Глава 12. Лилиан

Уверена, он знает, как я ненавижу эти его «разведки». Наверняка он бродит по лесу, только чтобы спровоцировать меня. Думает, что без меня ему было бы лучше. Или вообще жалеет, что не дал вчера той зверюге полакомиться мной.

Полдень, ярко светит солнце; я сижу на одеяле, расстеленном прямо на грязной земле. Меня это не слишком волнует: платье и так уже безнадежно испорчено – подол висит лохмотьями, юбка грязная. Как выглядят волосы и лицо, я могу только догадываться; здесь на меня некому смотреть, кроме майора, время от времени поглядывающего в мою сторону. Никого другого рядом нет, но я должна постараться выдержать все с достоинством.

Он всегда возвращается, знаю, что и сейчас вернется, но в подсознании все равно пульсирует страх. А вдруг не вернется? Вдруг упадет с какого-нибудь обрыва и свернет себе шею, и я останусь совсем одна? Вдруг моя последняя колкость была слишком обидной?

Лес полон звуков и движений, за которыми я не могу уследить: только подмечу краем глаза, как что-то промелькнуло, а оно уже скрылось из виду. Майор этого словно не видит, а если и замечает, то не беспокоится. Но у меня такое ощущение, что лес нашептывает мне что-то на ухо. Иногда мне кажется, что я слышу голоса, но умом понимаю: я просто ищу что-то знакомое в этом таинственном месте. Я привыкла быть среди людей, и разум превращает звуки дикой природы в успокаивающие голоса.

Вот только ничто меня не успокаивает.

Будь здесь отец, он сказал бы мне взять себя в руки. Сказал бы, что никому нельзя видеть меня сломленной. Велел бы найти силы и вести себя достойно.

Я слабо улыбаюсь. Единственное, что у меня хорошо получается в этой глуши, – выводить из себя майора Мерендсена. Так просто сбить спесь с этого всезнайки и заработать очко в свою пользу в нашей нескончаемой битве!

Я представляю, что рядом стоит Анна, и в это мгновение она будто настоящая.

«Решай сама, какой предстать перед людьми», – сказала бы она.

Но горло вновь сжимается, стоит подумать об Анне.

Пытаться изменить мнение майора обо мне уже не выйдет, но через много лет, вдруг вспомнив наши приключения, пусть лучше подумает, что я стерва, а не слабачка.

По хрусту ломающихся веток и шелесту листьев я понимаю, что он возвращается. Теперь он об этом всегда предупреждает, а то в первый раз появился бесшумно, и я разоралась от страха и зарядила фляжкой ему в голову. У меня быстрее колотится сердце, и я пытаюсь придумать повод для новой ссоры.

Но, едва открыв рот, я вижу его лицо.

Он не смотрит на меня и садится на корточки. Я замечаю боль в его взгляде, и тут же все колкости вылетают из головы. Он проводит рукой по голове, пропуская пальцы сквозь темные волосы; губы плотно сжаты. Он сидит, замерев, но мне хватает одного взгляда на его ссутуленные плечи, чтобы понять: что-то случилось.

Мне страшно спрашивать, но вопрос вырывается против моей воли:

– Вы что-нибудь нашли?

Майор отвечает не сразу; поднимается, чтобы взять у меня фляжку, и кивком велит встать с одеяла, чтобы он мог его сложить. Я неловко встаю, обхватив себя руками, и только тогда он говорит.

– Да. Мы ненадолго остановимся, и я там все устрою. А вы держитесь поближе ко мне. Хотя бы раз сделайте, как я говорю, хорошо, Лилиан?

Когда он отдает приказы, мой первый порыв – осыпать его колкостями в отместку за заносчивость. Но сейчас он такой грустный, такой уставший, что мысль эта лишь на мгновение вспыхивает в голове, и я ее отгоняю. Он смотрит на меня пустым взглядом.

Я киваю, и он, кажется, выдыхает с облегчением.

– Хорошо. Я найду для вас место рядом с собой. Можете отдохнуть, а можете, если хотите, помочь мне принести камни.

– Камни? Зачем?

Он отворачивается и забрасывает за спину вещмешок.

– За склоном я нашел еще одну спасательную капсулу.

Я едва не спотыкаюсь, услышав его ответ, и застываю на месте.

– Что нашли?!

Волна облегчения и надежды накрывает меня с головой, и чувство это так ощутимо, что у меня подкашиваются ноги. Нет времени заметить легкий укол разочарования – если найдем выживших, нашему странному тесному сотрудничеству придет конец. Из меня льется поток слов:

– Сколько там людей? Это капсула первого класса? Вы кого-нибудь из них знаете? Радиосигнал работает?

Он качает головой и крепко сжимает лямки мешка.

– Нет, нет… – говорит он, обрывая поток моих вопросов. – Там никого нет.

– Может, получится их догнать! – вскрикиваю я и, подобрав подол, иду к нему. – Должно быть, они тоже пошли к кораблю.

– Нет, – снова говорит он.

– Что ж, майор, вы как хотите, а я их найду.

– Некого догонять, – коротко отвечает он, и в его голосе звучит нотка раздражения.

– С чего это вы взяли?

– Да потому что никто не выжил! – резко говорит он и, наконец, поворачивается ко мне лицом.

Я вижу в нем суровость, боль из-за рухнувших надежд, сменившую их усталость. Он медленно вздыхает, но не раздраженно, без привычного напряжения.

– Они все мертвы, Лилиан.

Кожа на руках такая сухая, что едва не трескается. Несколько часов я выкапывала из земли камни и складывала их грудой на краю леса; я валюсь с ног от усталости, а платье, несмотря на прохладу, промокло от пота. Не знала, что можно чувствовать себя такой несчастной.

Я все смотрю и смотрю на небо, как будто в любую секунду прилетит спасательный корабль, но небо все такое же пустое, синее, ясное.

Отец летит за мной. С тех пор, как мне исполнилось восемь и мы остались вдвоем, мы всегда были вместе. Я у него одна в целом мире, а он – у меня. И, когда он прилетит сюда и заберет меня, сухая кожа на руках останется лишь смутным, неприятным воспоминанием.

Майор Мерендсен не пускает меня к капсуле, предупреждает не выходить за край леса. Он не хочет, чтобы я увидела трупы.

Я пыталась возражать, говорила, что ничего страшного, если я их увижу, что просмотрела сотню медицинских фильмов и готова к такому потрясению. Конечно же, кровотечение в трехмерном изображении, голографическая замена конечностей и операции на грудной полости подготовили меня к ужасам, которые я могу увидеть на месте крушения. Но мои возражения звучали неубедительно даже для меня. Тогда я не понимала, но сейчас понимаю. Это не фильм, а реальность.

Он велел мне сесть, чтобы ноги отдохнули, поберечь силы для следующего отрезка пути. Но когда я сижу, то думаю, а я не хочу, чтобы воображение рисовало в голове ужасы.

Я выкапываю камни, а майор заканчивает рыть могилы – камни будут для них надгробиями.

Майор пару раз приходил проверить, все ли у меня в порядке, и выпить воды; лицо у него потемнело от пота и пыли, а руки – такие же красные и воспаленные от мозолей, как мои ноги. Непривычно видеть его уставшим: такое ощущение, что наш поход для него не сложнее прогулки по палубе, но сейчас он по уши в грязи и тяжело дышит. Все-таки он человек.

Я молча протягиваю ему флягу и сижу рядом, пока он отдыхает. Потом он снова уходит.

Когда день близится к вечеру, он возвращается, неся в одной руке вещмешок, а в другой – самодельную лопату из ветки и куска металла. Он бросает их рядом с грудой камней и жестом предлагает мне сесть.

– Я хочу, чтобы вы их надели, – говорит он, когда я сажусь рядом на землю. Я в замешательстве от его просьбы, но потом он открывает мешок и достает оттуда ботинки.

Ответ вырывается раньше, чем я успеваю понять, о чем он просит.

– Нет, Тарвер, нет. Не надену.

Он проводит рукой по лицу, и на лбу остается грязная полоса.

– Не спорьте, пожалуйста. Вы не сможете идти дальше в этих колодках. – Он кивает на мои ступни, обмотанные пластырем и засунутые в изуродованные туфли.

Дело не в удобстве. У меня по коже бегут мурашки, я закрываю глаза.

– Пожалуйста, – шепчу я, – ну не могу я надеть ботинки умершей женщины… Пожалуйста… пожалуйста, не заставляйте меня.

Живот скручивает, и к горлу подступает тошнота, хотя желудок пуст.

Я готовлюсь услышать одно из его едких замечаний, которое заставит меня шагать и шагать, как солдата, пока я не свалюсь от усталости. Но вместо этого я чувствую легкое, нежное прикосновение к подбородку, и изумленно открываю глаза.

– Эти люди, если бы могли, попросили бы вас взять ботинки, – тихо говорит он, сидя рядом со мной на корточках и опираясь одной рукой о землю; другой он касается моего подбородка, будто хочет, чтобы я подняла голову. – Им они больше не нужны. А нам – необходимы. Не знаю уж, как вы прошагали так долго в этих туфлях, но теперь их можно снять. Я уверен, что спасательные отряды близко, нужно лишь добраться туда, где нас смогут найти. Я вас не брошу, но и вам нужно стараться не отставать.

У меня кружится голова, я чувствую себя уставшей и опустошенной, но тошнота прошла.

– Я стараюсь.

Внезапно он улыбается, и это ошеломляет меня не меньше его прикосновения.

– Поверьте, я знаю. Ну, давайте посмотрим, подойдут ли они.

Немудрено, что он сумел собрать остатки отряда на Патроне и довести их в целости и сохранности до безопасного места.

На центральных планетах нет никого, кто не слышал бы истории о подвигах майора Мерендсена, хотя, по правде, никто по-настоящему не верит в россказни, которые доходят с границ. Внезапно я вижу в сидящем передо мной человеке того самого майора Мерендсена – героя войны. Стоит ему захотеть, и он, наверное, заставит даже воду течь вверх.

Позже, когда он помог мне снять туфли, содрать пластырь и надеть ботинки (еще он забыл упомянуть, что носки умершей женщины тоже придется надеть), мы по очереди пьем воду из фляги. Потом мы вместе относим собранные камни к месту крушения. Могила – один большой холм, и понять, сколько человек под ним похоронено, невозможно. И я не спрашиваю. Мы кладем камни сверху.

Мне даже не нужно внимательно осматривать капсулу, чтобы узнать, работает ли связь: одна сторона полностью раздавлена, передатчик перегорел, когда «Икар» попал в атмосферу. Скорее всего, эти люди умерли еще до того, как капсула оторвалась от корабля. Это капсула первого класса, и я не имею понятия, откуда взялись ботинки. Возможно, в том хаосе несколько солдат сели в капсулу вместе с элитой.

Мне вдруг приходит в голову, что Анна могла быть среди погибших. Узнал бы ее Тарвер? Нет, наверняка мы все для него на одно лицо. А даже если бы он ее узнал, разве рассказал бы мне?

– Можно мне кое-что сказать? – говорю я неожиданно для себя.

Он моргает, передвигая камень, смотрит на меня и выпрямляется.

– Говорите.

– Нет… наедине. Им, – я киваю на могилу.

– О. Конечно, – отвечает он. – Я буду наверху, у деревьев. Приходите, когда решите идти дальше.

Я смотрю на камни, которые собрала и положила на могилы, и слушаю, как затихают его шаги. Я постоянно прислушиваюсь – не хочу пропустить шум и гудение двигателей. Но их нет, все тихо. Тишину нарушают лишь наши с Тарвером шаги да шепот леса.

Знаю, что ему незачем лгать о погибших. Но все же трудно осознавать, что под этим длинным холмом покоятся реальные люди из плоти и крови.

Небо, как всегда, пустое, вокруг тишина. Ухо улавливает только свист ветра, шелест листвы и щебетанье птиц в отдалении. Безмятежное безмолвие девственной природы. Скоро ли холм зарастет травой, а деревья пустят в него корни? Скоро ли от могилы не останется никаких следов? Скоро ли эта планета поглотит и нас с Тарвером?

– Я никого из вас не знаю, – шепчу я, и на глаза наворачиваются слезы, затуманивая взгляд. – Но хотела бы. Хотела бы и дальше притворяться, что все не взаправду. Что мой папа прилетит, заберет нас всех отсюда, и все снова будет хорошо. Что все происходящее – просто дурной сон.

Я сажусь на корточки и кладу руку на согретый солнцем камень. Поверхность его одновременно шершавая и гладкая, грубая и мягкая. Он совсем не похож на камни в наших садах – отшлифованные и красиво разложенные.

Я устала, умираю с голоду и обливаюсь по́том. Слезы бегут по щекам, капают с подбородка и разбиваются о серый камень, оставляя на нем темные неровные разводы.

– Нужно было взять больше людей в нашу капсулу. Может, ими бы оказались вы. Простите меня.

Я встаю и оглядываюсь на Тарвера, который ждет меня под деревьями – он копается в мешке. Отсюда путь до «Икара» кажется бесконечным: горы вообще не видно, равнины с трудом различимы, как и оставшийся лес – все это лежит между нами и единственной надеждой на спасение. Возможно, было бы лучше, если бы я разбилась в этой капсуле. Это куда проще, чем медленно умирать здесь в одиночестве, вместе с человеком, который меня ненавидит, вдали от того, кто на самом деле за меня беспокоится. Живот скручивает от страха, холода и тошноты.

Тарвер поднимает голову, будто почувствовав на себе мой взгляд. Если он и слышал, что я сказала, то виду не подает: просто поднимает свой мешок и предлагает идти дальше.

Я сглатываю и в последний раз смотрю на свежую могилу.

– Думаю, вам все же повезло.

Мы идем.

Ноги ноют от тупой боли, а Тарвер все ведет и ведет меня через лес. Иногда он протягивает мне руку и помогает перелезать через пни и камни; когда мы подходим к речушке, он на руках переносит меня на другой берег. В иной раз наливает мне воды из фляги. Я позволяю ему – что мне еще остается? День превращается в бесконечный ночной кошмар, от которого я не могу пробудиться. Часы медленно тянутся, и я уже даже не вздрагиваю от звуков леса. Я вижу лишь землю под ногами. Не оборачиваюсь, потому что позади ничего нет; идти нужно только вперед, шаг за шагом, шаг за шагом.

Раньше я думала, что благодаря своему имени всегда буду в безопасности. Что два этих слова – Лилиан Лару – в любой беде послужат мне спасительной соломинкой.

Я была уверена, что отец за мной прилетит, но теперь верится в это с трудом. Эта глушь только и ждет, чтобы поглотить меня, но я и не собираюсь отбиваться. Здесь нет правил, по которым я привыкла жить, здесь некого превзойти, нет возможности раскрыть чей-нибудь обман. Это ад, о существовании которого я даже и не подозревала.

Думаю, здесь я встречу свою погибель.