Глава двенадцатая
До Всеволожска ехали больше часа. Минут сорок пять – по городу, в машинной толкотне, в бесконечных объездах и переездах. Когда же выехали на Дорогу жизни, Петя дал волю мотору, и неказистая на вид «Волга», взревев, принялась пожирать километры не хуже «мерседеса». К сожалению, ни шины «Пирелли», ни могучий движок, ни дисковые тормоза не заменят настоящей фирменной подвески. На гладкой (для России), только что заасфальтированной дороге пассажиров мотало, как пьяного в грузовике. К счастью, километров этих до Всеволожска было всего ничего.
Притормозив у перекрестка, Петя развернул карту, показал отцу Егорию:
– Ваша вот эта, средняя девятиэтажка. Подвезти или пешком пройдетесь, как обычно?
– Пешочком,– сказал отец Егорий.– А то эдак и ходить скоро разучимся.
Петя улыбнулся, Ласковин – нет. Он предпочел бы проехать до нужного подъезда, а не брести по обледеневшим колдобинам под холоднющим ветром.
– Я вас там подожду,– сказал Сарычев, указывая вперед.– У забегаловки. А то, может, к дому подъехать? – И подмигнул Андрею.
Ласковин с Петром неплохо сошлись. Настолько неплохо, что Сарычев предложил походить с ним в закрытый для простых смертных тир и, обнаружив, что стреляет Андрей, как старушка пукает, взялся за его обучение. Взамен Ласковин показал Пете парочку простых, но эффективных айкидошных захватов-бросков и починил японскую магнитолу. Оба «телохранителя» отца Егория прониклись друг к другу уважением. Хотя при первой встрече взаимной симпатии не испытали.
– Не надо,– отказался отец Егорий.– Жди, где сказал.
Андрей и его духовный наставник выбрались наружу. Ветер, обрадовавшись, тут же выпалил в них зарядом колючего снега.
Скользя по обледеневшей глине, отец Егорий и Ласковин спустились вниз, к гаражам, обогнули их, преодолели настоящую заградительную полосу из строительного мусора, вставшей дыбом грязи и пересекающихся канав с гладкими, как стекло, склонами. Наконец им удалось «прорваться» на более-менее сносную дорожку. Хрустя замерзшими лужами, Ласковин и Игорь Саввич припустили к трем стоящим одна рядом с другой девятиэтажкам.
– Что мы о ней знаем? – спросил Андрей, отворачивая лицо от режущего ветра. Ветер немедленно впился ему в ухо. Андрей позавидовал отцу Егорию, чья грива была не хуже меховой шапки.
– Мало,– ответил Игорь Саввич.– Мало знаем. Знаем, что ведьма: то ли лечит, то ли калечит; знаем, что не старая. Вот и все. Адрес еще знаем.
– Плохо, что женщина,– заметил Андрей.– Мужика можно и припугнуть, а женщину… неудобно.
– Ведьма – не женщина,– буркнул отец Егорий. И замолчал. Верно, вампира вспомнил.
Андрей подставил ветру другое ухо. В этом городке он никогда не был. Но, с поправкой на погоду, ему здесь нравилось.
«Летом хорошо,– подумал с легкой завистью.– Лес – рукой подать. Озера…» – Он видел их на Петиной карте.
Дошли наконец. На четвертый этаж поднялись пешком. Отец Егорий лифты презирал.
Хозяйка, как заметил Ласковин, некоторое время изучала их через глазок, потом решила впустить.
– Милости прошу,– сказала «ведьма», открывши и отступая в сторону, к большому, на полприхожей, шкафу с зеркалом. У нее было контральто, но не звучное, а тихое, глуховатое, словно связки берегла.
– Тапочки…
– Мы так,– отказался Игорь Саввич, обследуя хозяйкино лицо «судейским» взглядом.
Он сказал Ласковину не все, что знал. Не сказал, что ведьму зовут Антониной, что живет она одна, но мужчин отнюдь не избегает. И при этом ухитряется не иметь дурной репутации.
Ласковин оглядел прихожую: ничего особенного, дом как дом. У Сигизмунда было поинтересней.
Комната, куда их пригласила хозяйка, тоже ничем особым не отличалась. Разве что лампадой, горящей под иконой Богоматери. Ноздри отца Егория зашевелились, словно бы он принюхивался. Икона сама по себе ни о чем не говорила. Вернее, говорила или за, или против. А пахло в квартире приятно. В комнате было еще две двери: одна на лоджию, вторая, видимо, в соседнюю комнату. На этой двери была наклеена большая и очень хорошего качества фотография горящего семисвечника.
Кресла были покрыты светло-розовыми чехлами. Андрей сел в то, что у окна. Отец Егорий садиться не стал, прохаживался между застеленным скатертью столом и сервантом, время от времени бросая хищные взгляды на закрытую дверь. Хозяйка сразу же ушла на кухню. Может, готовила что-то или просто давала гостям время осмотреться?
Отец Егорий остановился у образа, потрогал пальцем оклад.
– Ишь ты, серебро,– пробормотал он.
В этой квартире было по-домашнему уютно. Ну и что?
Отец Егорий уже понял, что легче всего определить, кто перед ним – слуга сатаны или грешный человек,– интуитивно. Вернее, спросивши у Бога с правильной молитвой в сердце. У Бога спросишь – Бог ответит. Или не ответит, оставив человека наедине с его пресловутой «свободной волей».
Андрей, пользуясь своим отличным зрением, не вставая, изучал корешки книг.
Две полки эзотерической литературы, томов десять – по христианству: «Добротолюбие», «Жития», Священное Писание, конечно… Остальное – вразброд: «травники», Достоевский, астрология, сказки Афанасьева, «Дыхательная гимнастика йоги», драгоценные камни… И ни одного томика так называемой массовой литературы: детективов, фантастики… Хотя что может быть более «массовым», чем Библия? Иное дело, что читают ее редко, а не «каждодневно», как требует отец Егорий.
В лоджии на цветочных ящиках лежал снег. Тусклый зимний день. Вьюга. А здесь хорошо. «Затишно», как говорил Зимородинский. Почему так? Тепло? Запах? Андрей принюхался: пахло едой, хорошим мылом, свежевыглаженными простынями и чуть-чуть – гарью.
«Ведьма,– подумал он.– Ну и ну!»
После обеленного наставником «тибетского мага» и чуть не прикончившего их вампира – такая обыденная квартира. Дети в школе, муж на работе… «Нет у нее ни мужа, ни детей!» – по неким неуловимым признакам определил Андрей. Может, это вроде ямки муравьиного льва? Уютная такая вороночка в песке. Похожая на сотню других, даже еще безобиднее. Давай, мурашка, добро пожаловать! Или это обычная женщина, добрая, умная и потому одинокая… ведьма?
Отец Егорий мерил комнату широкими шагами. Паркет под ковровой дорожкой негромко поскрипывал. Большие ступни в черных полушерстяных носках мягко распределяли вес его могучего тела. Отец Егорий нервничал. Он чувствовал себя охотником, пытающимся угадать лежку зверя под толстым слоем снега.
«Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» – повторял он механически, в такт собственным шагам, мысленно осеняя себя крестным знамением.
Отец Егорий помнил ту, с голым черепом. Ее он узнал бы под любой личиной. Эта – другая. Кто?
Запах разогретого сливочного масла появился первым. Следом – хозяйка. Улыбнулась поочередно обоим, поставила блюдо на стол и снова исчезла на кухне. Вернулась с чайником, вареньем и чашкой сметаны. Только что испеченные блины пахли потрясающе.
– Присаживайтесь! – пригласила хозяйка.
– Спаси Бог! – сказал отец Егорий и покосился на образ Богоматери. Пламя ровное, не шелохнется.
Андрей немедленно пересел к столу. На улыбку хозяйки ответил улыбкой же, но особой, «обаятельной». И с удовольствием отметил – задел. К такой улыбке ни одна женщина не может остаться равнодушной.
– Ну а вы, батюшка? – спросила хозяйка у отца Егория.– День сегодня не постный, разве нет?
– Я не голоден,– сказал отец Егорий.
– Ой ли? А подумать можно – боитесь. Не бойтесь, не отравлю! И не заколдую! – Она рассмеялась.– Вот герой,– Антонина кивнула на Ласковина,– он-то знает: сначала у Бабы Яги завтрак стребуй, а потом за горло бери! Похожа я на Бабу Ягу, батюшка? – И подбоченясь, с вызовом, засмеялась. Не для Игоря Саввича – для Андрея.
Чем-то все же она напоминала Потмакову ту, лысую. Но Бог молчал, и, пробормотав: «Смехи да хихи…» – отец Егорий сел за стол. Упорствовать было глупо, а выглядеть глупо Игорь Саввич не любил.
«А у нее хорошая фигура,– отметил Ласковин.– И лицом недурна. Вот только подать себя не умеет. Или не хочет?»
Блины оказались замечательные, нежные, с вишневым вареньем – сущий деликатес. Андрей и не заметил, как умял полную дюжину. Да и отец Егорий не очень-то отстал. Хозяйка глядела с удовольствием, с улыбкой.
Лицо у нее было неяркое, скуластое, глаза невелики, но живые, блестящие, с «игрой», как агаты. Волосы темно-русые собраны на затылке узлом, попросту. И никакой косметики, хотя, если б ей подчернить брови и ресницы, хуже не было бы. Неярка, но кожа хорошая и шея длинная. По закрытому вороту платья – орнамент из розовых цветков в тон обоям и мебельным чехлам.
«Если ей и за тридцать, то совсем чуть-чуть»,– подумал Ласковин, любуясь гладкой шеей хозяйки.
– Как тебя величать? – спросил отец Егорий. «Как стыдно! – спохватился Ласковин.– Мы ведь даже не представились!»
– А то не знаете? – улыбнулась женщина.– Антониной!
– А по отчеству?
– Сергеевной! – И хихикнула.
– Игорь Саввич! – сказал Потмаков.– А друг мой – Андрей Александрович!
– А по чину кто? – дразня, спросила Антонина.– Друг ваш,– «глазки» в сторону Андрея,– диакон, должно быть. А уж вы-то не меньше как иерей?
– Не угадали! – отрезал отец Егорий.– А вот расскажи-ка мне, Антонина Сергеевна, чем ты живешь?
– Чем Бог пошлет! – Она снова рассмеялась.
И смех этот Ласковину почему-то не понравился.– А есть у вас право вопросы мне задавать?
– Не отвечай, неволить не будем,– сказал отец Егорий.
– Да ладно.– Хозяйка махнула рукой.– Не вы первые. Отвечу. Раз уж такие симпатичные ко мне пожаловали! Людям я помогаю. Кого – от болезни, кого – от жизни нерадостной лечу. Порчу снимаю, учу, как здоровье укрепить. Только вам, вижу, ни здоровья, ни доброты не требуется!
– На здоровье пока не жалуемся,– сказал Игорь Саввич.– От порчи же нас Бог защитит да святые праведники. А вот доброта, она всем нужна, какая – вот в чем вопрос?
Но говорил он мягко, спокойно, принявши решение не обижать женщину, пока не обличил ее Бог в сатанинском служении.
– Могу вам судьбу открыть,– лукаво предложила Антонина.– Какую пожелаете: прошлую, будущую…
– Судьбу узнавать – Бога гневить,– все еще добродушно возразил Игорь Саввич.– Не нужно нам это.
– Вам-то, может, и не нужно, а вот Андрею Александровичу очень может пригодиться. И не столько будущую, сколько прошлую. Интересное у него прош-лое, батюшка, ой интересное!
– Не искушай! – буркнул отец Егорий, сразу позабыв о своем намерении держаться по-доброму, когда ведьма, как ему показалось, «нацелилась» на Андрея.– Ходят слухи, ты колдовством занимаешься? Зелье приворотное, прочее непотребство!
– Законом не воспрещается! – отрезала Антонина.– А от моих зелий еще никто не пострадал!
– Как знать!
– А ты спроси! – сердито, но не повышая голоса ответила женщина.
– А там у тебя что? – Отец Егорий мотнул головой в сторону запертой двери.– Алтарь сатанинский?
Лицо женщины окаменело.
– Спальня у меня там,– ответила она после паузы.– Спальня! Желаешь взглянуть?
Прежде чем отец Егорий успел ответить, она поднялась и распахнула указанную дверь.
В проеме видна была широкая кровать, застеленная пледом, лампа у изголовья. Ничего неприличного, а все-таки и у отца Егория, и у Андрея появилось ощущение неприличия. Словно под юбку хозяйке заглянули. Правда, к чувству этому оба отнеслись по-разному.
– Вот что, гости дорогие,– все тем же негромким и злым голосом проговорила хозяйка.– Раз дела у вас ко мне нет – прошу на выход!
Отец Егорий поднялся. Андрей видел, что он сердит, но не находит повода излить свой гнев.
«Значит, не нашего поля дичь»,– подумал Ласковин.
Мысль, что против этой женщины у них ничего нет, была приятна.
– Сколько мы должны за визит? – грубо спросил Игорь Саввич. Отомстил.
– А я денег не беру! – отрезала Антонина.– Ни у кого не беру. Что подарят – возьму. Да только не у тебя. Злой ты, Игорь Саввич! И деньги твои злые!
Отец Егорий ничего не ответил, вышел в прихожую.
– А мои? – спросил негромко Ласковин.– Тоже злые?
Это было не совсем честно по отношению к отцу Егорию, но нельзя же так, по-свински!
Антонина бросила на него испытующий взгляд, поняла, что шутит, и лицом немного смягчилась.
– Спасибо,– поблагодарил Ласковин.– Блины вкусные. Очень.
– Не сердитесь, Андрей Александрович, что я вас выставила,– шепотом сказала Антонина.– Друг ваш очень меня рассердил. Будет время – заглядывайте. Прошлое у вас и впрямь интересное. Многое узнаете.
– Да я и так его знаю,– улыбнулся Андрей.
– Ой не знаете,– лукаво отозвалась женщина.– Разве – самым краешком. Это ведь не то прошлое, что после рождения, а то прошлое, что – до! Заглядывайте, Андрей! Зимой я обычно дома.—
И подтолкнула его в коридор, не дав возможности ответить.
– Ну как? – на всякий случай спросил Ласковин, когда они спускались по лестнице.– Чисто?
– Бог знает,– неопределенно ответил отец Егорий.– Будет время – откроется. Может, еще разок наведаемся.
– Я не против,– сказал Ласковин.– Готовит она хорошо! – И засмеялся.
Они вышли из подъезда, и обрадованный ветер взвил вокруг них карусель колючих льдинок.
– Надо было Петю взять,– сказал Ласковин.– А то что он голодный сидит?
– Нечего его в наши дела мешать! – отрезал отец Егорий.
– Ну а теперь, когда вы ее проверили? – поддразнил Андрей.– Блины там еще остались!
– А ты ему предложи! – усмехнулся Игорь Саввич.– Только как бы тебе самому машину назад вести не пришлось: женщина одинокая, народ вы слабый, грешный…
– Нет уж! – сказал Ласковин.– Дома поест.
В такую погоду я предпочитаю на заднем сиденье спать!
– Все-таки я к священнику здешнему наведаюсь,– сказал отец Егорий.– Завтра.
Но завтра съездить во Всеволожск ему не пришлось. Когда они вернулись, Степаныч заявил, что на завтра назначен очередной банкир-благотворитель. Днем. А вечером, как обычно, нравственная беседа с членами общины.
– А сам с банкиром не можешь? – спросил недовольный отец Егорий. И Смушко, в двадцатый, наверное, раз, терпеливо объяснил. В нем, в Григории Степановиче, банкир видит такого же бизнесмена, как он сам. Иное дело – отец Егорий. А деньги нужны. Как раз есть возможность купить шведскую экспресс-лабораторию…
– А сам, сам что – не можешь оплатить? – ворчал недовольный Потмаков.
– Могу,– соглашался Степаныч.– Но не все.
А когда в деле много солидных людей, само дело становится солидней. Да и о душах их следует побеспокоиться! Пусть жертвуют на благое дело!
