Утром позвонила Уилла и сообщила, что у Эдди все отлично, «а после того, как ты уехал, никаких зловещих происшествий не было». Я отложил телефон, размышляя, не лучше ли будет для всех, если я просто останусь в Детройте. И я бы сделал это с радостью, ну, может, без радости, – если бы только это означало, что Эш навсегда оставит Уиллу и Эдди в покое.

Однако я не стал говорить по телефону, но подозревал, что Уилла тоже знает – Эшли их не оставит.

А значит, мне требовалось показать ей, что я приближаюсь к тому, что она ищет. Или, по крайней мере, сделать вид, что это так.

Получалось, что мне некуда идти, кроме как снова к Вайноне.

Я поехал в Ройял-Оук, пересек железнодорожную линию компании «Амтрак», и колеса отозвались знакомым перестуком на рельсах. Много лет назад этот звук означал, что мы – дома. В безопасности. Это всегда было одной из особенностей данного места, его отличительной чертой. Зло – это нечто такое, что встречается где-то там, далеко. Защитное заклинание слагалось из благополучия жителей, в большинстве своем принадлежавших к среднему классу, полисменов, которых знал по имени каждый ребенок, и футболок с названиями колледжей, которые посещают их владельцы.

Возможно, именно поэтому я так удивился, когда увидел желтую ленту полицейского ограждения, преграждавшую дорогу по Фейргроув-авеню. Карета «Скорой помощи», патрульные машины. Настоящие детективы в кожаных куртках и с грозными усами, беседующие с местными обитателями, облаченными в домашние халаты и пижамы. Место преступления, центром внимания в котором оказался дом Квинленов.

Я припарковался южнее, на расстоянии квартала, и остаток пути прошел пешком. Приблизился к маленькой группе зевак в тот момент, когда спасатели вывозили из входной двери каталку.

Я был уверен, что это Вайнона, хотя все тело было укрыто простыней. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на лицо Генри. Он стоял на вытоптанном пятне газона, смотрел, как тело его матери погружают в карету «Скорой помощи», и его губы при этом шевелились, словно мальчик хотел что-то сказать. Одновременно накатывало чувство ярости. Всеобъемлющей, не имеющей выхода, которой ничто не принесет облегчения. Так виноградная лоза, которую не обрезают вовремя, разрастается, пока не заполнит все на своем пути.

После того как носилки с Вайноной поместили в автомобиль, один из медиков захлопнул дверцы, другой уселся за руль. Теперь все присутствующие (даже детективы, которые, когда я подошел ближе, выглядели почему-то слишком уж похожими на полицейских – чересчур уставшими от жизни, чересчур безразличными к мрачным свидетелям происходящего) ждали, пока карета развернется, чтобы заговорить, начать двигаться, достать свои телефоны. Затем, по-прежнему сверкая проблесковыми огнями на крыше, «Скорая помощь» перевалила через бордюр и повернула налево, а водитель вдруг оглянулся на нас, словно собираясь выкрикнуть какую-то грубую, безвкусную шутку.

Вчерашняя мамаша из дома напротив стояла слегка поодаль от всех. Ее детей с ней не было, так что она явно не знала, куда деть свои руки, и поминутно терла лицо. Когда я приблизился к ней, она посмотрела на меня, не узнавая.

– Знаете, что здесь произошло? – спросил я.

– Передозировка… готова поспорить.

– Да ну?

– Ни один организм столько не выдержит.

– Полагаю, у нее имелась какая-то причина.

– У всех свои причины. – Женщина снова потерла лицо и посмотрела на меня. – А вы репортер или что-то в этом роде?

– Просто друг Вайноны.

– Друг. – Она покачала головой. – Не знала, что у нее были друзья.

– И тем не менее. Я вырос в том доме, в котором сейчас живете вы.

Женщина медленно отступила от меня на пару шагов.

– Так вы брат…

– Дэнни Орчард, – представился я, предположив, что она прочитала мою книгу, но, похоже, ошибся. Потом я понял, что мое имя ей ни о чем не говорит, а знает она меня из-за того, что видела в своем доме. Из-за девушки…

– Вы совсем не похожи на нее, – сказала она.

– Мы близнецы.

– Вы… любите ее?

– Нет. Совсем нет.

Женщина мотнула головой, словно отмахиваясь от чего-то.

– Она ведь умерла, да?

– Да…

Тут же стало ясно, что мой ответ не принес ей облегчения. Стремительно повернувшись кругом, она быстро направилась к своему дому с привидениями.

Я никогда не напивался днем.

Если вы растете с такой матерью, как моя, которая, едва включив телепередачу «С добрым утром, Америка!», начинает освежаться белым вином с содовой и одновременно гладит отцовские рубашки, то вы буквально обречены либо стать беспробудным пьяницей, либо вообще не прикасаться к спиртному. Ну, или почти не прикасаться. Вот я принадлежу ко второй категории.

Однако сейчас, вернувшись без четверти двенадцать на Мейн-стрит, я почувствовал непреодолимое желание выпить.

Бар в гостинице был переполнен, как это всегда бывает во время ленча, однако у стойки еще имелись свободные места, и я, взгромоздившись на один из табуретов, заказал двойную порцию виски, а потом стал рассматривать меню за спиной у бармена. Прошла буквально секунда, я успел сделать только один большой глоток обжигающей жидкости и вдруг понял, что со мной пытаются заговорить. По крайней мере, два человека.

– Дэнни!

– Дэнни Орчард!!

– Это ты?!

– Да вон же он!!!

Я резко обернулся и увидел двух мужчин моих лет, махавших мне из-за круглого столика в центре зала. Оба были одеты в одинаковые серые летние костюмы, имели одинаковые короткие стрижки, перед ними стояли одинаковые тарелки с неочищенными креветками. Двойняшки Уиггз.

Уиггзы были абсолютно одинаковы, и это была единственная пара близнецов, которую я помнил из детства. Они были похожи так, как может быть похоже на вас ваше отражение в зеркале: одинаковая одежда, которую они надевали в один и тот же день, членство в одних шахматных клубах, одна прическа, похожее выражение превосходства во взгляде маленьких глазок. На групповых фото, начиная с детского садика и до десятилетнего возраста, близнецы фотографировались в аккуратненьких матросских костюмчиках и совершенно не обращали внимания на их нелепый вид. И так – год за годом. Очень часто они вместе отпрашивались с уроков, возможно, чтобы посидеть бок о бок на очке в сортире и, сделав обратный отсчет, одновременно опорожниться одинаковыми завтраками. Говорили, что существовал единственный способ их различать – по эрекции: у одного конец слегка изгибался на манер банана, а у другого был прямым, как линейка. Хотя как удалось сделать это наблюдение и кто проверил его точность, я так никогда и не узнал.

– Джон? Руди?

Братья радостно заухмылялись, как будто я успешно их распознал, хотя мне это удалось сделать не лучше, чем в далекие времена учебы в колледже.

– Джон, – представился правый, тряся мою руку.

– Дайте попробую догадаться, кто из вас Руди, – сказал я, указав на того, кто был слева.

– Близнецы всегда узнают близнецов, – ухмыльнулся тот.

А Джон отодвинул стул, и я плюхнулся на него.

Я собирался в начале разговора поделиться с ними новостью о Вайноне Квинлен, но что-то во мне, похоже, воспротивилось этому желанию. И я просто спросил:

– Вы работаете в городе, парни?

– У нас совместная практика, – сообщил Джон.

– Мы стоматологи, специалисты по ортодонтии, – уточнил Руди.

– Отдача просто феноменальная, – добавил Джон.

Руди улыбнулся и сверкнул своими белоснежными зубами.

– Нет ничего лучше семейного бизнеса.

– Значит, вы остались, – кивнул я. – А уехать не хотели?

– Откуда? – в унисон изумились они.

– Ладно, ребята… Я все время забываю, что не все росли в такой гребаной обстановке, как я.

– Так ни у кого и сестры такой не было, как у тебя. – Руди бросил взгляд на мой стакан с виски.

Я уже начал подумывать, как бы повежливее исчезнуть, – сидеть с Уиггзами, смотреть на близнецов – это было последнее, чего бы мне хотелось. Но тут Джон сделал глубокий вдох и, несмотря на всю свою сдержанность, вдруг решил сообщить мне кое-что.

– Знаешь, я однажды пригласил ее на свидание. – Он досадливо отмахнулся от Руди, заметив у того на лице выражение типа «ты точно хочешь об этом говорить?». – Наверное, половина парней из нашего класса приглашали ее. Нет, серьезно, ну как можно ее не пригласить? Но я-то думал, раз у нее брат-близнец и мы с Руди двойняшки, то, может, я смогу с ней сойтись лучше, чем остальные. Лучше пойму, что ли.

– Но она была… как бы это сказать… – вдруг вступил Руди, тщательно подыскивая нужное слово, – стервозная. Да! Она была стервой!

– Она посмеялась надо мной. Рассмеялась прямо мне в лицо, представляешь? – Джон ткнул пальцами в свой нос, а потом, морщась, потер щеки, словно стирая плевок. – А потом решила передумать. Знаешь, что она предложила? «Давай устроим двойное свидание – двойняшки с близнецами. Вчетвером! Только вот вопрос – кто пойдет с моим братцем и кто со мной?»

– Она была та еще штучка, какие вопросы! Красавица! – кивнул Руди, закрывая тему. – Дэнни, она, конечно, твоя сестра, но я должен сказать. Она, как никто другой, могла заставить любого почувствовать себя дерьмом.

Руди всосал через соломинку почти треть пинты из своего стакана с колой, потер губы указательным пальцем и наклонился ко мне через стол.

– Ладно, а что ты тут делаешь, Дэнни?

– Пытаюсь разобраться в причинах смерти сестры. – Я ответил так, словно не было ничего особенного в подобных разговорах в баре среди бела дня. – Расследую ее убийство.

Братья Уиггз одновременно потерли носы.

– У нас всегда была теория на этот счет, – сказал Руди.

– Это учитель, – согласно кивнул Джон.

У них был такой вид, будто я должен был знать, о чем они говорят.

– Какой учитель?

– А она тебе не говорила? – сказал Руди.

– Мы с Эш никогда не делились такими вещами. – Я чуть не добавил – как ты с братом, – но промолчал. – Мы не были близки в этом смысле.

Джон кивнул с явным сочувствием: мысль о том, что двойняшки не знают всего друг о друге, казалась ему подлинной трагедией.

– Мы видели их однажды, – сказал он.

– Однако мы никому об этом не говорили, – добавил Руди. – Представь, мы всегда считали, что ты в курсе.

– А значит, мы, возможно, единственные, у кого есть своя теория на этот счет.

Какая теория? О ЧЕМ? Вы – уроды! Я с трудом удержался и не заорал на весь зал. И на этом все и закончилось? Но вслух я произнес:

– Я все еще в потемках, парни.

– Это Малво, – сказал Джон, близнецы переглянулись и начали рассказывать по очереди, перебивая друг друга и заканчивая фразы один за другого.

– Помнишь преподавателя драматического искусства? Он еще ставил пьесу в том году.

– «Тайны Тихого океана».

– Да, именно. Эш там, кажется, играла главную роль или что-то такое…

– Она ее играла. Надо сказать, она была чертовски хороша. Чудесный голос.

– Да все у нее было великолепно! И отличные зубы, кстати.

– Мы видели, как Малво и Эшли сидели в машине на парковке, за рестораном «Карибо Кофе»…

– И целовались…

Я вспомнил мистера Малво. Он проработал у нас в Дондеро целый год, заменив миссис Реджер, когда та ушла в отпуск по беременности. Малво сам был актером. Это про него знали все, потому что он сам об этом постоянно всем напоминал. Он вырос в Стирлинг-Хейтс, пригороде Детройта, – «так же, как вы». Он сказал об этом в своей маленькой речи, когда знакомился с нами на общешкольном собрании. И говорил он снисходительно, будто выступал перед ребятишками в инвалидных колясках, где никто, кроме него, не знает, как можно ходить на ногах. После переезда на побережье (он никогда не говорил «в Голливуд» или «в Лос-Анджелес») он принял участие в парочке телесериалов – так, эпизодические роли в каких-то мыльных операх и боевиках. Они потом даже не попали в эфир. Но это дало ему какое-то властное обаяние, которому мы не могли сопротивляться. Еще бы! Ни разу не женатый парень лет тридцати пяти, чуть-чуть похожий на молодого Джона Малковича, если бы тот посещал несколько раз в неделю тренажерный зал и сохранил немного больше волос.

На следующий год Малво ушел. Миссис Реджер после рождения ребенка не вернулась на службу, так что в театральном департаменте освободилось место, которое он мог бы занять. Однако Малво где-то летом покинул Ройял-Оук сразу после триумфальной премьеры его «Тихоокеанского побережья», в которой, по словам «Детройт Ньюс», «блистала начинающая шестнадцатилетняя звезда». В то же самое лето та самая «звезда» сгорела в заброшенном жилом доме в центре города, а про Малво никто больше никогда не слышал.

– Эшли лизалась со своим учителем, – хмыкнул я. – Мерзость, конечно. Но это еще не доказательство преступления.

– Мэгги Клеменс тоже участвовала в спектакле, – сказал Руди. – Подумай-ка об этом.

– Четырехглазую Мэг нашли в том же месте, где умерла Эш, – напомнил Джон.

– В ту пору были люди, которые утверждали, что видели Малво вместе с Мэгги, как мы видели его с Эш, – сказал Руди.

– Почему же тогда он не попал под подозрение?

– Я слышал, что он тоже был в списке подозреваемых, – сказал Джон, – но вещественных улик не нашли. Так, стечение обстоятельств, не больше.

– Давай честно признаемся, наверное, это был довольно большой список, – покачал головой Руди.

– Но что-то с этим парнем не так, говорю я вам, – отозвался Джон.

– Везучий сукин сын, – кивнул Руди.

Я спросил близнецов, не знают ли они, где Малво может быть сейчас, или, возможно, есть кто-то, кому больше известно об отношениях режиссера с его актерами. Однако братья сказали, что понятия об этом не имеют, и признались, что в те времена они не были крутыми парнями, чтобы знать подобные подробности.

– Мы были компьютерными фанатами, – сказал Джон.

– Очень одаренными.

– Да какая разница! Кроме компа нас ничто не интересовало.

За разговором я незаметно для себя осушил свой стакан с виски. Оказывается, если есть мотивация, то пить днем очень даже легко.

Я отказался от приглашения Уиггзов присоединиться к ним и остаться на ленч, поблагодарил за помощь и встал из-за стола. Руди пожелал мне удачи. Джон предложил посетить их в любое время, когда мне захочется подешевле подлечить челюсть. Направляясь к выходу, я захватил их визитку – единственное, что я мог сделать. Таким, как мы, следует держаться вместе.