Глава 13. Тарвер

Я просыпаюсь и вижу, что костер уже прогорел до углей. Открываю глаза и, как всегда, требуется пара мгновений, чтобы сообразить, где я. Но на этот раз все вспоминается почти сразу: мы разбили лагерь неподалеку от края леса рядом с равнинами; перед тем как лечь спать, я соорудил большущий костер, памятуя о том огромном звере, едва не убившем Лилиан.

Переворачиваюсь на спину и понимаю, что Лилиан стоит рядом: она загораживает небо с незнакомыми звездами и нависает надо мной будто призрак в ночи. Должно быть, ее что-то испугало, раз она переместилась на мою сторону костра (она до сих пор настаивает на том, чтобы спать раздельно), и я тянусь к пистолету.

– Мисс Лару? – тихо и осторожно спрашиваю я. Не хочу ее напугать и получить пинок в качестве благодарности за свою заботу. Она маячит передо мной как призрак, но даже в этом образе она прекрасна.

– Там кто-то есть, майор, – шепчет она. – Слышите? Женщина кричит в лесу.

Меня пробирает дрожь от дурного предчувствия, и я поворачиваю голову в сторону леса, удивляясь, что крик не разбудил меня. Вокруг царит безмолвие, и я ничего не слышу. Я сажусь и замечаю, что не снял ботинки. Припоминаю, как решил лечь спать обутый.

– Вот, снова, майор, – настойчиво, но мягко говорит она.

– Я не слышу, – нехотя потягивая одеревенелые мышцы, шепчу я. Она недоверчиво смотрит на меня. – Где?

Она поднимает руку и без колебаний показывает в том направлении, где заканчиваются деревья и начинается равнина; я поднимаюсь на ноги, беру вещмешок и перекидываю его через плечо. Старо как мир: заманить человека подальше от лагеря, а потом стащить его вещи. Я сам так делал сотни раз, когда, застряв на пограничных планетах, боролся с восставшими колонистами. Если кто-то крадется за нами по лесу и не приближается, я ему не доверяю.

Подняв руку, я прижимаю палец к губам, призывая Лилиан молчать. Она кивает и идет за мной.

Когда мы немного отходим от костра, я останавливаюсь в тени и, обернувшись, смотрю на нее. Лилиан сосредоточена и не замечает, что идет босиком. Я киваю ей: мол, сейчас что-нибудь слышно?

Нахмурив изящные брови, она недоуменно качает головой.

– Больше не кричит, – шепчет она. – Но по голосу казалось, что она ранена, майор. Должно быть, она потеряла сознание.

У меня чуть не вырывается «или она заманивает нас в ловушку», но я молчу. Мисс Лару решила взять дело в свои руки.

– Эй! – вдруг кричит она, выходя из тени дерева. – Вы…

Ей удается произнести только эти два слова. Я так ошарашен, что практически тут же бросаюсь к ней, зажимаю ей рот ладонью и рывком притягиваю к себе, крепко стискивая руками. Она сдавленно мычит, а потом замирает, напуганная. Мы стоим, застыв как изваяния, и напряженно вслушиваемся. Я так и держу ее и, несмотря на опасность, не могу не замечать, как она близко и как ее тело крепко прижато к моему.

Но в лесу ни звука. Ни хруста сучка, ни шелеста веток.

Она медленно прижимает палец к моей руке, будто молча просит отпустить. Я немного ослабляю хватку, и она выдыхает. Я наклоняюсь к ее уху и шепотом спрашиваю:

– Слышите ее?

Она чуть заметно мотает головой и шепчет мне в ухо, щекоча дыханием кожу:

– Нет. Что, если она потеряла сознание? Может, она ранена, может…

Я понимаю, что Лилиан хочет сказать на самом деле. Эта женщина может быть одной из ее подруг, одной из тех девушек, которые смотрели на меня как на пришельца. Она может ею быть – если только существует. Но мне с трудом верится, что в подобной обстановке, когда нервы напряжены до предела, я сквозь сон не услышал бы пронзительного крика. Скорее всего, Лилиан это приснилось. Но лучше знать наверняка.

– Ждите здесь, – шепчу я, легко касаясь щекой ее щеки. Кожа гладкая, не то что у меня, и теплая после сна. Уверен, что прежде ее не касался невежественный парень, которому не помешало бы побриться. Но она только молча кивает в знак понимания. Она дрожит от холода, и я замечаю, что она оставила одеяло у костра. Я снимаю куртку и набрасываю ей на плечи; она опускается на землю и садится ждать в тени дерева.

Это не худшая ночь в моей жизни – худшая была на Эйвоне. Все ребята моего взвода, в том числе и я, были тогда желторотыми юнцами; мы ничего толком не умели, но той ночью ввязались в заварушку с отрядом мятежников, до зубов вооруженных импульсными лазерами. Пришлось удирать по заболоченной местности. И в довершение ко всему я упустил свидание с одной тамошней девчонкой, а новобранцам случай отдохнуть перепадает редко.

Но все же и эта ночь далеко не из лучших.

Идти сквозь заросли, не издавая при этом ни звука, почти невозможно: колючие ветки цепко хватают за штанины, а сухие сучья под ковром листьев так и норовят хрустнуть и сломаться под ботинком, точно кости. На любой другой планете я не беспокоился бы, но здесь жди беды от чего угодно – что угодно может таить в себе опасность. Мне приходится медленно, невыносимо медленно пробираться вперед. Волосы на затылке встают дыбом, и я до сих пор жив, потому что привык обращать на это внимание.

В первый час поисков я три раза прохожу мимо Лилиан. Она покорно сидит возле дерева, укутавшись в мою куртку и поджав под себя ноги. Она по-прежнему утверждает, что слышит голос. Я стою в тени дерева и всматриваюсь в залитую лунным светом равнину – оттуда, по словам Лилиан, доносится голос. Но там ничего нет; в свете двух лун ни одно создание, даже самое крошечное, не отбрасывает тени.

Когда я в четвертый раз подхожу к Лилиан, она мотает головой – крика больше не слышно. Она кажется хрупкой под моей курткой, но делает вид, будто стойко держится. Она не хочет, чтобы я переставал искать.

Жестом показываю ей оставаться на месте, и она кивает. Пора попробовать другой подход. Я прохожу пятьдесят шагов, потом прислоняюсь к дереву, держа в руке заряженный пистолет.

– Есть тут кто-нибудь? Мы друзья!

Мой голос, прорвавший тишину, должно быть, разнесся за километр отсюда. Мы с Лилиан замираем, но слышно лишь, как удары наших сердец отсчитывают секунды. Тишина.

Я продолжаю поиски. Еще час брожу по зарослям между гладкоствольными деревьями, но в конце концов сдаюсь: если здесь кто-то и есть, то, пока не рассветет, я никого не найду.

Возвращаюсь к дереву, возле которого сидит Лилиан – каким-то чудом она задремала. Еще бы, она несколько часов тряслась от страха: видимо, такое напряжение совсем ее вымотало. Я сажусь рядом на корточки, и она, просыпаясь, виновато моргает (по крайней мере, мне хочется верить, что она чувствует вину). Она понимает, что остаток ночи мы проведем подальше от костра, который светится во мраке, будто маяк, и может приманить всяких незваных гостей.

Усаживаюсь рядом с ней под деревом, по-прежнему сжимая в руке пистолет. Лилиан в полусне придвигается поближе и кладет голову мне на плечо. Судя по всему, мне всего на одну ночь дозволено спать рядом с ней. Обнимаю ее одной рукой, и она – такая маленькая, теплая, живая – прижимается ко мне; откинув голову, я прислоняюсь к стволу.

Я покусываю щеку изнутри, чтобы не заснуть, и сдерживаю сильное желание положить свою голову ей на макушку. Наконец успокаиваюсь и жду рассвета.