После оперы генерал и его свита переместились в порт, где поднялись на борт прогулочного теплохода "Иван Бунин". Там было все готово к прибытию высокого гостя: столы накрыты, оркестр ждал, гости собрались.

Едва Квок Чен Ир ступил на палубу, как оркестр грянул в его честь что-то торжественное и веселое, а местная делегация во главе с господином мэром вышла приветствовать генерала.

— Я очень рад, — сказал Серж Шиловский, стараясь сохранять на лице выражение почтительности и легкой непринужденности. Он все не мог забыть лица двух беззащитных детей, ведомых в покои генерала.

— Я тоже, — коротко, но исчерпывающе, а главное, по — русски, ответил Квок. Это была единственная фраза, которую он произносил без акцента. На ее изучение генерал в свое время обратил особое внимание, ибо она была универсальной и вкупе с некоторыми другими годилась для поддержания любой беседы на высшем уровне.

Шиловский впервые услышал от генерала русскую речь. Ему захотелось отшатнуться и заорать, как в анекдоте: "Разговаривает!", но он сдержался, вскинул к плечу крепко сжатый кулак, однако вместо "Рот фронт!" четко произнес:

— Россия — Корея: дружба навек.

— Да, — ответил Квок, тоже по — русски, но подвыпившего мэра уже оттеснили. Серж набирался с утра. По случаю праздника ему было можно. Генерал прошествовал дальше.

Когда они сели за стол, Виктор и Константин, до того момента изображавшие бдительную охрану, поняли, что работа на сегодня закончена. Их сменили и усадили за отдельный столик, а вокруг генерала постоянно крутились бритые тяжеловесы с набитыми подушками на скулах. Что это были за бандиты, Миронович не знал. Из своего укрытия он заметил корейца, с которым ему довелось иметь дело. Рядом с ним сидел невысокий мужчина, имевший вполне славянские черты лица, но все равно на своего соседа похожий. Их объединяло одинаковое выражение отрешенного спокойствия, характерное для всех мастеров будо. Они сидели в компании четырех качков и чего-то ждали. Скоро был их выход.

Банкет был в самом разгаре. Квок Чен Ир почти дошел до кондиции, но еще сохранял более — менее серьезное выражение. До прыжков на стол в расстегнутом мундире с криком: "Да здравствует Ким Ир Сен!" и исполнения национального гимна дело еще не дошло. Пока он не потерял связь с окружающим миром, надо было действовать, иначе весь балаган пойдет насмарку.

Неожиданно на палубе погас свет. Замолчал оркестр, притихли гости. В наступившей тишине явственно прозвучал женский визг, а также звон и грохот переворачиваемого стола.

— Всем оставаться на местах! — истерично заорал пропитой голос. — Стоять, я сказал!

Снова зажегся свет, и все увидели троих грязных, изможденных мужчин в черной арестантской робе с номерами и в кандалах. Двое были вооружены автоматами Калашникова, третий держал в руках пистолет. И этот третий кричал:

— Не двигаться, стреляю. Всем стоять!

Кто-то рванулся к поручням. Тут же три ствола изрыгнули пламя, затрещали выстрелы, бежавший нелепо подскочил, перевалился через ограждение и с плеском ушел в воду.

Генерал Квок помрачнел. Нельзя сказать, что он испугался, но хмель как-то быстро вылетел из его головы. Что и говорить, момент был выбран удачно.

— Лечь на пол, всем лечь на пол! — проорал высокий тощий зэк, посылая в воздух очередь из своего АКМ. — Лечь на пол, а то в гроб ляжете, в натуре!

"Сейчас у него кончатся патроны", — хладнокровно подумал генерал, начинавший в Корейскую войну молодым командиром взвода. Квок Чен Ир пожалел, что под рукой нет любимого американского "кольта", ибо дыра 11,43 миллиметра сделала бы террориста более спокойным. Мысленно он схватился за кобуру, но пальцы нащупали лишь мягкую ткань мундира.

— Лучше не двигайтесь, — сказал по — корейски директор конторы "Заготпушнина", собравший в свою группировку почти всех местных спортсменов. — Это сбежавшие из лагерей заключенные, им полагается смертная казнь, так что терять им теперь нечего. Могут и убить.

— Их необходимо перебить, — тихо пробурчал Квок Чен Ир.

— Охрана уже работает. Вот смотрите.

Действительно, к беглым каторжникам ("Эх, перебрал я с цепями", — подумал помощник мэра Мирослав Моджеловский) скрытно — никому не мешая — пробирались кореец и его спутник. Нападавшие демонстративно отвернулись, делая вид, будто внимательно изучают правый борт. Быстро и почти синхронно они перескочили через стол. Русский рванулся к лагернику с пистолетом, а кореец с криком "Ки — хап!" в прыжке очень красиво сбил с ног высокого зэка и увернулся от пущенной почти в упор автоматной очереди. (Зато на лини огня оказался начальник порта. "Вот я и труп", — подумал он, когда его китель забрызгало жженым пластиком от холостых патронов, а жена потеряла сознание.) Пока кореец расправлялся со вторым, русский поймал в захват руку заключенного и молниеносным движением сломал ее. Заранее об этом они, естественно, не договаривались, но на главах у толпы выглядеть все должно было очень правдоподобно. Лагерник упал, пронзительно крича и корчась, прижав к животу поврежденную кисть.

От сильного удара в грудь Миронович упал, АКМ вылетел из рук и заскользил по палубе. Миронович разозлился. Выступать макеварой на потеху гостям! Это вывело его из себя. Он вскочил и устремился к ближайшему противнику — местной спортивной знаменитости, которого звали Олег Зудов. Он ловко ушел от атаки Мироновича, перехватил его руку, и они закружились, удаляясь к надстройке. Миронович контратаковал, перехватив захват, и оказался в выигрышном положении. Олег прижал его к стене. Полускрытые шлюпкой, они были плохо видны гостям.

— Какого черта, — прошипел Зудов, — хрена ты не ложишься?

— А не пошел бы ты в пень! — ответил Миронович.

Зудов попытался высвободить руку, но взвыл. Миронович заставил его приподняться на цыпочки и сильным толчком в грудь отшвырнул к парапету. Олег удержался на ногах, взбешенный неожиданной выходкой Мироновича. Теперь его видели все. Он обернулся, чтобы заметить это, и пропустил неоговоренную атаку противника. Зудов не успел ничего понять, когда на его голову обрушился сокрушительный тоби — маваши — гэри.

Зрители замерли, пораженные неожиданной живучестью и активным сопротивлением зэка. Теперь основной фигурой оказался Пак Сон Ки. Он понял, что на этот раз бой будет настоящим. Противники медленно сблизились. Миронович поискал глазами автомат, чтобы схватить его и длинной очередью выпустить корейцу кишки. Он знал, что с близкого расстояния холостыми это возможно, но АКМ находился далеко за пределами досягаемости. Оставалось только драться.

— Я не лягу! — яростно выдохнул Миронович. Узкие глаза Пак Сон Ки, казалось, смотрели в самую душу. Его рот открылся, и оттуда вылетело одно короткое слово:

— Упадешь.

— Я не лягу, — повторил Миронович.

Он снова пропустил начало атаки. Кореец как-то сразу оказался рядом и нанес серию молниеносных ударов: голень, плечо, сплетение, шея. Миронович лишился правой стороны тела, потерял дыхание и упал на палубу, не имея возможности защищаться. Пак Сон Ки навис над ним, и зрители увидели красивое добивающее движение.

— Работают мастера высокого класса, — через переводчика похвастался Моджеловский. — Пак Сон Ки, кореец, таэквондо, четвертый дан, и Олег Зудов, джиу — джитсу, второй дан. Видите, какое тесное сотрудничество русского и корейского народа.

— Корейского и русского, — поправил Квок Чен Ир, уже догадавшись и немного разочарованный тем, что на падение заключенных оказалось ненастоящим. Впрочем, одного унесли.

— Да, конечно, — быстро согласился Моджеловский. — Так даже правильнее, тем более что Корея побеждает. Давайте выпьем за это. Пусть братское сотрудничество Рос… Кореи и России крепнет с каждым днем.

— Хорошо, — сказал Квок. — Выпьем за Любимого Руководителя корейского народа. Пусть всегда живет дело Великого Вождя товарища Ким Ир Сена!

Они выпили за это, потом за общее дело и еще за очень многое. И лишь один Серж Шиловский плакал у борта, облокотившись на поручни, заливаясь пьяными слезами, и бормотал:

— Продали Россию — матушку. Продали, с — суки, мать вашу…