15
Через полчаса на сцену выбралась танцевать совершенно голая девица с двумя крокодилами в обнимку, потом в будку с пультом влез модный DJ из Гамбурга, а когда начался фейерверк, Брайан, перекрикивая музыку, спросил:
— Не находите, что здесь скучновато? Может, пойдем куда-нибудь еще?
— Пошли.
— А куда?
— Сегодня пятница. Куда хочешь, туда и пойдем. В ближайшие два дня в этом городе открыто все.
— Предложи чего-нибудь.
— В окрестностях куча отличных клубов. Есть «Достоевски-клаб».
— А что там?
— Там люди играют в шахматы, курят кальян, читают старинные книги из английской библиотеки… А блондинки в старинных очечках играют им на клавесине. И так всю ночь.
— Не-е. Пойдем куда-нибудь повеселее.
Я залпом допил джин из своего стакана.
— О'кей. Пусть будет повеселее. Поехали в «Хара-Мамбуру».
— Там хорошо, в «Хара-Мамбуру»?
— Увидишь. Поехали.
Мы выбрались из-за стола и стали протискиваться к выходу. Я чувствовал, Дебби хочет что-то мне сказать… но смотреть на нее я избегал, а она при парнях заговаривать со мной не стала.
Перед дверями «Хара-Мамбуру» было пусто. В таких местах желающие всегда имеют шанс пройти внутрь. Другой вопрос, сколько они там сумеют продержаться…
У входа нас встретил громадный охранник в кожаной жилетке на голое тело. Ни Брайана, ни Мартина нельзя было назвать низенькими. Однако оба ирландца упирались носами ровно охраннику в необъятный, заросший жесткими черными волосами живот.
Мы заплатили за вход, вместо билетов получили по тайваньскому презервативу и зашли в клуб.
— М-да, — сказал наконец Мартин.
— Может, уйдем? — спросил Брайан.
Интерьер «Хара-Мамбуру» был выдержан в стиле «общественный туалет середины семидесятых». Из стен торчали порыжевшие писсуары. На кафельной плитке посетители оставляли надписи типа: «Не льсти себе, встань поближе».
Между столиками ходили официантки в нижнем белье с черными кружевами. Напротив входа висел портрет Ленина в татуировках и с помадой на щеке.
Стол, за который мы в результате пристроились, стоял прямо под привешенным под потолком доисторическим мотоциклом. Нам на головы маленькими порциями сыпалась ржавая труха.
— Это так задумано или у хозяев нет денег сделать ремонт?
— Что ты! Это один из самых дорогих интерьеров города.
— Может, поищем какой-нибудь менее дорогой интерьер, а?
— Ладно вам! За вход заплачено, сидим в тепле, куда тебя тащит?
Покачивая бедрами, к нашему столику пробралась официантка. Она была толстой. Складки живота, как небольшой передничек, свешивались на ее кожаные трусы.
Она обвела нас взглядом:
— Ага. Четверо. И чего приперлись?
Ирландцы суетливо и многословно принялись объяснять, что зашли выпить по кружке пива.
Официантка насупилась.
— Для того чтобы заказать пива, вам придется выполнить мои задания. Если выполните хорошо, получите приз. Если выполните плохо — получите пизды. Ты (палец официантки уперся в Мартина) всю ночь до рассвета будешь откликаться на кличку «Большой Бен». Ты (Брайан съежился под ее взглядом) покажешь нам танец живота. Выход на сцену через семь минут. Ты (очередь дошла и до меня) должен будешь выпить стакан теплой водки и закусить ее салом. Тоже теплым.
Из своего угла пискнула Дебби:
— А я?
— Ты пока сиди. Тебя мы продадим в гарем. Готовьтесь, я подойду.
Официантка развернулась и поплыла прочь. Взмокшие ирландцы разом уставились на меня.
Первым смог говорить Мартин:
— Что такое «Большой Бен»?
Косясь в сторону огромного охранника, Брайан тихонечко спросил:
— И что будет, если я не захочу танцевать на сцене?
Я не стал над ними издеваться. Я объяснил, что официантка в кожаном ошейнике только выглядит как содержательница публичного дома, а в жизни она, скорее всего, студентка театрального института, которой хозяева клуба платят за то, чтобы посетители никогда не успевали заскучать.
— То есть мне можно будет не танцевать на сцене?
— Если хочешь, можешь станцевать. Не хочешь — просто сиди. Обычно люди выполняют свои задания. Зачем сюда ходить, если не для того, чтобы веселиться?
— Я посмотрю, как ты будешь веселиться, когда тебе принесут теплую водку…
Мы поболтали, потом помолчали, потом еще раз поболтали, а потом парни сказали, что помирают от жажды, чертыхаясь, выбрались из-за стола и, петляя между столиками, отправились к стойке бара.
Мы с Дебби остались одни.
Некоторое время мы молча смотрели в разные стороны и старательно курили. Не поворачивая головы, она произнесла:
— Я не убивала Шона.
Я усмехнулся, бросил до фильтра докуренную сигарету под стол и прикурил новую.
— Расскажи это капитану.
— Плевать на капитана! Я не убивала Шона.
— Что, по-твоему, я должен на это ответить?
— Я же вижу: ты думаешь, что это я.
— Думаю… Теперь думаю. Хотя до последнего времени я отказывался тебя подозревать.
— А теперь не отказываешься?
— Не отказываюсь.
— Просто потому, что я знала Шона до этой поездки?
— Потому что ты ЕДИНСТВЕННАЯ, кто знал его до этой поездки.
— И ты считаешь, что это повод его убить?
— Я ничего не считаю. Пусть разбирается капитан.
— Fuck off всем капитанам на свете. Я просто хочу, чтобы знал ты… Не капитан и не судьи… Я действительно не убивала его. Я знала его, но я не имею к этому убийству никакого отношения.
От стойки вернулись парни. Пива они не купили и теперь злились.
— Ты представляешь?! Он не дал нам пива!
— Почему?
— Да тоже — со своими конкурсами пристал. Что за клуб?! Нет, ну что за клуб, а?! Пива не дают!
Парни плюхнулись на стулья, закурили по сигарете и стали ждать официантку. В зале было тесно и накурено. Завсегдатаи в остроносых сапогах и рэйбановских солнечных очках проплывали среди облаков дыма, как айсберги в тумане.
Брайан подробно изучил все висевшие на стенах плакаты и показал мне пальцем на один, изображавший тощего бородатого мужчину с глазами тихого пьяницы.
— Знаешь, кто это?
— Нет.
— Это Чарльз Мэнсон. Ты знаешь Мэнсона?
— Что-то слышал. Он убийца, да? Его бандиты зарезали актрису, игравшую в кино мать антихриста. Он что, до сих пор жив?..
— Чарльз Мэнсон — революционер. Он пытался спасти этот мир, очистить его от скверны. Его отряд начал психоделическое наступление на Систему…
Мартин тут же встрял:
— Ничего подобного. Мэнсон был сатанист. Его преступления носили ритуальный характер.
Я пускал кольца дыма и слушал, как ирландский радикал и ирландский же оккультист спорят насчет того, кто из них имеет больше прав считать своим другом свихнувшегося маньяка Мэнсона…
Минут через десять спорить парням надоело. Еще через пять им надоело ждать. Официантка так больше и не появилась.
— Сил нет. Пойдем хоть куда-нибудь.
Я пытался объяснить, что такая задержка здесь в порядке вещей, что официантка обязательно появится, просто «Хара-Мамбуру» имеет неповторимую атмосферу… не помогло ничто.
Парни хотели выпить. Их не останавливало даже то, что до выступления стриптиз-команды «Отвислые сиськи» оставалось всего сорок минут.
Я сдался:
— Хорошо. Пойдемте. Давайте только сразу решим куда.
— Куда угодно! Только пусть там не заставляют сорок минут ждать пива!
— И чтобы без обидных кличек. Безо всяких там «Больших Бенов».
Я посмотрел на часы. Двадцать минут третьего.
— Можно было бы пойти в хороший бар, но это довольно далеко.
— Пойдем куда-нибудь ближе. Умоляю — поскорее.
— Из «ближе» здесь только гей-клаб.
— Пошли в гей-клаб.
Мартин попробовал вмешаться:
— Погоди! Это самое… А что там, в гей-клабе?
— Да ладно тебе! Выпьем по кружечке. Не понравится — двинем дальше.
Мы отправились в гей-клаб.
В Петербурге их несколько. Каждый — совершенно не похож на остальные. Есть закрытые для посторонних, и попасть туда с улицы невозможно. Есть экстремальные, где любого посетителя могут привязать вверх ногами к неструганой доске, а потом до крови высечь розами.
Клуб «Первомай» был совсем другим. Старинный особняк. Интерьеры и вся фигня. Убаюкивающая музыка. Зеркала во всю стену. Единственная необычная деталь — объявление о том, что в «Первомае» запрещена любая фото — и видеосъемка.
Мы заплатили за вход и устроились на плюшевом диване у самого бара.
— Почему этот клуб так называется? Местные геи как-то связаны с рабочим движением?
— Все проще. Раньше в этом здании располагался Дом культуры «Первомай». Стандартное название, без всякого идеологического подтекста. Дом культуры закрыли, а название осталось. Сейчас так происходит постоянно. У меня рядом с домом есть казино «Большевичка». Никто не удивляется.
— Жаль. Я думал… Геи — очень революционная прослойка общества. В 1974-м в Лос-Анджелесе они построили баррикады и камнями забросали полицию… Жаль, что тогда я был еще очень молодым и не мог во всем этом поучаствовать.
Дебби сказала:
— Ты не революционер, Брайан. Ты просто хулиган. Тебе хочется не рабочей борьбы, а бить окна и бросать камни в полицейских.
Брайан довольно кивнул:
— Я такой. Да. Но все-таки геи, евреи и студенты — это основа любой революции… Среди большевистских лидеров…
— Посмотри по сторонам! Кто тут станет участвовать в твоей революции?
Народу в зале было немного. Молодые люди в модных свитерах. Ухоженные мужчины с внешностью бизнесменов средней руки. Аккуратно и неброско одетые девушки…
Дорвавшиеся до алкоголя, который выставляли на стол сразу, не заставляя откликаться на обидные клички, ирландцы принялись опрокидывать в рот стаканчики.
Пригубив свой «Бифитер», Дебби тронула меня за рукав и предложила пойти потанцевать.
— Не знаю, приняты ли здесь гетеросексуальные танцы?
— Я хочу с тобой поговорить.
Я отставил стакан. С куда большим удовольствием я бы выпил еще стаканчик и наконец покурил.
Дебби положила руки мне на плечи. Под ладонями я чувствовал ее тело. Оно было горячее даже сквозь тоненькую футболку.
За всю эту неделю я ведь так ни разу к ней и не прикоснулся. Мы болтали, ссорились, выпили вместе небольшое (меньше Ладожского) озеро пива, но я ни разу не притронулся к ее восхитительному телу.
— Ты хотела поговорить?
— Хотела.
— Поговори.
— Я НЕ убивала Шона.
Я молчал и смотрел на нее. На самом деле я очень хотел, чтобы это было правдой.
— Пойми меня правильно. Я не боюсь ответственности. Не боюсь ни спецслужб, ни твоего супермена-капитана. Я — гражданка Юропиен Комьюнити. В том, что мне удастся без проблем покинуть вашу страну, у меня сомнений нет… Я хочу только, чтобы ты не думал, что это сделала я. Потому что я действительно здесь ни при чем.
— Не думаю, что твое еэсовское гражданство произведет на нашего капитана сильное впечатление. Если я правильно понимаю, то еще лет десять-пятнадцать назад он отстреливал ваших граждан по дюжине перед завтраком. Просто чтобы размяться.
— Что он может мне предъявить? Эту фотографию? Глупо! Да, я знала Шона в Ирландии. Мы встречались. Он был моим парнем — и что?
— Ничего. Этого хватит.
— Неужели ты думаешь, мне требовалось доехать до России, чтобы понять: главное, чего я хочу в жизни, — это всадить топор в затылок бывшему бойфренду? С которым мы расстались больше года назад?
— Я не знаю, что сможет предъявить тебе капитан. Но ты единственная, кто знал Шона до этой поездки. И ты не сказала об этом следователю.
— Тьпфу на следователя! Я не видела Шона больше года, а в понедельник с утра встретила его в аэропорту и чуть не умерла от удивления. Мы и говорили-то с ним всего пару минут.
— Но ведь говорили, да?
— Он спросил, как я? Я сказала, что все о'кей. После этого он достал эту злосчастную фотографию и отдал мне. Сказал, что все это время помнил обо мне и очень скучал.
Она прислонила голову к моему плечу и замолчала. Потом опять начала говорить:
— Он всегда был таким смешным… Лопоухий. Весь в веснушках. Все девчонки в колледже смеялись и говорили, что лучше переспать с негром, чем с Шоном Малленом… А мне он нравился.
— Сложно представить.
— Он был очень хорошим. Честным и смелым.
— Смелым?
— Нет. Не в каком-то смысле… Я думаю, что, наверное, он не дрался ни разу в жизни. Очкарики редко дерутся… Но он все равно был очень смелым. Когда мы начали встречаться, я любила его. Сильно. И тоже очень скучала, когда мы расстались.
Я слушал ее, и мне казалось, что это говорит какая-то другая Деирдре. Не та, которая в туннеле рассказывала мне о том, что готова на собственном теле испытать, любят ли русские мужчины анальный секс.
Эта длинноногая стерва, способная единственным взглядом сбить с ног махровейшего плейбоя, встречалась с тихоней и откровенным обормотом Шоном?!
Чего-то в этой девушке я не понял.
Музыка кончилась. Мы вернулись за столик. Мартин посмотрел на меня пьяным взглядом:
— Как-то раз у нас в колледже отмечался день Святого Патрика. Нудное официальное мероприятие. С безалкогольными коктейлями и игрой в фанты.
— Предлагаешь сыграть?
— Там был такой конкурс: мужчинам завязывали глаза, подводили к шеренге девушек и предлагали, пощупав ноги, определить, кто именно перед ним стоит. А для прикола в шеренгу поставили меня.
— Прикол получился смешной?
— Парень с завязанными глазами долго щупал мои коленки. Омерзительное ощущение.
Я сделал большой глоток из стакана и спросил:
— Ты все это к чему?
— Ни к чему. Просто хочу, чтобы ты знал: этим щупаньем весь мой гомосексуальный опыт и исчерпывается.
— Ну и?
Мартин наклонился ко мне и свистящим шепотом произнес:
— Илья! Они на меня СМОТРЯТ.
— Кто?
— Все вокруг.
Я огляделся. Публика тянула напитки. В нашу сторону никто не смотрел.
— Ты смылся танцевать с Дебби, и все. Оглядись вокруг! Мы с Брайаном, между прочим, смотримся как постоянные члены клуба. На хрена мне это надо? Я не гомофоб, но зачем на меня так сочувственно смотреть?
— Который здесь? За друга Мартина выбью глаз! Чтоб не смотрели, похабники!
— Я не об этом.
— А о чем?
— Может, пойдем, а?
— Господи! Столько слов! Как тебя держит твой редактор? Поехали, собирайтесь.
Брайан пробовал возражать. Говорил, что Мартин мнителен и атмосфера в «Первомае» располагает встретить здесь рассвет… Мартин был неумолим.
Мы забрали в гардеробе не успевшие высохнуть куртки и плащи и поехали в рейв-подвал «ТБ».
Под клуб было оборудовано списанное бомбоубежище. Камуфляжная сетка под потолком, глухо бухающая драм-машина, лазерные пушки в упор расстреливают танцоров.
Я подумал, что вечерок выдался забавным. Куда бы мы ни пришли, мы везде были too much. Для «Хара-Мамбуру» мы были чересчур чисты. Для «Первомая» — чересчур гетеросексуальны. Для «ТБ» мы будем, пожалуй, слишком пьяны.
Стойка бара выглядела настолько ободранной, словно стояла здесь еще со времен первых пятилеток и уже тогда жизнь ее здорово потрепала. Блики black-light'а отражались на выставленных бутылках, и от этого бар выглядел немного ненастоящим.
Мартин призывно помахал рукой:
— Бармен!
Бармен, стоявший на другом конце стойки и болтавший с симпатичной брюнеткой, покосился в нашу сторону и не шелохнулся.
— Ба-армен! Можно на минутку!
Та же реакция.
Перекрикивая двухсотваттные динамики, пьяный Мартин заорал:
— Ба-а-армен!
Бармен продолжал разговаривать.
Брайан локтем отодвинул Мартина от стойки:
— Неправильная тактика.
Он едва слышно проговорил: «Пятнадцать долларов!» — и подскочивший бармен сказал, что внимательно его слушает.
— Четыре по сто джина.
— С содовой?
— Давайте с содовой.
— Пива?
— Попозже.
— Чипсы? Фисташки?
— Нет, спасибо.
Бармен выставил на стойку стаканы, назвал сумму и, оглядев нас, сказал уголком рта:
— Я просто был занят. Меня не интересуют ваши пятнадцать долларов.
— Прекрасно. Я и не собирался вам их давать.
Мы сели за столик и хором отхлебнули из стаканов.
— А здесь здорово.
— Если бы не дурацкий рейв, было бы совсем хорошо.
— А что такое «ТиБи»?
— Ты имеешь в виду название клуба? Это значит «Трансформаторная Будка».
— Что такое трансформаторная будка?
— Честно сказать, я не большой спец в этом вопросе. Ты, наверное, видел — на улице иногда стоят такие железные коробки. Переключатели городского электронапряжения. В общем, что-то об электричестве. Рейверы любят технологические названия.
— Понятно.
Я отхлебнул еще и сказал:
— У меня был приятель — очень невезучий парень. Тroublemaker. Однажды он купил себе ботинки — такие же, как у Брайана. Со шнурками чуть ли не до колена. Надел их, идет по улице, радуется. Но не долго. Получилось так, что в его ботинок попал камешек. Вот в такой высоченный ботинок. Камешек был маленьким, но острым. Колет ногу. Идти невозможно. А расшнуровывать ботинок — долго. Может быть, десять минут. Пока развяжешь, пока обратно завяжешь…
Брайан подтвердил:
— Это точно.
— Он и так и этак… В общем, решил сесть и все-таки расшнуровать ботинок. Остановился у такой вот «ТБ», трансформаторной будки, и решил попытаться еще раз вытрясти этот камешек. Оперся двумя руками о будку и давай изо всех сил дергать ногой…
— И чего?
— В это время мимо шел старичок с палочкой. В ремесленном училище старичок изучал технику безопасности. С тех пор он знал, как следует поступать в экстренных случаях. Когда он увидел, что у трансформаторной будки стоит человек, которого трясет, как эпилептика, то сообразил моментально: короткое замыкание, человек в опасности. Он не растерялся, подскочил и со всей силы треснул моему приятелю палкой по рукам. Чтобы разомкнуть электроцепь.
— Ну и?
— И сломал ему руку в двух местах. Такая вот история.
Все посмеялись. Мартин сходил купить еще по порции джина.
— Я тоже знал у себя в Корке такого невезучего парня. Он хороший человек и известный журналист, но очень любит женщин. Как-то он пошел в ресторан и познакомился с улетной девицей. И девушка пригласила его к себе. На всю ночь! Они доели, допили все, что было заказано, и поехали к ней. Всю дорогу они целовались, он ее чуть прямо в машине не раздел, и все обстояло шикарно. Они приезжают, входят в дом, она, не зажигая свет, говорит: «Раздевайся, honey, ложись, я пошла в душ». И уходит. Приятель разделся, нырк в кровать и ждет. Но чем дольше ждет, тем сильнее чувствует… как сказать?
— Что чувствует?
— В ресторане он СЛИШКОМ МНОГО ЕЛ. Ему нужно в уборную. А у нас в Ирландии унитазы и души расположены в одной комнате. В которой не торопясь моется девушка… Она там плещется, напевает, а он сходит с ума. Бегает голый по квартире, не знает, что делать.
Дебби сказала «фу!». Мартин не обратил на нее внимания.
— Он не выдержал, схватил газету, постелил на пол… I'm sorry… Газету он выбросил в открытое окно. Уф, думает, все. Но чувствует — нет, не все. Остался запах. Жуткий. «Fuck! — думает приятель. — Этого только не хватало!» Начал опять бегать по квартире — чем бы заглушить? В результате он нашел в темноте что-то вроде косметички этой девушки, схватил флакончик — принюхался. Спиртом вроде пахнет. Наверное, дезодорант. Он и набрызгал щедрой рукой во все стороны. Снова — нырк в постель. Из ванной вышла девушка, и все прошло удачно, у моего приятеля была ночь бешеной страсти, и заснули они только под утро.
Он вытряс из пачки новую сигарету, прикурил и дорассказал наконец:
— Проснулся он рано. Открыл глаза, и первое, что увидел, — на окне у девушки была натянута сетка от комаров… Тоненькая, незаметная… Далеко его газета не улетела. Парень чуть не поседел. Он на ватных ногах вылез из постели, огляделся, и второе, что увидел, — вчерашний «дезодорант» из косметички оказался… как это будет по-русски? — зеленкой. И теперь везде: на обоях, на мебели, на книгах и одежде — были несмываемые зеленые пятна… Короче, романа у него с той девушкой не получилось…
Дебби еще раз сказала:
— Фу, Марти! Какие гадости ты рассказываешь!
— Надо бы выпить за этих невезучих парней. Пусть им хоть раз в жизни повезет.
Мы выпили за невезучих парней… потом за девушек… потом лично за Дебби… а потом за всех нас, потому что, в сущности, мы ведь совсем неплохие ребята.
Потом Брайан переместился за соседний столик к двум девицам, по самые ушки накачанным чем-то экстравагантным. Девицы громко смеялись и с интервалом в тридцать секунд интересовались, действительно ли он приехал из Ирландии. «Действительно», — кивал пьяной головой Брайан.
Мартин сперва сидел с ними, а потом ушел в туалет и потерялся. У меня перед глазами плыло, но настроения это не портило. Настроение оставалось замечательным. Даже не знаю почему.
К нашему столику подошла девица-коммивояжер со значком «ТБ» на футболке и с целым подносом ярких пакетиков. Она мне улыбнулась. Ее улыбка была неискренней.
— Молодой человек! Не желаете приобрести наши клубные товары? Тишотки? Сумки? «Tiger-Eyes»?
— «Тайгер-Айз»? Вообще-то я отрицательно отношусь к наркотикам…
— Это не наркотики. Это контактные линзы, светящиеся во флюоресцентном свете как тигриные глаза. У нас это обойдется вам почти в два раза дешевле, чем в других клубах.
— Нет, спасибо.
— Представляете, как вы будете смотреться во время танцев?
— Представляю. Поэтому и не хочу покупать.
— А накладные волосы под мышки? Есть с золотыми нитями. Хит сезона.
— Накладные волосы под мышки?
— Да. Для красоты. Вы сможете носить футболки без рукавов. Знаете, как это нравится дамам? Спросите у своей девушки.
— Это не моя девушка.
Дебби улыбнулась:
— Не слушайте его. Я ЕГО девушка. Но накладные волосы мы покупать не будем. Этот парень нравится мне таким, какой есть.
Продавщица понесла свои чудеса к следующим столам, а я закурил. Сигаретой в огонек зажигалки удалось попасть только с третьей попытки.
— Ты действительно МОЯ девушка?
— Твоя.
— И ты действительно не имеешь никакого отношения к этому убийству?
— Ни малейшего.
— Честно?
— Честно.
— Тогда и я скажу честно. Я пьян, и когда же еще мне говорить честно, как не сейчас? Ты мне очень нравишься, Дебби.
— Настолько нравлюсь, что ты готов попасть в мою коллекцию?
— Ты о чем?
— Всего три дня назад ты говорил, что не хочешь быть махаоном на булавке. И никогда не попадешь в мою коллекцию.
— Да, хочу попасть… В смысле в коллекцию… Можно я буду твоим махаоном?.. А у тебя большая коллекция?
— Если честно, то очень маленькая. Я ведь говорила, что ты действительно не знаешь меня. На самом деле я никогда не позволю себе спать с тем, кого не люблю.
— А как же социология?
— Fuck off социологию!
Мы выпили за крах лженауки, и она посмотрела на меня своими громадными зелеными глазами.
— Ты действительно хочешь быть со мной?
— Хочу. Очень.
— И когда же?
— Когда скажешь!
Она засмеялась: «Ловлю на слове!» — и я почувствовал, что если в этом дождливом мире и есть штука, называемая счастьем, то она как-то очень похожа на те зеленые глаза, что я видел перед собой.
