Сон Ки.

— Ах так, — сощурился Миронович и засунул пузырек в куртку. — Тогда тебе придется забрать его у меня.

— Заберу, — по губам корейца скользнула легкая улыбка. Он остановился шагах в пяти от противника, предвкушая короткую и стремительную атаку.

Но Миронович и не думал вступать с ним в бой. Указательным пальцем он четыре раза подряд нажал на спусковой крючок. Манипуляции с пузырьком были всего лишь уловкой, позволившей добраться до оружия и пустить его в ход с близкого расстояния. До последнего момента Миронович скрывал его наличие, понимая, что по — другому корейца ни за что не убить. Пак Сон Ки отступил на шаг и согнулся, донельзя удивленный тем обстоятельством, что из кармана вылетает огонь. Вытащив наружу "беретту", Миронович прицелился и для верности выпустил пятую пулю в голову боевика.

— Дикарь, на дешёвку купился — выдохнул Миронович и стал отступать, стараясь не поворачиваться спиной к корейцу, которого он боялся даже мертвого. Его служебная командировка заканчивалась, вечером уходил поезд.

Миронович вышел лесом к заваленной щебнем площадке, на которой громоздились руины заводских корпусов. Ветер дул в сторону рыбоперерабатывающего комбината, и Миронович был благодарен ему, что последние часы пребывания в этом городе не оставят стойких воспоминаний на одежде.

С того момента, как ему удалось связаться с управлением, командировку можно было считать оконченной, но в дело встрял кореец и чуть было не поломал всю игру. Миронович не был готов пасть смертью храбрых, тем более что дело свое он уже сделал, хотя Замятин, видимо, считал по — иному и решил не выпускать его живым. Миронович усмехнулся: суетная агония полковника показалась ему забавной.

Ни к чему, теперь все это ни к чему, думал он, спотыкаясь о строительные обломки. Пальцы нашарили в кармане пузырек. Миронович остановился и достал его на свет божий.

— Даже это теперь совершенно ни к чему, — произнес он и хотел зашвырнуть его в кусты, когда ему пришло в голову, что он так и не знает вкуса "препарата В".

— А может быть, и к чему, — пробормотал он, большим пальцем извлекая пробочку. — В конце концов, это моя добыча!

Он резко вскинул голову и разом влил в себя содержимое бутылочки. На какое-то мгновение он замер с запрокинутой головой, пока его блаженное состояние не нарушил негромкий шорох, раздавшийся за спиной. Миронович вздрогнул и обернулся.

"Что-то я действительно нервный стал", — подумал он и тут увидел Калямова. В правой руке Калямов держал пистолет.

"Отследил", — мелькнуло в голове, и Миронович машинально схватился за карман, где в последнее время носил "беретту". Но теперь "беретты" там не было, а была она в руке у Калямова.

Калямов не мог даже предположить, что противник будет ходить без оружия, и поэтому, уловив резкое движение Мироновича, всадил ему пулю в правую руку и в обе ноги чуть выше колен. Миронович упал, больно ткнувшись лицом в битый кирпич.

"А кто из нас нынче соскребает с костюма мозговые частицы и закаляет сталь?" — подумал Миронович и медленно поднял голову. К нему приближался змей — Калямов, но где же меч — кладенец, которым он отрубил бы змею его огнедышащую башку? Меч был за красным щитом. Миронович попытался подняться, но как? — ведь у него же не было ног, он был древней рыбой — латимерией, выброшенной на сушу, которую хотел проглотить дракон. И Миронович изо всех сил пополз к воде — только она могла его спасти.

А на самом деле он так и стоял посреди заброшенной площадки, сжимая в руке пустой пузырек, а переменившийся ветер овевал его своим ароматом.