Я не был на кладбище Вудлон с тех пор, как похоронил отца. Зная то, что мне теперь стало известно о нашем местопребывании после смерти, я никогда не видел смысла в том, чтобы оставлять на могильных камнях букеты или разговаривать с могильной землей. Там просто упокоятся тела, а достаточно скоро и тел там никаких не будет. Душа – или как вам захочется называть часть того, что не может быть захоронено, – не слишком долго задерживается у этих мест. Да и зачем? Для мертвых здесь нет ничего, кроме мертвецов.

И все-таки даже на этих относительно заброшенных участках, среди покосившихся склепов и могильных плит, где уже давно никто не скашивал затянувшую их траву, еще лежали оставленные там цветы, ленты, плюшевые игрушки и флажки. Живые, по каким-то своим причинам, старались выразить таким образом свою любовь, верность, сожаление о прошлом.

Отцовский памятник выглядел лучше двух других. Забавно, но сейчас их памятники оставались такими, что напоминали их тогдашних: высокий, подтянутый папа, загадочная Эш (ЭШЛИ ОРЧАРД 1973–1989) и мама с пословицей, которую она выбрала из какой-то книги в качестве эпитафии, когда они резервировали этот участок:

Когда наступило ПОСЛЕ, телевизионщики попросили меня прийти сюда, чтобы снять стоящим у ее памятника и задумчиво глядящим в камеру, пока закадровый голос будет рассказывать, что это та самая могила, в которой миссис Орчард была похоронена с часами ее отца. И эти самые часы ее сын получил в загробной жизни и носит до сих пор уже в этой. Затем они наведут объектив на «Омегу» на моем запястье. «Это будет трогательно и впечатляюще», – пообещал продюсер, пытаясь уговорить меня принять участие во всем этом. Я отказался. Мне не хотелось никого впечатлять, по крайней мере публично. И я уже был достаточно впечатлен и напуган.

Теперь же, стоя в одиночестве на ровном поле, заставленном камнями, я поднес часы к глазам. О чем еще они говорят, кроме времени? Может, о том, что существует еще нечто, что наступает после того, как наше время здесь завершится? Деяния этой жизни… А еще они говорят, что моя мама любила меня. Любила и хотела защитить меня, но у нее не хватило сил.

Нет, я бы не хотел для себя такого конца. Мне не хочется отправлять послания из ниоткуда. Я хочу помочь своей семье здесь!

И для этого мне придется сказать Эшли, по чьей вине она оказалась в земле, у меня под ногами.

Я вернулся в отель и открыл ноутбук. Первое, что я обнаружил, это то, что у Лайзы Гудэйл есть свой профессиональный веб-сайт. А на эффектной яркой странице – автопортрет самой Лайзы. Игривые черты, свойственные ей в юности, теперь стали жестче, скорбные морщинки у носа еще сильнее подчеркивались ярким светом фотовспышки, и казалось, что она старается увернуться от камеры, хотя смотрит прямо в нее.

Во всем остальном ее сайт представлял собой симпатичную экспозицию ее работ, собранных по разным темам: «Свадьбы», «Портрет», «Групповые фото». Вполне хорошо. Сдержанно и со вкусом, с выраженным уклоном в черно-белую фотографию. Но, кликнув на альбом «Искусство», я обнаружил картинки, от которых у меня перехватило дыхание.

На всех фото, которые она тут поместила, повторялся один и тот же образ. Модель, светловолосая девушка лет шестнадцати с голубыми глазами, в которых отражалось раскаленное зарево, несмотря на черно-белую экспозицию, враждебную и холодную. Девушку, независимо от окружения, озаряла некая аура, впрочем, придававшая ей вид далеко не ангельский, это был свет чего-то такого, что могло испепелить, если подойти слишком близко. Вот она смотрит в камеру с задней площадки автобуса. Сидит на крыше легкового автомобиля, и ее ноги свисают над водительской дверью. Смеется перед зеркалами в ванной комнате, установленными так, что тысячи ее отражений повторяются в них, полностью заполняя стекло.

Лайза назвала серию «ПОСЛЕ».

Еще кое-что мне удалось разыскать на новостных сайтах.

Списки пропавших людей. Статьи, в которых говорилось о том, что известного фотографа из Портленда Лайзу Гудэйл («одинокая, детей нет») не видел никто с 12 августа 2013 года. А за два дня до этого у меня случился сердечный приступ в парке «Кембридж Коммон».

Ее никогда не найдут.

Она не будет делать фотографии и пытаться таким образом вернуть к жизни мою сестру, потому что Эшли жива.

А официально числившаяся пропавшей без вести Лайза Гудэйл уже покинула этот мир.

Когда я наконец выключил монитор и проморгался, за окном снова была ночь. У меня с утра не было маковой росинки во рту, так что я вышел на улицу и направился в один из ресторанчиков в «Гриктауне». Сделав заказ, я достал телефон, чтобы отправить сообщение Уилле и увидел, что меня уже дожидается ее письмо.

«КАК ДЕЛА, ШЕРЛОК ХОЛМС?»

Ответ полетел еще до того, как принесли пиво.

«ДУМАЮ, ЧТО-ТО НАШЕЛ…»

Не совсем и солгал. С другой стороны, я надеялся, что она больше и не спросит ни о чем. Но прежде, чем она успела бы задать вопрос, я спросил о том, что действительно хотел узнать.

«КАК ВЫ ТАМ, РЕБЯТА?»

Когда она ответила, мне пришлось задержать дыхание, чтобы не заскулить от нетерпения, потому что в эту самую секунду официант вернулся с моим заказом.

«СКУЧАЕМ БЕЗ ТЕБЯ».

После ужина я вышел наружу, и тяжелый холодный ночной воздух окутал меня. Впрочем, это могло помочь думать.

Я решил прогуляться, но старался держаться поближе к отреставрированным историческим зданиям, в которых теперь размещались казино, полагая, что из-за секьюрити там будет все-таки безопаснее. Правда, как только я свернул за угол и покинул «Гриктаун» с его ресторанами, набитыми туристами, то сразу оказался на пустынной улочке, где не было ни души. Двумя этажами выше, прямо над моей головой, извивалась трасса монорельсовой дороги, убегая к комплексу административных зданий, расположенных в нескольких кварталах отсюда. Вагоны легкого метро пролетали каждые две минуты, но сейчас они были переполнены, тогда как днем в них почти никого не было. И как только они приближались, я смотрел вверх, чтобы увидеть, мог ли кто-то из пассажиров, сидящих в залитых светом вагонах, заметить, в дверь какого отеля я войду.

И в то же самое время я пытался решить, удалось ли мне выудить что-то полезное из моего разговора с Вайноной Квинлен.

Какую бы тайну ни хранила Вайнона, она пребывала в твердой уверенности, что, скрывая ее, защищает себя и своих детей. И, может быть, она права. В конце концов, нельзя отрицать, что она все еще здесь, а Мишель и Лайза – уже нет.

Кого еще можно расспросить? Конечно, можно покопаться в старом ежегодном справочнике выпускников школы Дондеро, найти в нем имена, отбросить адреса электронной почты и позвонить по телефонам, которые удастся разыскать. Ну ладно, и что я скажу, если кто-нибудь ответит? Привет! Это Дэнни Орчард. Брат-близнец Эшли Орчард, тот самый, который прошел через райские врата и вернулся назад с часами своей матери. Я только хотел спросить, не знаете ли вы, как убили мою сестру? Да, и помните… Оп-ля! И как мне могут ответить? Ах, ну да! Хорошо, что ты спрашиваешь, Дэнни! У меня тут как раз записано имя убийцы Мэг и Эшли. Просто двадцать четыре года назад при разговоре с полицией у меня это, наверное, вылетело из головы!

И все же теперь мне стало известно кое-что, чего я не знал до того, как пришел сюда. Вайнона сказала мне об этом, хотя и не напрямую. Ее нервная мимика, поджатые губы, страх при упоминании об Эшли.

Если и не сама Вайнона, то по крайней мере кто-то знает хотя бы часть правды о том, что произошло в доме на Альфред-стрит.

Кто-то был там.

Над головой, подобно громовому раскату, снова накатывался грохот. Я поднял голову как раз вовремя, чтобы заметить в окне вагона лицо. Белая девушка… Одинокая… Потерявшаяся…

Пухлые щечки и тонкий носик, волосы, разделенные пробором посередине: такие симпатяшки встречались на Среднем Западе в те времена, когда на роликовых коньках катались в вязаных гетрах. Лайза Гудэйл… Так она выглядела, когда ей было шестнадцать. Только сейчас она не улыбалась. Ее взгляд бесцельно блуждал.

Пока она не заметила меня.

Поезд взвыл у меня над головой, приближаясь к платформе «Гриктауна». Он задержится там на некоторое время с открытыми дверями, прежде чем тронется. Достаточно времени, чтобы взбежать по лестнице и заскочить в вагон Лайзы.

Казалось, перепрыгивая через две ступеньки, вполне можно было успеть сделать это, но только до тех пор, пока не вернулась острая боль в сердце.

Вот здесь для меня все и закончится? На пустынной платформе надземной дороги? Подобные ситуации всегда казались Эш забавными. «Как это трогательно!» – сказала бы она с легким оттенком презрения. Именно так она судила о целом мире, обо всех, кроме нее, кто боролся и проигрывал, пытался найти свой шанс и упускал его.

И вот он я. Тоже пытаюсь.

Следовать за еле уловимыми знаками, оставленными мертвыми. Построить стену вокруг Уиллы и Эдди. И именно это заставило меня вновь броситься вверх по лестнице, убеждая себя, что боль в груди – просто от несварения желудка, вызванного плохо приготовленным в ресторане мясом.

Я выскочил на платформу ровно в ту секунду, когда двери закрылись. Пустой состав с заунывным стоном начал движение; свет от ламп, освещавших салон, упал на дома, тесно обступившие эстакаду.

Лайзы в вагоне не было. Там вообще не было никого. Однако на кирпичных стенах зданий отразились смутные контуры сотен людей. Мужчины, женщины и детишки, бородатые, лысые, длинноволосые, высокие и не очень, стройные и толстые… Невидимые пассажиры смотрели из вагонов на город, не в силах прервать свой бесконечный маршрут из ниоткуда в никуда. Пустой поезд, построенный для одних мертвецов.