Глава 8
Оглянулся на "пузырь", вдохнул воздух, мерзко пахнущий сгоревшим железом и серой. Из нор, которые прогрызли кроты, поднимался дымок, наполняя окрестности ядовитым зловонием.
Роботы трудились. Золотоносные жилы располагались над россыпями, в горах — Сергей нашел их, руководствуясь знаниями, полученными еще на Земле — кусочки знаний разбросаны по источникам — газетам, журналам, книгам, нужно только слегка напрячь свой модифицированный мозг, и эти кусочки сложатся в стройную картину.
Рыжие жилы, состоящие из кварца, гематита, пирита, несли в себе вкрапления благородного металла, и нужно было лишь добраться до них, чтобы измолоть в порошок, выделить золото и сплавить его в аккуратные брусочки, которые потом сцепляются в единое целое штырьками, торчащими из этого самого бруска, весящего полкилограмма. Таких брусков лежало в пузыре пока что немного — чуть больше тысячи штук. — работа "кротов за насколько дней. Чтобы набрать пятнадцать тонн понадобятся месяцы работы. И еще не факт, что лишь одно это месторождение сможет обеспечить такой выход металла. Однако Сергей надеялся, что процесс ускорится, когда "кротов" станет больше. Инкубаторы исправно производили зародыши по заданным Координатором параметрам, а Лурк, обученный управлять этими механизмами, следил за тем, как движется процесс, выпуская все новые и новы биомеханизмы.
Парень оказался очень понятливым человеком, особенно после того, как Сергей рискнул заложить в него немного знаний, содержавшихся в мозге корабля. Правда после этого Лурк день пролежал в беспамятстве, но все-таки справился с информацией и теперь горделиво поглядывал на подчиненных — пятерку парней и девушек, которыми командовал с безжалостностью тирана. Их основным делом было обеспечение безопасности пузыря — дозоры, высматривающие — не крадутся ли коварные агрессоры.
То, что нашествия супостатов следовало ожидать — сомнений никаких не имелось. В конце концов вонючий дым исходящий из нор, прорытых "кротами", привлечет внимание тех, кто работает в долине на золотоносных россыпях, и они притащатся сюда, чтобы посмотреть на чудо чудное, а потом — чтобы попытаться изгнать Демона из пределов своей страны. Или случайный охотник в погоне за горным козлом забредет в эти места и обнаружит странную картину.
Так-то незваные пришельцы особой опасности из себя не представляли, но могли попытаться устроить какую-нибудь пакость, например — привести колдуний, которые забросают кротов и пузырь парализующими заклинаниями. И это было бы очень неприятно.
Сергей отдал четкий приказ — не подпускать никого к биороботам, а если станет совсем уж тяжко — всем прятаться в пузырь, запираться, и сидеть там, пока он не вернется. Пузырь, как оказалось, и сам мог постепенно вытягивать золото из жил, пользуясь своими нитями-щупалами. Те как черви ползли к жилам, растворяли горные породы специальным составом, а потом этот раствор засасывали во внутренности корабля, где уже рассортировывали по элементам и откладывали в хранилища, чтобы потом использовать для изготовления всех тех вещей, которые были необходимы пассажирам корабля. Еда, одежда, оружие — и золото, да. Сколько угодно золота — столько, сколько сумел впитать корабль.
Увы, под кораблем-маткой не было золотоносных жил, и он не мог наполнить свои накопители, не взлетая с насиженного за тысячелетия места. Если бы можно было восстановить хотя бы один накопитель, запустить планетарный двигатель…все было бы гораздо проще. Для межзвездных путешествий раненый "Ла-Донг" не годился, стрелять — тоже не мог, а вот переместиться в пределах планеты на одном исправном накопителе — мог. И нужно пять тонн. всего пять тонн! Не так уж и много, если разобраться.
Ребята, которых привел Лурк, Сергею понравились. Они с удовольствием, открыв рот от удивления и благоговения воспринимали все, что им сообщал капитан, бежали бегом, исполняя его приказания. Первые адепты Мессии…они едва не молились на своего командира, и Лурк поглядывал на них с чувством превосходства и некоторой ревностью — не уделяет ли Сергей им внимания больше, чем ему, первому из первых помощнику великого звездоплавателя Серг Сажа! Великого бойца! Великого мага! Самого великого человека в этом мире! Почти бога!
Сергей все видел, но лишь посмеивался — пусть себе. Делу не мешает.
Пленная магичка с интересом наблюдала за тем, что происходит вокруг нее, высматривала, запоминала, вынюхивала, видимо надеясь в конце концов убежать.
Она соврала. Ошейник могли снять и другие маги, но лишь очень высокого уровня. Такого, какой был у нее, или у Сергея. Сильных магов было немного, так что ей не мог помочь первый попавшийся маг.
Сергей не стал разочаровывать девицу и рассказывать, что ее знания теперь лежат у него в голове — зачем? Пусть себе думает, что обхитрила. Сюрприз будет.
Работала она неплохо, делала то, что ей приказывали — кроме оказания сексуальных услуг, конечно. Были поползновения, да — Лурк как-то раз осторожно осведомился — если эта негодяйка теперь рабыня, так может стоит использовать ее по максимуму? Пусть, так сказать, искупает? Но Сергей запретил. Он всеми фибрами своей души ненавидел рабство, и предпочитал считать захваченную магичку военнопленной. Да и вообще…противно как-то.
Хотя…по большому счету Сергею все равно, что с ней будет — кто она ему? Вражеский маг, захваченный в бою! Но то, что она являлась дочерью Главы Клана было таким обстоятельством, которое никак нельзя скидывать с весов — если ты не дурак, конечно. Кто знает, как пригодится это смазливенькая девица?
Нога у девушки отросла, впрочем — благодарности на этот счет Сергей не дождался. Будто не она была у него в рабынях, а он у нее. Все, как положено — отрастил раб ногу своей госпоже — вот и хорошо. И нечего рассыпаться в благодарностях. Обязан был!
Собираясь в дальний путь, Сергей сделал так, чтобы пузырь слушался команд Лурка — кроме некоторых функций, которые заблокировал наглухо. Например — функцию полета. Уж очень не хотелось потом вернуться к пустому месту, на котором уже не стоит звездолет с тоннами золота.
Не нужно ставить людей в такое положение, когда соблазн станет непреодолимым. Зачем испытывать их верность? Когда сидишь в звездолете, подчиняющемся твоим командам, на груде золота — невольно начнут закрадываться мысли — "А зачем нам этот командир, когда и без него просто замечательно — подчиненные, красивая рабыня, золото — что еще нужно для счастья?"
Ну что же, теперь можно заняться другим делом. По всем расчетом выходило, что "Черный цветок" сейчас должен подходить к Эорну. Нужно перехватить его заранее, иначе вляпаются в большие неприятности. Их точно ждут. Стоит сойти на берег…
Не спокойно в сердце. Щемит. Может не стоило оставлять? Надо было забрать на пузыре, и уже вместе двигаться дальше?
Почему не забрал? Не хотелось раньше времени светить все, что имеет в арсенале. Теперь видит — это было глупо. Какая разница — раньше, позже, все равно пришлось бы раскрываться! Хуже только вышло — и парня погубил, и вся информация ушла в Эорн. Вся та, которую знали Лурк и Джан. А если бы прилетел на "пузыре"? Что бы тогда было?
А тогда могло быть вот что — попытались бы захватить, заставить работать на себя. Пузырь не умеет стрелять, не защищен боевыми экранами, так что…
Можно было бы конечно попробовать как-то обхитрить, как-то заморочить голову этим злобным бабам, но думалось-то сделать как лучше! Как правильнее! Предложить помощь, рассказать о Гекеле, ну и так далее…
Гекель, Гекель…вот же черт возьми — теперь он уже не кажется таким уж особенным злодеем! Ну да, завоеватель, решил подмять под себя мир. Ну и что? Александр Македонский тоже хотел завоевать весь мир! И что, его проклинают? Его боготворят! Он вошел в историю! О нем книги пишут и фильмы снимают! А ведь на самом деле — злодей злодейский! Завоевывал народы, убивал, грабил! Так чем Гекель хуже его? Тем, что он захватывает и души людей, подчиняет? А может этим захваченным так легче жить? Они ведь не понимают, что захвачены, живут себе, служат господину… Может Сергею следовало объединиться с Гекелем, а не злоумышлять против него?
Сергей в сердцах сплюнул, отбросив крамольные мысли и зашагал по склону горы, уходя подальше от пузыря. Он не хотел, чтобы экипаж видел, как их командир улетает. Почему — сам не знал. Привычка скрывать, не выдавать информацию — в этом мире точно станешь параноиком, везде отыскивающим следы деятельности врагов. Каждый человек кажется потенциальным противником, любое событие рассматривается на предмет угрозы твоему существованию. Ну что за жизнь такая?! Нет покоя измученной душе…даже после смерти.
Поправил теплый летный комбинезон, шлем, очки — все это сделал корабль по его запросу.
Похлопал по многочисленным карманам, в которых лежали деньги, скрытое оружие — ножи, кастет, кистень на шнурке, дубинки. В небольшом, крепком вещмешке одежда местного покроя — он видел такую на здешних мужчинах, немного еды и питья — придется разыскивать корабль в море, не дай боги кончатся силы — придется есть прямо в воздухе, иначе снова станет изображать морское чудовище. А не хочется. Очень не хочется повторять.
Надвинул очки-краги, сосредоточился, и мягко, беззвучно поднялся в воздух, все ускоряя и ускоряя свой полет. Через несколько секунд поднялся на высоту нескольких сотен метров и понесся туда, где должно было находиться, и находилось — море. Ветер пытался забраться под одежду, но в комбинезоне тепло и уютно, не то, что тот раз, когда он летел, держа на прицепе Лурка с магиней, коченея, как замороженная свиная туша. Теперь он летел легко и приятно, и чувствовал — сил хватит лететь еще очень долго. Что там впереди — Сергей не знал, но честно сказать, соскучился по своим спутникам. По несгибаемой Морне, по веселому, грубому Ресу, по девчонкам — Лоране и Занде.
При воспоминании о Занде потеплело сердце и внутри вдруг что-то кольнуло — можно будет попробовать лечь с ней в постель, она не откажет, да…и тогда уже проверить — стал он полноценным мужчиной, или нет! Пока что Сергей не позволял себе подобных мыслей, да и по отношению к кому он мог думать о сексе — пленная магиня? Девчонки, соплеменники Лурка? Они не вызывали у Сергея совершенно никаких сексуальных позывов. А вот Занда…это другое дело. Красавица! Сексуальная, страстная…покорная и ласковая! Ничего, скоро они с ней увидятся. Тоже небось соскучилась!
Сергей улыбнулся и сосредоточился на полете, поднимаясь все выше и выше. Нужно было пройти над грядой гор, за которыми находился Эорн, и потому необходимо подняться на высоту не менее пяти километров. Что он и сделал.
* * *
— Отойди! Отойди от меня, тварь! — Лорана встала в боевую стойку, и Ульдир залюбовался — красивая, сильная, мускулистая — но в меру! Грудь небольшая — но это красиво, не отвисает, как тряпка, не болтается соплей! Живот плоский, подтянутый — как у акробаток! Правильная диета — большое дело! Не надо допускать, чтобы рабыня жирела!
Глаза сверкают, белы зубы оскалены — огонь-баба! Лобок уже пора побрить…надо приказать слугам. Нет — лучше пусть намажут ее снадобьем от волос — еще вырвет бритву, беды натворит. Себя-то вряд ли порешит, а вот других… Хотя — может и себя. Одно дело — цепью удавиться, не каждый человек рискнет, выдержит удушье, другое — чиркнуть себе по горлу, и плыви на тот свет!
— Я хочу, чтобы ты выпила ЭТО — Ульдир протянул небольшой глиняный кувшинчик со средний палец высотой, и ласково улыбнулся — Не бойся, не отравлю! Зачем мне тебя травить? Ты моя! Мое ценное имущество! И это не наркотик. Я вообще плохо отношусь к наркотикам, сам не употреблял и не употребляю, рабам только даю — когда они слишком буйствуют. Но ты ведь не буйная, так же? Ты покорная рабыня, моя рабыня. И если ты ведешь себя хорошо — с тобой ничего не будет! Ну, пей!
— Не буду! — Лорана снова оскалилась, как зверица, и Ульдир вздохнул:
— Ну что же…ты не оставляешь мне выбора. Опять тебя ловить? Ну что ты такая упрямая, а? Расслабься, и получи удовольствие! Я не хочу причинить тебе вреда, ты мне нужна, тебе нужно просто исполнять то, что я говорю, и получать от этого удовольствие!
— Ты можешь взять мое тело, но получить мою душу тебе не удастся, тварь! — Лорана тяжело дышала, и грудь ее высоко вздымалась. Розово-коричневые большие соски съежились, и торчали вперед так соблазнительно, что заныло в паху. Приятно заныло. Предвкушаючи!
Ульдир хлопнул в ладоши, и в комнату тут же вбежали, скользнули трое крепких, сильных слуг. Обнаженные по пояс, они держали в руках тонкие крепкие сети с широкими ячеями.
Лорана уже знала, что это такое — ловчие сети! Такими сетями ловцы рабов отлавливают несчастных, попавшихся им на глаза в укромном месте.
На концах сети — грузики. Этой сетью можно глушить, как боевым оружием, но ее, Лорану глушить не будут — поймают без единой царапины. Позапрошлый раз один из слуг нечаянно разбил ей губу — так Ульдир избил его до беспамятства. "Не порть вещь! Она моя! Сказано — без царапин и синяков!"
Ульдир опустился в кресло, сложил руки на животе, приготовившись к зрелищу. Нет красивее, чем скачущая по комнате, голая растрепанная красотка, за которой гоняются полуобнаженные самцы!
Вообще-то Ульдир с удовольствием посмотрел бы и то, как ее пользуют все трое — по очереди, и все сразу — но это непозволительно. Если своим приближенным, помощникам капитана еще можно позволить такое — в награду, и для того, чтобы показать свою верность команде, но это же просто слуги! Лорана рабыня не того уровня, чтобы позволить им пихать в нее свои грязные члены! Животные…
Но интересно было бы, да. Возбуждающе! Может быть…когда-нибудь…когда такая необходимость в ней исчезнет.
Лорана увернулась от первой сети, поднырнула под нее и со всего размаха засветила пяткой в поддых ловца. Нога у нее двигалась так же быстро, как и рука, и когда Лорана ее вздымала, открывалось великолепное зрелище ее прекрасного женского естества.
Ульдир от удовольствия даже замурлыкал какую-то веселую песенку. Хорошо! Вот это красота! Не то что ублюдошные бои на арене! Тех баб, что на арене, хочется скорее убить, лишь бы не смотреть на их тряблые телеса! Ну хоть бы одну красивую выставили… Впрочем — для красивых, само собой, есть другое применение. Зачем зря кромсать?
Ловец хакнул, выдыхая, и повалился на пол, вытаращивая глаза. То ли специально, то ли случайно, он уцепился рукой за длинную цепь, пристегнутую к ошейнику девушки. Ульдир напрягся…не хватало еще, чтобы девушка сломала себе шею во время своих прыжков! Но нет — тут же успокоился — Лорана вырвала цепь из руки противника, и снова понеслась по комнате, уходя от погони.
Второй ловец попался на хитрую уловку, которую девушка отрабатывала все свободное время (Ульдиру докладывали!) Пустив волну по цепи, она ловко, петлей захватила шею бойца и дернула, что есть сил!
Нет, шея не сломалась. Могучие мышцы уберегли мужчину от смерти, но кожу цепь сорвала, как ножом мясника! Окровавленный боец зарычал, захрипел, вцепился руками в стальные звенья и едва уберег свой кадык от разрушения. Сдернул цепь, рванулся к девушку, растопырив руки и не думая уже ни о сети, ни о том, чтобы не оставить царапин — он шел мстить, яростный, ненавидящий, как взбесившийся зверь!
Ульдир ничего не успел сказал, но Лорана отреагировала, и встретила "зверя" двумя мощными ударами, стук от попаданий был такой, будто врезали в стену дома. Первый удар пяткой в пах, потом в прыжке, с оборотом — в голову.
Увы, то ли она неточно била, то ли сила этого мужчины была настолько велика, а мозг так мал, но мужчина лишь захрипел, на мгновение остановился, а затем навалился на жертву всей своей стодвадцатикилограммовой тушей. Лорана пыталась отбиваться, визжала, материлась, пыталась укусить, но это бык был сильнее ее раз в десять, придавливал с неумолимостью корабля, швартующегося к причалу.
Рука бойца поднялась, чтобы размозжить ей лицо, и…замерла в воздухе, схваченная другим ловцом.
— Стоять! — резко и гневно крикнул Ульдир — Держать!
Он подошел к распростертой Лоране, рыдающей в бессильном гневе, к мужчинам, удерживающим девушку, и спокойно, бесстрастно, сказал:
— Керл — двадцать плетей, чтобы не забывал. Что приказ хозяина нужно исполнять. Магус — пять монет. Серебряных.
Потом задумался, и добавил:
— Пороть Керла будешь ты, Магус. И если я узнаю, что ты порол его вполсилы — получишь плетей столько же, сколько и он. А я узнаю — вполсилы, или нет, не сомневайся!
Ульдир всегда считал, что слуг и рабов надо разделять и настраивать друг против друга. Чтобы не спелись! Чтобы не устроили заговор против своего хозяина!
А еще — за хорошую работу — надо награждать, за дурную — наказывать. Закон! Животные очень хорошо понимают именно этот закон. Будешь себя плохо вести — плеть, хорошо — тебе кинут сладкий кусок.
— Откройте ей рот! Да аккуратно, не порвите и не раздавите губы, идиоты! Эй, Шагар, ты очнулся, идиот?! Кстати — пять плетей тебе, скотина! Какая-то девчонка валит тебя, как ребенка! Значит — плохой ты слуга! Иди, помоги своим товарищам! Магус, а тебе работы прибавилось, как ты, ничего? Сдюжишь?
Ульдир усмехнулся, и Магус с готовностью подхватил смех, не глядя на "товарищей":
— Сдюжу, хозяин! В лучшем виде отделаю! Со всей страстью!
— Это хорошо — благосклонно улыбнулся Ульдир, и потрепал Магуса по голове. Верное животное надо хвалить, если заслужило!
Нетвердо подошел Шагар, аккуратно прижал голову девушки к толстому напольному ковру, ей зажали нос, а когда она, не утерпев, раскрыла рот, хватанула воздуха, вставили между зубов палочку, обшитую мягкой тканью — Ульдир заранее такую захватил. Потом он подошел, выдернул пробку из горлышка кувшинчика, прицелился, и отодвинув палочку с левой стороны рта Лораны, стал вливать снадобье между губами и палочкой в образовавшееся отверстие.
Лорана пыталась выплевывать, частично ей это удалось, но бОльшая часть темной, пахучей жидкости все-таки попала ей в глотку, прожигая ее, как огнем. Девушка задохнулась, закашлялась, на какое-то время потеряла сознание. На какое — она не знала. Только когда очнулась, уже лежала на чем-то вроде рамы — руки и ноги в мягких захватах, не освободиться, даже если захочешь — тут же попробовала. Цепи нет. На стенах — яркие фонари, выкрученные до максимума. Тепло, даже жарко.
— Очнулась? Вот и замечательно! — голос Ульдира откуда-то сзади. Потом легкий скрип, сердце ухнуло в пятки — рама поднялась, и Лорана теперь стояла вертикально.
Ульдир перед ней, глаза его слегка блестят — то ли от вина, то ли от возбуждения. То, что он возбужден — никакого сомнения нет, потому что мужчина абсолютно обнажен, и естество его торчит вперед, как кол.
Лорана вдруг с ненавистью подумала — зачем боги дали этой твари такой здоровенный лингам?! Лучше бы он был маленьким, с ноготок, было бы не так больно и противно! Гад нарочно старается взять ее поглубже, чтобы больно, чтобы кричала, стонала — хоть так выражала какие-то чувства! Только вот хрен тебе! Не дождешься!
Ульдира всегда бесило, что Лорана лежит под ним бесстрастная, как кукла. И что на сей раз он задумал? До этого он использовал все возможные средства — вызывал служанок, чтобы они ее возбуждали, мужчин, которые тоже вылизывали ее мерзкими липкими языками. Все, только чтобы возбудить, чтобы она желала его, Ульдира! Чтобы наслаждалась его страстью!
Но Лоране было противно. Ощущение такое, будто ее лижут животные. Покорные, бессмысленные, бездумные животные. Нелюди. Рабы! А она не такая. Она не подчинит свою душу этому демону! Он не сможет заставить наслаждаться его объятиями! Не выйдет!
Лорана со страхом взглянула на своего мучителя, снова бросила взгляд на лингам, и вдруг ее прошиб пот, и в пах прилила кровь. Она почувствовала, как в ней растет желание и с ужасом сказала себе: "Нет! Нет, никогда! Негодяй! Тварь! Только не это!"
Ульдир заметил ее волнение, и с насмешкой спросил:
— Что, пробирает? Это снадобье называется "Хочу тебя". Но оно еще не до конца подействовало. Прошло немного времени. Сейчас я кое-что сделаю, тебе понравится…нужно слегка тебя разогреть. Дать тебе настроение!
Он отошел в сторону, потом снова появился перед глазами Лораны, уже с плетью в руках. Плеть широкая, с множеством тонких концов, и Ульдир многозначительно похлопывал ей по руке. Подошел к Лоране, заглянул ей в глаза, и довольно кивнул головой:
— Все хорошо. Зрачки расширены…пробирает!
Отошел назад, с размаху хлестнул Лорану по животу. Неожиданно, сильно, так, что она вскрикнула — ее будто ожгло огнем. Девушка посмотрела на живот, с ужасом ожидая, что он будет в крови — нет, только красное пятно, будто кто-то обдал горячей водой.
Еще удар!
Еще! Еще! Еще!
Удары сыпались один за другим — болезненные, ошеломляющие, но это не походило на порку провинившегося слуги, когда кровь брызгает на все стороны, орошая камни двора и призывая дворовых собак, жадно вылизывающих пахучую жидкость. Нет — это было сродни массажу на грани боли, когда организм чувствует — еще немного, и ему будет нанесет вред, но тут же узнает — вреда нет! И успокаиваясь, подает в мозг волну облегчения, успокоения, радости от того, что он жив, не разрушен! Волну удовольствия от того, что избежал повреждений!
Ульдир знал, что тут главное не перестараться, иначе кожа будет цела, а под ней — месиво из мяса и крови. И тогда никакого возбуждения, никакой страсти — только боль и страдания. Он изучил древние трактаты любви, и уже перепробовал на Лоране все, кроме этих, странных, запретных для большинства людей развлечений.
Лорана вскрикивала, стонала, извивалась, но Улдир не переставал ее хлестать, не трогая только голову. Он бил по груди, по бедрам, между ног, стараясь соразмерять удары и не испортить игрушку.
Когда девушка стала красной, будто весь день ходила под палящим солнцем, остановился передохнуть и негромко, с ухмылкой спросил:
— Как себя чувствуешь? Еще не хочешь меня? Нет? Ладно, продолжим!
Он снова ушел в сторону и появился с длинным, ярко раскрашенным пером в правой руке. Перо переливалось в свете фонарей, и Лоране показалось, что от него исходят тонкие лучики света. Она уже плохо соображала, что происходит, ее била дрожь — страх, возбуждение, ненависть и животное желание — все смешалось в один тугой комок, распутать который она не могла при всем желании — мозг, заторможенный снадобьем, был полностью дезориентирован. И когда перо начало ласкать ее между ног, Лорана вскрикнула и забилась, в предвкушении оргазма. Это была гадко, стыдно, и так желанно…что ей хотелось умереть. Она понимала где находится, кто перед ней, что он делает, но ничего не могла с собой поделать. Воля девушки была просто уничтожена.
С помощью пера она кончила два раза — с криками, стонами, судорожными плясками в зажимах рамы.
Потом Ульдир овладел ей, и она отдавалась ему так, как не отдавалась никому на свете. Она стала животным — грязным животным, которое хотело только одного — совокупляться со своим самцом.
Под конец совсем забыла кто она, и кто с ней — ее партнер делал с ней невообразимые вещи, которые она не позволяла делать ни мужу, ни кому-либо другому на всем белом свете. Она послушно делала все, что хотел насильник, более того — ползала за ним, и униженно упрашивала ее взять! А Ульдир хохотал, наслаждаясь властью над этой прежде неприступной, холодной женщиной, превратившейся в животное — такое, как и все вокруг него! Все люди! Все животные! Все готовы лизать ему зад! Все готовы подставить свой зад — только надо применить к ним правильные снадобья… деньги, власть, оружие!
Весь мир перед тобой, если ты знаешь, какое снадобье применить! И начал Ульдир с этой холодной красотки, которая истекала соком желания, и его, Ульдира семенем.
Не залетит… У снадобья было еще одно замечательное свойство — со слов колдуньи — теперь девку можно трахать месяц подряд, и никаких последствий. Зря, что ли, он отдал такое неприличное количество монет? Знает старая сука — если обманула, он, один из Десятки — брюхо ей вспорет! И ничего ему за это не будет! Теперь он один из десяти самых могущественных людей на Островах!
И то ли еще будет…погодите, животные! Всему свое время! Животные, вам нужен хороший пастух! Будете еще ползать перед Ульдиром так же, как эта забрызганная семенем сучка, умоляющая о совокуплении!
Хе хе хе…
Власть! Вот что слаще всего! Власть над жизнями, над судьбами людей!
Ульдир схватил девушку за волосы, грубо нанизал ее голову на лигнам и яростно задергался, будто стараясь трахнуть весь мир. В голове проплывали картины сражений — гибли залитые кровью люди, кричали, умирая в лужах крови.
Проплывали площади, заполненные коленопреклоненным народом, ожидающим его решения — жить — или умереть!
Дворцы — белоснежные, прекрасные, утопающие в цветах!
Море — сверкающее, покрытое множеством белопарусных кораблей — его, Ульдира кораблей!
О мечты! О прекрасная жизнь! И он овладеет ей! Овладеет! Как этой девкой! Оооо!
Ульдир кончил, вжимаясь в захлебывающуюся, хрипящую девицу, размазывающую слезы и слизь. Сегодня он был в ударе — столько раз еще никогда не кончал! Впрочем, надо отдать должное мастерству магов — мужское снадобье, что дала колдунья не подкачало! Но и девица на удивление хороша! Такой страстной он еще ни разу не видал. Ведь Ульдир уже применял это снадобье с другими девками, есть с чем сравнить. Может Лорана долго сдерживала в себе страсть, которая теперь вырывалась наружу? Да какая разница? Главное — ему было с ней хорошо.
А ведь все-таки он гений! Провернуть такое дело, и так, чтобы никто не догадался! И шпионка Морна, и властительница, которая сейчас размазывает белую слизь по голой груди — никто его не раскусил! А ведь они мастера интриг — во дворце учат интригам с малолетства, с пеленок, и шпионку обязательно учат секретам раскрывать чужие заговоры! Никто не смог его обойти! Всех обманул!
Ульдир довольно усмехнулся, и ногой отпихнул от себя девку, тоненько всхлипывающую и вперившуюся в него взглядом широко раскрывшихся темных глаз, зрачки которых расползлись до невероятных размеров.
Лорана упала на пол, встала на четвереньки и поползла за хозяином, шедшим к выходу из комнаты, повизгивая, будто щенок, которого бросила коварная мать.
Все шло как надо! Все замечательно! И лучше быть не может!
* * *
Лорана очнулась от холода — ветерок, который тянул из приоткрытой форточки, коснулся груди, и та покрылась крупными мурашками. Рукой поискала покрывало, укуталась, и через несколько минут дрожь прошла, согрелась.
Что-то беспокоило, что-то неприятное, страшное…кошмар приснился? Стала вспоминать — ей снился странный сон…будто она занималась любовью с Ульдиром, он ее бил, мучил, и при этом она почему-то получала наслаждение!
Да, ей приснился настоящий кошмар — она, властительница великого государства, гордая, сильная, ползала на коленях перед безродным пиратом, молила овладеть ей, и делала такое…от воспоминаний о чем у Лораны стыла кровь. ТАКОЕ делают только шлюхи в борделе, да развратницы, о которых девушки рассказывают с хохотом и вытаращенными глазами, всем видом показывая, что это ужасно и недостойно родовитых дам!
И приснится же…фу, гадость какая! Опоили какой-то дрянью?
Голова болела — ломило виски, болели губы, горло, язык — будто простудилась. Или съела много лесных орехов, раскусывая их зубами. Воспитательницы всегда ругали ее за такое поведение, не пристало родовитой девушке щелкать орешки зубами! Так же вкуснее — возражала она, и получала порцию нравоучений — не все, что вкусно и приятно — пристойно! Вот и сейчас — рот, губы, язык горели, будто нащелкалась орешков.
Болело и между ног, почему-то болел зад, будто весь день скакала на лошади в мужском седле. Поморщилась, проятнула руку…и вздрогнула, почувствовав ТАМ настоящее "болото"!
И тут же все вспомнила! Разом, без щадящего постепенного отрезвления, во всех подробностях и красках! Во всех ощущениях — запах, боль, стоны и слова!
И зарыдала — в голос, захлебываясь слезами, отплевываясь, будто могла выплюнуть все то, что попало ей в рот за эту ночь. Вскочила, звеня цепью, и тут же почувствовала, как по ее бедру поползла тягучая капля, оставляя за собой мокрый холодный след…
И тогда она вдруг успокоилась. Оглянулась вокруг, поискала глазами то, что ей было нужно. Нашла, попыталась закинуть цепь — не вышло. Тогда решила сделать проще — намотала цепь на спинку кровати, и легла на пол, целясь так, чтобы вес пришелся на ошейник. Попросила прощения у Создателя и налегла на ошейник всем весом, пережимая глотку.
Она знала — несколько минут, и все будет кончено.
Лорана потеряла сознание через пару минут, и уже не видела, как в комнату ворвались слуги, как они освободили ее из ошейника, как прибежал Ульдир, рассыпая страшные морские проклятия и жестокие пинки.
Ей влили сонное снадобье, и Лорана уснула, чтобы через сутки проснуться и вновь принять свою судьбу.
А она у нее была одна — по крайней мере, так считал Ульдир. Теперь судьба девушки только в его руках. Или в руках богов.
* * *
— Хозяин, вам бы с ней осторожнее! — слуга, который был в доме с мальчиковых лет и вырос на глазах Главного, укоризненно покачал головой — Нельзя спать рядом с рабыней! Тем более с той рабыней, которую недавно получили! Вы же знаете, что бывает с неосторожными!
Этому слуге дозволялось многое. Такое, чего не мог позволить себе ни один из его людей.
Он был не только слуга. Он был еще и друг…когда Главноум хотелось мужской ласки. Красивый, стройный молодой мужчина, в совершенстве владевший искусством удовлетворения своего партнера. Кто лучше мужчины знает, как доставить удовольствие другому мужчине?
Эти пыхтящие, стонущие бабы в большинстве своем только изображают страсть — так презрительно говорил слуга, облизывая губы и глядя на хозяина преданными глазами. Потомственный раб, он думал только о благе хозяина, и отдал бы за него жизнь — так думал Главный, глядя на то, как слуга заботится о своем "божестве".
Парень не был только лишь мужеложцем — с таким же он удовольствием исполнял обязанности мужчины с женщинами, на которых указывал ему Главный Капитан. В наказание этим женщинам, или в поощрение верному слуге — Главный иногда любил посмотреть, как парень трудится над охающей наложницей, разогревая ее для любимого хозяина. Приятно потом войти в горячую, мокрую "пещерку", истекающую женскими и мужским соками… Незаменимый слуга. Лучший на островах. А может и в мире.
— Ты позволяешь себе давать МНЕ указания? — лениво спросил Главный, глядя на парня глазами, затуманенными вином.
В последнее время он слишком много пил, и сам понимал это. Но что еще делать, когда осталось так мало до того момента, когда тебя вывезут за город и сожгут на погребальном костре, в подобие лодки, долженствующем изображать корабль капитана?! Год? Два? Три? Десять лет? Сколько еще? Жизнь так мала, почему не прожить остаток ее наслаждаясь тем, что она может дать?
Семьи нет, детей нет… У некоторых пиратских капитанов есть дети — у Главного не было. Может потому он и добился таких высот, что ничего не отвлекало от мыслей о власти, и о том, как ее удержать?
Сильные люди всегда одиноки. Они не могут позволить себе друзей…если только это не те друзья, которых можно ИМЕТЬ. Они не могут позволить себе семьи — ведь семья, это уязвимое место, по которому так легко ударить.
Только шлюхи, наложницы, рабыни. И слуги — верные, и неверные.
Для верных — награда.
Для неверных — наказание.
Таков закон! Только так можно удержать власть! Ты должен быть бессердечным, жестоким, непредсказуемым и смертоносным, как змея. Как меч, упавший со стены на спящего человека. Как молния из тучи, уничтожившая негодяя, осмелившегося бросить вызов богам!
— Я забочусь о вашем благе, господин! — ничуть не испугавшись, ответил парень, слегка улыбнувшись грозному капитану — Я никогда не забываю, что мое благо неразрывно связано с вашим. Случись с вами — что я буду делать?
— Что-то…отсасывать другому господину! — радостно захохотал Главный, не видя, как слегка дрогнуло, и исказилось лицо слуги. Но он не заметил. А если бы даже и заметил, решил бы, что тот расстраивается из-за возможной гибели хозяина.
По большому счету так и было — перемена хозяина грозила рабу неприятностями — из домашнего тирана, который правит в доме жесткой, железной рукой он может превратиться в простого мальчика на побегушках у какого-нибудь жесткого монстра, получающего удовольствие от пыток своих рабов.
Невеселая перспектива. Раб ненавидел своего хозяина. Но он был умный и хитрый раб. Гораздо умнее и хитрее господина. У него давно уже была спрятана кругленькая сумма, налажены контакты с нужными людьми, и раб только ждал удобного момента — превратиться в свободного человека не так и сложно, если знаешь ходы, и если обладаешь достаточным количеством денег.
Многие свободные удивились бы, узнав, сколько желтых кругляшков раб прибрал к своим рукам. Хороший капитал. Почему он до сих пор не сбежал? А зачем? Ему пока что и тут хорошо. Вот как только увидит приближение смерти хозяина — тогда и стартует, как гончий пес, спасающийся от стаи волков.
После смерти господина, и при отсутствии наследников вроде детей или жены, обладателями сокровищ покойного станет Десятка, и новый Главный Капитан. Слуга — тоже был имуществом, а значит…
Так что — поддержание жизни господина и в самом деле было наиглавнейшим в жизни раба делом. И он исполнял это дело истово, не за страх, а на совесть. Что не мешало ему ненавидеть старого пердуна, который редко заботился, чтобы помыть свой вонючий лингам и свою поганую задницу. Но очень любил, когда его хорошенько вылизывают.
Слуга подозревал, что тот нарочно содержит свое тело неопрятным, чтобы этим унизить рабов, чтобы показать, насколько они ничтожны. А может просто был ленив и неряшлив?
Ну что же…когда-то и он, слуга, станет господином, и тогда кто-то другой будет лизать ему зад. Это закон! Закон богов.
Впрочем — ему и сейчас было неплохо — стоило щелкнуть пальцами и остальные рабы бежали по мановению его руки, будто их хлестнули плетью. Даже свободные, охранники и крестьяне, привозившие продукты, поглядывали на него со страхом. Они знали, насколько этот тип коварен, жесток и…бойся встать на его пути! Пятеро охранников на протяжении пяти лет вдруг заболели животом и скоропостижно скончались, посмев обидеть этого смазливого, улыбчивого юношу.
Съели — что-то несвежее, говорили в городе, но слуга знал — это неправда, все было очень, очень свежим. Приготовленным всего несколько часов назад. Это бы мог подтвердить молодой парнишка- раб, бегавший по его поручениям, и девушка рабыня, которая ходила в лавку знахаря. И все другие посыльные, исполнявшие его щекотливые поручения. Но они тоже съели "несвежее" и умерли, не в силах открыть рот и сказать хоть слово. А это самое главное, когда посыльный держит язык за зубами. Когда не может сказать лишнего слова.
— Да неужели от этой телки можно ожидать плохого? Ты погляди на нее! — Главный указал на Занду, лежавшую рядом. Она молча смотрела в потолок, и редко моргала, спокойная, как бревно. Как будто не она только что металась, скакала на Главном, а потом истово работала головой, осушая хозяина досуха — Она безопаснее мотылька, парень! Нет — на мотылька она не тянет — гусеница, вот! Голая гусеница!
Он захохотал своей глупой шутке, и слуга подхватил хохот, привычно радуясь сортирному юмору хозяина, показывая, что нет в мире более умного и веселого шутника, чем этот человек.
Отхохотавшись, Главный вдруг сел, дернул за руку Занду, поднимая ее с постели (для своих лет он был очень силен и крепок, и тот, кто думал, что может справиться с этим морщинистым стариком на раз-два, жестоко ошибался). Потом бросил Занду в ноги слуге, поднял ее голову за волосы, заставив встать на колени, ткнул лицом в пах парню и резко приказал:
— Засунь ей как следует!
Слуга невозмутимо развязал завязки штанов, тут же спавших на пол, приподнял набедренную повязку и так же невозмутимо насадил наложницу на свой лингам, ритмично задвигав тазом. Главный отодвинулся, жадно наблюдая за происходящим. Через несколько минут все закончилось, так же невозмутимо слуга натянул штаны и Занда снова заняла место подле Главного — по его команде.
— Видишь?! Она до отвращения покорна! — Главный ухмыльнулся — Но заметь, ей нравится, что она делает! Как и тебе! Тебе же нравится брать в рот, правда же?
И снова по лицу слуги прошла тень. Но Главный хохотнул, и похлопав девушку между ног, приказал:
— Теперь то же самое со мной, девка! А ты иди, Зегель. Хороший мальчик. Служи! Возможно, я когда-нибудь тебя освобожу! Честно!
Он врал. Какой дурак откажется от ТАКОГО раба?! Где еще ТАКОГО можно найти?! И красив, и умен, и в постели хорош, и верен, как пес! Вернее пса! Пес может уйти за куском мяса — только помани, а этот — никогда!
Девушка ритмично ласкала плоть, а на Главного вдруг накатила дремота. Он так и уснул, не кончив, но Занда, как механическая кукла, продолжала делать свое дело, пока плоть хозяина не опала и не превратилась в вялую тряпочку. Тогда она села на край кровати и долго сидела, глядя в темное ночное окно. Стемнело незаметно, вот только что-то было светло — вечер, низкое солнце, и тут же тьма.
Но Занде было все равно. Для нее всегда теперь была тьма. Всегда. Она не понимала, что делает, и только в редкие периоды прояснений, когда "просыпалась", когда ее отпускало безумие, ужасалась, и тогда на нее снова накатывала спасительная тьма. Если бы не она — Занда давно попыталась бы с собой что-то сделать. Она уже не помнила ни о Серг, ни о Морне, ни о прежней жизни — в ее жизни теперь была только постель, запах мужчины, соленый вкус семени и боль, смешанная с наслаждением, которое организм получал вне зависимости от ее сознания.
Положено телу наслаждаться сексом — он и наслаждается. И какая разница, кто тебя трахает! Все мужчины — один сплошной лингам, входящий в нее и дарующий удовольствие. Не Занде — ее несчастному, истерзанному телу.
На корабле, когда ее только начали насиловать, она не была еще такой безумной, но сознание пряталось все дальше и дальше, пока девушка не превратилась в бессознательный механизм, идеально подходящий для тех функций, на которые ее нацелили.
К счастью — она этого не понимала, не осознавала. И только иногда, во время редких, очень редких проблесков сознания, ее вдруг охватывало беспокойство, Занда знала, что должна что-то сделать, куда-то идти, чего-то добиваться, к чему-то стремиться…но приступ заканчивался, и все становилось прежним. Полуразумная, животная жизнь, состоящая из отправления естественных надобностей и покорного секса.
Сейчас у нее был один из приступов прояснения. Если бы Занда могла анализировать, то поняла бы — все приступы возникали тогда, когда в рот попадала чужая кровь. Например — тот, кто ее насиловал, перед этим поранил руку и капелька крови, засохшая, осталась на его коже.
Или треснула пересохшая губа, и когда насильник впивался в пухлые губы Занды, кровь передавалась ей в рот, растворялась в слюне, всасывалась в плоть и будто пробуждала спящее сознание. И тогда девушка начинала метаться, плакать, рыдать, выть, пытаться бежать из плена…
Но приступы становились все реже и реже, и капля крови уже не имела такого воздействия на ушедшее вглубь сознание.
Скоро, скоро Занду ждет бордель, где ее будут насиловать десятки человек в день, пока не превратят в бессмысленное, гниющее, больное существо, дорога которого — на портовую площадь, к таким же убогим, умирающим от голода и не способным даже просить куска лепешки. Корм для морских чудовищ, курсирующих вдоль причала дни и ночи напролет.
Хороший способ очистить город от живого мусора — сбросить его в воду. И чисто, не воняет, и закапывать разносчиков болезней не надо. Всем хорошо! Даже этим несчастным, которые наконец-то получат новое тело и новую жизнь. Возможно — более счастливую, чем прежняя.
Занда постояла, освещенная тусклым светом фонаря, стоявшего на полке у стены. Прекрасная, как ожившая статуя великого мастера Фульгама.
Главный не любил спать в темноте, ведь эдак и подкрадывающихся врагов не увидишь! Да и неприятно — в клочках тьмы можно увидеть тени тех, кого ты убил за долгую, слишком долгую жизнь…
Девушка оглянулась, будто вспоминая что-то забытое, посмотрела на себя, опустив голову. Потрогала грудь, живот, пах…вытерла между ног…поднесла руку к глазам, всмотрелась. Опустила руку, бросив ее вдоль тела, снова постояла — покачиваясь, как на ветру, переминаясь с пятки на носок.
Потому вдруг сорвалась с места, легким, быстрым шагом подошла к столику с фруктами, взяла нож, прыгнула к Главному и силой нанесла удар ему в грудь!
Потом другой! Третий!
Она промахнулась. Да и ножик был совсем не боевой — серебряный нож согнулся от ударов о плечо мужчины, и лишь прорвал, прорезал кожу и мясо, пустив немало крови, но сделал это совсем не опасно для жизни. Когда Занда прыгнула на кровать, капитан мгновенно очнулся от сна, повернулся боком к нападавшей, и ей не удалось сделать то, на что ее толкнул внезапный импульс, возникший в безумном мозге.
Капитан никогда не спал так, чтобы его нельзя было добудиться. Привычка быть всегда настороже сделала свое дело, и спасла ему жизнь. Хоть и серебряный нож — если бы он попал между ребрами и достал до сердца…
Главный могучим ударом отбросил безумную девку далеко от себя. Он упала на пол, затихла, оглушенная, стала подниматься рыча, как собака, но тут же, будто наблюдали за происходящим через окна и ждали чего-то подобного в комнату вбежали слуги. Они подхватили вопящую, рыдающую Занду, глаза которой вращались в орбитах, выпучившись так, что едва не выпадали из глазниц, и утащили вглубь дома, где тут же спеленали ее по рукам и ногам.
Зегель бросился к хозяину — он был на самом деле испуган. Эта сучка едва не разрушила его планы! У него еще не было ничего готово! На подготовку побега требовалось дней пять, не меньше! Достать деньги, переправить на корабль, подготовиться как следует и уже тогда бежать! А если бы Главный сейчас отдал концы — тут же набежали бы наблюдатели, и все! Конец! За каждым шагом надзор! А скорее всего — всех рабов в загоны, чтобы не разбежались — и его тоже! Кошмар! Как потом бежать?!
— Я убью эту суку! Господин — прикажи, я ее на кол посажу! И пусть покрутится как следует, подыхая! На кол с поперечиной, чтобы подольше помучилась!
— Ты добрый мальчик! — усмехнулся капитан — Ты всегда отличался изысканным вкусом в исполнении казней! Умеешь позабавить своего любимого хозяина! И…ты был прав. Я поступил опрометчиво. Ты молодец! Умница!
— Да что вы, хозяин! Это ваша заслуга! Это же вы учили меня, как опасаться врагов! Это от вас я набрался мудрости!
— Хотел бы я, чтобы у меня был такой сын! — вздохнул Главный, и слуга ядовито подумал: "Ага! И ты бы его драл в задницу, да, старый урод?! Скотина глупая! Едва не испортил мне весь праздник! Не время тебе подыхать, уродина!"
Но вслух этого не сказал, лишь спросил:
— Что будем делать с этой сучкой, хозяин? Придумать хорошую казнь? Может продать ее бордель, в портовый? Она через полгода превратится в кусок мяса — лучшее наказание для святотатицы, напавшей на своего господина! Уууу…дрянь поганая!
— Нет. Я отправлю ее на арену. Пусть ее искромсают на потеху толпы. Но вначале над ней как следует поглумятся — прямо там. Народ любит такие зрелища, они будут счастливы. А то что у нас там — одни уродицы? Такие твари — ну чисто крабы! Сучки поганые — самому их прибить хочется! Жирные, грязные, больные какие-то! Где их вообще таких набирают?
— С улиц, конечно! — усмехнулся слуга.
Уж он-то точно знал, где берут этих чудовищ. Все, что покрасивее, отправлялись в публичные дома, а за малые деньги покупали совершенных страшил, не востребованных в борделях. Их-то куда-то же надо девать? Им давали наркотики, и они нормально резали друг друга, почти не испытывая боли. Чем не зрелище? А Зегелю с каждой бабы кругленькая сумма. Ну и его подельникам, ловцам, с которыми у него давно налажены связи.
— Страшный народ у нас стал, уродливый — покачал головой Главный — Приведи ко мне мага-лекаря. Прямо сейчас. Скажи — вдвое плачу. Втрое! Не хочу всю ночь дергаться от боли. Сердце у меня уже не такое молодое, чтобы терпеть до утра. Распахала она меня неслабо. Интересно, что же это ей в голову-то стукнуло? Вот надо же, как бывает…сколько живу, а все удивляюсь!
"Столько прожил, и все дурак!" — подумал слуга, а вслух сказал:
— Да разве можно влезть в голову безумцу и предсказать его действия? А то, что она безумна — я вам сразу сказал. Хорошо, что так все закончилось. Малой кровью. Иначе бы…
Слуга замолчал, и по изменившемуся, хмурому лицу хозяина увидел, что тот все прекрасно понял — что такое "иначе", и выругал себя за длинный язык. Старый пердун не любил, когда ему напоминали о его ошибках. Тем более таких грубых, непростительных для старого, тертого жизнью интригана, Главного Капитана!
Похоже, что начался закат, угасание. Глупеет, капитан. И если обо всем этом узнают из Десятки — а они узнают! — дни хозяина сочтены. Они тут же утроят количество заговоров и в конце концов как-нибудь его достанут. И поделом, дураку! И плевать. Вот только надо вовремя свалить…
* * *
Ресонг привычно размялся, сделав несколько прыжков, выпадов, покрутил головой, разминая шею. Попил воды, помочился — все, ритуал закончен. В который раз он выходит на арену? Восьмой? Десятый? Да какая разница…главное — пока жив. Надолго ли?
Задумался, вспомнил события последних недель. Наемник, конечно…все думают, что у наемника не может быть чести, что он…не может любить. Что у него нет сердца. Есть, как ни странно. И в этом Рес убедился на четвертом десятке своей непутевой жизни. Вдруг оказалось, что эта женщина для него — все, что есть на свете. Все! И он не может поступить так, чтобы ей стало плохо.
Согласиться на предложение капитана он мог, и хотел! Но только если согласится Морна. Но она не согласилась. А капитан не дурак. Ресонг весь мир бы вырезал ради того, чтобы жила его любимая.
Ульдир понимает людей, хитрая бестия. Самый хитрый гад, какого Ресонг видел в своей жизни. Как же они так глупо попались?! Почему расслабились?!
Были вместе с Ульдиром в бою? В беде? Ну и что? Ну были, и были…кто верит чужим людям, да еще и пиратам? Только дураки! Если бы Серг не уплыла на шлюпке…если бы осталась на корабле…такого бы тогда точно не было. Серг Ульдир побоялся бы трогать! Магиня! Колдунья! Размажет, как соплю на мостовой!
Зачем она уплыла? Да разве расскажет…самое таинственное и опасное существо в мире. При ней Ульдир ходил, как по струнке — "Да, госпожа!" Нет, госпожа!" Как верный раб…
А теперь вот раб он, Ресонг. И где Морна, где девки, что с ними — непонятно. Вернее — непонятно — где они, а вот ЧТО с ними — очень даже понятно. Морна на арене, а девки…дерут их сейчас во все щели, и неизвестно еще что лучше — чтобы тебя трахали, или тут, на арене, подставлять башку под чужие мечи.
Само собой — Ресонг предпочитал последнее. Ну вот не было у него никакого пристрастия к мужским ласкам. Да и возраст уже не тот, чтобы быть мальчиком для утех, и рожа подгуляла — чисто разбойничья морда, как со смехом говорила Морна, целуя его в шрам, пересекающий всю щеку до уха.
Эх, как тогда текла кровь! Этот шрам он получил, когда молодым дурачком нанялся в охранники купеческого каравана. Сунулся в самую гущу схватки с трактовыми разбойниками — вот и огреб по-полной. Хорошо еще, что зубы не выбили. После того он начал брать уроки фехтования, и довольно быстро добился очень неплого результата. Не Серг, и не Морна по умению, до них ему далеко, но от троих обычных рубак отмахается, особенно, если есть пара мечей в руках и кольчуга на плечах.
Пока что на арене для него не было серьезных противников. Ну да — какие-то провинившиеся разбойники, какие-то придурки, пытающиеся неумело насадить на свою грязную железку. Ничего особенного. Два- три удара, и… готово. Против мастера — куда они прут?
Распорядитель требовал игры — не сразу убивать, вначале обрубить им уши, отсечь лингам, кишки выпустить, чтобы волоклись их по песку — сделать красивое зрелище на потеху толпы! Но Ресонг только хмуро молчал, не желая отвечать и тем более исполнять волю тварей, взявших его в рабство. Своеобразный молчаливый бунт.
Вначале его увещевали, потом ругались, затем отстали. Надолго ли? Нет, скорее всего — нет. Готовят что-то, твари! Точно, готовят! Недаром у надсмотрщика так блестели глазки на масляной морде!
Вчера приводили бабу. Ничего так девка, неплохая — поставил раком, глаза закрыл, сказал, чтобы молчала…и представил Морну. Три раза подряд кончил! Как молоденький! Ну да — давно без женщины, но еще больше соскучился по любимой. И если не задумываться, что в нос шибает запахом рыбы от грязной девки — вполне можно решить, что имеешь Морну.
Впрочем — она-то не стояла бы, как глупая телка, охая, когда партнер проникает поглубже! Морна — огонь, пламень, сила! Это она бы трахала Ресонга, а не он ее! Эорнская баба, чего там говорить… Но Ресонгу ее сила нравилось. Многие сильные мужчины мечтают, чтобы женщина иногда взялась, и вот так просто их оттрахала. Попасть в руки красивой, сильной бабы — разве не удовольствие? И она, и он знают, что главный тут мужчина, но поиграть-то не возбраняется? Это так весело! И сладко… Ох, Морна, Морна…какая ты сладкая!
Плоть Реса напряглась, и ему вдруг захотелось снять напряжение…сам с собой. Как в юности. Рассмеялся, и не останавливался минуты три, захлебываясь беспричинным смехом, очень удивившим вошедших надзирателей.
— Чо с ним-то? Спятил, штоля? Гля, эк ево корежит! Мож дубинкой ево по башке? Не ндравяцца мине сумашеччие!
— Все бы тебе по башке! Цепляй орясину, и на арену! Время идет…
— Парни, чего меня там ожидает? — настороженно спросил Рес, шаря глазами по бесчувственным, бесформенным рожам надзирателей — Кто будет противником?
— Противниками! — хохотнул первый надзиратель — Увидишь, парниша! Будет забавно, ага! Тебе скока раз толковали — ты, жопа с ручкой, делай штоба красиво! А ты чо? Осел неумытай? Башка у тибя есть? Или жопа вместа ние?! Сказана — представленье давай! Ты душной козел фсе в игрульки играшся! Тибе фсе неймецца, фсе карахтер свой кажешь! Гавнюк недотоптанный! Ну вот и получишь па полнай! Да ладна! Не перживай! Мож исчо и выживешь. У нас лекари хароши есть, да. Даже если твой отросток отрежут — ничо! Лекарь тебе ево на лоб приставит! Представляшь — баб буш головой трахать! Во здорово, а?! Правда же здорово!
Надзиратели захохотали, довольно поглядывая друг на друга и хлопая широкими ладонями по ляжкам.
— Я надеюсь, что когда-нибудь вам отрежут ваши отростки и пришьют ко лбу. Тогда вам обоим, извратам, сподручнее будет друг друга трахать! — Ресонг постарался, чтобы голос звучал как можно более ядовито, и похоже достиг результата. Мужчины посерьезнели, их глаза полыхнули ненавистью, но они ничего не сказали. Молча подтолкнули Ресонга к выходу на арену, и закрыли за ним дверь. Там, на арене его будет ждать раб, снимающий замки¬ — все, как всегда, обычно. Привычно.
Усмехнулся — человек ко всему привыкает. Даже к такой жизни. Спишь, ешь, испражняешься…убиваешь.
Впрочем — а разве он не так жил? Ради чего вообще жил? Кто может сказать? Вот Морна — у той какие-то идеалы, цель…клятва! Ради которой она готова угробить своего любимого, и саму себя. Клятва! А у него нет какой клятвы. Ничего нет. Кроме странного чувства, которое почему-то именуют "любовь"!
А может это болезнь? Ну как может нормальный, виды видавший мужик вдруг послать подальше всю свою жизнь и умереть ради какой-то там бабы?! Ведь по большому счету они все одинаковы — ноги, задницы, сиськи…дырки. Закрой глаза, и ты не поймешь — кого трахаешь! Если конечно тухлой рыбой вонять не будет, как вчерашняя. Еле преодолел себя. Брезгливый, и всегда был брезгливым. Таких баб только по-пьянке трахать, и от большой голодухи. Морна всегда пахла благовониями, маслами ароматическими, чистым телом, травами и чистым женским потом… Морна, Морна…
Вздохнул, и пошел по длинному сводчатому коридору туда, где светилось пятно выхода. Что там эти твари приготовили?
А приготовили "твари" четверых парней — молодых, крепких, шустрых, татуированных с ног до головы. По пояс голые, как и Ресонг, они блестели влажной кожей в свете факелов, и ухмылялись — совсем даже не белозубой улыбкой. Зубы черные, будто их нарочно покрасили.
Такой цвет зубов бывает у тех, кто регулярно употребляет наркотическую жвачку, именуемую тут, на островах: "жеволь". Смесь местного наркотика, добываемого из деревьев с плотными, мясистыми листьями, наркотических грибов, глины и ароматических добавок. Именно грибы давали черный цвет, въедаясь в эмаль зубов, будто краска в кожу курток. Если пожевать жеволь, долго не спишь, в теле бодрость, увеличивается скорость, и почти совсем не чувствуется боль. Нет страха, нет сомнений — убивай, круши, насилуй — эта смесь служит еще и усилителем мужской силы. Пожевал — и сутки напролет трахай девок, пока они не взвоют.
Ресонг пробовал эту пасту. Но только один раз. Его пугала власть наркотика над разумом, когда ты вроде бы и понимаешь, что творишь, но поделать с собой ничего не можешь. Рес даже вспоминать не хотел, что творил под наркотой в тот раз, когда поддался на уговоры товарищей по экипажу. И потом много раз видел, что наркотик делает с человеком. Страшное, гадкое зелье!
Эти люди точно были под наркотой. Мало того, что это молодые, сильные, умеющие обращаться с оружием парни, так еще и под жеволем.
У Ресонга сердце кольнуло тоской, и он понял — все! Конец! Его решили разделать, как свинью! Мол — другим будет урок!
И место тоски заняла ярость. Холодная, ясная, не затмевающая разум, а придающая сил, заставляющая думать и двигаться быстрее, чем в обычных условиях. Чем в обычном бою. Обычно — есть возможность сбежать, отказаться от драки, как-то уклониться от того, что тебе предстоит, но тут — нет. Никаких вариантов. Или убьешь, или будешь убит. Подстегивает, однако! Когда падаешь в воду — тут уже или плывешь, или тонешь! А тонуть-то не хочется!
Блес! Звон! Выбросили мечи!
Рванулся, как никогда не бегал! Даже в детстве, когда упер пирог у пирожника и тот гнался, нависая за спиной как карающая десница богов!
Успел на секунду раньше преследователей, хватанул длинный, прямой, слегка загнутый возле острия клинок, мгновенно обернулся и секанул первого, кто успел подбежать и уже разгибался с мечом в руке. Клинок с хрустом врезался в бритый череп, татуированный синей паутиной, загудел, едва не вырвавшись из рук. Сходу, другой рукой подхватил меч убитого, выпавший у того из руки и опрометью кинулся на противоположную сторону арены, слыша позади топот преследователей.
Они бежали нестройно — вперед вырвался молодой, невысокий парень, часто перебиравший мускулистыми ногами — он был в одной набедренной повязке, в отличие от остальных соратников. Другие растянулись цепочкой, чуть приотставая, на несколько шагов позади первого. Куда денется? Чего спешить? Прижать к барьерам и разделать, как свинью! Тем более что первому — все шишки. Ну и почет, да! Но шишки. Вот когда жертва устанет, тогда и можно с ней позабавиться…
Ресонг неожиданно повернулся, бросился к быстроногому, изобразив удар в голову правой рукой, неожиданно ударил левой, подсекая ногу противника и уносясь в противоположную сторону той, куда бежал раньше.
Парень тонко заверещал, из надрубленной мускулистой ноги фонтаном брызнула кровь. Удар вроде и не сильный, но с потягом, разрубил до самой кости. Боец завертелся, схватившись за ногу, потом упал, стягивая края раны и пытаясь остановить смертоносное истечение жидкости. Ему частично это удалось, но кровь все-таки просачивалась через сомкнутые пальцы, струйкой текла по запястью и растекалась по груди парня широкой рекой. Он будто оделся в красную рубаху, и в глазах его застыли страх и понимание того, что все для него кончено. И несмотря на это понимание, все равно пытался удержать последние капли жизни, последние секунды существования, которое и жизнью-то назвать можно было с большой натяжкой.
Два! — мелькнуло в голове у Ресонга, когда он подбежал к стене, над которой выл, бушевал океан голов, исторгающих из себя брань, вопли, смех, рев, рычание, будто здесь собрались не люди, а стая безумных кровожадных обезьян, для которых нет лучшего зрелища, чем драка зверей-соплеменников.
Впрочем — оно так и было. Нет зрелища лучше, чем то, когда ты видишь, как гибнет человек, существо твоей стаи. А ты остаешься живым и здоровым, в очередной раз представив себя на его месте, с радостью осознав, что беда случилась не с тобой, что он там, истекает кровью, а ты сидишь тут, жуешь жвачку — и ничего плохого с тобой не случилось, и не случится. Кроме палок за плохое мытье палубы, да поноса от несвежей солонины.
Двое оставшихся на ногах бойца были самыми опытными и умелыми. Так и бывает всегда. Почти всегда. Вначале гибнут самые неловкие, новички, нетерпеливые и неудачливые. Остаются ветераны, знающие толк в бою. Но и для них удача не пустой звук. Как бы ты не умел ловко скакать с мечом в руках, всегда есть шанс, что наступишь на камешек, споткнешься, и меч новичка-противника радостно воткнется тебе в кишки. И будешь ты умирать долго, трудно, проклиная тот день, когда решил следовать дорогой воина. Став разбойником, грабителем с тракта, или же наоборот — охранником одного из караванов жирных купчин, которые даже не вспомнят о тебе, когда ты отдашь душу богам на заплеванной и загаженной дороге, ведущей из ниоткуда в никуда.
Эти двое не считали Ресонга новичком и были вдвойне осторожнее, чем обычно. Подходили медленно, с двух сторон, зажимая его в клещи и следя, чтобы он не проделал ту же штуку, что и несколько минут назад. Но Ресонг и не собирался бежать. Сколько можно бегать? Двое — это уже можно, это уже нормально.
Четверо — плохо, минуту простоять, не больше.
Трое — можно отбиться, но покалечат — не сомневайся.
Двое — уже можно попробовать обойтись малой кровью, если конечно эти парни не очень шустры.
Шустры. Очень шустры! Оказалось — рано расслабился! Напали одновременно, вертясь вокруг волчком, выписывая мечами причудливые фигуры из финтов и обманных движений. И они были невероятно быстры!
Жевель! Чертов жевель! — понял Ресонг и стал отступать назад, стараясь по дуге незаметно уйти на свободное пространство.
Жевель разума не отнимал. Он лишь менял восприятие мира, ощущение своего тела, но в отличие от обычного наркотика не наводил на мозг сладкий дурман. Это потом, когда действие наркоты закончится, эти люди будут валяться, задыхаясь от головной боли и дергаясь от ломоты в суставах, а сейчас — не было более бодрых, здоровых и счастливых людей, чем двое убийц, мечтающих добраться до своей жертвы.
Клаш! Клаш! Клаш! Дзззаннг! Фаххх! Шихх!
Удары сыпались так часто, и наносились с такой силой, что Ресонг понял — долго не выдержит. Переоценил себя.
А еще, мелькнула мысль — его точно хотели положить. С четверыми такими он и полминуты бы не продержался. Хорошо, что сообразил обмануть! А еще лучше то, что они не считали его способным их обмануть.
Ресонг механически отбивался секунд десять, с трудом парируя удары противников, потом неожиданно, и страшно заорал, выпучивая глаза, и глядя куда-то за спину бойцам:
— Гляди! Гляди! Что это! Ааааа!
Один не поддался на уловку, но второй все-таки не выдержал, дернулся, скосил глаза туда, куда смотрел Ресонг и тут же поплатился за свою глупость — меч рассек ему шею слева, под подбородком, разрубив мышцы до самого хребта.
Но и Ресонг поплатился за свой удачный выпад — второй противник, воспользовавшись тем, что Ресонг на долю секунды приоткрылся, вонзил острие меча ему в грудь — короткий укол, не смертельный, но болезненный, и очень кровоточащий.
Меч распорол грудные мышцы, пройдя через них как плуг, и когда вернулся назад, к хозяину, Рес уже бурно истекал кровью при каждом своем движении. Без возможности заткнуть рану, следовало ожидать уменьшения боеспособности — слабость, потемнение в глазах уже минут через пять, обморок — через десять. Теперь врагу нужно было только дождаться, когда Ресонг истечет кровью, и уж тогда окончательно его добить, как следует поглумившись над трупом.
Народ любил, чтобы на арене присутствовала расчлененка, часто просили, чтобы победитель швырнул отсеченную часть тела на трибуны. По поверьям, эти куски мяса приносили удачу, если совершить над ними специальные магические ритуалы.
Особенно яйца поверженного противника — из них маги делали возбуждающее снадобье, которое стоило немалых денег. Поймаешь брошенные на трибуну еще теплые, вымазанные кровь шарики — золотой у тебя в кармане! Любой колдун легко отдаст и больше, если с ним хорошенько поторговаться. Ценились также соски и глаза женщин, убитых в бою на арене — для них были свои снадобья. Женские.
Ресонг бросился в атаку, выстроив такую сеть из двух вращающихся мечей, что противник не устоял больше двадцати секунд. Вначале он успевал отражать удары, но в конце концов все-таки пропустил один, скользнувший вдоль черепа и снесший ему левую бровь. Удар вроде бы и неопасный, но кровь из брови, как известно, льется очень обильно и что самое противное — наглухо заливает глаза, мешая драться.
После этого "удачного" ранения судьба бойца была предрешена. С залитым кровью почти ослепшим глазом, не имея возможности точно оценивать расстояние до клинка противника, он получил страшный удар поперек лица, рассекший ему нос и челюсть, а потом — точный укол в глазницу, когда откинул голову назад, отброшенный первым ударом.
Бой кончился.
Толпа свистела, орала, вопили те, кому посчастливилось занять низкие ряды — они занимали места заранее, чуть не с полудня. Зрители требовали награды — пальцев, глаз, лингама с яйцами — Дай! Дай! Дай! Но Ресонг спокойно прошел в центр арены, зажав рукой кровоточащую рану, потом развязал завязки штанов, вытащил лингам и спокойно помочился на песок, презрительно обводя взглядом притихшие трибуны. Затем, не одевая штанов повернулся задом, наклонился, задрав набедренную повязку и громко, сильно похлопал по голому заду ладонью:
— Получите, суки! Вот вам, твари! Поцелуйте меня в зад, гавнюки!
Зал заревел — кто-то материл бойца, кто-то ржал, как умалишенный, большинство зрителей смеялись — им понравился наглый, бесшабашный парень, тем более что бой был красивым, зрелищным, переживательным, а еще — очень выгодным для тех, кто догадался поставить на одинокого мечника.
Как ни странно — таких оказалось немало. В основном те, кто разбирался в мечном бое и легко распознал в Ресонге настоящего мастера, а не обычного дурачка, умеющего махать железкой. Стратегию и тактику боя еще никто не отменял. Бой — это не бездумное верчение железяками, это хитрые уловки, это психология, это умение выстроить поединок так, как выгодно тебе, а не твоему противнику. И всего этого у Ресонга было в избытке.
Тяжело ступая, морщась от боли Ресонг побрел туда, где его уже ждал раб с цепью. Скоро окажется в "родной" камере. Съест свой сытный обед и ляжет на каменный лежак — на сегодня все.
Опять выжил! Что завтра?
И мысль — пригласят сейчас лекаря мага, как обещали, или оставят до завтра, чтобы помучился? Так-то вроде должны пригласить, иначе ведь кровью истечет, да и лихорадку может подцепить — рабские казармы не самое здоровое место для раненых бойцов. Небось побоятся потерять ценный товар!
