Мэри очень обрадовалась, когда Пинкни заявил, что он всецело в ее распоряжении и готов повсюду сопровождать ее. Как и всегда в этом сезоне, развлечения следовали одно за другим. Все большие бальные залы находились в центральной части города и потому не могли быть использованы. Однако чарлстонцы, освободив от мебели гостиные, столовые и прихожие, превращали их в танцевальные комнаты. Оркестры, приглашенные из клуба, играли целыми вечерами. Салли Бретон, которая жила у родственников на Элизабет-стрит, пригласила триста пятьдесят человек на новогодний праздник.

– Она не пропустила ни одного холостяка и ни одну незамужнюю девицу, – удивлялась Мэри. – Где она всех разместит?

– Она не была бы Салли, ма, если бы не изобрела, как это сделать. Что меня волнует, так это мои бальные туфли. На подошве протерлась дыра.

– Не беспокойся, Элия починит их. Он может взять кожу с любой из книг, что пылятся в библиотеке.

Пинкни рассмеялся.

– Поделом Аристотелю, – рассказывал он немного погодя Эндрю. – Я обожаю свою мамочку, но ума у нее с воробьиный носок.

– Не стоит требовать от женщины ума. Твоя мать миловидна, как девушка, это ее главное достоинство. Неудивительно, что мисс Джулия так и не вышла замуж.

– Да, ты прав. Признаюсь, после целого дня, проведенного с дамами, я так тебя понимаю! Хочешь немного виски?

– Наливай побольше, дружище. Я велел Лавинии принести графин с бокалами пообъемистей. Зная, что это для тебя, она была кротка, как овечка.

Пинкни разлил виски, протянул бокал Эндрю и развалился в кресле.

– Ах, как хорошо, – сказал он.

– Замечательно, – откликнулся Эндрю.

С этих двух фраз вот уже в течение недели завязывалась их ежедневная беседа. Восприятие притуплялось, и Эндрю не думал о своих бездействующих ногах, а Пинкни забывал, что его могут убить или искалечить на войне.

Женщины замечали, что от друзей попахивает виски, но ни о чем не допытывались. На юге мужчины пьют постоянно. Вы узнаете джентльмена по тому, как он расправляется со своей рюмкой.

Выпивка не мешала Пинкни повсюду галантно сопровождать свою мать: днем – на чашку чаю, вечером – на бал. Порой с ними отправлялась и Джулия. А еще чаще осведомлялась, не найдется ли для нее местечко в их карете, Лавиния. Эндрю подкалывал Пинкни насчет откровенных улыбок Лавинии. Он также благодарил его за то, что Пинкни замещает и отца, и старшего брата.

– Я тебе очень, очень благодарен.

– Заткнись! Для меня это отличная практика, ведь когда-нибудь и Лиззи вырастет.

Хорошенький ротик Лавинии расплылся в недовольной гримасе. Прекратив подслушивать, она на цыпочках отошла от двери. У себя в комнате девушка упала на кровать и разрыдалась.

Под Новый год Пинкни попробовал уговорить свою матушку остаться дома.

– Завтра я уезжаю, ма, и мне хотелось бы провести вечер с вами.

– Но, Пинни, ведь нас пригласила Салли Бретон. Пинкни пожал плечами. Он отправился к себе переодеться, прихватив графин.

Салли Бретон никогда не разочаровывала своих гостей. Гости, прибывшие на вечер в дом ее кузена, где теперь жила Салли, минуя холл, направлялись к дверям, ведущим во двор. Оттуда шла дорожка, устланная персидскими коврами. Вдоль нее, поодаль друг от друга, стояли лакеи с факелами. Они указывали гостям путь к каретному сараю и просторной конюшне. Салли встречала гостей в дверях конюшни вместе с кузеном и кузиной. Престарелая пара, казалось, была ошеломлена происходящим.

Внутри конюшни было тепло и уютно. В двух громадных очагах у задней стены полыхал огонь. Стены были заново побелены. Два ряда столбов, тянувшихся вдоль стены, были увиты гирляндами падуба и плюща. Перегородок, отделявших стойла друг от друга, не было; там, где некогда спали лошади, теперь стояли обтянутые парчой стулья и диваны. Железные ясли вместо сена были наполнены ярко-алыми пунцеттиями. На столах, поставленных вдоль стен, горели красные свечи в серебряных канделябрах, пол был устлан пурпурными восточными коврами.

Примыкающий к конюшне каретный сарай был преобразован в великолепную бальную залу. На каждой стене висело шесть высоких зеркал в золотых рамах. Они отражали мерцающий свет золоченых свечей в четырех хрустальных люстрах, свисавших с высоких стропил.

На стенах между зеркалами были нарисованы гирлянды цветов. Стропила были увиты свежим смилаксом, пучки гардении распространяли пьянящий аромат. Каждый кирпичик выкрашенного зеленой краской пола был облит воском. Казалось, комната была выложена изумрудами.

В одном из углов помещался оркестр. Музыканты укрывались за усеянной цветами ширмой из сосновых веток; казалось, музыка чудесным образом льется прямо из воздуха. В других углах стояли столики с огромными вазами со льдом, из которых высовывались запечатанные золотой фольгой бутылки шампанского. Официанты, разносящие подносы с шампанским, были одеты в белые, по колено, бриджи и зеленые, под цвет пола, фраки.

Гости Салли были ошеломлены. Она с удовольствием принимала комплименты и отвергала обвинения в расточительстве.

– Мои дорогие, у меня не было выбора. Прежде чем переехать сюда, я заглянула на чердак дома на Кинг-стрит и нашла там все это. А что, если бы ядро угодило в эти зеркала? Я бы потом всю жизнь чувствовала себя несчастной. Что же до кип зеленого атласа, не знаю, какая из прабабушек Майлсов купила их. Он бы никогда не нашел у меня употребления. Слишком ярко. Я взяла его чуть-чуть, ради забавы.

Салли подобрала розовые шелковые юбки, выставив самые кончики ярко-зеленых атласных туфелек.

Чудесная бальная зала сулила дивный праздник. Сам генерал Борегар сопроводил Салли, чтобы открыть бал; казалось, он привел с собой всех своих офицеров. Первый раз с начала войны партнеров хватило для всех танцующих дам. У девушек от волнения кружилась голова: толпы мужчин умоляли их вписать свои имена в бальные карточки. Когда первый натиск завершился, пришел черед матерей и бабушек. Даже семидесятилетние старушки были приглашены на тур вальса.

Пинкни наблюдал из уголка, в котором было вдоволь шампанского. Посреди второго тура вальса к нему присоединился дальний родственник, Билл Эшли. Пинкни плохо знал его: Билл был восемью годами старше и мало интересовался мальчиком. Пинкни обрадовался, когда Билл заговорил с ним.

– Держишься?

– Пусть теперь они постараются. А я отдохну первый раз за всю неделю.

Билл хмыкнул:

– Что касается меня, так я только сегодня приехал. И не могу даже словом перемолвиться со своей знакомой. Кстати, откуда все эти мундиры?

Пинкни усмехнулся:

– Кто знает? Моя милая недалекая мама, которая куда проницательней, чем кажется, вывела на этот счет теорию. Она утверждает, будто Салли Бретон сказала генералу Бо, что он не может выступить в поход, прежде чем не приведет сюда всех своих военных. Герой не герой, но он не посмел отказать ей. И миссис Бо не позволит мужу вернуться в Новый Орлеан, если он упустит возможность побывать на вечере Салли Бретон.

Билл поперхнулся шампанским.

– Твоя мать права, – просипел Билл. – Когда я в пятьдесят девятом был в Париже, меня спросили, знаком ли я с Салли Бретон. Я подтвердил, что знаком, и все двери были для меня открыты.

– То же было и со мной в Лондоне. Выпьем за Салли. Мужчины, чокнувшись, осушили бокалы и наполнили их вновь.

В половине одиннадцатого оркестр умолк. Музыкантам необходимо было отдохнуть. Гости сели ужинать. Пинкни стал разыскивать Мэри и Джулию. Вдруг кто-то тронул его за рукав. Это была Лавиния.

– Пинкни, можно я посижу с тобой и кузиной Мэри? Я не собираюсь танцевать со всеми этими чужаками и не знаю, что сказать им за ужином. Человек двадцать уже приглашали меня к столу.

Приподнятое вверх личико Лавинии казалось совсем юным. Щеки ее пылали; отдельные завитки выбились из локонов, забранных в высокую прическу, и прилипли к увлажненному испариной молочно-белому горлу. Над верхней губой девушки блестели капли пота.

Пинкни улыбнулся.

– Конечно, – сказал он, – но давай-ка я сначала оботру тебя. – Он промокнул ей носовым платком лицо, а затем предложил руку.

Даже Джулия танцевала, хотя постоянно твердила, что среди офицеров нет ни одного знакомого лица. Мэри, как и Лавиния, раскраснелась и болтала с девушкой, как будто они были ровесницами.

Пинкни не обращал на них внимания. Он следил за тем, чтобы его бокал был постоянно полон. Оркестр заиграл вновь, и кавалеры подошли пригласить дам. Для Пинкни они все были чужаки, офицеры из бригады Борегара. Джулия внимательно наблюдала, как Пинкни встал и поклонился. Держался он безупречно.

Все ушли в бальную залу, но Пинкни остался за столом. Лакей поставил перед ним бутылку шампанского. Через двадцать минут она была пуста. Пинкни оперся локтем о стол. Ему очень хотелось спать.

– Ну и жара здесь, – пробормотал он. Встав, он без затруднений перешел в бальную залу. В противоположном конце он увидел свою мать, оживленно говорящую с генералом Борегаром. Он стал обходить танцующие пары, чтобы присоединиться к беседующим.

Лавиния, танцуя, наблюдала за дверью. Девушка заметила Пинкни. Ее улыбка сделалась оживленней, ямочка на щеке стала глубже. Но Пинкни не смотрел на девушку. Лавиния нахмурилась, однако спохватилась и перестала морщить лоб. Она должна выглядеть привлекательно. Завтра Пинкни уезжает, за все время он даже не обратил на нее внимания. Она не упускает ни одной возможности увидеться с ним, а он продолжает смотреть на нее как на младшую сестренку Эндрю. Неужели он не замечает, что она стала взрослой? Он должен это понять, она заставит его. Щеки девушки раскраснелись, глаза сверкали гневом. Пинкни был неподалеку, еще немного – и он прошел бы мимо. Лавиния взглянула на партнера и кокетливо улыбнулась ему.

– Мисс Энсон, вы самая хорошенькая девушка из всех, кого я когда-либо видел, – заявил неуклюжий юный теннессиец, с которым она танцевала.

К его изумлению, Лавиния дернула его за руку и резко качнулась к нему.

– Не смейте так говорить! – воскликнула она. – И не прижимайте меня так близко. Отпустите сейчас же! – Лавиния всхлипнула.

Юноша почувствовал, что кто-то крепко стиснул его плечо.

– Убирайтесь отсюда, солдафон, – услышал он за собой мужской голос. – У нас так с дамами не обращаются.

Лавиния оттолкнула его, юноша обернулся и увидел Пинкни.

– Я здесь ни при чем, мистер. Девчонка сама вдруг схватила меня…

– Довольно. Девушка расстроена, обойдемся без сцен. Извинитесь и отпустите ее со мной.

Пинкни выдавил улыбку, чтобы со стороны их объяснение казалось дружеской беседой. Мальчишка упрямился. Он был вспыльчив, как истинный переселенец.

– Мне не в чем извиняться перед ней, – отрезал он, – и никакой напыщенный денди не убедит меня в обратном.

Глаза Пинкни потемнели.

– Вы обидели мою кузину и оскорбили меня. Нам необходимо объясниться.

– Назовите время и место.

– Через час мой товарищ известит вас.

Лавиния наблюдала за ними, учащенно дыша. Пинкни взял ее за руку и отвел к Мэри.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он генералу. – Надеюсь, вы простите мое вмешательство. Кузина немного устала от духоты, мама поможет ей.

Лавиния опиралась на руку Пинкни.

– Бедняжка, – проворковала Мэри, – на вот, возьми мой веер. У меня в сумочке есть немного нюхательной соли. Пинни, отыщи место для Лавинии.

Генерал Борегар сделал едва заметный знак рукой. Помощь явилась сразу же – им передали стул для Лавинии. Девушку заботливо окружили женщины. Пинкни незаметно ускользнул – ему надо было отыскать Билла Эшли.

– Я нуждаюсь в услугах секунданта, – сказал ему Пинкни. – Если ты откажешься, я не обижусь.

– Не будь ослом. Разумеется, я согласен. Кто твой противник? Если это один из чужаков, я почту твое предложение за честь.

Пока Билл вел переговоры с товарищем теннессийца, Пинкни отвез Лавинию и Джулию домой. Джулия сидела с осуждающим видом, плотно сжав губы. Лавиния, понимая, что всему виной ее намерение заполучить Пинкни, потрясенно молчала. Пинкни был рассеян, его донимала тупая головная боль.

Вернувшись в залу за матерью, Пинкни понял, что инцидент не прошел незамеченным. Всякий, взглянув в его сторону, отводил глаза, выказывая притворную незаинтересованность. Салли Бретон, когда он склонился поцеловать ей руку, шепнула: «Желаю удачи!», что выходило за рамки всякой дипломатии.

Мэри заговорила, едва карета тронулась с места.

– Пожалуйста, мама, – взмолился Пинкни, – у меня голова раскалывается.

– Тогда тебе лучше отправиться спать, – заметила Мэри. – Хотя я не вижу разницы. Деревенщина, что он знает о пистолетах! Не больше, чем о башмаках. Пинни, ты должен мне все рассказать. Это так волнующе, так романтично. Я и не думала, что ты ухаживаешь за Лавинией. Возможно ли продлить отпуск или ты вернешься к свадьбе? Вот приедем домой, и я достану шкатулку с драгоценностями. Мы должны подобрать кольцо для невесты. Перстень с сапфиром. Ей пойдет, у нее светлые волосы. Жаль, глаза слишком уж прозрачны. Сапфир будет их бледнить. Ты не подумай, я не осуждаю. Лавиния славная девочка, она уже давно нам как своя.

Пинкни почувствовал дурноту. К Лавинии он относился почти так же, как к Лиззи. Слова Мэри открыли ему глаза на действительное положение вещей. Лавиния не была ему сестрой, и она уже не ребенок. Только брат, отец или муж имели право драться на дуэли за честь леди. Вызвав теннессийца, он объявил себя защитником Лавинии и, следовательно, взял на себя роль мужа. Теперь по кодексу чести он обязан жениться на ней.

Если только его не убьют… Пинкни, в отличие от своей матери, был достаточно наслышан о меткости теннессийских стрелков.