В вестибюле филфака я оказался раньше профессора и некоторое время просто слонялся мимо охранника, обсыхал и глазел на студенток.

Охранник, судя по униформе, был полчаса как из джунглей. Он внимательно читал газету «Профессия». Наверное, искал вакансию карателя в республике Чад.

Филфаковские девушки были традиционно хороши.

— Вы, сударь, не из газеты?

Я вздрогнул. Обернулся — и вздрогнул еще раз.

Профессор Толкунов, улыбавшийся и протягивавший мне руку, был громаден. Рыжая всклокоченная борода. Румянец во всю щеку. Пожимая мне руку, он чуть не сломал мне пару пальцев.

Шестьдесят второго размера талия. Нижняя пуговка рубашки, торчащей из-под короткого свитера, не застегнута, и оттуда виднеется тугое волосатое пузо.

Эхо от его голоса испуганно металось по вестибюлю:

— Оч-чень, оч-чень приятно! Пресса прониклась интересом к академической тибетологии, а? Ищете нездоровых сенсаций, а? Ха-ха-ха!

Профессор сказал, что лучше всего нам побеседовать в буфете, и под руку увлек меня в лабиринт бесконечных университетских коридоров.

По дороге он рассказал мне похабный анекдот. Старый, но довольно смешной. На полторы головы возвышавшийся над окружающими профессор шагал неторопливо, но я за ним едва поспевал.

Свободных мест в буфете не оказалось. С углового, самого удобного столика профессор согнал компанию тянувших пиво студентов:

— Как это ты мне место не уступишь?! Ты сессию думаешь сдавать? Или не думаешь?!

Усадив меня за столик, он ушел к стойке и вернулся с двумя стаканами, двумя чашками, бутылкой коньяка и заварным чайником. Причем все это он перенес на столик за один раз.

Вбухав в чашку с каплей заварки на донышке чуть ли не двести граммов коньяку, он пододвинул ее ко мне. Мы отхлебнули из чашек.

— Как вам коньяк?

Я сказал, что коньяк бесподобен. Коньяк был довольно мерзкий.

— Замерзли? Промокли? Первейшее средство от нашей петербургской сырости — это чашка горячего чаю и коньяк.

— Да?

— Вы собираетесь писать о Тибете?

— Да.

— В Тибете сейчас хорошо. Ранняя осень. Вы были в Тибете?

— Не доводилось. А вам?

Профессору доводилось бывать в Тибете. Причем не в непальском Тибете, куда повадились последнее время ездить всякие волосатые идиоты… он был в настоящем китайском Тибете, куда редко кто из нынешних умников добирался… а уж раньше в те края и вовсе было не попасть.

— А я вот там был. Участвовал в ритуалах. Я, между прочим, занимаюсь тантризмом двадцать лет! Вы можете себе представить, а? У меня, между прочим, более сорока печатных работ на эту тему! И несколько томов опубликованных переводов.

Я сказал: «Как интересно!» Потом сказал то же самое еще дюжину раз подряд.

Прежде, чем мы допили коньяк, профессор Александр Сергеевич Толкунов рассказал мне о том, чем занимался в Тибете. Самыми приличными словами в его рассказе были: «сексуальное единение с богиней Кали»…

Интересными штуками занимаются нынче университетские профессора.

Я еще раз хлебнул из чашки. Коньяк кончился. Слушать профессора мне надоело. Нащупав во внутреннем кармане куртки листок, я вытащил его и положил перед профессором.

— Вы не могли бы перевести, что здесь написано?

— «Шунтак-шивати, лакшитмтхара дивья-вирупаши, дакшина кадимата…» Интересный текст.

— Да?

— Разумеется, я могу это перевести! Будете записывать?

— Буду.

— Записывайте: «О Шакти, как прекрасна твоя черная кожа! Ты темна, как грозовая туча! ты истощена голодом! ты жуешь сырое мясо! Груди твои высоки! твои ягодицы округлы!..» Успеваете?

— Сейчас… «Ягодицы…»

— «Твои зубы выступают вперед! Из твоих ушей, как серьги, свисают два разложившихся трупа! их головы отрублены твоим мечом! Ты, Шакти, проявляешь инициативу в сексуальной игре с Махакалой, кровь струйкой стекает с его полового члена!..» Ну и так далее…

— Господи помилуй! Что это?

— Довольно типичный текст. То есть стандартные выражения. Кроме вот этого: «Он вводит свой сияющий бриллиант в твое влагалище!..» Это что-то новенькое. А так — обычный текст из ритуала «рага-марга».

Профессор подлил себе чаю и еще раз пробежал текст глазами.

— Да… стандартные формулы… «Вводит свой сияющий бриллиант в твое влагалище…» Откуда здесь бриллиант? Где вы это взяли?

— Так… Досталось по случаю.

Я достал из пачки «Lucky Strike» новую сигарету и задал последний интересовавший меня вопрос:

— Скажите, Александр Сергеевич, а фамилия Кострюков вам о чем-нибудь говорит? Я слышал, был такой тибетолог в начале века…

Я смотрел на профессора. Профессор смотрел на меня и бледнел на глазах. Выглядело это так, словно кровь вдруг вся, целиком, ушла из его громадного тела.

Он стал даже не белым, а каким-то… зеленым. Меньше чем за минуту из розовощекого здоровяка он превратился в руину.

— Это мантра Кострюкова, да?

В тон ему я ответил шепотом:

— Не знаю.

— Откуда она у вас?

Он все еще держал в руках пергаментный лист. С трудом, как будто преодолевая сопротивление, он оторвал взгляд от моего лица, медленно заскользил глазами по строчкам и, дочитав до конца, выпустил пергамент из рук.

Листок упал на липкий, залитый пивом стол.

— Пойдемте поговорим в моем кабинете. Здесь слишком много народу.

Мы вышли из буфета, поднялись на четвертый этаж, долго шли по неосвещенным, заставленным шкафами коридорам, затем спустились на второй, потом он остановился перед дверью с табличкой: «Вост. факультет. Толкунов А. С., профессор», отпер дверь своим ключом и пропустил меня вперед.

Кабинет оказался вытянутым и узким. Со множеством книжных шкафов и всего одной лампочкой на витом шнуре под потолком. Профессор походил по кабинету, а потом сел на подоконник.

Мы помолчали. Наконец он сказал:

— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?

— Пожалуйста.

Профессор запустил руку за ворот свитера, извлек из нагрудного кармана рубашки очки и водрузил их на мясистый нос. Удостоверение мое он рассматривал долго и пристально.

Мы опять помолчали.

— Так что же насчет Кострюкова?

— Насчет Кострюкова? А что с ним? Был такой востоковед у нас в университете. Заведовал кафедрой. Написал диссертацию «Простонародные формы культа святых в тантрическом буддизме». Ездил в Тибет, привез оттуда мощи Джи-ламы.

— Чьи мощи?

— Джи-ламы. Это тибетский святой. Инкарнация бога-мстителя Махакалы. Очень колоритный деятель… Неужели не слышали?

Он слез с подоконника, подошел к книжному шкафу со стеклянными дверцами, покопался внутри и протянул мне брошюру.

— У меня была аспирантка. Она занималась той же темой, что и Кострюков. Книжку вот выпустила. Ее звали Ирина. Фамилия — Ляпунова. Ирка-блондинка… Красивая… совсем молодая и удивительно талантливая. Я, дурак старый, даже приударить за ней думал. Все были уверены, что мы поженимся…

— И что?

— В прошлом году она поехала в Тибет собирать материал для кандидатской и погибла… Двадцать три года. Глупая смерть. Если хотите, можете взять почитать.

— Спасибо, профессор. Обязательно прочту.

— Пожалуйста. Прочтите… Надеюсь, вы понимаете, в какую историю влезаете.

— Что вы имеете в виду?

Профессор Толкунов долго и пристально смотрел на меня поверх дурацких очков в роговой оправе. Он сидел сгорбившись, безвольно опустив руки, и от него воняло отчаянием. Запах напоминал ветчину, забытую на время отпуска в выключенном холодильнике.

— Хочется вам в этой истории покопаться — копайтесь на здоровье. Только имейте в виду: первым в Европе Джи-ламой стал заниматься Кострюков. Еще в начале тридцатых. Написал диссертацию, съездил в экспедицию. А в конце тридцатых его расстреляли. Вместе с семьей и всеми членами экспедиции. Потом, после войны, немец один заинтересовался. Помню, все письма писал в Кунсткамеру, вышлите, мол, фотографию мощей. Этот умер от рака. Буквально за полгода сгнил живьем на глазах у изумленных докторов. Потом Ирина… моя аспирантка. Поехала в горы и там сорвалась с утеса. Разбилась так, что даже собирать было нечего.

Уже совсем уходя… уже на пороге, я оглянулся и посмотрел на профессора. Все так же, сгорбившись, он сидел на подоконнике.

Посеревшая кожа. Опухшие веки. Дрожащие руки сложены на огромном животе…

И еще долго у меня перед глазами стоял его взгляд: бездонный взгляд затравленного животного.