ПОДВОРОТНЯ ВЕЧНОСТИ

Народ в номере четыре один четыре подсобрался, что называется, с бору по сосенке. Колонию особого режима в Даугавпилсском тюремном замке только открыли, рецидивистов посвозили со всего Союза, преимущественно уроженцев Прибалтики и тех, кто угорел в этом регионе. Прежде почти никто из нас друг с другом не встречался, но опыт лагерной жизни позволил быстро разобраться, кто есть кто, определив каждому в коллективе единомучеников соответствующее положение.

К Витьке Горчакову сокамерники относились с уважением. Внешне он ничем особым не выделялся — худощавый тридцатипятилетний парень среднего роста и вполне обычной наружности, но ощущалась в его серых глазах какая-то скрытая сила и поразительное спокойствие, обладать которым может только человек, привыкший всегда быть в ладу с окружающим миром, а главное, с самим собой. Вообще-то он здорово напоминал аристократов прошлого, какими их обычно изображают в фильмах и книгах. По этой ли причине, а может, из-за фамилии, принадлежавшей древнему роду, к Витьке пристала кличка Князь. Причем мы его так окрестили, понятия не имея, что Князем Витьку дразнили с детства.

Я с ним сблизился как-то незаметно, никаких усилий для этого мы оба не прилагали. Дружеские отношения возникли сами по себе, а месяца через три мы стали уже не разлей вода, тут повлияло и родство душ, и одинаковый примерно уровень интеллекта. Да и саму жизнь мы воспринимали сходно, только подбирались к единой позиции с разных сторон. Я постигал хитрую науку мировосприятия, руководствуясь трудами западных философов. Князь с детства бредил Востоком и кладезью мудрости считал каких-то неведомых мне тибетских отшельников и китайских всезнаек вроде Конфуция. Но суть человеческая едина и на Западе, и на Востоке, поэтому после долгих ежедневных споров мы обнаружили, что пытаемся внушить друг другу одно и то же, разными, правда, словами. На том и угомонились, но в душе каждый из нас считал свой путь к знанию единственно верным, уже тут-то прийти к единому мнению было никак не возможно.

Как и полагается приверженцам восточной философии, Князь, сколько себя помнил, изучал боевые искусства азиатов. Подтолкнул его к этому отец, офицер военно-морской разведки, долгое время командовавший спецподразделением морской пехоты на Тихоокеанском флоте. Как-то разговорившись, Витька поведал мне о первом своем учителе, мичмане-корейце, состоявшем при спецотряде инструктором-рукопашником и по просьбе командира добрую половину свободного времени проводившем с четырехлетним Князем. Спустя несколько лет отца отправили военспецом в Хайфон, где Витькой занялся седой как лунь старик-вьетнамец, кроме мордобоя прекрасно разбиравшийся в таинствах восточной магии. Впрочем, обучать наследника колдовским штучкам отец вьетнамцу строго-настрого запретил, но кой-какие знания Князь почерпнул. В подробности, правда, рассказывая об этом, не вдавался, таинственно намекая на опасность излишней информации для людей непосвященных.

Совершеннолетие Витька встретил в Таллинне, куда отца перевели после службы во Вьетнаме. В начале семидесятых о восточных боевых искусствах знали только по фильму «Гений дзюдо», но в портовом городе можно встретить кого угодно. Князь и отыскал полу подпольный клуб, занятия в котором проводил невесть как оказавшийся в Эстонии китаец. Новый сэнсэй был на все руки мастер: тренировал морских офицеров, лечил, используя древневосточные методы, знакомых, переводил стихи китайских поэтов, сам чего-то сочинял. В общем, Витька попал в хорошие руки, но судьба распорядилась так, что спустя полтора года, со второго курса университета, он угодил в тюрьму. На фестивале рок-музыки в Тарту, куда он поехал с любимой девушкой, из ничего вспыхнула драка, милиционер огрел дубинкой по ошибке Витькину подругу, тот не стерпел и ударил обидчика в ответ. Мент помер через час в реанимации, а Князю вкатили пять лет срока. Дали бы больше, но друзья отца, незадолго перед тем погибшего в автокатастрофе, помогли найти хорошего адвоката, да и биография Витькина была тогда еще незапятнанной.

В зоне Князь крутанулся еще на семь годков, голыми руками отправив на тот свет двух лохмачей-активистов, вконец затерроризироравших работяг-мужиков. Отбарабанив таким макаром полную дюжину январей, Князь воротился в Таллинн и пристал к хорошему делу. Один из прежних университетских приятелей свел его с ушлыми ребятами, проворачивавшими серьезные контрабандные операции. На радиозаводах по всему Союзу за бесценок скупалось техническое серебро, через моряков загранплавания перепуливалось в Антверпен, оттуда в Италию, где из серебра делали цепочки и прочую ювелирную дребедень. Серебряные изделия, опять же через мариманов, возвращались в порты Прибалтики и расползались по стране, принося прибыль, во много раз превосходящую стоимость похищенного у родной промышленности сырья. Кроме цепочек, антверпенские маклаки перегоняли по тому же каналу неимоверное количество гонконговских электронных часов, тоже имевших неплохой спрос. Дело процветало, заправлял бизнесом некий рижский деятель по кличке Щетина, а Князю доверили транспортировку и охрану наиболее значительных партий товара. До кучи он иногда выступал в роли телохранителя Щетины, всерьез опасавшегося завистников-конкурентов.

Так продолжалось почти три года, но ЧК не дремала, и на пороге перестройки экспортерами драгметалла занялись вплотную. КГБ провел широкомасштабную операцию, в основном пыхнули рядовые исполнители, а сам Щетина ловко подставил под удар Князя, подарив того гэбэшникам в качестве откупного.

Брали Витьку в Пскове, куда иуда-шеф отправил его за очередной партией серебра. Кабы не стопроцентная сдача, Князь от опергруппы, может, и ушел бы, двух отчаюг-оперативников он надолго уложил в гипс, третьего на всю жизнь сделал инвалидом и вырвался-таки из засады. Но чекисты знали адрес квартиры, где он рассчитывал отсидеться, а там уже задействовали чуть ли не группу «Альфа». Во всяком случае бой с влетевшими в окна и двери головорезами в бронежилетах Князь проиграл, получив от лихих гостей вместо приветствия две пули, в плечо и в колено.

Отвалили ему червонец. Не потолок, конечно, но и не так уж мало. Доказательств Витькиной вины, если не считать сопротивления при аресте, почти не имелось, в основном суд располагал сведениями, добытыми оперативным путем, а они, согласно закону, фактами являться не могут. Однако Князя внаглую осудили, сделав главарем банды контрабандистов, а один центральный молодежный журнал даже посвятил описанию Витькиных злодеяний целый очерк, изобразив его таким монстром, что у читателей, должно быть, волосы дыбом становились.

Князь не унывал. За три года он кой-что заработал, и теперь два первоклассных адвоката изо всех сил старались снизить срок хотя бы наполовину, благо суд, торопясь вынести приговор, ошибок понаделал выше крыши. Но появился у Витьки пунктик — освободиться и добраться до ушедшего в тень Щетины. Предательство шефа настолько его взбесило, что, размышляя о мести, он забывал все увещевания восточных мудрецов, рекомендовавших из соображений высшего порядка прощать всем и каждому.

Но планы планами, а тогда нам оставалось лишь спорить долгими тюремными ночами на вечные темы да делиться воспоминаниями о былом. Рассказчиком Князь был великолепным, хотя со стороны мог показаться нелюдимым молчуном; из сокамерников он общался только со мной. Навидавшись в жизни всякого, я поначалу воспринимал его воспоминания как обычные охотничьи рассказы. На мастера боевых искусств он в моем понимании вообще походил мало, хорошо развитая мускулатура и сбитые костяшки пальцев — еще не признак мастерства. Доводилось мне встречаться с внешне более колоритными типами, а на деле выяснялось, что даже такому увальню, как я, расписать их рожи под хохлому легче легкого.

Однако вскоре мои сомнения исчезли. В нашу хату кинули Исая, знаменитого на всю колонию скандалиста и беспредельщика. Когда-то он боксировал в тяжелом весе, а мозги эти ребята отшибают друг другу конкретно и навсегда. С возрастом это здорово проявляется, и с головой Исай не дружил совсем, обуреваемый всеми, какие есть, маниями — от мании величия до мании преследования включительно. Поэтому ужиться с ним не могли ни в одной хате, кумовья только и перебрасывали Исая из номера в номер. Теперь пришел наш черед.

Два дня Исай принюхивался, а на третий начал завоевывать авторитет. Действовал по проверенной схеме: выбрал подходящую жертву и решил продемонстрировать свою боевую мощь.

— Шо ты под ногами путаешься?! — Безобидный литовец Янка сперва даже не понял, что двухметровый мордоворот наезжает именно на него. Проход между шконками довольно широкий, и тусоваться Исаю он никак не мог помешать. Однако грозный вид нависшего над головой боксера так его напугал, что Янка зачем-то начал оправдываться:

— Я не нарочно, просто хотел к умывальнику пройти.

— Наловят вас, чертей, не протолкнешься, — вроде бы успокоился Исай, — смотри у меня, больше предупреждать не буду.

Янка забился в свой угол, но через час ему зачем-то понадобилось подойти к кормушке. Исай вырос тут как тут, этого он только и ждал.

— Чертила, я же предупреждал. — Косясь по сторонам, он ухватил Янку за рукав и развернул лицом к себе. Видно, боксером этот махновец был неплохим, короткий удар пудового кулака снизу в челюсть оторвал литовца от пола и заставил перевернуться в воздухе. Честно говоря, я подобных трюков в жизни не видел, только в кино. Но восхищаться было нечем, беспредел в хате следовало пресекать немедленно.

Однако вроде бы дремавший Князь меня опередил.

— Ты за что человека ударил? — спрыгнул он со шконки и подскочил к победно взиравшему на оторопевшую камеру Исаю. Совсем не богатырская Витькина фигура доходила боксеру едва ли до плеча, но что-то в Князевом голосе заставило того насторожиться.

— Я его предупреждал, — пробормотал Исай и отступил к своему шконарю.

— Теперь я тебя предупреждаю, рожа беспредельная, — каждое Витькино слово звучало в наступившей тишине спокойно, но веско, — или съезжай с хаты, или извинись перед мужиками и веди себя по-людски. Понял?

— Кто ты есть, чтобы мне диктовать?! — взвился Исай на дыбы. — Не трогают тебя, так и не дергайся, сопи себе в дырки. А хочешь свое навязать, давай, попробуй. Я и тебе стойло найду, щас вон загоню под нары.

Я открыл было рот, но Князь больно сжал мое плечо, погоди, мол, и обернулся к здоровенному эстонцу Тутту, что-то прошипев на их птичьем языке. Туповатый Тутт почесал затылок и выволок из-под умывальника капроновый таз, в который шнырь набирал для мытья полов воду. Ухватив таз обеими руками так, чтобы дно глядело наружу, Тутт выставил его перед собой и напрягся. Удара, по-моему, не видел никто. Князь на мгновение застыл, втягивая раздувшимися ноздрями воздух, дернул плечом, что-то оглушительно треснуло, и в толстом, сантиметра в два, днище капроновой посудины возникла звездообразная дыра с разбегавшимися во все стороны трещинами.

— Не свалишь с хаты, кончу, — шепнул Князь онемевшему Исаю и возвратился на свою шконку. К продолжавшему сжимать дырявый таз Тутту со всех углов потянулся камерный люд, каждому хотелось убедиться, что произошедшее не приснилось, а имело место в действительности.

Исай волком дыбанул в нашу сторону, в пять минут упаковал свои клунки и подошел к кормушке. От удара стальная крышка сорвала запор и с лязгом откинулась наружу.

— Открывай, — рявкнул Исай сунувшему в вышибленную кормушку нос обалдевшему понкарю, — зови ДПНК, хай переводит куда хочет. — Когда дверь распахнулась, он оглянулся, уловил брезгливую улыбку Князя и пообещал:

— Не тащись, встретимся еще, рассчитаемся.

— Александр Македонский тоже был великим полководцем, — подмигнув Князю, вспомнил я Чапаева, — но зачем же тазы ломать?

— Лучше тазы, чем грудную клетку, — прищурился Витька, — не хватало еще крутиться за эту мразь. Обошлось, и слава Богу.

Насчет последнего я сильно сомневался, уж очень многообещающе прозвучала последняя реплика Исая.

Через неделю опасения подтвердились. Матч-реванш состоялся в прогулочном дворике, куда менты запускали по пять-шесть камер разом. Я на прогулки почти не ходил, предпочитал сидеть по несколько часов в день у раскрытого окна, наблюдая сквозь щели намордника-жалюзи за суетой близкой и в то же время недосягаемой улицы. Но в то утро Князь, никогда не упускавший возможности поразмяться на свежем воздухе, уболтал меня составить ему компанию, погода была просто замечательной.

Исая я засек, едва войдя в окруженный высокими бетонными стенами колодец дворика. Сидя на корточках, он чифирил с двумя плечистыми ребятами, кажется, недавно прибывшими этапом. Князь беззаботно отмахнулся от моего предупреждающего взгляда, нашел свободный угол и приступил к растяжкам, поочередно упирая то одну, то другую ногу в торчавший из стены на двухметровой высоте обломок кирпича. Я предпочитал тренировать голову и, пристроившись неподалеку, развернул свежий газетный номер.

От новостей политической жизни меня отвлек голос Исая, обращенный к равномерно сопящему Витьке:

— Слышь, балерун… Оторвись, базар есть. — Его гигантская фигура застыла в двух метрах от нас, здесь же маячил один из новеньких. Второй вдоль стеночки подбирался к Князю сзади.

Витька опустил ногу на землю и сложил руки на груди, вопросительно глядя Исаю в глаза.

— Объяснить тебе кой-чего надо. — Исай покосился на приятеля и тут же ударил. Коротко, без замаха. Но выверенный удар вонзился в пустоту, Князь мягко отскочил на метр в сторону и снова замер в той же позе, понимающе кивнув:

— Реакцию проверяешь?

— На вшивость ща тебя проверим. — Неудача боксера не обескуражила, но мощный хук с правой тоже прошел мимо. Бой с тенью — да и только. Неожиданно прямо за Витькиной спиной возник парень с переломанным носом, тот самый, что крался к Князю партизанскими тропами. Видеть его Князь не мог, скорее всего среагировал на мой взгляд — я даже крикнуть не успел, — резко бросив корпус влево, он с разворота рубанул нападавшего ребром ладони по кадыку, одновременно останавливая рванувшегося вперед Исая тычком ноги в пах.

Когда я наконец поднялся, в углу вовсю кипела драка. Помощь, похоже, Князю не требовалась. Горбоносый партизан, зажав ладонями горло, сидел у стенки, слабо понимая, что же, собственно, произошло. Князь тем временем старательно вышибал дурь из третьего противника, коренастого плотного мужика, неплохо державшего удар. Но держать эти самые летевшие со всех сторон удары ему только и оставалось, со стороны казалось, что у Князя шесть рук и столько же ног.

Рецидивисты-полосатики, обожавшие подобные зрелища, сгрудились вокруг. Правда, ближе четырех-пяти метров никто не приближался, дураков помирать от случайного рикошета не было.

Спустя полминуты боеспособным остался лишь Исай, его кентов Князь вырубил наглухо. Оно и понятно, ребята были примерно одного с Витькой веса, а свалить тушу на добрый центнер — это посерьезнее.

На кулаки Исай уже не надеялся, в его руке сверкала длинная, остро отточенная отвертка. Поэтому Витька не спешил, не прекращая очень похожего на танец непрерывного скольжения вдоль стенки, он пытался подобрать момент удара. Исай тоже не рвался в атаку, понимал, что колоть надо наверняка. Он вроде бы уже допер, какой косяк упорол, связавшись с Витькой.

Князь смотрел не на отвертку, а в глаза боксера, смотрел очень внимательно, не отвлекаясь. Но, когда я рванулся перехватить руку Исая, остановил резким возгласом:

— Я сам, не лезь!

Исай на микросекунду качнулся, скосив взгляд на меня, тут-то Витька и ударил. Босая ступня — тапочки он скинул в самом начале драки — вонзилась Исаю в правый бок, в область печени, удара рукой я не заметил, но голова боксера резко откинулась назад, Князь взвился в воздух и впечатал пятку левой ноги точно в переносицу уже оглушенного противника. Отвертка жалобно звякнула о бетонный пол, Исай трубно взревел и рухнул на колени. Из ушей и криво расползшихся губ побежали тонкие ручейки крови, а под носом вырос огромный пузырь зеленой слизи.

— Финита. — Князь отыскал глазами тапочки, но даже нагнуться не успел, какой-то шустрый подхалим подхватил их и протянул победителю. Как и следовало ожидать, подшерстить решил литовец Янка, страшно довольный видом изуродованного обидчика.

— Валяется тут говно всякое, — собрался было он пнуть Исая ногой, но надругательства над полутрупом Князь не допустил. Шакальи выходки он не уважал еще больше, нежели махровый беспредел.

Дверь лязгнула и распахнулась. Во дворик влетела целая бригада ментов, вооруженных дубинками и газовыми баллончиками. В качестве атамана мусорского казачества выступал зам по POP, кряжистый подполковник с вечно сизым носом и холодными глазами садиста.

— К стене! — Менты заработали дубинками, принуждая нас замереть, опершись о стенку ладонями и широко расставив ноги.

— Горчаков. — Режимник остановился перед Князем, с любопытством поглядывая на начавших оживать Исая с дружками. — Кто их избил?

— Солнышко повлияло, — сунулся я, и тут же получил дубинкой по хребту.

— Чего молчишь? — Режимник продолжал смотреть Витьке в глаза. — Отвечай, если спрашивают.

— Да сажай, чего уж там. — Князь опустил руки и развернулся. — Только сперва лепилу позови, его в санчасть нужно, — показал он на окровавленного Исая…

Князю дали три месяца одиночки, дела хозяин решил не раздувать. Непонятно за что отхватил пятнадцать суток штрафного изолятора и я. Исая увезли в Ригу, в центральную тюремную больницу, больше в тот срок мы с ним не встречались.

В самый канун нового, восемьдесят восьмого года Витька вышел из одиночки, но оставаться в одной камере нам пришлось недолго. Начали дербанить особый режим на легкие и тяжелые статьи, мои мошеннические выходки оказались полегче валютных и контрабандных Князевых дел, и меня переводили в другую колонию, тогда как «тяжеловес» Витька оставался в Даугавпилсе. Прощаясь, мы условились поддерживать связь и любой ценой встретиться на свободе, сдружились все-таки здорово, и терять друг друга не хотелось.

Правда, конец моего срока приходился на начало девяносто первого года, а Князю свобода светила лишь в девяносто шестом, но и он надеялся на скорые перемены к лучшему.

— Выйдешь, позвони в Таллинн, матери. — Адрес и телефонный номер он записал в мой блокнот собственноручно. — Она тебе расскажет что и как. Не пропадай, пожалуйста. — С тем мы и расстались…