Книга: Дикий
Назад: Часть третья
Дальше: Часть пятая

Часть четвертая

22
…Огромные окаменевшие сосны стояли, изумленно подняв ветви. Я и сам, подойдя к лесу, проскользив к нему на коротких лыжинах, остановился. В голом поле лицо обжигал ветер, а здесь казалось почти тепло. Поднятые руки леса показывали вверх, и я поднял голову — синева дня была такой чистой, что казалась ядовитой. Прожив ползимы в продымленной избушке, я привык к незначительным блеклым предметам — щепкам и мусору возле печки, выцветшему лоскутному одеялу, окуркам в баночке, консервным банкам с китайской тушенкой, сломанному пластмассовому радио и старым газетам. Я привык к сумеречным дням с ветром и снегом, когда о существовании солнца можно было лишь догадываться по серому свечению, чудом пробивавшемуся сквозь летящие облака.
Стоя возле леса с запрокинутой головой, я восстанавливал в памяти цвета — чисто-белое поле и льдистый снег на ветках, абсолютная голубизна над головой и холодный жар желтой головы солнца.
Впрочем, отправился я в лес с совершенно другой целью. Одурев от безделья, я хотел поохотиться на дичь, коей в лесу, по словам местных охотников, хватало. Охотники уходили далеко за пушниной. Мне же они посоветовали экономить патроны и воспользоваться рогаткой. Мой сосед — кряжистый и кривоногий Петр — принес саму рогатку, изготовленную, как он сообщил, еще его отцом.
Толстая ручка, отполированная временем, удобно легла в ладонь. К бывшим сучкам была примотана толстая тугая резина со вшитым посредине кожаным квадратом.
В него следовало, так пояснил охотник, вложить гайку, натянуть резину, прицелиться и… забирай добычу.
— Только убитых птиц не разглядывай, — закончил объяснения Петр.
Я не стал переспрашивать его — почему. Сосед ушел к себе, а я стал собираться.
…И вот теперь я стою перед лесом, в котором я бывал прошлым летом бесчисленное количество раз, и мне как-то боязно заходить в его зимние, чужие для меня недра.
За ночь снег несколько запорошил лыжню, но лыжи скользили отлично, и я значительно углубился в чащу. Во всем виделась остановившаяся жизнь. Было довольно сумрачно. Солнце и небо оставались где-то за пределами леса, а внутри него всякая острая живая линия сглаживалась снегом. И мое движение казалось мне противоестественным здесь, хотелось также замереть и приостановить свою жизнь до весны. Но я двигался. Птиц не было видно. То есть они были здесь — просто я плохо смотрел. А когда всмотрелся, то…
На толстой ветке заледеневшей березы сидело — мозг мой не нашел слова! Белая грудка и серо-зеленоватые крылья, аккуратно сложенные по бокам. Блестящая, словно панцирь у жука, голова с грузинским профилем… Фалко перегринус!
Птица была живая, но неподвижная, как и лес. Неожиданно я увидел еще несколько птиц на соседних деревьях, и еще, еще… Я достал из кармана полушубка рогатку и мягким движением сбросил толстую варежку. Вложил гайку в кожаный квадрат и, ухватив его пальцами, стал натягивать резину и медленно приближаться к березе. Фалко перегринус смотрел на меня, подходившего, и только один раз чуть пошевелил головой.
Я встал напротив и прицелился. Птичьи глаза смотрели на меня не мигая, и, стараясь, чтобы гайка проследовала по траектории наших взглядов, я отпустил кожаный квадратик рогатки. Никакого звука не раздалось. Только «пук» — это гайка попала в птицу. Под березой намело, и я поспешил к сугробу. Фалко перегринус лежал, несколько погрузившись в снег, и смотрел на меня угасающими глазами. Я наклонился над птицей и долго следил за ее умиранием. Теплое мое зрение, казалось, погружается в птичьи зрачки, взамен него холодная мертвая дикость леса заструилась в меня… Это «долго» длилось несколько секунд. Почувствовав озноб, я быстро поднял добычу и запихнул в рюкзак. Вечером я поджарил птицу и съел. А после долго спал на горячей русской печи, чувствуя себя больным…

 

Какая, к черту, птица в Сибири! Нет, в Сибири я был и на птиц охотился. Бил их пулями и гайками иногда. Это уж как получалось. Просто я перечитал книжку о дуэлях, вот мне и привиделась человеко-птичья дуэль. Фалко перегринус! Я помню книгу моего детства. Сапсаны, конечно, везде живут, кроме Антарктиды. Есть даже подвид сапсана, гнездящийся в лесотундре и тундре восточнее полуострова Канин. Пацаном я искал долго этот несчастный полуостров и не мог найти. Потом мама принесла мне большую карту, и я был крайне счастлив, обнаружив его наконец. В книге я тогда прочитал — и помню до сего дня, — что численность сапсанов быстро сокращается. Хищная птица поедает птиц-жертв; в мясе тех накапливаются ядохимикаты, которыми человек обрабатывает поля. ДДТ в итоге убивает фалко перегринуса!
Да Бог с ним! Завтра мне снимут гипс, и скоро я смогу выйти на улицу. Буду тренировать ногу круглые сутки и хоть с палкой, хоть без палки, но выйду. Про город Харьков я немного расспросил Алексея — парня, ухаживающего за мной, — и он много что рассказал интересного. Но самое интересное — Россия и Украина теперь разные и почти враждующие между собой страны. Алексей говорит, будто я попал в автомобильную аварию и скоро все вспомню. Скорее б! А пока мне нечего делать, и я снова и снова листаю книженцию о поединках. Охота — не дуэль по правилам. Про дуэль прочитать все равно интересно.
«32. Стреляющий первым не имеет права произвести выстрела в воздух, а стреляющий вторым — имеет это право…»
Если перевести на современный язык, то становится сразу все понятно. Стрелять следует первым и точно, тогда твой противник хоть и успеет спустить курок, но промажет.
«42. Осечка всегда считается за выстрел».
И этот пункт правил понятен. Оружие обязано быть исправным. Случится осечка — сам получишь пулю в лоб.
«Раненому противнику предоставляется право с момента получения раны стрелять в течение одной минуты».
Только мудак позволит стрелять в ответ раненому. А мудак — это будущий труп!..

 

Большой город Краснодар, да Питер в сто раз больше. До Питера мне еще надо живым добраться, а по настоящему городу погулять хочется.
В театр мы не идем, поскольку Вика, поглядев на афиши, забраковала местный репертуар, зато целый день таскаемся по магазинам. Денег в карманах, как у дурака махорки. Но Вика бракует и местные магазины — ни тебе Версаче, ни тебе Кардена, ни тебе Годара, ни тебе Мориа; нет ни хрена, кроме дешевых товаров народного потребления из дружественного Китая да местных джинсов под названием «Леви Страусс».
Приходится вместо театра идти в ресторан «Интуриста» и сидеть там до вечера. Впрочем, театр получился. Не успел я оставить Вику одну, выйдя по нужде в туалет, как, вернувшись, застал на моем месте дородного господина с хорошим пробором и древнеримским профилем. Мой профиль, возможно, и похуже, но советские времена кончились, когда у нас нянчились со всяким заграничным дерьмом. Древнеримский профиль порядком нализался и хотел Викиного общества. Я, честно говоря, боялся за девушку. У нее ведь «вальтер» есть. Я его, похоже, забыл в тайник переложить. Сейчас достанет из трусов и пальнет по этому самому профилю.
Начинаю господина уговаривать, но тот в ответ лишь матерится почти без акцента. Приходится вырвать из-под него стул и сломать этот стул о его темечко. Тут набегают охранники с бицепсами, но я их корректно прошу позвать кого-нибудь из начальства. Появляется низенький тип с лысиной в полчерепа и сперва пытается наезжать. Но, с одной стороны, я трезвый; с другой стороны — достаю две стодолларовые купюры и прошу обеспечить неприкосновенность столика и моей девушки.
Деньги сделали свое дело, и в радиусе десяти метров всех пьяных удалили. Добавляю еще двести — и вокруг нас образовывается стена из железных тел и конечностей. Это забавляет. За деньги можно самим поставить какой хочешь спектакль. Глубоко внутри второй голос корит за броское поведение, намекая в том смысле, что не надо устраивать шоу и светиться, не надо, чтобы запоминали лицо и то, как много денег в карманах… Но первый, главный на данный момент, голос утверждает обратное — говнюков следует учить, несмотря на профили, а деньги для того и пришли, чтобы с пользой уйти… Бонни и Клайд, одним словом, Краснодарского краснознаменного края.
Делаю жест рукой, и возникает начальник охраны — низенький тип с лысиной. Но плечи у него, как у штангиста, покатые, а уши, как у борца, висячие. Знает, поди, свое дело.
— Мне приятны ваши молниеносные действия, — говорю я негромко и веско, как Сталин. — И я ценю ваш профессионализм, поскольку сам военный офицер морского спецназа в отставке. Вы достойны премии, и я ее выплачиваю незамедлительно.
Достаю бумажник, купленный Викой несколько часов назад, и выплачиваю каждому, кто охраняет наш столик, еще по двести долларов. Вика косится на меня без одобрения, но и без жадности.
На выходе нас провожал почетный караул. Я пожал на прощание лысому руку и обещал до отъезда из Краснодара еще раз проверить дисциплину на вверенном ему объекте. Начальник охраны готов был выскочить из формы от рвения.
Когда мы сели в машину, Вика спросила лениво:
— Что это на тебя нашло?
— Не знаю, — отвечаю я честно. — Надоело прятаться. А может, просто хочу эти деньги побыстрее истратить.
— Отдай в детский дом, если не знаешь, куда деть, — посоветовала Вика несколько язвительно, и я не нашелся, что ей ответить на это замечание.
— Парни, видимо, подумали — я свихнувшийся спецназовец, который теперь в мафии.
— Да, босс, ты меня приглашал в театр — и театр состоялся.
— Давно меня боссом не называла. Почему?
— Некогда было. — Вика склоняется ко мне и целует в губы. — Ведь стекла у тебя с улицы не прозрачные, да? — спрашивает она.
— Не прозрачные, — соглашаюсь я, сперва не понимая, куда она клонит.
Но клонит она в одну сторону. Обхватывает за плечи и опрокидывает на себя. Я больно ударяюсь о рычаг коробки передач.
— Что ты делаешь?! — отбиваюсь. — Дай хоть от «Интуриста» отъехать!
— Не дам, — заявляет Вика. И не дает…

 

Переговорный пункт еще открыт, и Вика звонит в Харьков родителям. Она звонит через день. Я спросил ее как-то — неужели, если не свяжешься с родней в течение недели, они так волноваться начнут? Вика ответила, что раньше никуда одна не уезжала и, вообще, привыкла приходить домой не позже десяти вечера. Насчет десяти вечера она, конечно, загнула…
Я жду ее, сидя на скамеечке.
— Дикие гуси, дикие гуси, — бормочу себе под нос.
Появляется Вика, и мы садимся в БМВ.
— Дикие гуси, дикие гуси, — продолжаю бормотать и стараюсь не думать.
— Что ты такое бормочешь? — улыбается девушка.
— Так, ничего, — вздрагиваю я. — «Дикие гуси», наемники. Их девиз: «Что угодно, где угодно, когда угодно».
— Ты такой же?
— Не знаю. Наверное.
— Я люблю тебя, дикий…

 

Ночью выезжаем из Краснодара в Ростов. Рано утром мы уже в Ростове. Вика спит на заднем сиденье. Я и сам бы сейчас поспал, но времени на сон нет. В городе я не ориентируюсь, но нужную улицу все-таки нахожу. Адреса на фотографиях я выучил наизусть. Вот и нужный мне дом — желтоватая «сталинская» махина. Лестницы выходят во двор, и я заезжаю туда, обнаруживаю скверик и с десяток припаркованных вокруг скверика машин. Вычисляю парадную и останавливаюсь так, чтобы не бросаться в глаза. На моих часах восемь тридцать. Один за другим из парадной выходят жители и спешат на работу. Моего клиента пока нет. А вот и он, голубчик, в рыжеватом дорогом пальто. Больно рожа помятая — сразу и не узнаешь. Но точно — он!
Бодрым шагом клиент выходит на улицу, и я выезжаю за ним. По тротуару он движется, как дредноут. Утренний люд, чувствуя силу, расступается. Чуть отпускаю его. Через два дома рыжее пальто сворачивает во двор, я подъезжаю и останавливаюсь так, чтобы были видны внутренности двора. А там и смотреть нечего. Все просто, как таблица умножения. В глубине двора стандартные гаражи без охраны. Клиент выезжает из одного на «ауди», вылезает, закрывает гараж на висячий замок. Даю ему уехать. Пусть покатается. С ним вообще никаких проблем не предвидится.
Кадр с другой фотографии, чья физиономия мне казалась смутно знакомой, живет в другом районе, и мне приходится поплутать, прежде чем я нахожу его дом — четырехэтажное кирпичное строение на перекрестке.
Жду, слушаю радио. Обещают сухие дни. Рубль опять пикирует относительно доллара. Дались правительству эти рубли! Лучший способ остановить инфляцию — это ввести доллар официально. И так даже бабульки баксы закупают на пенсию… Жду долго. За спиной Вика шевелится, просит не курить. Я и не курю. Второго я, похоже, упустил. Жду еще. Выбегаю из машины пописать. Писаю, скрывшись в кустах, поглядываю на парадную дверь. Жду еще немного. Все, надо отваливать. Надо ко второму клиенту в контору наведаться. А его офис — это не хухры-мухры, солидный ресторан в центре города. Без десяти двенадцать на часах — скоро откроется. Заодно и позавтракаем с Викой.
— Помыться бы, — проговаривает Вика за спиной.
— Сейчас, малыш, помоешься, — соглашаюсь с ней и врубаю передачу.
Еду по улицам, стараясь не думать о будущих покойниках. С ними и так ясно. Вика вон молодец, осваивается на любом месте. Хотя БМВ и не самое плохое место на свете. Лучше кладбища и лучше зоны, по крайней мере.
В центре Ростова, словно в столице, толчея и машин навалом. Так же крутые Тачки стараются ездить не по правилам. Я же правила дорожного движения не нарушаю, себе дороже. Нахожу ресторан и паркуюсь.
— Вика, — говорю, — ты на меня в кабаке не обращай внимания. Я стану капризничать и требовать директора. Так надо.
— Надо так надо, — соглашается девушка, и мы выходим из машины.
Вид у нас, конечно, не самый лучший после стольких часов в тачке. Ноги, тело, шея затекли. Сейчас бы зарядочку сделать, побегать по залу, вспомнить юность в клубе «Олимп»…
Ресторан уже открыт, и мы сперва расходимся с Викой по туалетам, приводим себя в порядок. Сам зал на втором этаже — поднимаемся туда, находим свободный столик. Народа для раннего часа в ресторане много, кажется, здесь организована кормежка комплексными обедами для работающих в центре города. Публика, судя по рожам и одежде, зажиточная. Простым трудящимся сейчас даже комплексных обедов в ресторане не потянуть. Гиперинфляция — есть такое новое русское слово!
Официант предлагает комплексный обед № 2, поскольку № 1 уже кончился. Я говорю, что не ем в ресторанах таких обедов, и прошу принести сперва два кофе и два апельсиновых сока. Заказываю себе и Вике по запеченному мясу, мясу по-ростовски — так оно называется в меню.
Через полчаса мясо по-ростовски приносят. Вика ест с удовольствием, и я съедаю кусочек. Вкуснятина! Слопал бы и еще попросил. Но мне нужен повод, а для обеда не обязательно было в Ростов тащиться.
Подзываю жестом официанта.
— Какие-нибудь проблемы? — спрашивает вежливо официант.
— Это у вас проблемы, — делаю недовольную физиономию. — Это не мясо.
— Не мясо? — Официант растерянно заглядывает в тарелку.
— Это не мясо по-ростовски, — говорю первое, что приходит в голову.
Вчера был офицером спецназа, сегодня — гурман. Такова жизнь.
— Но вашей спутнице…
— Я хочу видеть директора!
— Мы готовы заменить блюдо…
— Ничего не надо менять! Позовите директора!
Не люблю я таких базаров и тех, кто их заводит. Я сам себе противен, но директор ресторана — мой клиент. А я клиент его ресторана. Клиент же имеет право посмотреть директору в глаза, свериться с фотографией, чтобы убедиться…
Официант уходит и через несколько минут возвращается к столику с солидным мужчиной в хорошо подогнанном костюме. Бриллиантовая печатка. Начищенные туфли блестят.
— Чем могу вам помочь? — спрашивает директор, разглядывая меня с холодной учтивостью.
Мне его лицо показалось знакомым еще на фотографии, а теперь я разом узнаю его. И его лицо начинает меняться. Брови летят вверх, а на лбу появляется удивленная складка.
— Ты?! — спрашивает директор.
— Я, — отвечаю ему…

 

Нарядчик у Дэна приятель, и поэтому мы сегодня не поехали работать на «промку», сегодня мы больные. Не надо дергаться на разводы, съемы, проходить шмоны. Сегодня мы просто отдыхаем в бараке, пьем чифир и тащимся по лени. Шизо нам не светит — не отказники мы, а больные.
— Сегодня этап распределяют, — говорит Дэн.
Я киваю в ответ и пытаюсь читать замусоленную книгу без начала и конца. Мадам Бонасье уже подставила д’Артаньяна, а три мушкетера вовсю машутся с гвардейцами кардинала.
Полгода назад я также прибыл сюда. Дэн был в лагере за пахана. Он уже оттянул семеру на этой зоне, пропер через все шизо и «буры», наработал авторитет, и сидеть ему оставалось полгода. Если сегодня действительно подъедут с воли, то мы разживемся чайком, сигаретами и прочими балабасами. Чалиться мне на зоне еще «двушечку». Сперва ко мне здесь присматривались. Бугор Бурят и поднял меня, не желая того, на сегодняшнюю зоновскую высоту. Дэн и его блатные только поглядывали на новичка, а Бурят сразу достал с работой. Я же на него и его работу болт забил, пошел искать курево.
Вечером ко мне и подвалили. С Бурятом был его подручный Скелет — жилистый, сильный — гнусный тип. Он первым и рубанул меня по челюсти кулаком, затем и Бурят принялся. Отметелили они меня не хило. Только в общем режиме такой беспредел, сами же зэки напрягают на работу…
Весь отряд только приперся с ужина. Я оклемался чуток, сполоснул лицо в умывальнике, достал пожарный топорик и пошел на Бурята. Он схватился за шило, а Скелет куда-то сдернул. Для Бурята история кончилась больничкой, куда его отправили с переломленными ключицами. А от его шила в моем боку дырка образовалась…
Свидетели подтвердили версию произошедшего — Бурят упал с верхней шконки, а я споткнулся о него и напоролся на шило. Откуда на полу оказалось шило — этого никто не знает.
В тот же вечер Дэн пришел с Макаром ко мне в санчасть, выгрузили на тумбочку уйму всякого зоновского дефицита.
Так авторитеты решили, что я нормальный пацан, приняли в семью. Все это время я Скелета не трогал. Мог бы встрять по беспределу, но сдерживал себя, старался держаться старых зоновских понятий. Ждал, когда Скелет запорол серьезный косяк…
Последние страницы в книге вырваны. Хотел прочитать, как миледи башку отрубили, но не получилось.
В барак вваливается завхоз отряда, а за ним двое новичков плетутся. Мы с Дэном разглядываем их со шконок. Завхоз подходит к нам.
— Вот привел. Поговорите?
Дэн подзывает новичков, и те с опаской подходят к нашему углу.
— Ты что, цыган? — спрашивает пахан мелкого чернявого паренька.
— Ага, — кивает тот.
— Статья какая?
— Сто сорок шестая, часть вторая, — с некоторой даже гордостью отвечает цыган.
— Понятно. «Гоп-стоп». Сам откуда?
— С Хакасии. Черногорки под Абаканом. — Цыган уже освоился и начинает улыбаться.
Город Абакан, а тем более Черногорки ничего не говорят. Сам Дэн только раз из Магадана выехал и снова загремел в зону.
— А ты? — Дэн смотрит на хмурого мощного парня, второго новичка.
Тому, видно, отвечать не хочется. Не хочется, а придется. Такова традиция.
— Сто сорок седьмая, вторая часть.
— Откуда?
— Из Ростова. Театр возил, а тут…
— Театр?! — Дэн хохочет, тычет меня в плечо. — Смотрите, у нас Артист появился. Ладно, привет, мошенник!
Насмеявшись, Дэн приказывает завхозу:
— Покажи, где будут спать. И обоих в мою бригаду.
Ближе к ужину с «промки» притопал отряд, и тут Скелет таки косяк запорол. Он подвалил к Артисту со старыми, раздолбанными сапогами и потребовал взамен новые. Артист поглядел на Скелета, на его сапоги и поднялся с табурета, на котором сидел.
— Не катит, — пробубнил хмуро, но не агрессивно.
— Ты чо! Падла! — с пол-оборота завелся Скелет, а новичок повторил уже с напором:
— Не катит! «Чо» — по-китайски жопа.
— Ты! Пидар! Дерьмо жрать будешь!
Скелету отступать было поздно. Он выхватил невесть откуда взявшуюся заточку. Я дернулся на шконке, но Дэн придержал меня, сказав:
— Подожди. Посмотрим.
— Нет, Дэн, Скелет встрял по беспределу. Учить пора!
Скелет вертелся вокруг новичка, а тот стоял напрягшись, чуть расставив руки.
— Стоять, гнида! — закричал я, налетая сзади.
Скелет уже обернулся и прыгнул в мою сторону. Я хотел сделать обманное движение, уйти в сторону и достать его сбоку ногой в темечко, но, зацепившись за табурет, упал в проход между шконярами. Еще мгновение — и Скелет вонзит заточку… Новичок быстрым движением сгребает Скелета и, вывернув его ладонь, насаживает на его же оружие. Заточка входит как раз в область сердца. Не отнимая руки, Скелет падает, хрипя, на колени. Я отлично вижу, как стекленеют глаза Скелета. Несколько секунд всего — и он мертв.
— Это тебе за пидара! — Новичок пинает стоящего на коленях покойника, и тело падает на пол.
Дэн, Макар, Джонни и еще несколько наших парней тут же придумывают версию для администрации. Зэки слушают их и запоминают. Я поднимаюсь с пола и подхожу к Артисту.
— Тебя как зовут, братишка?
— Николай…

 

— Николай! — Я поднимаюсь из-за столика, и мы обнимаемся.
Я волнуюсь и не сразу догадываюсь представить Николаю мою спутницу. Но Вика и сама справляется, встает и протягивает Николаю руку. Николай тащит нас к себе в кабинет. Мне не приходилось пока бывать в кабинетах у министров, но, думаю, у них хуже. Появляются официанты и сервируют столик. Мы смеемся и хлопаем друг друга по плечам и по спине.
— Чего это ты завозникал?! — смеется мой кореш, а я смеюсь ему в ответ:
— Не помню, Коль, ерунда. Не выспался просто, извини!
Садимся за столик, и Николай откупоривает бутылку коньяка.
— Так и не пьешь? — спрашивает.
— Нет, — отвечаю ему.
— А я выпью глоток за встречу. Не возражаешь?
— Пей, конечно.
Николай и на зоне умудрялся выпивать, за что и сидел в шизо больше всех.
Сперва наш разговор не имеет цели — просто вспоминаем друзей, рассказываем о том, как живем на воле. После я спрашиваю Николая про ресторан, про его бизнес. Удивляюсь — чего это он в сферу обслуживания полез. Предполагаю — ресторан небось для прикрытия.
— Да. — Николай соглашается. — Есть еще куча всяких дел. И головных болей, кстати! Ты надолго к нам?
— Не знаю еще.
— Если тебе что-то надо от Ростова по бизнесу — город к твоим услугам.
— Тебя что — в мэры выбрали? — смеюсь я.
— Мэр — это пешка, — отмахивается Николай. — Что мэр может?! Так у тебя бизнес?
— Что-то вроде бизнеса…
— Тогда остановишься у меня! Мой загородный дом — твой дом!
Вика смотрит на Николая с любопытством. Не нравится мне ее выражение лица, и, извинившись перед приятелем, прошу ее выйти, посидеть в баре, выпить кофе.
— Или водки, — говорю я почти резко.
Вика фыркает, но выходит из кабинета без обиды.
Николай смотрит на меня с новым интересом, а я смотрю на него и представляю, каким он может быть солидным покойником. Но покойник — это не Буревестник. Это мудак. Николай мудацкой смерти не заслужил.
Достаю из кармана куртки фотографию и протягиваю приятелю. Николай узнает себя и быстро переворачивает фотку. На обратной стороне его домашний и рабочий адреса.
— Почему? — Он только чуть-чуть побледнел, и голос стал несколько глуше.
— Не знаю, — отвечаю честно, — но хочу узнать. Мне самому нужно выйти на заказчиков. Надо все это обсудить. И быстро. Пока они ждут моего исполнения — ты жив. Но не уверен, что заказ не продублирован. Короче, время есть. Но его мало… Что будем делать?
— Едем! — Николай поднимается из кресла решительно.
— Подожди, — прошу его. — Доем. Классное мясо. Мясо по-ростовски…

 

Николай летит впереди на «мерседесе». У него водитель и охранник. Они не спасут, если заказ на моего приятеля продублирован. Мы на полхода впереди пока, но это — пока! Если что-нибудь не додумаем и ошибемся, то и двести охранников не спасут.
Мы добираемся до его загородного дома где-то за полчаса. Неплохо теперь устраиваются бывшие мошенники. Но опытным глазом я замечаю, как легко перебраться через забор. Сложенный из кирпича, он, конечно, крепкий, но карабкаться на него одно удовольствие. Во дворе тоже очень легко спрятаться и подобраться и к парадным дверям, и к окнам незамеченным. Это было б интересно, если б я собирался выполнять заказ. Но я не собираюсь.
Вика не очень понимает происходящее и помалкивает. Я тоже не понимаю до конца и тоже помалкиваю. Учтивый хозяин предлагает ей побродить по дому, осмотреть кухню и гостиную, заняться чем-либо, пока мы побеседуем.
— Нет проблем! — соглашается Вика, и мы запираемся у Николая в кабинете.
В большой комнате на полу и на стенах ковры. Диван и кресла красивые. Письменный стол и сейф. Похожих кабинетов я за последнее время перевидел.
Николай сбрасывает пиджак и почти валится в кресло. Теперь я вижу, как он волнуется.
— Давай, Коля, расскажи, в чем тут дело.
Он мне рассказывает, как влез в бизнес с наркотой. Не хотел сперва, но так получилось. Хотел выйти при случае, да тут фиг выйдешь. Из того, что и о ком он рассказывает, я многое уже знаю.
— Пошла большая волна, — продолжает Николай. — Я чувствовал, что скоро начнется! Очень многих убирают. Думаю, кто-то завоевывает рынок. Эффективно, блядь, и нагло! Многих — как тебя, например, — задействуют вслепую. А тех, кого убирают, даже не пробуют переманить на свою сторону… Это с Киева началось. — Николай открывает дверцу шкафа и достает литровую бутылку «Джонни Волкера». — Будешь рюмку? — спрашивает и тут же извиняется: — Забыл, прости. Ты же не пьешь…
Мне нравится сидеть в мягком кресле. Нравится, что в доме тепло — так бы и завалился спать, спал бы целую неделю.
— Понимаешь, — говорю Николаю, — я знал одного в Киеве. Дал бы тебе посмотреть его фотографию, но фотография не сохранилась.
— Я его вряд ли знаю. — Николай роется в ящиках письменного стола и достает несколько фотографий, протягивает их мне и наконец наливает себе рюмку.
Я разглядываю фотки — рожи как рожи. Тысячи таких.
— Они друг друга не знают, — комментирует фотографии Николай. — С одним я просто работаю, а второй — это мой друг, настоящий друг. Его зовут Валерой. Крутой парень. Поможет всегда и во всем.
Николай показывает, кто есть кто на фотках. Рассматриваю их и стараюсь найти правильное решение. Ввязываться в новую игру, когда еще старую не доиграл? Ввязываться! Иначе так и останусь киллером на подхвате. Иного выбора нет — надо идти дальше, все вверх и вверх. Можно себе шею свернуть, можно — другим попробовать. Пусть это будет ошибкой, но старого кореша я мочить не стану. Все. Точка. Об остальном думать некогда…
Теперь я показываю Николаю фотографию со вторым ростовским заказом. Он рассматривает ее и качает головой.
— Понятно. Растущий делец. Перспективный. Он мне никто. Скорее, конкурент. Между нами нейтралитет… — Николай наливает еще рюмку, выпивает залпом. Алкоголь действует расслабляюще, и его отпускает. Теперь он говорит спокойно, даже нотки иронии я слышу в его голосе. — Да и бригада у него небольшая. Наглостью пока берет.
— Его мне придется убрать, — говорю я коротко.
Николай сразу мрачнеет, смотрит на меня исподлобья и спрашивает:
— Это так необходимо?
— Это необходимо для дела. Наше дело — живыми остаться, — объясняю ему.
Николай снова смотрит на меня, смотрит долго. Тянется к бутылке, выпивает. Произносит то, что думает:
— Ты стал страшным человеком.
Я согласно киваю и уточняю:
— Может, и не человеком. Мне кажется, что-живу, как дикая хищная птица.
— Почему птица?
— Не знаю. Такое ощущение.
— Да и я… Птица не птица… Только на ноги встал — и вот, опять начинается.
Я закуриваю, поднимаюсь из кресла и подхожу к окну. Сад слишком близко подходит к дому, машинально отмечает мозг. Очень легко подобраться к дому незамеченным. Даже если фонарей не гасить круглые сутки…
— Такая жизнь получилась, — говорю я. — Газетами или шашлыками мы торговать не пойдем. В ученые поздно собираться. Такими нас сделало государство… Не знаю. Общество! Мы дети этого общества, и пусть нас терпят…
Нахожу все-таки в себе силы остановить эту слюнявую патетику. Возвращаюсь в кресло и говорю по возможности резко:
— Завязываем эти базары, Николай. Давай-ка о наших птичках, а?
— Давай, — соглашается Николай, и мы еще с час обсуждаем будущие совместные действия.
Затем хозяин загородной виллы уезжает, и я обещаю подъехать к нему в ресторан попозже.
Я совсем забыл про Вику и даже несколько удивился, обнаружив ее на кухне возле плиты. Вика восторженно показывает мне всяческие кухонные прибамбасы — грили, миксеры, кофеварки. Она также сообщает, что такой замечательной ванной тоже еще не встречала и даже успела засунуть там в стиральную машину «Сименс» всю нашу грязную одежду. Замечательная, мол, стиральная машина, скоро все выстирает, выжмет.
— Погладит и повесит в шкаф, — смеюсь я и отправляюсь мыться.
Вика кричит весело из кухни о том, будто я невоспитанный мужчина, поскольку должен уступить очередь женщине. Я кричу в ответ — у женщины имелось времени достаточно, а вот водитель, который все время за рулем, просто зачервивеет, если не упадет немедленно в воду!
Падаю и закрываю глаза. Горячая вода ловкими толчками набегает на грудь, а шампунь взбивается снежной шапкой и приятно пахнет. Еще чуть-чуть — и мамины руки коснутся головы и начнут ее намыливать. Я стану просить позволения еще поиграть в воде, поскольку знаю — после мытья меня уложат спать… Спать, спать, спать, я так и засыпаю, лежа в воде.

 

До ресторана мы вчера так и не добрались. Зато выспались наконец в чистых постелях.
Утром я встал очень рано, стараясь не разбудить Вику. Она даже не шевельнулась. Я выпил две чашки крепчайшего кофе, и мозг моментально проснулся. Я проверил снаряжение, оставил записку на столе: «Дорогая! Я поехал на рынок за картошкой. Жди!» — сел в БМВ и полетел в город.
Города я не знаю, но это и не обязательно. Мне по Ростову не экскурсии водить. Нужная мне улица карабкается от вокзала по холму в сторону рынка. Паркую машину внизу, но не на самой улице, на поперечной. Чуть в стороне от перекрестка. Выскакиваю на холод и быстрым шагом, подняв ворот куртки, поднимаюсь вверх, туда, где гаражи. Все в порядке — гаражи на месте. Иду дальше, то есть выше. Перехожу на другую сторону улицы и начинаю медленно спускаться. Со стороны я похож, думаю, на доходягу — куртку надел потрепанную, нашел у Николая в чулане, на нос нацепил какие-то прадедушкины очки… По моим подсчетам… Поздно считать — вот и пижон в ярком пальто поднимается от своего дома… Ладно, пижонь! А мне покуда следует изловчиться и перейти улицу. Остаться незамеченным. Куда ему что-нибудь увидеть, кроме себя и своего поганого прикида…
Клиент сворачивает во двор и начинает возиться с ключом. Во дворе много чего есть — листья, осенняя слякоть, дощатый забор в глубине, скелеты тополей. Всего во дворе до фига. Только людей нет. Он, клиент, считай, покойник, я, считай, дикая птица!
Мужик уже в гараже, открывает багажник и возится в нем. Делаю шаг за ним и вынимаю пистолет с глушаком. Шаг вбок — мужик поднимает голову, нажимаю курок — аккуратная дырочка в башке у мужика. Валится на пол, но я мешаю. Такое красивое пальто пачкать!
Подхватываю тело и перебрасываю в багажник. Захлопываю крышку, поворачиваю ключ. Шаг назад из гаража — защелкиваю навесной замок, а ключ по дороге выкидываю в мусорное ведро вместе с идиотскими очками. Всех дел — тридцать секунд.
Теперь надо спасать Николая.

 

— Послушай, Вика, — говорю я, — машина скоро превратится в комиссионный магазин!
— Пускай превращается! — смеется Вика в ответ.
Уже четвертый день мы приезжаем в Ростов из области и целыми днями таскаемся по городу, не пропуская ни одного магазина и ресторана. Здесь есть на что истратить деньги, и Вика тратит их со здоровым исступлением.
Для пущей конспирации Николай перевез нас подальше от города и поселил в доме своих родственников. Там, конечно, не оказалось всего того великолепия — ванны-диваны, — но хватало удобств и площади, чтобы жить, есть-пить и трахаться в свободное время, как злые беркуты.
У меня пауза, вот я и таскаюсь по Ростову, потворствую Викиным прихотям.
— А если нас ограбят? Деревня там без понтов, но молодежь имеется. Машину уже небось засекли. Захотят — и в дом влезут.
— Пускай влезают, босс! Мы еще купим, правда?
— Нет, не могу я всю жизнь тратить на тряпки и на магазины. Придется охранять.
В таких разговорах проходит время незаметно. Между разговорами — еда. После еды — злые беркуты.
Я звоню Николаю, и мы договариваемся встретиться на нейтральной территории. Я уже присмотрел невзрачное кафе, чуть в стороне от центральной улицы, и по телефону объясняю, как найти. Прошу не подъезжать к месту встречи на «мерседесе». Может, пасут тебя, говорю, не стоит меня светить. Николай соглашается, и мы встречаемся. Вику я отправил на рынок, куда обещал подъехать через час.
Мы взяли для вида по чашке чая и сели в уголок. На Николае дорогое драповое пальто и шелковый шарф. Выглядит он бодрым и спокойным. Не знаю, как бы я себя вел, если б ко мне киллера прислали. Вообще, верит он мне или нет? Мне-то верит, но, может быть, сейчас второй с наганом где-то рядом бродит…
Начинаем обсуждать детали операции, которую придумали раньше. У Николая есть сильный конкурент. С ним должна произойти встреча, на которой Николай будет один, а с другой стороны Николай точно не знает, но больше трех охранников не должно находиться.
— Вот тебе план — как доехать и посмотреть место. На обороте нарисован план дома. Я там уже бывал. — Николай протягивает мне листок бумаги, сложенный вчетверо, и я его убираю во внутренний карман куртки.
— Когда? — спрашиваю.
А Николай отвечает быстро:
— Завтра вечером. Я еще уточню. Позвоню тебе.
— Как настроение?
— Так себе. — Николай поднимает чашку и делает несколько быстрых глотков.
— Все будет нормально.
— Нормально уже ничего не будет, — усмехается мой кореш. — Все только так и может быть. Или хуже.
— Это у тебя с непривычки. Со Скелетом тогда оказалось проще. Конкретный враг. Перед глазами. Но это пройдет.
— Все пройдет, — соглашается Николай, и мы расходимся.
Я забираю Вику с рынка и отвожу домой. Велю ей заняться обедом, а сам еду смотреть место завтрашней встречи. Сперва сбиваюсь с дороги, но все-таки нахожу большой дом на краю поселка. Место словно самой природой созданное для мочилова хозяев: есть где спрятать машину, есть где самому спрятаться, можно легко подобраться к ограде… Одним словом, работай, парень!
Встреча у Николая назначена на вечер следующего дня. На обратном пути я прикидываю, каким оружием воспользоваться. У меня есть «Макаров» и три обоймы к нему. Этого вполне достаточно. Один патрон я, правда, в гараже использовал. Положено оружие менять, но ничего, и так прокатит.

 

Вика затащила меня на выставку кошек. Кошек я остерегаюсь и даже боюсь. Эти домашние и причесанные твари, такие ленивые и кокетливые, на самом деле быстры и непредсказуемы. Глупые голуби часто попадают им на зуб. Камеры снимали кошек для местного телевидения, и жюри что-то измеряло у животных, делало выводы, принимало решения о призах. Мне все-таки удалось утащить напарницу, пообещав ей купить серебряный брелок в виде кошки. Что я и сделал в комиссионной лавке тут же, в центре Ростова. После кошек мы заехали на рынок, накупили всякой всячины. Теперь Вике будет чем заняться в мое отсутствие.
Оставив ее в загородном доме, еду на дело. Дело у меня такое азартное. Словно компьютерная игра. Каждый раз перехожу на новый уровень. Рано или поздно и меня подстрелят — это точно. Главное, понять — на каком уровне остановиться.
Я объезжаю поселок стороной так, чтобы моя крутая тачка не бросалась в глаза. Хотя и стемнело, но все равно могут заметить. Прячу ее в кустах. Кусты без листьев дырявые, но вечером все-таки не видно ни фига.
Иду к дому, коченею. Скоро снег в Ростове пойдет. В Питере сейчас и то теплее. Или — нервы. Нервы тоже могут холоду поддать. Всякие мысли в башке крутятся. «Море, море», — шепчу, представляя Ледовитый океан. Становится еще холоднее.
Во дворе стоят два «мерседеса». Машину Николая я видел. Во второй мои клиенты прибыли. Достаю «Макарова» и крадусь, приклеившись к забору, крадусь к тому месту, где прошлый раз заметил собачью будку. Кавказская овчарка шевелит цепь и выходит на меня. Такие не лают, а грызут насмерть. Метра два до собаки, и хорошо, что на заборе штакетник. Просовываю руку и нажимаю на курок два раза. «Пук, пук» — собака лежит мертвая. О чем они думают? Не понимаю! Хотя бы зверя с цепи спустили!..
Перелетаю забор и на корточках пробегаю мимо машин. Они пусты. Правильно. В «мерседесах» хорошо по улицам понты давить, а греться лучше в доме… Подбегаю к дверям. Вдох-выдох, вдох-выдох. Нажимаю на литую ручку — открыто. Дверь дорогая. Не скрипит. Запрыгиваю в прихожую и замираю на цыпочках. Свет есть, людей нету. Были б — начал мочить. Могло б и не получиться. Зачем человек в прихожей? За дверью следить. Открываю я дверь, а мне в лоб. Мозги мои вдребезги!.. Вдох-выдох, вдох-выдох… План дома знаю. Слева комната. Охране место здесь. Прыгаю в комнату на цыпочках и вижу, как мордатый и стриженый детина смотрит видик. Там трах-тарарах, кажется. Пятьдесят членов сразу и сорок пять влагалищ одновременно. Я сюда не кино смотреть явился.
— Тц-ц, — как змея, возникаю перед ним с «макаром» в руках.
Детина каменеет мгновенно, как от змеиного взгляда, теперь ему не до видика.
— Где? — шепчу вопрос. — Есть еще кто с тобой?
— Да, — кивает охранник и смотрит в упор на мой глушак, а не на меня. — Саша пописать пошел.
Как-то дико звучат слова, словно из детского мультфильма. Детина смотрит на глушак. Хватит тебе смотреть! Нажимаю на курок. Вместе с мозгами кровь разлетается аккуратными брызгами.
Замираю у косяка и слушаю коридор. Там тихо сперва, затем — шаги. Саша пописал и идет умирать. Делает шаг в комнату и хочет спросить:
— У нас сегодня какой де…
— Не важно, — отвечаю я и нажимаю на курок.
Мудаки они, поэтому и трупы.
Опять на цыпочках. Опять на второй этаж. Опять двадцать пять.
Толстая ковровая дорожка под ногами. Пора ее пылесосом почистить…
Три шага всего — и я в комнате. Трое сидят вокруг журнального столика. Николай склонился над кофейной чашечкой. Второй тоже держит чашку в руке. Такой же, как Николай. Крупный, череп с короткой стрижкой. Третий — это хозяин. Юркий типчик с тонким лисьим носиком.
Моментальная и немая сцена. К вам едет, бля, ревизор! Вытягиваю руку. В руке «Макаров». На «Макарове» глушак. «Пук» всего — и из хозяина можно чучело делать.
Опускаю пистолет и меняю обойму.
— Пора сваливать, — говорю.
— Уходим, — говорит Николай тому, кто с чашечкой в руках.
Тот так с чашечкой и поднимается. Не понимает ничего. Даже того, что жив покуда.
— Быстрее! — тороплю и улетаю по коридору к лестнице.
Второй спускается, запинаясь, с чашечкой в руке.
— Заводи машину. Быстро, — говорю ему, и он идет к двери, словно загипнотизированный.
— Ключи, — говорит Николай и достает связку с ключами.
Мужик берет ключи и кладет их на блюдце. Выходит во двор. Мы с Николаем чуть отстаем, даем ему возможность сесть в машину. Тот уже за рулем. Чашечку оставил на капоте «мерседеса». И я, стараясь не разбить ее, стреляю в мужика сквозь лобовое стекло. Такое ощущение, что Николая замочил, — они похожи. Николай снимает перстень с пальца и золотую цепочку с шеи. Надеваю все это добро на покойника. Так я уже делал в Крыму, и это сработало.
Идем с Николаем прочь. Отойдя несколько шагов, оборачиваюсь и стреляю в бензобак. Машина загорается моментально, будто только этого и ждала.
Отвожу Николая туда, куда он просит, и договариваемся о том, как станем поддерживать связь.
На следующий день уезжаю с Викой в Красноармейскую.

 

— Понимаешь, босс, проблема, — философски проговаривает Леха, сидя откинувшись в кресле и посматривая в потолок так, будто на нем написано решение его проблемы. — А проблема простая. Наехали! На меня, босс, наехали! Из Крымска. Говорят — я их договоры перебил. Требуют откупного.
— Да, — усмехаюсь я. — Такие пироги.
Сам наезд — это не страшно. В любом городе надо уважать дельцов от рэкета и лучше с ними договариваться.
— Сколько просят?
— Цена пока не назначена. Но стрелку забили на сегодня. Вечером в Славянске.
— Хорошо, пусть будет Славянск.
— Чего уж тут хорошего…
— Ты лучше узнай у нашего мента, кто авторитет в Славянске! Чтобы не проколоться.
— О кей, босс! — соглашается Леха и выходит из дома.
Слышно, как он выезжает со двора.
Вика убирает комнаты, вытирает пыль, напевает, ругает Леху за устроенный свинарник, ругает меня, что накупаю кучи носков и рубашек, а они после валяются во всех углах… Бонни и Клайд, одним словом, на отдыхе…
— Лучше я их стирать буду.
— Где тут стирать? Руки испортишь.
Вика возникает в проеме кухонной двери и смотрит на меня с радостным возбуждением.
— Ты заботишься о моих руках? Хочешь, чтобы у меня были красивые руки!
Мне становится неловко от ее интонации, и я ворчу в ответ:
— Да, я забочусь.
Встаю и выхожу на улицу к машине. Дует холодный ветер. Вика высовывает голову в форточку и кричит во двор:
— Босс, ты лапа!
— Нет, — ворчу я себе под нос. — Я зайчик. Или пупсик.

 

Едем вечером в Славянск на БМВ. По дороге Леха рассказывает то, что узнал у мента. А узнал он совсем немного — Крымск контролируют две группировки, а вот какая наша — это неизвестно.
Когда мы подъезжаем к рынку, то рэкетиров находим сразу. У них такой же БМВ, как у меня, только другого цвета. Темно вокруг и пусто. Только возле одинокого фонаря качается пьяный.
— Ладно, — говорю я, останавливая машину. — Мочить нас еще рано. Выходим!
Из рэкетирской тачки появляются угрюмые парни и подходят к нам. Начинаем «перетирать».
— Сколько? — спрашиваю я сразу, чтобы не тратить время попусту.
Парни называют сумму.
— Ваш шеф, случайно, фантастикой не интересуется? — вежливо спрашиваю я.
— А что? — переспрашивает меня один из парней. Он у приехавших, похоже, за старшего.
— Сумма нереальна, — объясняю я. — Фантастична! Даже для Крымска.
Парни начинают злиться, думая, что над ними издеваются. Говорят, что если мы не заплатим, то пиздец нашим машинам с рисом, да и нам тоже. Я тоже начинаю заводиться: «Сучары! Псы проколотые! Будут здесь вякать и угрожать!», но сдерживаюсь.
— Вот что, — говорю рэкетирам. — У нас должно быть несколько дней на решение этого вопроса. Нам все необходимо согласовать с начальством. В подобных случаях мы ничего не решаем.
— Хорошо, — соглашаются рэкетиры. — Но учтите — у нас есть люди где надо. Если пойдет отгрузка, то ваши машины с рисом сгорят.
— О’кей! — отвечаю я, и Леха тоже согласно кивает.
Нам оставляют номер телефона, криво написанный на бумажке, и мы разъезжаемся.
На выезде из Славянска Леха негодует:
— Босс, такие деньги! Неужели мне отдавать? Или… Может, хрен с ним, с этим рисом?
— Спокойно, Леха. Никто эти деньги отдавать не собирается. Можно половину. Есть тут одна идея…

 

Встаю очень рано. Вика еще спит после ночного дикого сражения. Это — словно Бородинская битва. Никто не победил, но мне пришлось отступить. И Леха спит, как суслик, сбежавший от ястреба. Я собираюсь тихо, стараясь их не будить, и уезжаю в Крымск. Хоть и на БМВ, но дорога занимает порядочно времени.
Ресторан уже работает. Вхожу решительно и властным жестом подзываю халдея с юношеским румянцем на щеках.
— Где можно найти городского «папу»? — спрашиваю, а халдей, хохотнув, отвечает:
— Ты, парень, что — слетел?
Слетел не слетел, правая рука у меня в кармане куртки. Оттопыриваю палец через подкладку.
— Говори быстро!..
Парень тут же пугается.
— Мне очень нужен ваш «папа», — объясняю подробно, проговаривая каждое слово как можно четче. — Если выйду на него в течение двадцати минут, то буду тебе очень признателен. Если я найду его без твоей помощи, — а я его все равно найду! — то жить тебе осталось меньше суток.
Парень стоит бледный, ушами хлопает.
— Я сейчас, — бормочет и вылетает из зала.
Минут через пять возвращается и просит подождать немного.
— Сейчас от него приедут, — поясняет, и я соглашаюсь ждать.
— Принеси кофе, — приказываю, и халдей приносит.
Прошло минут десять, не больше. В дверях возникают двое мясистых парубков, крутят башками. Халдей указывает им на меня, и парубки подваливают. Садятся, смотрят исподлобья.
— Ты спрашивал? — говорит один из них.
— Я, — отвечаю.
— Зачем?
— Есть дело. Деньги хорошие.
— Говори тогда.
— Вам это будет неинтересно слушать. Да и мне с вами что трещать? Или мы едем к хозяину, или я ухожу. Если я ухожу, то вас после по головке не погладят.
Парубки молчат, переглядываются.
— Ладно, поехали, — соглашается тот, который и начал разговор.
Бойцы садятся в белую «девятку», и я еду за ними. Скоро подъезжаем к большому дому, который виден из-за железных, покрашенных свежей зеленой краской ворот. Ворота распахиваются, и за «девяткой» я вкатываюсь во двор. Шины БМВ приятно шуршат по гравию.
Меня обыскивают и ведут внутрь дома. Проходим коридором на веранду. За плетеным столиком в таком же плетеном гнутом кресле сидит, словно на партсобрании, одетый в костюм и рубашку с галстуком местный «папа». Рожа налитая. От хорошей пищи похожа на восковую с толикой желтизны. Морщин нет почти на лице, хотя «папа» давно не мальчик.
Мне указывают на такое же плетеное кресло, и я сажусь к столу. Пока приносят чай, восковой «папа» молчит и меня разглядывает. Я тоже молчу, но стараюсь смотреть мимо.
Наконец приносят свежезаваренный чай и наливают мне в чашечку.
— Извольте сахар, конфетки, — предлагает хозяин.
Голос у него на удивление тонкий, почти тенор.
— Не так все сладко в жизни, — комментирую его угощение.
— Да, — соглашается «папа», — падение нравов, обнищание людей. Страна катится… Так что вы хотели от моей, так сказать, незначительной особы?
Что-то мне эти базары не в кайф. Стараюсь не злиться. «Море, море», — повторяю про себя, а вслух говорю:
— Мне бы хотелось, если это возможно, в начале разговора спросить вас. — Я называю фамилию лидера давешней группировки. — Имеете ли вы с ним деловые отношения?
— Сопляк! Маленький шакаленок! — резко отвечает «папа», но спохватывается и понижает тон: — А что, собственно, вы хотите услышать?
— Дело в том, — объясняю «папику», — что я и мой компаньон проводим закупку риса. У нас уже заключены солидные контракты на поставку этого продукта в Красноармейском районе. Мы, конечно, все понимаем — надо делиться… И все-таки известный вам человек, которого вы справедливо назвали шакаленком, назвал сумму настолько нереальную… Он, вообще, психически здоров?
— Шакаленок он, шакаленок. — Хозяин даже оскалился от злости.
— Да, — продолжаю я. — Умные люди посоветовали обратиться именно к вам. Вас считают самым уважаемым здесь человеком. Вы, говорят люди, способны здраво рассуждать и неординарно подходить к любым, даже самым сложным проблемам.
Я закончил монолог и потянулся к чашечке. Сделал глоток и поставил чашечку обратно на блюдце. Лесть моя была откровенна, но жадность у таких людей сильнее ума — а «папа», поскольку стал им, человек умный. Но он, я вижу, уже «поплыл». Готов расплыться в довольной улыбке, но сдерживается, нагоняет суровости, чтобы не выдать себя. Так выдал уже давно — и «шакаленком», и тем, что не перебил, дослушал мою льстивую поливу до конца.
— Мы, конечно, можем прекратить работу в районе и отменить контракты, — продолжаю я после паузы, — если вы подтвердите, что здесь существуют именно такие тарифы. Не знаю, кто их выдержит! Тогда мы просто перенесем свою деятельность туда, где такие услуги будут стоить дешевле.
— Ну-ну, молодой человек! — вскидывается «папа». — Зачем же так трагически изображать действительность? Раньше это называлось очернительством. Как говорится, не так страшен черт, как его малюют! Вам следовало сразу ко мне обратиться. Сейчас развелось разных, пардон, мафиози. Насмотрелись фильмов! Они часто зарываются. И этот ваш…
— Да нет, это ваш! — смеюсь я в ответ.
— Наш, наш! — соглашается хозяин.
Он даже галстук чуть ослабил. Куда ему отказаться от приваливших денег и от возможности показать свою власть?
— Руки как-то до шакаленка не доходили, — продолжает хозяин. — Я вот что вам скажу — имейте дело со мной, и проблемы станут сами решаться. Итак, сколько вы можете предложить за решение этого вопроса? — Лицо хозяина посерьезнело, он подтянул галстук и нахмурил брови.
— Мы не на восточном базаре. — Я тоже становлюсь серьезным и стараюсь говорить четко и сухо. — Могу предложить половину назначенной нам суммы, но в нее должна входить и благодарность за наказание тех лиц, которые причинили нам и вам беспокойство. Только так можно рассматривать проблему, и только в результате такого решения к вам могут прийти наши деньги.
«Папа» задумывается на десяток секунд, опускает веки, размышляет, а после спрашивает, с любопытством разглядывая меня, будто только что увидел:
— Вы хотите сказать, что платите мне еще и за то, что наглец будет наказан?
— Да! — соглашаюсь я и поясняю это «да» таким образом, что хозяин удивляется еще больше. — Мы сильная организация и способны вести войну в любом регионе. Но я хочу, чтобы этот пидор был трахнут здесь именно вами. Вы должны наказать эту падаль за обжорство, а не мы. Он должен сдохнуть, как пес, как последняя дешевка со шваброй в жопе!..
Диалог всегда выгоднее вести на контрастах. Сперва я деликатничал, подбирал слова, льстил, но в конце перешел на уголовный язык, и в конце разговора наши роли с хозяином поменялись. Теперь уже я был хозяином, а «папик» меня слушался.
Я достал из кармана куртки пачку стодолларовых купюр, перетянутых резинкой, и положил на стол между нашими чашечками. В пачке десять тысяч баксов, и это убедительный финал разговора.
— Остальную сумму получите, когда будет сделана работа, — говорю я несколько ошеломленному хозяину и поднимаюсь. — Надеюсь встретиться с вами еще раз и выпить вашего прославленного краснодарского чая уже просто так, без проблем.
«Папик» оживает наконец, вскакивает, провожает меня до машины, угодливо шутит.

 

Вернувшись в станицу, нахожу Леху и говорю ему, чтобы не рыпался на попятную, а продолжал заниматься своим рисом. Через пару дней забираю его в Крымск. Оттуда пришли новости — у одной из местных группировок по дороге в Новороссийск разбился лидер, молодой еще парень, многим уже изрядно поднадоевший. Хорошие новости. Леха не в курсе, ему пока знать не надо. Я просто хочу его познакомить с крымским «папой» на будущее. «Папа» оказался на самом деле «папой» — из тех, кто слов на ветер не бросает.
Мы подъезжаем к знакомому дому, и нам отворяют ворота чуть ли не с поклонами. «Папа» стоит на крыльце в домашнем роскошном халате поверх костюма, словно барин времен крепостного права. Я приветствую его. Мы улыбаемся друг другу, жмем руки, будто те же баре после удачной охоты. Да так оно и есть.
Знакомлю «папу» с Лехой.
— Очень рад, очень рад, молодой человек! — растекается улыбкой хозяин.
— Здравствуйте, — говорит Леха.
— Вы хорошо выглядите, — говорю я, пока мы проходим на веранду и усаживаемся за плетеный столик, сервированный для чаепития. — Вам местный климат на пользу.
— Вы правы, вы правы! — «Папа» уютно усаживается напротив нас с Лехой. — Но так получается не со всеми! — Он наливает чай, предлагает конфетки. — Некоторые даже в холодное время перегреваются на солнце и слетают с дороги, бьют машины и себя калечат. Можно сказать, убивают. — Хозяин медлит, сквозь напускное гостеприимство проступает холодок, и он добавляет почти свирепо: — И дальше так станут биться.
— Естественно, — соглашаюсь я с ним, а Леха хлопает глазами, не понимает нашего диалога.
Я более подробно представляю Леху, объясняя, что он здесь ведет все дела нашей организации, транснациональной, можно сказать, русско-украинской корпорации. И у нас, мол, обширные интересы, требующие добрых отношений с авторитетными людьми края. И т. д., одним словом, и т. п. «Папа» со всем согласен безоговорочно. Передаю ему пакет со второй порцией долларов, еще десять тысяч.
— Прошу принять в знак уважения, — говорю.
«Папа» почти выхватывает пакет и быстро, не заглядывая, прячет его в карман халата.
Более о делах не базарим, а беседуем о погоде, винах, женщинах, путешествиях, остаемся обедать, играем в бильярд. «Папа» вбивает в лузы шар за шаром, откровенничает, рассказывает, как в молодости катал шары по курортам.
— Неплохие тоже случались деньки, — с грустью говорит он.
Когда наступает вечер, мы уезжаем. «Папа» сам отворяет ворота и машет рукой. Летим в ночи на БМВ в станицу. Поглядываю в зеркало — кто там едет за нами? «Папа» с бильярда переквалифицировался на сшибание машин в кюветы… Хотя это уже излишняя предосторожность. Нет, излишней предосторожности не бывает. Бывает излишняя активность. Моя активность теперь — излишняя. Я свечусь где попало, а этого делать не следует. Просто я начинаю забывать мотивы своей деятельности. А мотивы мои просты — надо замочить вершки наркопирамиды и жить дальше без киллеров на хвосте. Пока я замочил кучу корешков и с помощью этих покойников и живого Анвера должен добраться до вершины пирамиды. На моей совести чемодан наркоты, и для меня срока давности не существует. Вот это я должен помнить всегда…
— Босс, чего это он перед нами так хвост распушил? — спрашивает Леха, и я сперва не понимаю вопроса.
— Да так, — наконец нахожу что ответить. — Уважают нас теперь некоторые люди.
— Понятно, — соглашается Леха и засыпает, а я рулю дальше. И в зеркальце дальнего вида все-таки посматриваю.

 

Зачем мне все это надо? Не знаю. Что-то дикое копошится внутри, взмахивает крыльями. Внутри — это там, где, говорят, есть душа. Но я не чувствую никакой такой души. Понимаю лишь черное пространство внутри себя без дна. Что это? Черная ночь космоса? Но космос вокруг, он — это то, что все больше и больше. Но и внутри космос, ночь, но лишь — меньше и меньше он. Космос, ночь, шум крыльев — все это питает мои поступки. Эта темнота внутри знает лучше, что делать. Умом я понимаю — мои действия бесполезны. Мне не добраться до центра наркопаутины. Ее паук, может, в Кремле сидит! Считая возможным с помощью только глушителя разобраться со всеми, я уподобляюсь сумасшедшему! Я лишь нарвусь на пулю однажды. Но черный космос внутри знает лучше. И вместо того, чтобы скрыться в России, затеряться в каком-нибудь захолустном городке, торговать семечками, бля! в конце-то концов, и тем кормиться, — вместо этого я звоню в Киев. Там живет вдова, трахнутая мною над бездыханным телом застреленного мною же мужа. У нее сейф в квартире. А в сейфе долларов несколько килограммов. Не то чтобы я излишне потратился, но держать руку на пульсе сейфа, так сказать… Одним словом, она поднимает трубку, и я говорю:
— Привет.
— Привет, — слышу настороженный голос.
— Ты не волнуйся, расслабься. Все нормально. Я звоню просто так. Хочу убедиться, что наша случайная дружба прошла испытание временем.
— У меня теперь друг, — сообщают из Киева.
— В огороде бузина, а в Киеве дядька.
Все-таки голос у нее несколько оттаял, первое напряжение спало.
— Что-что?
— Да так, шучу! Друг не достал еще? Могу помочь.
— Нет, нет, нет! — Она, кажется, испугалась по-настоящему.
— Да это я все шучу! Надеюсь, не посвятила друга в наши секреты?
— Нет, сейф на месте. Все цело. Но лучше б твои люди забрали все.
Я перестаю шутить и говорю резко:
— Это не твое дело, девочка! Да и не мое. И вообще, как тебя звать?
— Анжела.
— Мне нравится твое имя. Оригинальное.
— Спасибо. Может, навестишь меня как-нибудь? Без дел?
— А друг-то? — смеюсь. — Опять над трупом трахаться?
— Друг… Что друг! Так себе. Молоко с киселем. А с молодыми я не хочу. Не успеешь расслабиться, сразу что-нибудь сопрут из квартиры. — Голос у нее игривый. Явно выражены садомазохистские наклонности.
— О’кей, детка! Ты мне тоже понравилась.
— Буду ждать с нетерпением.
Конец связи.
Что ж, деньги целы и банкир готов к бою… Это хорошо. В крайнем случае я в Киеве пару килограмм баксов всегда подберу. Но до Киева еще ехать и ехать… А тут и Вика выплывает в новом платье. Под платьем чулки почти что скрипят, когда она делает этак коленкой!
— Ну как, босс?
— Что «как»?! Раздевайся немедленно!
23
Однако пора с Россией и прощаться. Я разрешаю Лехе задержаться, закончить все дела с рисом и вернуться в Харьков чуть позже. Он счастлив. Не то чтобы его так волновал рис, просто ему с русалкой еще хочется пообщаться. Глядишь, парень и женится! Станет жить своим хозяйством, превратится в домашнюю птицу. Впрочем, я его не сужу. Так даже лучше. Жизнь-то бойца коротка в наше время. Поэтому мы с Викой и сваливаем, что коротка. Хватит светиться! Заказы выполнены. Оревуар, Краснодар!
Вика весь вечер укладывает тряпки, которые накупила за время поездки. Я мою машину.
Утром мы выезжаем рано и до Харькова доезжаем благополучно по грязным осенним шоссейкам. Без перестрелки, без достачи на таможнях, так, как и надо. В начале шестого БМВ влетает в город, и я стараюсь быть поаккуратнее — после трассы в городе сложно контролировать скорость. Подъезжаю к Викиному дому.
— Может, зайдешь ко мне? Мама, папа. Чайку выпьем?
Насмотрелась девушка на жизнь станичников и на Лехину идиллию. «А как же злые беркуты? — хочется мне спросить. — Как же по людям палить из „вальтера“?» Но не говорю этих слов, а просто отнекиваюсь:
— Спасибо, Вика. После такого переезда мне только б до ванной добраться. И в кровать.
— Хорошо, — быстро соглашается Вика и как-то каменеет лицом. Красивым личиком, точнее. — Когда снова прокатимся, босс? — спрашивает на прощание.
А я отвечаю неопределенно:
— Да прокатимся, Вика, как-нибудь прокатимся.
— Тогда — пока! — Она быстро целует меня в щеку, я помогаю ей донести пакеты до парадной и уезжаю.

 

В квартиру на Сумской поднимаюсь еле волоча ноги — все-таки хоть и за рулем, но проделан долгий путь. Быстро осматриваю комнаты, но ничего подозрительного не нахожу: только пыль кругом, — это правильно, никто не шарился в мое отсутствие. Сейчас бы в ванну бултыхнуться! Но нет, пересиливаю себя и звоню Андрею. Тот поднимает трубку сразу.
— Я уже в Харькове, — сообщаю и слышу быстрый и тревожный ответ:
— Надо срочно встретиться.
Все во мне — каждая клеточка — напрягается.
— Приезжай, — отвечаю и вешаю трубку.
Вспоминаю, где в квартире оружие, проверяю и успокаиваюсь.
Андрей появляется буквально через несколько минут. Пробегаю взглядом по его лицу, фигуре, замечаю, что парень сегодня явно не брился, а лицо как-то посерело, хотя всегда он удивлял меня своим юношеским румянцем.
На нем длинное кашемировое пальто ядовитой окраски. Он не раздевается, почти падает в кресло и говорит:
— На нашу контору тут без тебя наехали.
«Бля!» — хочу выругаться, но не ругаюсь, а просто хмуро думаю: «Что я, нанимался всех от рэкета вызволять?! Дел у меня будто иных нет?! За мной и так, может, с водородной бомбой гоняются!»
— Рис с Краснодара пошел валом, — объясняет Андрей. — Прибыль колоссальная! Это, конечно, стало известно. Требуют денег.
— Шакалы, кругом шакалы, — ворчу я и требую уточнений.
Андрей объясняет как может. У меня на местных все данные есть. Приобрел на всякий случай. Роюсь в ящиках письменного стола и нахожу папку с бумагами. Листаю, вспоминаю то, что забыл в России.
— Это Салтовские, — говорю Андрею. — Что-нибудь придумаю. А почему к Анверу не обратился?
— Да его все не застать. Звонил много раз — и все попусту.
Понятно, думаю, у того дела посерьезнее. Харьковский рэкет — семечки. Но все равно…
— Ладно, — успокаиваю Андрея, — ты не беспокойся особо-то. Побрейся лучше. Бизнесмен должен сверкать, как начищенная бляха.
— А-а! — отмахивается Андрей, но уходит все-таки повеселевшим.
Оставшись один, понимаю, что вечерняя ленивая идиллия отменяется. Какая теперь ванна! Некогда чистить перышки. Адреналина в крови литр, и я решаю заняться делом, съездить в загородный дом, проверить арсенал и приготовить резервную хату для жилья. Может, придется туда соскочить, пока с рэкетом будут разборки.
Звонит телефон. Это Вика. Говорит, мама приболела, придется с ней пару дней посидеть. Я соглашаюсь и уезжаю за город.

 

Дом в порядке, только жратвы там нет совсем. Успеваю в местный магазинчик до закрытия и накупаю всякого добра навалом. Оружие тоже в порядке. Оружия всякого до хрена. И еще в Харькове у наших парней по квартирам. Только его все равно на всех рэкетиров не хватит. Хватило б на тех, кто за мной идет, то есть на тех, кого я мочить начал; мочить их не перемочить. Словно грязное белье в кадушке…
Рулю на БМВ обратно в город. Не спешу и думаю. На шоссе пусто почти, и это замечательно. Устал я все-таки сегодня. Нельзя же круглые сутки за рулем сидеть!.. И все-таки что я имею на сегодняшний день, на вечер то есть? Знаю адреса заправил из Салтовки — лидера и его троих ближайших подручных, нескольких звеньевых. Ну да ладно — утро вечера мудренее…
Выхожу возле парка и решаю прогуляться. Холодно. Поднимаю воротник куртки и засовываю руки в карманы. Холодно, но сухо. Гравий шуршит под подошвами туфель. Вот будет смеху на «гоп-стоп» нарваться. Ничего, не нарвусь.
По аллеям горят фонари. Не яркие, они еле освещают деревья без листьев и кустарник. Опять я думаю. Хожу и думаю. Много думаю последнее время. Так и мудрецом станешь. И еще много стреляю. Так и суперрайфлом стану. Суперстрелком. Джинсы такие есть — «Суперрайфл». Были у меня когда-то в молодости, фарцанул у финна случайно…
Что-то у Анвера, похоже, не срастается. Не получается у него пока, видимо, состыковаться с «королем» или — может, их несколько — с «королями» наркосиндиката. Неужели «короли» (слово-то какое! Нет, чтобы по-русски: тогда — цари или столбовые дворяне, то есть бояре…) считают, будто мы сделали недостаточно? Все заказные стали покойниками быстро и пока без проблем с ментами. Чище работы никакой профессионал не сделает. Потому и чисто, что работал непрофессионал! Нет, я все-таки понимаю, как трудно Анверу в новой для него игре…
Вспоминая Анвера, вспоминаю с нежностью и Лику, хотя запретил себе думать о ней. Несостоявшаяся моя любовь. Нет, любовь состоялась, счастья вот не получилось. И хорошо, что не получилось. Хоть одному человеку жизнь не испортил. Может, это мне и зачтется когда…
Надеюсь, Лика встретит нормального хорошего человека, устроит жизнь, будет у нее крепкая семья. Я — это отработанный материал… Да и с Викой тоже странные складываются отношения. Тут, конечно, ни капли платонических страданий. Тут страдания, нет, тут не страдания, а битва! Битва, пардон, промежностей! Злая битва злых беркутов. Почему женщин так распаляет близость крови, убийства? Эта, в Киеве, — то же самое… Когда кончаются плотские радости, Вика меня часто раздражает. Эти ее мудацкие тряпки! Но как помощник Вика идеальна. Нервы — канаты. Оружие проносит так, словно это не оружие, а дорогая безделушка…
Выхожу из парка и бреду к тачке. Ежусь от холода. Сперва осень навевает грусть, а после просто замораживает. Сажусь в БМВ и включаю печку. Чем бы еще таким полезным для общества заняться?
Еду по рэкетирским адресам. Хочется проверить — есть ли такие дома на самом деле. Дома есть. Запоминаю подходы, отходы, дорожки, кусты, деревья, фонари. Если все это знать заранее, то хуже не будет. Может, и не пригодится, но хуже, это точно, не будет. Хуже и так некуда.
«Ну-ну, — бормочу себе под нос и рулю к дому, — захотели, ребята, много денег получить и сразу? На халяву хапнуть хочется? Ладно, поговорим с вами, как писал не помню кто, кажется Пушкин застреленный, поговорим с вами шершавым языком плаката».
Домой я возвращаюсь глубокой ночью. Все-таки приятно ездить по пустынному городу. Изредка проносятся таксисты. Никто автоматами не машет, гранаты не мечет. Все равно ставлю БМВ в гараж, чтобы случайные прохожие не сперли. Только собираюсь направиться к парадной, как ухо ловит неопознанный сперва звук, затем мозг расшифровывает: стон. Стон-хрип доносится из-за гаражей, которые выстроились во дворе рядком. Кто-то как раз и стонет-хрипит в конце ряда.
Выхватываю газовый ствол и делаю шаги вдоль. Делаю шаги вдоль гаражей и заглядываю в темные щели между ними. Зачем я это делаю — не знаю. Инстинкт. Опять я вижу в темноте. Но все равно это лучший способ получить пулю в лоб и — мозги вдребезги будут теперь у меня.
Стоны-хрипы совсем рядом. Щелкаю затвором и говорю в щель между гаражами:
— Не делать резких движений, выходить по одному. На выходе — лицом на гараж, упереться руками. Командую — пошел!
За гаражами у кирпичной стены стоны-хрипы прекращаются. Вижу что-то похожее на человеческие тела, но не могу разглядеть. Кто и сколько? Зарезали кого? Режут еще? Трахают, может? Может, я просто помешал!
В проеме между гаражей появляется фигура. Парень лет… Наплевать мне на его возраст. Он покорно встает спиной ко мне, упирается руками о ржавую гаражную дверь.
— Ноги! Шире! — командую ему, и он подчиняется.
Шлепаю левой рукой по карманам куртки, по штанам.
Оружия нет.
У кирпичной стены кто-то есть еще.
— Следующий! — командую.
Никто больше не выходит.
— Кто там еще? — спрашиваю у парня.
— Девушка, — мямлит тот.
— Понятно, — проговариваю и сильно врезаю ублюдку между ног.
Хотел получить в это самое место — получай. Парень хрюкает и валится на землю. Корчится. Получает еще ботинком по челюсти, затихает.
Пролезаю между гаражных стенок и наклоняюсь. На земле в светлом задравшемся пальто лежит девушка. Она без сознания. Перекладываю ствол в левую руку и стараюсь нащупать пульс на ее шее. Пульс есть. Подхватываю ее за плечи, приподнимаю и протискиваюсь с ней обратно.
Девушка начинает приходить в себя, хлопает испуганно глазами, но молчит.
— Стоять можешь? — спрашиваю.
— Могу, — еле слышно отвечает она.
— Тогда стой.
Она стоит.
Киваю на вырубленного ублюдка, спрашиваю:
— Он что тебе сделал?
Девушка делает глотательное движение, кашляет, подносит руку к горлу. Говорить ей еще трудно. Чуть не задушил ее, ублюдок.
— Он хотел меня изнасиловать, — говорит девушка уже более членораздельно.
Ё-моё, думаю, насиловать на морозе. Удовольствия — ноль. Человека можно задушить насмерть, а после лет пятнадцать получить. Могут и расстрелять. Ублюдок!
— Тебе врач нужен?
— Нет, — отказывается девушка, но я вижу, что она еле держится на ногах.
— Ты его знаешь? — киваю на ублюдка.
— Не очень, — бормочет девушка.
— «Не очень»! — начинаю я сердиться. — Что значит — «не очень»? Или знаешь, или нет.
Наклоняюсь и обыскиваю ублюдка подробнее. Документов никаких нет. Врезаю ему профилактически по почкам. Ублюдок и так вырубленный, но дергается.
— Давай отвезу тебя куда-нибудь, — предлагаю девушке. — К родителям, что ли.
— Спасибо, — соглашается девушка, и ноги у нее начинают подгибаться.
— Эй, не падать! — Подхватываю ее и спрашиваю: — Так куда везти?
— Я живу в общежитии техникума коммунального обслуживания, — раздается еле живой голос.
— Разве такие техникумы бывают? — удивляюсь я и почти несу ее к себе домой.
Она не сопротивляется. Бедная! Почти похоронила себя. Сперва за гаражами на холодную землю роняют, душат, теперь куда-то волокут. Зато в тепло…
— Это, милая, уже серьезный прогресс, — договариваю мысль, а она не понимает и бормочет:
— Что? Почему?
Открываю дверь и включаю свет. Все последствия любовного приключения, как говорится, налицо. То есть на лице, поперек лба, серьезная ссадина. Но лицо ублюдка мало интересовало. Добираясь до других частей тела, ублюдок порвал девушке и плащ, и, кажется, юбку. Видок у девицы, как… как у дохлого воробышка.
— Можешь в ментовку заявить, если хочешь, — говорю.
— Нет, — мотает она головой отрицательно. — Он не успел.
— Не успел… Что не успел-то?
— Ничего не успел.
— Ага! Почти задушил. Всю ободрал. Но ничего не успел!
— Нет, ничего не надо.
— Глупо, но твое дело. Просто он завтра другую задушит.
Но она все равно отказывается.
— Тебя как зовут?
— Света.
— Хорошо, Света. Тебе надо себя в порядок привести.
— Мне бы иголку и нитки.
— Хорошо: ванна, иголки и нитки.
Показываю ей в ванной комнате мыло, шампунь, полотенце, приношу иголку и нитки. Света благодарит и закрывается. Слышу, как льется из кранов вода.
Такие вот пироги. Собирался я полежать, покайфовать в горячей воде. Вместо меня теперь плещется придушенная девушка. И то хорошо, что девушка высокая и красивая. Кажется. В первую очередь она придушенная и ободранная. Техникум коммунального обслуживания. Бывают же такие! Но обслуживать за гаражами их еще не научили. И слава Богу… Так я думаю и готовлю ужин. И совсем не думаю о салтовских, наркоспруте, чемодане с наркотой и о мешке баксов в стольном городе Киеве.

 

Горячая картошка весело дымится в кастрюле. В миске салат из нарезанных огурцов и помидоров. Лук есть еще и сыр. Что еще нужно для полного счастья?
Светлана только что вышла из ванной комнаты и робко присела на краешек стула. Она приятно пахнет шампунем. К тому же девушка мастерски поработала иглой и пудрой. Выглядит она отлично.
— Мне не надо вас бояться? — Сперва до меня не доходит смысл ее вопроса.
— Меня бояться? Ах да! Нет, меня не надо бояться… Что пить будем? Спиртного нет. Есть чай, кофе, есть апельсиновый сок.
Но девушка смотрит настороженно.
— И все же ты во мне не уверена, — говорю я.
Света только пожимает плечами.
— Я тебя, можно сказать, от смерти спас… У тебя на эту ночь будет отдельная комната, а завтра разберемся.
— Хорошо, — наконец произносит девушка.
Постепенно она разговорилась. Я узнаю, что Света приехала в Харьков из Днепропетровска учиться на бухгалтера. С этим парнем познакомилась на вечере в техникуме. Он тоже где-то учится, но она точно не знает где. Они встречались, гуляли по городу, он ей стал намекать, что уже пора заняться чем-нибудь другим…
— Я этого боюсь, — говорит Света, и я замечаю, как она начинает краснеть. — Да он мне и не настолько нравился. Хорошо, что вы не побоялись вмешаться. Он, я знаю, всегда ходит с ножом.
— Да, — соглашаюсь я, — я нож нашел, когда ублюдка обыскивал. Но сейчас это даже и за оружие не считается.
В таких разговорах прошла трапеза.
— Тебе завтра рано вставать?
— Нет, завтра выходной и я не учусь.
Н-да, я совсем запутался во времени. Выходные, проходные, мимоходные. Календаря для меня не существует. Хочу — отдыхаю, надо — работаю… Я показываю Свете комнату и приношу ей чистые простыни. Желаю спокойной ночи и ухожу к себе. Засыпаю быстро и сплю без сновидений.

 

…Ровная, тихая ночь во Вселенной и черная дикая птица на вершине скалы, словно продолжение этой самой скалы. И ровное, тихое море внизу. «Море, море». Ровно, тихо, безразлично. И очень спокойно…

 

Вскакиваю в девять. Набрасываю халат на плечи. Вспоминаю, что в соседней комнате девушка. Девушку зовут Света. Она учится в техникуме коммунального обслуживания. Девушка спит. Пусть спит. Зажигаю огонь и ставлю на огонь чайник. Пока вода греется, достаю из кладовки одежду Светы. Я ее туда вчера положил. Прикидываю размер. Нет, так можно и промахнуться. Нахожу лейбл — сорок шестой размер. На кухне свистит чайник. Выключаю огонь и завариваю кофе. Одеваюсь, пишу девушке записку, чтобы завтракала без меня и обязательно дождалась моего возвращения. Спускаюсь на улицу и выкатываю из гаража тачку. Еду в центр, где в любой день открыты магазины. Универмаг открывается в десять. Я как раз к десяти и подъезжаю. Покупаю все подряд — от колготок до куртки на теплой подкладке. Ублюдок вчера сломал Свете каблук и вообще одежду изувечил. Иголка и нитка тут мало могут помочь. Покупаю и белье наугад. На ощупь я в нем разбираюсь, конечно, но в магазине покупаю впервые. Пусть девушка порадуется. Денег у меня навалом. Мне самому столько не нужно. Еще и парфюмерии набираю целый пакет.
Возвращаюсь на Сумскую и тащу все это барахло наверх.
Из ванной слышно, как плещется вода.
— Это я! — кричу от дверей.
Дверь в ванной приоткрывается, и в щели показывается мокрая девичья головка.
— Здравствуйте, — говорит Света смущенно. — Ничего, что я опять воспользовалась вашей ванной?
— Конечно, пользуйся, — смеюсь я.
Дверь закрывается. Я Отношу к ней в комнату покупки и иду на кухню готовить завтрак. Света скоро появляется, закутанная в мой халат.
— Ничего, что я воспользовалась вашей вещью? — спрашивает она. — У меня все такое рваное.
— Не очень хорошо, конечно. Все-таки оденься в свое.
Она покорно и печально идет в свою комнату, и через мгновение до меня доносится радостно-удивленный вопрос:
— Что это?!
Я иду к ней. Стою в дверях и посмеиваюсь. Она в радостном недоумении перебирает вещи.
— Это ведь все очень дорого. Мне никогда не вернуть деньги.
— Вернешь, когда выйдешь замуж за миллионера.
Она смеется. И я смеюсь. Я возвращаюсь на кухню и мою посуду. После стою возле окна и курю.
Появляется Света в новой одежде. Да! Теперь это не бедная девушка из техникума, а просто топ-модель с обложки модного журнала. Все-таки хорошая одежда нужна человеку. Она может улучшить даже то, что хорошо и так, от природы. Это я о девушке. Много всяких девушек бродит по земле. Лика, Вика, теперь Света. И всех надо любить…
— Да, — говорю я честно, — теперь мне остается только в тебя влюбиться. Прямо как в кино: он ее спас, она его полюбила. Или он ее полюбил.
Света несколько смущается, но не очень.
Я отвожу ее в общежитие. Она всю дорогу молчит. Мы прощаемся, и я не предлагаю ей встретиться, хотя мне бы этого хотелось. Все должно само получиться. Или не получиться. Света тоже, видимо, ожидала, что я предложу еще встретиться, но, не дождавшись предложения, расстраивается. Это заметно. Я достаю на ощупь из кармана пару стодолларовых купюр и быстрым движением засовываю ей в сумочку. Она пытается отказываться, но я говорю, что ее спаситель имеет право на некоторые прихоти. Света согласно кивает. Достаю ручку и блокнот, записываю свой номер телефона, поясняю свои действия — будут, мол, сложности, звони.
— А теперь поцелуй дядю в щеку и иди.
Она целует и выходит из машины. Делает несколько шагов, оборачивается и машет рукой. Я наклоняюсь к правой дверце, чуть приоткрываю и кричу ей:
— Если просто захочется поболтать, тоже звони!
Она радостно улыбается моему предложению и убегает, скрывается в дверях общаги.

 

Хватит лирики. Лирики капитализма. Что там у нас на сегодня? Сегодня у нас по плану разборки с местным рэкетом. Пользуйтесь, парни, моментом! Сегодня у меня хорошее настроение, доброе. Сегодня бы дикостей не хотелось.
Еду по известному мне адресу. У подъезда дома стоит знакомый мне по описанию «мерс». Тачка моего клиента, лидера салтовской группировки. Входы-выходы я вчера изучил. Торможу машину чуть в сторонке, выхожу, быстро оглядываюсь и иду к парадной, поднимаюсь на четвертый этаж — здесь клиент живет. Поднимаюсь еще на один лестничный пролет и приготавливаюсь ждать, ждать и ждать. Главное, уметь ждать и не суетиться. И главное, глаза не мозолить соседям, если те начнут по лестнице бродить. Но сегодня выходной, и народ еще сидит по квартирам, чаи гоняет или опохмеляется. Не успеваю я так подумать, как дверь на четвертом этаже открывается и из нее появляется знакомая мне рожа лидера. Он одет в толстое кожаное пальто с меховым воротником. Он громко сморкается в носовой платок и останавливается возле лифта. Он выходит один. Правильный, однако, поступок… Дверь лифта открывается, и сопливый входит в нее. Я, перепрыгивая через ступеньки, успеваю заскочить за ним в кабину лифта, а заскочив, с разбега бью сопливому ребром ладони по горлу. Шарф, я чувствую, несколько смягчает удар, но в клубе «Олимп» на Моховой улице меня все-таки правильно учили. Смягчает, да не очень. Тело обмякает и начинает сползать на пол. Нет, это ты рано сползаешь. Наваливаюсь плечом на сопливого так, чтобы он не упал, а свободной рукой нажимаю на кнопку «стоп». Лифт останавливается. Теперь обе руки свободны. Хватаю ими сопливую башку и резко поворачиваю ее по часовой стрелке. Позвонки хрустят так, как надо. Теперь это не сопливый лидер Салтовки, а просто покойник. Нажимаю на кнопку «4». Лифт поднимается обратно. Дверь открывается. Подтаскиваю тело к двери и кладу на бетонный пол. Мудак — это не Буревестник, это труп.
Спускаюсь на улицу, сажусь в тачку и уезжаю домой на Сумскую. Никто меня не видел.

 

Забираю из квартиры ТТ с глушителем и пишу ксиву о том, что, мол, нашел пистолет и везу его сдавать в ментовку. Выбираюсь на улицу и, убедившись, что никто меня не пасет возле дома, еду дальше. Если сопливого и нашли, то вряд ли у салтовских хватит ума сообразить, что их начнут выбирать в порядке живой очереди. Мертвой то есть. Можно б было постараться и начать переговоры. Только это не миролюбивая провинция. С салтовскими не договоришься, я их нравы знаю по рассказам…
Действие второе, место действия все то же — Салтовка. Оставляю БМВ в соседних дворах за помойкой и прохожу с другой стороны к дому, подходы к которому хватило ума исследовать накануне. Поднимаюсь по лестнице на шестой этаж — здесь живет ближайший помощник сопливого. Надеваю перчатки. По моим данным, этот хрен живет один, но могут оказаться в квартире дружки или телки. Или дружки вместе с телками.
Им же хуже. Или лучше. Смотря как на это дело посмотреть…
Звоню в дверь. Тихо. Через десяток секунд кто-то прошаркал к двери.
— Кто там? — спрашивает хрипловатый голос.
Называю их лидера по кличке и говорю какую-то правдоподобную глупость — велели, мол, зайти и кое-что сообщить.
— Сейчас, — слышу ворчливый ответ.
На моей руке перчатка, в перчатке ствол, на стволе глушитель. Дверь открывается. В дверях хозяин. Мне его разглядывать некогда. Вот он, лоб, передо мной. Быстро поднимаю руку, почти касаюсь глушителем лба, спускаю курок. «Пук» — мозги вдребезги. Тело валится обратно в квартиру, а я закрываю дверь и, стараясь не стучать подошвами, сбегаю по лестнице вниз. Окна квартиры выходят на другую сторону, и, если даже кто там был еще, меня не успеют разглядеть.
Два-ноль в пользу нашего краснодарского риса. Кровавый рис, бля, получается. С кетчупом!
Еду по новому адресу. Здесь ситуация посложнее. У третьего «мафиози» жена и ребенок. Но это не та причина, которая меня остановит. Этот третий тоже гангстер. Знал, чем занимается. Тут главное мне меньше рассуждать. О нем рассуждать. Надо о себе подумать. Сопливого могли найти. И у хриплого в квартире мог кто-то быть. Теперь вполне возможно нарваться на пулю. Но можно и не нарваться. Если не буду останавливаться. Если сделаю все быстро. Максимально быстро. Максимально быстро и осторожно…
Оставляю БМВ за сквером и перебегаю во двор. Пусто. Несколько тачек во дворе, но видно, что они стоят со вчерашнего вечера. Вбегаю в парадную. Перчатка, ствол, глушитель. Дверь, звонок, шаги. Никаких подозрительных движений. Мне везет, как чибису. Почему чибису? Не знаю. «У дороги чибис, у дороги чибис…» Была такая пионерская песня. Дверь, лоб, курок. Мозги вдребезги, а из кухни женский голос:
— Кто там пришел, Костя?
Закрываю дверь и бегу по лестнице вниз. Куда еще бежать — вниз, вниз, вниз. Бегу через сквер к тачке. Никого кругом. Срываюсь с места. Никого кругом. Машин, людей, ментов — нет никого. Спокойнее, правил не нарушать, скорость не превышать, чтобы не нарваться на воскресного гаишника. Оружие разобрать и разбросать. Разбираю и разбрасываю. Прочь из Салтовки. Уезжаю прочь, не превышая скорости.
Дело отчасти сделано. Главное в таком деле — точная информация. Информация не подвела. Я могу за день уделать всех местных лидеров, если будет очень нужно. Но мне не нужно покуда.

 

Я позвонил Андрею с улицы, и мы договорились встретиться с ним в одном из тихих кафе невдалеке от центра. Я пришел чуть раньше, взял две чашки кофе и сел в углу так, чтобы сквозь окно видеть улицу. На улице начинает моросить дождь. Вижу Андрея. Он перебегает улицу и входит в кафе.
— Привет, — говорю ему и жму руку. — Садись, пей кофе.
— Что-нибудь еще случилось?
— Нет, ничего особенного не случилось, но сегодня свали куда-нибудь. Я этими парнями занимаюсь. Возьми с собой парочку наших и съезди за город.
— Хорошо, — быстро соглашается Андрей. — Но что все-таки происходит? Как ты ими занимаешься?
— Очень просто и правильно, — отвечаю. — Они умирают.
Розовощекий Андрей моментально бледнеет, даже как-то зеленеет на глазах, становится похожим на того, каким я его встретил первый раз после возвращения.
— Значит, и нас могут хлопнуть? — спрашивает и начинает нервно жевать губы.
— Могут, — успокаиваю я его. — Очень даже могут… Хлопнуть всегда могут, когда крутишь большие деньги. А теперь у тебя деньги большие.
Прощаюсь с Андреем и уезжаю из центра. На Сумскую возвращаться не стоит, и поэтому я еду в загородный дом. Там я позволяю себе расслабиться на несколько минут, а затем звоню Вике.
— Как ты? — спрашивает.
— Все в порядке, — отвечаю, — но ты из дома не выходи сегодня. И завтра тоже. На работу не ходи. Посиди с мамой. О’кей?
— Хорошо, босс. А что стряс лось-то?
— Ничего не стряслось пока. Но я работаю. Жизнь такая. Приходится много и тщательно работать…
Пью чай и жую батон. Забираю из сарайчика АКМС. Расслабляюсь еще на несколько минут. Главное — не думать. «Море, море», — повторяю про себя, а после еду в город. На мне рабочий костюм — черная спортивная пара. И кроссовки. И кожаная куртка поверх костюма, чтобы, сидя за рулем, в глаза прохожим и гаишникам не бросаться.
Доезжаю до нужного мне кабака и проезжаю чуть вперед. Возле кабачары, замечаю, стоят салтовские тачки. Проезжаю в итоге кварталов за пять и останавливаюсь. Возвращаюсь к кабаку дворами. Изображаю спортсмена на воскресной зарядке. Возле красной «девятки» стоит руки в брюки ее хозяин и поплевывает. Темно. Совсем вечер. Никого вокруг. Иду мимо, а поравнявшись с поплевывающим, вырубаю его ударом в шею, заталкиваю на заднее сиденье, а сам сажусь за руль. Перегибаюсь через кресло и шарю у мужика в карманах пальто. Понакупали, бля, пальто с карманами! Нахожу. Завожу двигатель. Отъезжаю подальше от кабака и связываю на всякий случай водилу. Неудобно. Ничего. Добавляю ему промеж глаз, чтобы не очнулся раньше времени. Еду к своему БМВ, забираю из него автомат. Смотрю по сторонам — пусто. Выбежала из дома девчушка с песиком. Песик тут же задирает ногу. Жду, когда псина доссыт и девчушка с ним уберется. Уходят. Возвращаюсь на «девятке» к кабаку. Надеваю маску. Проезжаю медленно мимо кабака и теперь уже внимательно разглядываю номера машин. Нужные я запомнил. Они у меня есть в папке с информацией о салтовских. Там и фотографии имеются. Рожи, правда, одинаковые какие-то, но ничего — разберусь. Вижу «вольво». Вижу номер. Номер правильный. Паркуюсь поближе к дверям. Оборачиваюсь назад, перегибаюсь через сиденье, добавляю в тыкву водиле. Набрасываю на него плед, который валялся на заднем сиденье. Выпрыгиваю из тачки и бегу к дверям. Бар, кабак? Фиг разберешь. Помещение небольшое, народу порядком. Слева стойка бара, справа стена, обитая деревянными панелями. Пробегаю глазами по сидящим. Гул сразу затихает, все оборачиваются, смотрят на меня. Это помогает. Вот кто мне нужен! Четверо сидят в углу за столиком. Перед ними бутылка коньяка. В рюмках коньяк. Налито до краев. Я бы дал допить, но не могу.
— Всем сидеть спокойно, — говорю и поднимаю автомат.
Никто не шевелится. Только кто-то икнул со страха.
Подхожу чуть ближе к тем, у которых коньяк. Всматриваюсь. Они. Делаю несколько шагов назад. Стены деревянные, рикошета не должно быть.
— Ладно, — говорю, — пейте.
Они не пьют.
— Пейте! — ору.
Они хватаются за рюмки и выпивают залпом.
Жду секунду, чтобы коньяк прокатился по пищеводу и сделал приятно. Нажимаю на курок. Расстреливаю рожок и выбегаю на улицу. Парень с девицей идут навстречу. Девица визжит. Парень валит ее на землю и накрывает собой. Молодец! Толку от этого никакого.
Бегу. Прыгаю в «девятку». Водила только хрюкает на заднем сиденье. Выкидываю — чуть не забыл! — в дверь автомат и нажимаю на газ. Проезжаю пару кварталов и сворачиваю во двор. Бросаю машину. Скидываю маску. Спортивной трусцой добегаю до БМВ. Прыгаю за руль. Натягиваю поверх спортивных штанов брюки, а куртку стягиваю. Под ней у меня белая рубашка с галстуком. На рубашку пиджак, на пиджак куртку. Очки с золотой дужкой без диоптрий. Все. Можно ехать. «На побывку едет молодой моряк!»
Шорох по городу уже прошел. По пути меня несколько раз останавливают и проверяют документы. Но не только меня. Многих.
Возвращаюсь на Сумскую и звоню одному из наших парней, помощнику Андрея. Тот приезжает моментально. Крупный парень, лицо доброе, в веснушках не по сезону. Я показываю ему две фотографии — это те, кто еще жив из салтовских заправил.
— Съездите по адресам и посмотрите. Здесь они или свинтили со страху. Только делайте все очень аккуратно. К вечеру понедельника доложишь о результатах. О’кей?
— Да, босс.
Парень отваливает.
Звоню Свете. Телефон, я так понимаю, на вахте, и мне приходится долго ждать. Наконец она подходит, и я слышу ее испуганный голос.
— Что-нибудь случилось? — спрашиваю, а она отвечает:
— Мне очень страшно. Недавно приезжал этот… Ну, тот, который возле гаражей… На машине и с парнями. Он меня чуть силой не увез… Хорошо, Катя появилась…
— Какая Катя?
— Соседка моя.
— Что ж ты делаешь?! Зачем вообще выходила?
— Да как-то так… Но я вырвалась и убежала! Хотела ему все сказать, что о нем думаю.
— Сказала?
— Не успела.
— Ты знаешь, где ублюдок живет?
— Не знаю. Он все время на дискотеку с приятелями ходит.
— Хорошо.
— Что хорошо?
— Пусть потанцует. Я за тобой днем заеду. Никуда ни к кому не выходить! Ясно?
— Ясно.
Вешаю трубку. Такая жизнь. Мало мне наркомафии и рэкета. Теперь еще пиздострадателями заниматься. Такая жизнь. Поздняя осень. Зима на носу.
24
В полдень заезжаю за Светой. Перед этим пришлось покрутить по городу, чтобы к бедной студентке каких-нибудь бандюг не притащить. Но пока все чисто. Салтовская группировка, похоже, в панике, не знают, что с покойниками делать и куда живым прятаться. Так что можно немного и потанцевать.
В доме, где живет Света, с одной стороны гостиница, а с другой сама общага. Чтобы не путаться по подъездам, я просто просигналил несколько раз. Выхожу и смотрю на окна. В одном из окон вижу Свету и машу ей рукой — выходи, мол. Сажусь в машину и жду. Света появляется буквально через минуту. Едем в город. Танцы еще не скоро.
— Давай где-нибудь перекусим, — предлагаю, — а то я даже не завтракал. Запасы кончились.
Она не знает, как себя вести. Мы ведь почти не знакомы. На ней новая, купленная мной одежда. Хорошие тряпки ей очень идут, подчеркивают ее юность и стройную фигуру.
— Давай, — просто соглашается девушка.
Я подъезжаю к одному тихому ресторанчику, в котором, я знаю, не пасется никто из местного рэкета.
Сидим в ресторане долго и болтаем ни о чем. Знакомимся, можно сказать. Правда, о себе я ничего ей сказать не могу, а ей пока рассказывать нечего — школьные воспоминания, родители в Днепропетровске…
Выходим на улицу, когда начинает темнеть. Теперь рано темнеет. Осень затянулась. Уныло дует ветер, тащит остатки листьев по тротуарам. Дискотека начинается в семь, и у нас есть еще время покататься по городу. Машин мало. На одном из перекрестков на проезжую часть выскакивает молодая овчарка — и я чудом выворачиваю руль, чтобы не убить псину. Псину убивать не за что.
Смотрю на часы — пора танцевать. Разворачиваюсь и еду туда, где танцуют. Что-то вроде Дома культуры. Над дверями призывно мелькают всего три лампочки — красная, желтая, зеленая. Светофор какой-то.
— Значит, так, — говорю, — заходишь одна. Не бойся. Я буду рядом. Если подойдет кто-нибудь из вчерашних, уронишь на пол… Есть заколка?
— Есть, — отвечает девушка.
— Вот и хорошо. Уронишь заколку, а остальное — не твои проблемы.
Все-таки ей страшно.
— Не бойся, — повторяю.
Она кивает и выходит из машины.
Смотрю, как она скрывается в дверях, и иду за ней. Вокруг ничего подозрительного. Захожу и покупаю билет. Народу уже набилось, но никто не танцует — так, бродят кругами. Девицы, парни, местная молодежь. На небольшой сценке вертится диск-жокей в кепочке и покрикивает в микрофон. Разноцветные лучи летят со стен. Ритм пульсирует в динамиках. Некогда слушать. Свете страшно, я вижу, как ей страшно. Она боязливо прохаживается. Крутит головой, старается меня увидеть. Видит. И тут к ней подваливает парень средней плюгавости. За ним еще двое подходят. Света роняет заколку. Мне сейчас не видно, да и Бог с ней, с заколкой. Она мне показывала — деревянная, с русско-народными завиточками. Или украинскими… Значит, они — ублюдки.
Делаю несколько шагов и наклоняюсь, поднимаю заколку. Отдаю ее Свете и шепчу, чтобы отходила к дверям. Она незаметно отходит.
— Идите за мной, — приказываю ублюдкам, и те, оскалившись, идут.
Продвигаюсь боком. Нечего подставлять затылок всякой швали. Света уже на улице. БМВ стоит в десятке метров от ДК, но машины почти не видно — фонари не горят. Брелок у меня есть с дистанционным управлением. Нажимаю кнопку, двери автоматически разблокировываются. Света понимает и забирается в машину. От парней тянет спиртным, им море по колено. «Море, море», — повторяю привычно. Молодые ублюдки или старые мафиози — все равно. Не хочешь получить пулю в лоб или нож под ребро, будь терпелив, быстр и внимателен.
Сворачиваем за угол ДК. Там темень. Но и в темноте я вижу прекрасно. К тому же слышу. Три щелчка — это открылись лезвия откидных ножей. Дети! На таких сибирские охотники патронов не тратят. Дорого!
У меня в ладони газовый баллончик. С них и баллончика хватит. В темноте я отлично вижу их молодые, пьяные, наглые лица. Как сжимаются крепкие челюсти с не выбитыми покуда зубами. Покуда. Опрыскиваю придурков. Пускай теперь поноют, поползают на карачках. Это они и делают. Собираю ножи и выбрасываю подальше в темноту.
— А теперь побеседуем, — предлагаю и не жду ответа.
Сопли теперь будут и вопли. Начинаю ублюдков бить методично. Один: «Ой-ой», — ойкает, другой: «Ай-ай», — айкает. Потом ойкающий отрубается, а айкающий просто блюет. Третьего я оставляю на десерт. Он уже чуток оклемался после баллончика и пытается подняться.
— Нет, мудило, — говорю отечески. — Рожденный ползать летать не может!
Рывком поднимаю засранца и швыряю на кирпичную стену дома. Выхватываю газовый пистолет и упираю ствол под челюсть насильнику. Он думает, что настоящий, дергается и хрипит.
— Слушай меня, волчара позорная, — говорю тихо, проговаривая каждую буковку. — Если Света мне пожалуется еще раз, если ты ей попытаешься что-нибудь сделать… Я разорву тебя на части и скормлю собакам. — Про собак это я хорошо придумал. — Ты понимаешь меня, пидер?
Парень продолжает хрипеть, клянется сквозь хрип, что все понял, дяденька, не будет он шалить больше хером и ножиком, и т. д. и т. п.
Я наотмашь луплю ублюдка рукояткой по щеке. Он падает и начинает выть во весь голос.
— Молчать! — кричу.
Он не замолкает. Бью ему ногой в брюхо так, что ублюдок подлетает, как футбольный мяч. Нет, про мяч я загнул, конечно. Вбиваю ему кулаком в почку и заканчиваю комбинацию пинком в копчик. Какие-то звуки он еще издает. Боль из него теперь будет выходить долго.
На прощание бью блюющего кулаком по шее. Тот падает в блевотину и затихает. Хватит с них. Пусть радуются, что уши не отрезал. Да и на кой черт мне их немытые уши!
Сажусь в тачку и говорю Свете:
— Все в порядке. Теперь им будет чем заняться. Поправка здоровья в наше время дело хлопотное.
Света замерла и смотрит на меня по-новому. Где-то я такие взгляды уже видел. Некогда вспоминать. Валить надо.
Через несколько минут мы останавливаемся возле общежития, но девушка не спешит прощаться. Нахохлилась, бросает на меня вопросительные взгляды.
До меня доходит.
— Хочешь, чтобы я пригласил тебя в гости? — спрашиваю, а она не отвечает, только кивает утвердительно.
Почему женщин так возбуждает кровь?
— Вот что, — говорю, набрав побольше воздуха. — Ты мне очень нравишься…
— Ты мне тоже, — слышу ее слова.
«Так», — думаю. Продолжаю терпеливо:
— Тем более. Ты должна понимать. Мы с тобой не дети. Когда два человека, которые друг другу нравятся… Одни в квартире… Ну… А ты, я понял, этого еще не пробовала… Мы могли бы просто дружить…
— Нет, — отвечает она решительно. — Дружить не хочу.
После таких слов разговор продолжать бессмысленно. Делать надо что-то. Делаю. Разворачиваю БМВ и еду на Сумскую. Наркомафия, рэкет, бакланы, невинные девицы, бля! Жизнь кипит и бурлит, бля! Вот это жизнь!..

 

Варю кофе. Стараюсь не думать, но тут «море, море» не поможет. Тут не людей мочить, тут другую кровь пускать придется. И еще неизвестно, что легче.
Кофе готов. Забываю про кофе. Иду в комнату. Света сидит на диване. Вижу, как она напряжена. Я так же волновался, когда первый раз из рогатки бил… Сажусь на корточки перед диваном и кладу ладони на ее бедра. Она вздрагивает. Целую. Капрон скользкий. Это нормально. Целую. Поднимаюсь и сажусь рядом. Целую. Шея, мочка уха — как они пахнут. Она откидывается на спину, но делает это напряженно. Она еще к себе прислушивается. Вспоминает, наверное, что читала в книжках. Сейчас таких пособий для начинающих понавыпускали… Целую грудь. Соски каменеют. Волна за волной во мне самом закипает дикость. Кровь, днями и ночами льется кровь. А теперь еще и кровь целки. Но это не кровь смерти, это жизнь… Она продолжает сжимать ноги. Это тоже опыт. Так тискалась после танцев в Днепропетровске, на вечеринках. Губы приоткрыты, ноги сжаты.
— Зачем так, зачем? — шепчу, а она:
— Не знаю, ничего не знаю теперь, — шепчет в ответ.
Вот она, ее тело, белое, нет, вру, загорелое, да какая разница, бело-загорелое и невинное тело без одежды. Тело, такое тело! Напряжено оно. И рука девушки вцепилась в простыню так, будто простыня ее спасет. От чего, девушка? От этого все равно не спасешься… Вдруг ее прорывает. Она отцепляется от простыни и обнимает меня. Она дышит, она стонет, она почти кричит:
— Где же ты?!
— Я здесь!
Да, я здесь. То есть я там. Это не всегда наслаждение, сейчас это работа. Работа с наслаждением. Она извивается, отталкивает, вскрикивает от боли. Ее ногти впиваются мне в спину. Больно. Наслаждение боли. Это длится долго. Долго и больно. Девушка — как тяжелобольная. Ее трясет, словно в лихорадке, она вся мокрая, она плачет. Затем провал, бросок, прыжок в пустоту. Так падает орел на землю с километровой высоты, увидев мышь…
Я сперва не слышу, не слушаю, что она бормочет. После до меня доходят слова.
— Я даже не могла себе представить, как это хорошо. Девочки рассказывали, и после их рассказов я боялась. Но теперь можно не бояться. Ты самый хороший…
Она говорит и засыпает. Так и продолжает бормотать сквозь сон. Одеяло валяется на полу. Свет лампы освещает ее прекрасную плоть. Между бедер у нее кровь.
Она спит на моей руке. Рука начинает затекать — пусть затекает. В наступающей дреме кружатся мысли. Они кружат, словно перелетные птицы над осенним полем. Пули меня не погубят, меня погубят юбки. Раньше как-то не замечал за собой таких наклонностей. Раньше. Где это было — раньше?..

 

Как прекрасна девушка, только что потерявшая невинность! Света! Ей так идет ее имя. Она просто светится с утра. Но надо прощаться. Ее ждут студенты, меня — бандиты. Отвожу ее в техникум.
— Звони в любое время, — говорю.
— Позвоню в любое время, — смеется она и добавляет: — Люблю тебя.
Она убегает, а я смотрю на часы — десять. Возвращаюсь на Сумскую и заваливаюсь спать. К вечеру должны прийти сообщения, надо отдохнуть. Женщин и мужчин отличает лишь одно. Женщина после этого — как заряженная батарейка, мужчина же — как выжатый лимон. Почему — лимон? Тряпка. Что еще выжимают? Не знаю. Не помню. Сплю…
В начале первого меня будит телефонный звонок. Хватаю трубку и слышу голос Андрея:
— Офис взорвали!
Он что-то еще орет нечленораздельное.
— Молчать! — рычу в трубку. — Говори все по порядку.
— Хорошо, — соглашается Андрей. — Час назад в окно офиса швырнули гранату. Она разорвалась в моем кабинете, но меня там не было.
— Это я понял. Был бы — не звонил.
— Да. Вика работала в приемной на компьютере. Дверь вышибло, и ее слегка придавило.
— Что значит — слегка?!
— Нет, она жива. Даже не ранена. Чуток оглушило ее. Я из больницы звоню. Ее осмотрели. Она в палате, отдыхает. Мне сейчас надо в ментовку ехать.
Быстро думаю, думаю, думаю.
— Ладно, езжай, — говорю. — Говори, что понятия не имеешь о том, кто бы такое мог сотворить. Говори, что у фирмы все в порядке, врагов нет. Друзья только!
— Хорошо, так и буду держаться.
Вешаю трубку, одеваюсь, выбегаю на улицу. Вокруг тишина. Меня еще не вычислили. Но вычислили фирму. Так и до моей персоны доберутся. Еду в больницу. За мной — никого. Останавливаюсь на соседней с больницей улице. Больница — это опасное место. Тут-то и могут караулить. Оглядываюсь. Вокруг тишина. Знаю я эту тишину! Хожу с полчаса кругами, запоминаю машины, запоминаю тех, кто гуляет возле больницы, кто толкается у больничных дверей.
Иду. Стеклянные двери хлопают. Навстречу бредут санитары в ватниках и грязно-белых халатах под ватниками.
— И тогда Михаил мне ка-ак врежет, — говорит один из них, а второй смеется в ответ.
Пахнет лекарствами и кухней. Андрей сказал — третий этаж. Поднимаюсь на третий. На лестничной площадке курят мужики в пижамах с номерами на рукавах, выведенных химическим карандашом еще при Хрущеве, наверное. Ступаю в коридор. Сисястая медсестра катит тележку с капельницами. В конце коридора возле окна разговаривают два врача в шапочках. Вокруг тишина. Слушаю себя. Во мне все молчит. Можно идти. Иду.
Вика сидит на кровати спиной ко мне. Напротив нее на стуле сидит мент в погонах. В его руках блокнот и карандаш. Старушка в углу на койке сосет леденец. Больше нет никого. Мент меня замечает сразу и смотрит вопросительно. Делаю несколько шагов, Вика оборачивается, вскакивает, бросается навстречу, плачет у меня на плече.
— Не плачь, детка. — Целую ее в щеку. — Все ведь уже в прошлом.
Мент смотрит. Садимся с Викой на кровать.
— Это мой жених, — говорит Вика, и мент расслабляется.
— Такие вот дела, — говорит и поднимается. — Если понадобится по обстоятельствам дела, мы вас известим. Вы, девушка, отдыхайте, а вы, молодой человек, берегите свою любовь.
— Буду, — киваю. «Чего он меня молодым назвал? Не старше меня. Максимум — тридцатник».
В дверях мент останавливается и говорит на прощание:
— Как много все-таки развелось подонков. Ай-яй-яй.
Качает головой и уходит.
Нормальный вроде мент. Я даже его про себя не обматерил по привычке.
Сижу с Викой, успокаиваю ее как могу. Подхожу к двери и выглядываю в коридор. Чисто. Через некоторое время появляется врач и осматривает Вику. Молодой парень с рыжеватой бородкой.
— Все в порядке, — говорит он мне. — Девушка может отправляться домой. Пара синяков — это пройдет. До свадьбы заживет. Если что, то сразу вызывайте врача.
Я прошу врача выйти в коридор на два слова.
— Да, конечно, — соглашается он, и мы выходим.
— Не могли бы вы нам помочь? — спрашиваю его.
— Слушаю вас.
— Время сейчас сами знаете какое… Одним словом, не могли бы вы нам помочь использовать больничную машину? Отвезти девушку домой на больничной машине.
Врач, думаю, слышал от мента о взрыве. Он все понимает и обещает помочь. Я благодарю его и возвращаюсь в палату.
— Вика, — говорю, — тебя отвезут на больничной машине, а я буду тебя ждать возле дома.
Ухожу. Спускаюсь по лестнице. В вестибюле торможу и оглядываюсь. Смотрю сквозь стеклянные двери на улицу. Тишина вокруг. То есть не тишина, день, люди, тачки, грузовики. Но ничего подозрительного возле больницы.
Доезжаю до Викиного дома, делаю пару кругов и останавливаю БМВ чуть в сторонке. Захожу в подъезд и осторожно поднимаюсь на последний этаж, проверяю. Чисто. Чердак на замке, а лифта нет. На первом этаже дверь в подвальчик, дергаю ее, закрыто. Из высокого холодного неба начинает моросить. Туч, даже облаков, нет, только серая дымка где-то высоко. А все равно капает. Скучное время года…
Захожу в подъезд дома напротив, поднимаюсь на последний этаж. И здесь ничего и никого. Подозрительных машин во дворе тоже не видно. Крыши пустые.
Появляется машина «скорой помощи», и я встречаю ее. Благодарю. Хочу дать денег, но не даю. Лицо водилы мне нравится, не надо портить человека мелкими взятками. Отвожу Вику домой и знакомлюсь с ее родителями. Отец, не старый еще, с чапаевскими усами и в железнодорожном кителе. Мама — полная и добродушная. Они потчуют меня прекрасным обедом. Не лезут с разговорами. Деликатно уходят из кухни, оставляя нас с Викой. Я, похоже, прохожу по разряду жениха. Жених с глушителем! Да и невеста хороша — рвалась в дело людей стрелять…
— Ты из дома не выходи и дверей никому не открывай. О’кей, детка?
— Понимаю, босс.
— Тогда я пошел работать. Спасибо за обед. Родители у тебя классные.
— Пока, босс.

 

В начале десятого звонок.
— В городе их нет, — говорит парень, которому я давал задание.
— Все. Спасибо. — Вешаю трубку.
Такие пироги. Без меня разобраться не могут. А с бомбометанием все-таки пора заканчивать. Делать мне больше нечего! Ловлю себя на мысли, что мне это нравится. Дикий я. Дикий беркут. Ну и пусть. Я такой, какой есть.
Лечу к загородному дому. Подъехав, оглядываюсь. Убедившись, что ничего подозрительного вокруг дома не происходит, выхожу из машины, открываю ворота и загоняю БМВ во двор. К дому подхожу на цыпочках. Ничего, лишняя предосторожность не помешает. Забираю «макара» с глушителем и пять полных обойм к нему. Прячу под бензобак и убираюсь. В моей папке есть и адреса дач салтовских гангстеров. Где им еще быть?!
На шоссе меня останавливают, проверяют документы и заглядывают в салон. Лень ментам в непогоду ковыряться в машине поосновательней.
Лечу дальше. Торможу на обочине и заглядываю в карту. Все верно, скоро будет нужный мне поселок. В темноте не видно ничего. Во мне другое «я» выпускает когти. Глаза теперь видят сквозь ночь отлично. Возле шоссе стоит столбик с указателем. Колдобино — так называется поселок. С шоссе вправо уходит проселочная дорога. Съезжаю. Начинаются колдобины. Мне они по фигу. Еду. Вижу редкий лесок. Заезжаю в него и выбираюсь из салона. Дождик кончился, но под ногами чавкает. Открываю багажник и достаю «макара». Короткими перебежками добираюсь до поселка. В нем всего две улицы. В окнах еще свет горит. Иду вдоль заборов, чтобы не попадаться на глаза случайным прохожим. Но прохожих не видно. Погода такая, что собакам лаять скучно. Может, просто собаки в Колдобине не водятся…
Вот и дом. Самый большой в поселке. Самый забор у него… Самый, самый…
Во дворе три тачки. Гранатометчики, кажется, в сборе, гады! Сажусь на корточки и надеваю перчатки и маску. «Макар» в правой ладони, обоймы в левой… Одно и то же, все время одно и то же, как «Спокойной ночи, малыши»… Вдох-выдох, вдох-выдох… Кислород пошел в кровь, адреналин там уже давно.
Запрыгиваю на забор и соскакиваю вниз. Во дворе пусто. Людей нет, собаки тоже. Приседаю за ближней ко мне машиной. Неприятно хрустит коленка. Плевать. Вдох-выдох, кислород, адреналин. Лечу к дверям, замираю, тяну на себя ручку — заперто. В окнах на фасаде света нет. И времени нет ходить вокруг да около. На крыльце стоит табуретка. Засовываю «макара» за ремень брюк, поднимаю табуретку и с размаху высаживаю ей оконное стекло. Не успевают осколки еще упасть на пол, как я уже в комнате. Острое впивается в запястье. Не больно, но — кровь. Ах, кровь! Будет сейчас вам кровь!..
В комнате темень. Я вижу отлично. Койка со смятым одеялом, стол и кресло. В коридоре раздаются голоса. Что за голоса? Некогда слушать. Выскакиваю за дверь. Яркая лампа под потолком и картина в рамке посередине стены. Русская березка. Украинская березка. Неважно какая березка. Птица парит над деревом. Я — птица. Парю в коридоре полторы секунды. Слева вижу тупик, а справа метрах в двух от меня вижу тупые рожи, растерянные, но не без ненависти в заспанных глазах. Некогда считать их. Считаю. Раз, два, три, четыре, пять. Вышел зайчик… Злой беркут вылетел. Две уже секунды прошло. Много…
«Макар» с глушаком в руке. Пиф-паф, ой-е-ей! Что же вы падаете, падаете один за другим. И мозги у вас вдребезги. А поговорить?!
Пять уже бесконечных секунд проскочило в никуда прошедшего времени. А у меня еще дел невпроворот!
Перепрыгиваю через то, что вдребезги. В прыжке меняю обойму, вышибаю ногой дверь в комнату. Возле двери кресло. В кресле рожа. В лоб ему. Нет его больше. У окна возле второго кресла стоит еще один. В кресле что-то женское с белыми волосами. Смерть моя? С косой? Нет косы. Просто крашеная телка. У телки челюсть отвисла. Виси покуда!..
— Сколько вас тут? — спрашиваю у того, кто стоит.
Он смотрит не отрываясь на «макара», еле-еле выдавливает:
— Се-семь человек.
Вижу, что телка воздуха в легкие набрала и готова завизжать.
— Тихо! — приказываю. — Ни звука. Даже не дышать.
Она не дышит.
Спрашиваю у того, кто живой пока:
— Говори! Что собирались делать после разгрома офиса?
— Ни-ничего, — заикается живой. — Че-честно. М-мы сами испугались. Ха-атели ударить и тут… тут хотели…
— Что хотели?!
— Отсидеться.
— Спасибо, — говорю и нажимаю на курок.
Мозги… Осточертело мне смотреть на их кровавые мозги!
Девка закрывает лицо руками, но не дышит. Не кричит, не визжит, не просит ничего, никаких звуков. Правильная телка.
Рывком поднимаю ее с кресла и тащу к дверям. Держу ее за локоть, а свободной рукой выключаю свет. Приоткрываю входную дверь и слушаю улицу.
— Что со мной сделаете? — спрашивает крашеная.
— Что-нибудь, — отвечаю и лезу ей под юбку.
Юбка короткая, удобная. Под юбкой трикотаж всякий.
Стаскиваю, поворачиваю ее. Делаю ее. Она упирается руками во входную дверь. И уже начинает отвечать. Теперь ей не страшно. Теперь ей в самый раз. Кровь покойников и мозги вдребезги вокруг. Это для женщин самое главное. Кто побеждает, тот и берет самку. Это после яйца высиживать и птенцам — червячков. Сперва — побоище…
Делаю ее. Она разошлась, как двигатель внутреннего сгорания.
— Теперь можешь кричать, — разрешаю и продолжаю делать ее.
Она кричит, и я, чуть отклонившись, чтобы не измазаться, стреляю ей в затылок.
Так будет лучше для меня и для нее. Она ушла в бесконечный оргазм. Пусть там и останется.
Кладу ее аккуратно на пол и выпрыгиваю в окно. Дождя нет, есть звезды. Они мерцают неопределенно. Замираю на мгновение и крадусь к машинам. Тихо. Перебегаю к забору и слушаю улицу. Никого. Перебегаю обратно и стреляю в багажник ближней машины. Пусто. Стреляю в багажник другой машины. Есть! Достаю канистру с бензином и волоку ее к дому, обливаю по периметру, проливаю струйку на землю, выплескиваю остатки на машину. Роюсь в карманах и выхватываю спички. Чиркаю и бросаю. Спичка гаснет. «Море, море». Зажигаю еще одну и почти кладу на политую бензином землю. Огонь побежал…
Перепрыгиваю через забор и лечу по улице. За спиной рвутся бензобаки, и тут же по всему поселку начинают брехать собаки. Где они до этого были?!
По колдобинам возвращаюсь на трассу и несусь в противоположную от Харькова сторону. На большой развилке сворачиваю, долго еду, кружу, въезжаю в город с другой стороны. Салтовских нет больше, нет и не будет больше никогда…
25
Когда достаточно сил, чтобы подняться высоко, то усилия, потраченные на подъем, окупаются сторицей. Уже почти не заходит солнце, а если и заходит, то его место тут же занимает пронзительная луна. Уже не требуется никаких усилий на полет, следует лишь расправить крылья, тебя несет самого, и несет туда, куда ты только пожелаешь. Можно забыться, закрыть глаза, иногда лишь поглядывать вниз — там безмолвные моря и плоскогорья, равнины и реки людей. Тебя будет так нести и нести, пока ты не окажешься в зимней Африке. Тогда надо сложить крылья и падать, падать в озеро, а перед гладью воды лихо тормознуть, приводниться, оглядеть с гордой доброжелательностью соседей и поздороваться с розовым фламинго…
Валяюсь до вечера и устаю от этого. Заставляю себя подняться и долго ковыряюсь на кухне, пытаясь приготовить то ли поздний завтрак, то ли ранний ужин. Смотрю в окно — зима на носу. Ночью, похоже, подморозило. Значит, и сегодня будут заморозки. На небе ни облачка, на небе звездочки зажигаются, и луна полезла вверх из-за соседней крыши.
Звонит телефон. Поднимаю трубку и молчу на всякий случай.
— Алло! — слышу голос Светланы и отвечаю:
— Привет.
— Я тебе вчера звонила допоздна, но тебя не было.
— Ты, Света, не обижайся. Тут дел по бизнесу навалилось. Я буду занят еще несколько дней… Три дня. Давай через три дня встретимся.
Слышу в ее голосе разочарование, но она согласна встретиться и через три дня. На самом деле мне хочется знать наверняка — намотал я на конец что-нибудь или нет. В следующий раз пойду на убийство с пачкой презервативов.
Вечером смотрю телевизор и листаю книгу. В дверь звонят. Звонок условный — значит, свои. Открываю. Это парень, охранник Андрея и связной по совместительству. Он говорит, что появился человек от Анвера и привез пакет для меня. Забираю конверт, и парень уходит. Я иду на кухню и закуриваю. Конверт лежит передо мной, и я догадываюсь что в нем. Открывать не хочется. Только сейчас я понимаю, как устал. Тяжелая это все-таки работа — мозги вдребезги. Сигарета дымится в моих пальцах. Курить не хочется, ничего не хочется, хочется сидеть перед телевизором и смотреть передачу про местных фермеров, слушать про их проблемы с комбикормами, видеть телят и лошадей… Тушу сигарету и вскрываю пакет. Пакет? Конверт? Не знаю. Какая разница!
В конверте нахожу фотографию и подробную инструкцию. Некий человек из Днепропетровска повезет товар такого-то числа. Поезд — номер такой-то. Отправляется из Днепропетровска во столько-то… Да, Анверу продохнуть не дают, а он не дает мне. В письме нет никакой записки. Обычно Анвер писал по-приятельски что-нибудь от себя. Хотя это и вредит делу, но мне было бы приятно прочитать несколько строк про Крым, про Лику. Ведь Анвер много раз говорил, что я ему теперь как брат. Ну да ладно… Я все сделаю. Мы их, Анвер, всех замочим, всех порвем.
Не успеваю додумать. Звонит телефон. Это Леха со своих рисовых угодий.
— Как дела, босс?! — кричит в трубку.
— Все в порядке. Ты как?
У Лехи тоже все в порядке. Он сошелся со всеми «крутыми» в Краснодаре и несколько раз заезжал к «папе». У того проходило настоящее заседание местных авторитетов. Я смеюсь в ответ и спрашиваю:
— Тебе, Леха, еще никакого звания не присвоили? Барона? Герцога? Рисового воеводы?
— Нет, босс, ничего не присвоили. Я по вам соскучился. Приеду скоро.
— Я по тебе, парень, тоже скучаю. Только позвони сперва. У нас тут некоторые происшествия.
— В чем дело, босс? — вскидывается Леха. — Если надо — я пару казачьих сотен приведу с собой.
— Не надо никаких сотен. Все в порядке.
Не успеваю попрощаться с Лехой, как звонит Вика. И мы с ней треплемся долго и просто так. Но говорить тяжело. Снова хочется спать. Сплю. Снова куда-то лечу. Нет, не лечу больше. Плаваю по теплому озеру Чад и дружу, дружу, платонически дружу с розовым фламинго.

 

Будит меня звонком Андрей и говорит, что надо срочно встретиться. Я ворчу спросонья. Мы договариваемся встретиться через час на объездной дороге, сразу за автозаправочной станцией.
Я выезжаю загодя и жду его минут десять. День ясный и холодный. Ночью подморозило, и трава на обочинах еще серебрится от инея. Наконец появляется машина Андрея. Он останавливается чуть впереди, выходит из тачки и пересаживается ко мне.
— Опять, — проговаривает парень и сокрушенно качает головой.
— Бледный ты опять, — бурчу я. — Что еще стряслось?
— Опять наезд.
— Салтовских больше нет, — удивляюсь я.
— Это не салтовские, — отвечает Андрей и называет уже другую группировку.
— Они что — обалдели?! — удивляюсь я. — Дался им ваш рис!
— А что делать? — спрашивает Андрей. — Опять война?
Пожимаю плечами. Молчу. Хочется послать парня подальше, но вспоминаю Леху и его девушку-русалку.
— Давай встретимся здесь же в восемь вечера, — предлагаю парню.
Разъезжаемся. Я возвращаюсь к себе на Сумскую и ставлю машину в гараж, чтобы она лишний раз никому на глаза не попадалась. Тачка видная, и ее могут вычислить. То есть меня вычислить по тачке. Поднимаюсь в квартиру и роюсь в бумагах. Банк данных у меня отличный, и я делаю вывод — эти покруче. С другой стороны, сама бригада поменьше. У их лидера только один настоящий помощник. Это и правильно. С одним всегда легче разобраться, если что…
Да, большая у нас держава. И городов много. А везде одно и то же. Можно, конечно, всех лидеров в Харькове перемочить, но на всех у меня просто обойм не хватит, и мне другим надо заниматься. Значит, имеет смысл предложить Андрею поступить так же, как я сделал в Крымске. Есть в Харькове серьезный авторитет. Андрею следует поехать к нему и объяснить, что рисовая контора — это прикрытие солидной корпорации. Что корпорация в городе никому не мешает, но и не хочет, чтобы мешали ей. Тут придется Андрею рисковать, но по-другому уже вопрос не решить. Андрей должен согласиться отстегивать кому-то одному, но и добавить — это в знак уважения. Корпорация может и сама за себя постоять, она умеет, а иногда и любит вести войны. Тому подтверждение — события последних дней. Но у корпорации, так Андрей должен сказать обязательно, сейчас нет времени и желания. У корпорации много иной работы, серьезной. Андрей станет платить ежемесячную дань, но проблем в Харькове не должно более возникать… После такого базара местный «папа» может сыграть свою игру… Как меня достала все-таки эта Сицилия!
Вечером встречаюсь с Андреем и объясняю. Он соглашается. Мы разъезжаемся. Мне нужен отдых и время для мыслей о другом. Отдыхаю и размышляю весь следующий день. Андрей звонит только вечером и говорит, что все нормально, можем сегодня не встречаться, разговор состоялся, к его предложению отнеслись внимательно, похвалили нас, мол, за искусство ведения…
— Ну, ты сам понимаешь, босс, о чем шла речь.
— Понимаю. Звони, если что. Подождем результатов.
На следующий день на Андрюхин офис снова наехали.
Наехали те же, дали Андрюхе по лбу, но не сильно. Дали три дня на раздумья и обещали зарыть в братской могиле вместе с эшелоном нашего риса…
Останавливаю его монолог и велю приехать на место наших конспиративных встреч.
Встречаемся. На щеке у парня ссадина. Бледный опять. Бледный, но довольно бодрый.
— Я звонил «папе», — говорит Андрей. — «Папа» хренов сказал, что беседовал с наезжающими на нас. Но, говорит «папа», лидер у них тупой, и поэтому мы, мол, можем теперь делать с ним все, что пожелаем.
— Круто! — зло смеюсь я. — Нашими руками он хочет убрать конкурента! А его команду себе заберет. Потом к нам придет деньги получать. Я даже уверен, что он с этими, новыми ублюдками, даже не разговаривал. Хочет нас проверить. На что мы способны. Вдруг недавняя стрельба — не наша работа!
Андрей только поддакивает. Он все время касается пальцами ссадины на щеке. То он бледнеет, то синеет от страха. А фингал у него красно-бордовый. Вообще, не рожа, а российский флаг.
— О’кей! — заканчиваю я. — Ничего, Андрюха, не бойся. «Папик», гад, ведь тоже рискует. Можем мы и его подвинуть. Пусть шебуршит пока.
— Пусть, — соглашается Андрей.
На этом мы и разъезжаемся.

 

Света мне звонит постоянно, и я с трудом отделываюсь от нее. Мне самому хочется увидеть ее, но я ждал, чтобы прошли три предтриперных дня. Не стоит любовь начинать с гонококка. Сегодня третьи сутки миновали успешно. С конца, пардон, не закапало. Забираю ее из общаги. Катаемся по городу и сидим в ресторане. Света — это не Вика. И это не Лика. Света — это Света. С Ликой у меня была чистая лирика, а с Викой — чистое желание. Света — это желание и лирика вместе.
Мы уже успели изрядно попортить спальню, когда раздался условный звонок и мне пришлось отсоединиться от девушки и, набросив халат, идти к дверям.
— Леха! Черт! Бодигард! — Я по-настоящему обрадовался, увидев моего бывшего охранника в дверях.
Закутавшись в одеяло, в коридор выглянула Света.
— Вот. — Я даже как-то смутился. — Девушку зовут Светлана.
Леха только брови поднял.
— Что ж, — сказал он. — Будем дружить.
Света быстро оделась и стала возиться на кухне, готовить Лехе ужин.
Мы садимся в кресла друг против друга, и Леха долго и подробно рассказывает про свои рисовые дела. Описывает в красках свои встречи в Крымске с местными бандюками, как те съезжались на дорогих тачках, какие у них свирепые охранники… Мы ужинаем. После ужина Света уходит в ванную комнату, а Леха вдруг заявляет:
— Я, босс, жениться хочу. Что скажете?
— А что я должен сказать! Женись. Я рад за тебя.
— Нет, босс, мне как-то не того… Мы же вместе, босс. Правда?
— Леха, все отлично! Мы, конечно, вместе. Но жениться ты будешь все же сам по себе.
Мысленно я уже решаю с Лехой расстаться и не втягивать его больше в опасные дела.
— Можешь со мной к Анверу сгонять? — спрашиваю его.
— О чем речь?!
«Ничего, — думаю, — последний раз возьму его. Нет времени искать замену. А одному ехать не стоит».
— Давно от Анвера не было известий. Нет, известия, конечно, были, но мне хочется с ним лично пообщаться, а не через посредников.
Света выходит из ванной и уходит в спальню. Мы болтаем с Лехой до первых петухов.

 

Света будит меня часов в двенадцать. В полдень. Она уже оделась и собирается уходить.
— Ты спи, — улыбается девушка. — Только дверь за мной закрой. У меня в час собрание в техникуме. Сказали быть обязательно.
Я говорю что-то о мужском долге и порываюсь отвезти ее, но Света решительно отказывается и убегает. Готовлю кофе и выпиваю сразу литр, наверное. Пора шевелиться, дел невпроворот.
Леха спит еще. Пусть отдыхает. Намотался с дороги. Я вынимаю из его куртки паспорт и ухожу. Еду в автомагазин. Выбираю тачку жениху — «мерседес» со сто девяностым двигателем. Отгоняю «мерс» на Сумскую, поднимаюсь в квартиру и бужу парня.
— Да, босс! — вскакивает тот. — Заспался. Подъем!
Он быстро одевается и моется.
— Пойдем, — говорю почти сурово. — Поможешь мне кое-что принести из машины.
Спускаемся. Протягиваю ему ключи и киваю на тачку.
— Пользуйся, жених! Ее, правда, наверх не поднимешь.
— Босс! — это все, что он может произнести.
Ему страшно к машине даже прикоснуться. Теперь станет каждые пять минут с нее пыль сдувать. Но ничего, привыкнет. Человек ко всему привыкает. Проще всего привыкнуть к фирменной тачке…
— Плохо, что гараж один, — говорю.
— Ничего страшного, босс, — улыбается бодигард. — Я могу и в доме Андрея пожить. В частном секторе! Там и гараж вроде есть.
— Тоже выход. Ты теперь в машине спать будешь!
— Буду, босс, буду! Честное слово — буду!
Ближе к вечеру парень уезжает, а я не знаю, чем заняться. Катаюсь по городу просто так. Думаю про Леху. Парень собрался жениться! Он не дикий, ему надо…
Вижу — на автобусной остановке ежится от холода симпатичная девчушка. Торможу и предлагаю подвезти. Она соглашается и садится рядом. Народ пошел — ничего не боится. Но я не собираюсь ее трахать, даже разговаривать с ней настроения нет. Скучно!
Отвожу ее на ту улицу, которую она назвала. Торможу. Девчушка ждет, что я хотя бы номер телефона спрошу. Не нужен мне номер ее телефона. Прощаюсь и уезжаю.

 

Где салтовские, которые доставали Андрея? Нет их больше. А где эти, новые наезжалы? Они-то как раз и ходят пока целехонькие. Срок Андрею назначили. По лбу парню дали. Кончать их лидера придется. Вместе с помощником. Сделаю я это прямо в городе. Среди бела, так сказать, дня.
Каждое утро он ездит в офис одним и тем же маршрутом. С ним обычно только водила. Приезжает всегда в одно и то же время — плюс-минус пятнадцать минут. Зря он такой пунктуальный. Если ведешь рисковую жизнь, то будь поизобретательней. Читал как-то в книжке про русского царя Александра Второго. Он и маршруты стал менять, а его революционеры все равно грохнули. А этот — нет, он не русский царь. Так — харьковский царек, даже ниже. Так что пусть не обижается…
Машину я угоняю. Со мной «макар» с глушителем. Стою у перекрестка. А вот и «мерс» царька. Какой он царек! Ниже, намного ниже… Если этот перекресток успеет проскочить, то я его возьму на следующем.
Трогаюсь с места и вливаюсь в поток машин. Старый пень на «Запорожце» мешает мне. Нет, этот перекресток мы проезжаем. Царьку везет сегодня. Ага! Загорается желтый, а затем красный глаз светофора. «Мерс» тормозит. Мне удается встать в соседнем ряду вплотную к «мерсу». Правое стекло опущено заранее. Из него дует. Потерплю. «Макар» лежит на сиденье рядом. Я смотрю на светофор. Секунда, вторая, третья… Загорается желтый! Поднимаю «макара» и разряжаю обойму в царька и водилу. Некогда мне смотреть, как они там дергаются! Выбрасываю в окошко пистолет и жму на газ. Ухожу в боковую улицу, заезжаю за кирпичные пятиэтажки. Бросаю машину и прогулочным шагом направляюсь к троллейбусной остановке. На моей башке отличный парик. Волосы длинные, как у студента-второкурсника. На переносице очки. Джинсы потертые. Курточка на рыбьем меху. Главное — к операции хорошо подготовиться. Остальное — дело техники.
С трудом проталкиваюсь в троллейбус и несколько остановок еду «зайцем». Это — прокол. Небольшой, но прокол. Талонов у меня нет, мелких денег, чтобы купить эти самые талоны, тоже нет. Выскакиваю через пару остановок. Слава Богу, контролеры еще спят. А что бы я делал, если б контролеры сцапали? Бить и бежать на глазах у людей? Или идти в парике в ментовку? Или долларами откупаться?
Забегаю в парадняк блочного дома, стаскиваю парик и очки. Запихиваю их в полиэтиленовый мешок. Выхожу другим человеком и осматриваюсь. Тишина вокруг. Выкидываю пакет в мусорный бачок и гребу по улице. В газетном киоске покупаю талоны и сажусь в автобус. Выхожу в центре и растворяюсь в толпе.
На Сумской переодеваюсь, забираю мелкокалиберную винтовку. Она небольшая и очень удобная. В разобранном виде помещается в полиэтиленовый мешок. Выхожу с двумя полиэтиленовыми мешками. Один, с джинсами и курткой, выбрасываю в помойку, со вторым сажусь в свою тачку. Еду. Не доезжаю квартала до офиса наезжал, ставлю машину у тротуара. Выскакиваю из тачки и забегаю во двор. Дома старые, а дворы сквозные. Носится по ним холодный ветер. Вот парадная. Вбегаю в нее и толкаю дверь в подвал — замок я выбил накануне. Главное — хорошо подготовиться… В подвале темно, из узких оконцев чуть пробивается свет. Пробираюсь к окошку, из которого видна дверь офиса. Офис! Придумали слова! Контора, одним словом. Тоже слово нерусское…
Собираю винтовку и приоткрываю окошко. Получается амбразура. Остается только ждать. Из окна дует холодом. Ничего, не сдует. До офиса метров двадцать всего. Почти с такого же расстояния я мочил «черного» из рогатки. Было это совсем недавно, а кажется — сто лет назад…
Появляется несколько парней. Что-то оживленно обсуждают и возбужденно размахивают руками. Наверное, уже знают о том, как их босс последний раз на «мерсе» прокатился. И чего вы так волнуетесь? Сейчас я вас успокою… Среди парней я узнаю того, чья фотография имеется в моей папке…
Вскидываю винтовку. Улочка здесь глухая, и даже днем людей не видно. Стреляю два раза. В голову и грудную клетку. Я всегда говорил, что мудак — это не Буревестник, это труп. Труп валится, а те, что живы еще, замирают в замешательстве. Бросаю винтовку и достаю из кармана гранату. Срываю чеку и выбрасываю, — нет, тут особо не разбросаешься; выкатываю ее как можно дальше на улицу. Приседаю и отпрыгиваю вприсядку вбок. Русские, бля, народные танцы!
Граната разрывается. Слышится, как лопаются стекла в доме. Вылетаю из подвала и, оглядываясь, ухожу к машине. Во дворе пусто. На улице люди кое-какие есть. Одни бегут туда, где рвануло. Это не Буревестник, мудаки. Другие валят прочь, у них ума побольше.
Еду прочь и думаю — что теперь? Мне следует затаиться. Пусть теперь Андрей побеседует с «папой». Какие еще этому хреновому «папе» нужны доказательства нашей дееспособности?! Надоели мне эти гангстерские разборки на рисовом уровне…
Звоню Андрею из автомата, как договаривались, слышу его голос, условно кашляю в трубку и вешаю ее. Он поймет, что значит мой кашель. Это значит, что кто-то кашлять уже перестал.
Еду домой. Хорошая тачка БМВ. Пора менять. Слишком много она уже здесь наездила.
Варю по привычке кофе, но не пью. Достаю пакет с апельсиновым соком и делаю несколько глотков прямо из надреза. Ухожу в комнату и разваливаюсь в кресле.
Начинаю дремать — но не тут-то было. В дверь звонят. Звонки условные. Это Леха прикатил.
— Какие новости? — спрашиваю.
Идем на кухню и садимся за стол.
— Кофе хочешь? Или пожевать что-нибудь?
— Нет, босс, спасибо. Я связывался с Анвером. Он весь в делах. У него вроде все получается, но наверх его пока не пускают. Не так все просто, он говорит. Но дело, мол, движется.
«Еще бы, — ворчу про себя, — столько людей завалили».
— Он вам большой привет передает, — продолжает Леха. — Надеется встретиться, как станет чуть полегче. Лику он хочет отослать к родственникам. У него родственники в Симферополе. Пусть, говорит, девушка развеется. И еще от него пакет.
Забираю у парня пакет и вскрываю. Заказ на Одессу. По поводу клиента из Днепропетровска сообщается, что его следует убрать, а его спутника — оставить в живых. Понятно.
— Леха, — говорю, — как насчет того, чтобы смотаться в Ростов?
— С удовольствием!
— Хорошо. Встретишься с Николаем. Узнай новости. Может, что и есть.
Анверу я о Николае не сообщал. Пусть считает, что все в порядке. Заказ выполнен, тело сгорело. Без лишней информации Анверу легче будет работать с наркосиндикатом.
Достаю с антресолей «Полароид», купленный еще в Краснодаре, и переснимаю присланные фотографии. Еще то качество! Оригиналы отдаю Лехе, а копии оставляю себе на всякий случай.
— Ты узнай в Ростове — кто такие, — киваю на фотографии.
— Есть, босс!
Леха отваливает. Сразу после его ухода звонит Андрей и сбивчиво, но радостно рассказывает, как встречался с «папой».
— Тот немного не в себе! Не ожидал, похоже, что все произойдет так быстро и так… — Андрей подыскивает слово. — Что все произойдет так эффективно!
— Повод ему о себе задуматься.
— Да! Он даже немного заискивать начал. «Папа» головой ручается за свою бригаду и за порядок в городе.
— Головой — это правильно…
Я вешаю трубку и иду в ванную. Включаю воду и долго держу ладонь под струей, жду, когда вода нагреется. Ложусь в ванну и дремлю, слушаю шум воды, чувствую — она поднимается миллиметр за миллиметром и приятно греет тело. Сегодня в ночь я планирую выехать в Киев. Но время еще есть. Для горячей ванны времени до фига…
Назад: Часть третья
Дальше: Часть пятая