Глава 2
Ювелирная работа

Солнце, который день висевшее на пронзительно холодном небе сверкающей, вполне апокалиптической ледяной каплей, вдруг словно бы опомнилось: ой, что это я, мне же вроде тепло излучать полагается, а не космический мороз. Нежданная оттепель прошлась по московским крышам влажными лапами, развесила по карнизам гроздья сверкающих сосулек – грозу пешеходов, головную боль коммунальных служб и намек на то, что весна все-таки будет. Пусть не завтра, но уж точно не через сто лет. Раскаленный холодами добела, до стеклянного хруста, воздух шевельнулся, сдвинулся, ожил, и в нем даже вроде бы и впрямь пахнуло весной.

«Похоже, конец света откладывается, – весело подумала Аркадия Васильевна, вспоминая давешних женщин на остановке. – Вот и славно, вот и повеселимся».

Она вытащила из кармана телефон, привычно поругивая себя за то, что никак не приучится носить его в сумочке, потыкала в виртуальные кнопки.

– Привет, ба! – хрипло отозвался Балька. Неужели простыл? Хотя скорее…

– Да ты никак спишь еще? – Она подпустила в голос строгости. – День на дворе, а ты дрыхнешь, ай-яй-яй. – Вообще-то часы показывали половину одиннадцатого, что скорее следовало считать утром, пусть и довольно поздним. Но что это он, в самом-то деле, до полудня, что ли, валяется? Совсем распустился, паршивец!

– Монографию готовил, у меня ж предзащита скоро, – довольно невнятно пробурчал «паршивец».

– Монографию, значит? И как ее зовут? – съехидничала Аркадия.

– Ну, ба-а, – недовольно протянул он. – Я правда всю ночь в архивах копался, ладно, хоть не в бумажных. Как люди в докомпьютерную эру ухитрялись с документами работать, это ж свихнуться можно. А ты что, решила моим моральным обликом заняться, что ли? Будешь каждую девушку, с которой я, – в трубке хмыкнули, – провожу время, проверять – достойна ли? Тебе их как для проверки представлять, списком или поштучно?

Она рассмеялась:

– Да нет, всех не надо. Ни поштучно, ни тем более списком. На что мне твои девицы? Лучше скажи, ты еще не готов представить мне свою будущую жену?

Балька в трубке аж застонал:

– Бабуль, ты опять, что ли? И, главное, какое прекрасное ты для этого выбрала время.

– Опять – что? – довольно сухо отрезала Аркадия Васильевна. – А что касается времени, то у меня на то есть свои причины. Ты давай прекращай огрызаться, вот еще взял моду. Вообще-то я задала простой вопрос, на который хотела бы получить простой ответ: да или нет. Ну, или, если ты будешь совсем добр к своей старой бабке, с минимальными уточнениями: например, знакомить не готов, но процесс идет.

Балька расхохотался:

– Нет, бабуль. И не готов, и, честно говоря, даже процесс не идет. Какие-то они все… одинаковые, что ли… Неинтересно, в общем.

– Понятно, – уже мягче сказала она. – В таком случае жду тебя сегодня часам к восьми.

– Что?! – завопил внук с такой внезапной энергией, точно его собирались немедленно съесть, причем заживо. – Ты никак меня сватать собралась? Ну ба-а, не начинай, а?

– Сватают, к твоему сведению, девушек. – Она старалась говорить построже, но получалось плохо, смех ее не просто разбирал, он рвался наружу совершенно неудержимо. – Но ты можешь приезжать совершенно спокойно, я гарантирую тебе полную безопасность, моральную и физическую. От потенциальных невест, во всяком случае.

– Уф. – Облегченный выдох прозвучал в трубке так шумно, словно с той стороны находился средних размеров кит, а не ее собственный внук, вполне спортивный молодой человек, отродясь не страдавший никакими одышками. – Бабуль, ты больше меня так не пугай.

– Постараюсь, – пообещала она, улыбаясь все сильнее. – Ты приезжай, договорились?

– Угу, – буркнули в трубке. – Эй, бабуль, а чо такое? Случилось что-то? Ты как вообще?

Ну, слава богу, сообразил, что не грех здоровьем собеседника поинтересоваться, особенно если собеседнику за семьдесят. Нет, не такой уж Балька легкомысленный, как кажется. Просто заносит его по молодости, но это мы поправим.

Аркадия Васильевна продолжала улыбаться – настроение, и без того вполне бодрое, улучшалось стремительно.

– Я в полном порядке, – отрапортовала она в теплое телефонное нутро. – И вообще, и в частности. Разговор есть. Точнее, дело. Приезжай, короче говоря. – И отключилась.

Разговор с Михаилом вышел куда короче: да-да, нет-нет, пост сдал – пост принял, понял, буду к восьми.

В начале седьмого Аркадия Васильевна вдруг поняла, что страшно волнуется. Просто ужас какой-то. Хуже, чем перед экзаменами, честное слово! В животе холодно, коленки дрожат, руки ледяные, словно в снежки без варежек играла.

Нет, господа, так дело не пойдет, прикрикнула она сама на себя. И вовсе не потому, что важные разговоры надо начинать с холодной головой, а не с дрожащими и ледяными от волнения руками. Но такие вот бессмысленные адреналиновые атаки совсем не полезны для сердца, которое у нее мало того что одно, так ведь уже и не юное. Раз атака, два атака, а потом возьмет и взорвется, как бомба. Впрочем, как известно, на любую бомбу есть свой саперный прием. На адреналиновую – спортзал. Зря, что ли, она его обустраивала? Хоть маленький, зато свой, и ходить никуда не надо.

Позанимавшись минут сорок: немного разминки, немного йоги, немного беговой дорожки – все, как учил тренер, главное – аккуратно разогреть себя до пота – и постояв под пробивающими чуть не до костей струями циркулярного душа, Аркадия почувствовала себя в порядке. Да что там в порядке – хоть на тигра с голыми руками идти, и бровь не дрогнет, не то что коленки.

Оба – и Михаил, и даже, что удивительно, Балька – явились минута в минуту, практически столкнувшись у дверей. Точнее, на выложенной фигурными плитками тропинке. Аркадия Васильевна из окна кабинета глядела, как они подходят к крыльцу – такие разные, но чем-то неуловимо схожие – и сочла «одновременность» хорошей приметой. Все получится. У нее всегда все получалось.

Пока раздевались, пока устраивались – Аркадия Васильевна предупредила, что разговор предстоит серьезный – Балька суетился, с типично юношеской нетерпеливостью пытаясь «бежать впереди паровоза»:

– Ба, чего случилось-то?

– Не гони коней, – улыбалась она, – сейчас все поймешь. Оба поймете.

Михаил молчал, но и на его лице явственно сквозило недоумение: дела семейные, а я-то тут при чем?

За окном, за тонкой кружевной занавеской и хрустальной плоскостью стекла, висели синие зимние сумерки. Собственно, это был уже настоящий вечер, рассыпавший по черному небу пригоршни голубовато сверкающих звезд. Но ей подумалось именно так – синие зимние сумерки. Так было… уютнее, что ли? Толстый чайник исходил густым вкусным паром, в чашках рубиново светился чай. Настоящий домашний вечер. Теплый, добрый, семейный. Общий.

– Как вы помните, Петр Привалов, с которого, по сути, началась наша фамилия, был человеком более чем незаурядным и настоящим ювелиром. Он чувствовал камни, как никто другой, и именно он вот на этом самом месте основал ювелирный дом Приваловых, – начала Аркадия Васильевна.

– Когда это было? Почти сто лет назад, верно? – уточнил Балька. – Помним, как же. Кстати, бабуль, а фотографий от деда – ну или сколько там пра – фотографий не осталось?

Усмехнувшись, Аркадия Васильевна потянулась к полке за своей спиной и не глядя вытащила альбом. Старинный, солидный, в потертых, когда-то изумрудно-зеленых, а теперь светло-бирюзовых бархатных крышках. Протянула внуку:

– Любуйся. Ты забыл, что ли? Маленьким-то часто рассматривал.

– Точно! – охнул Балька. – Ух ты! – не переставал восклицать он, переворачивая плотные, почти картонные страницы. – Эх, если бы еще не только дедовские и семейные, а – магазинов, мастерских… А? Ты представляешь, какая это будет реклама? Фурор будет! Сегодня же все как с ума сошли по всякой там исторической традиции. Открывают рестораны – так непременно чтоб «по рецептам моего прадеда, знаменитого дореволюционного ресторатора Фердипюпкина». Даже если никакого прадеда-ресторатора вовсе никогда не существовало. Ну и всякое такое. И знаешь, при прочих равных выходит очень эффективным плюсом. – Он даже пальцами прищелкнул для убедительности. – Ну вот то есть если два более-менее равнокачественных ресторана, а у одного есть в описании этот самый дореволюционный Фердипюпкин – пойдут к Фердипюпкину. Черт знает почему, но это работает. Модный тренд. Вот все и сочиняют себе прадедов. А у нас-то не какой-нибудь Фердипюпкин, у нас-то самый настоящий дореволюционный ювелир! Можно такую кампанию забабахать, фурор будет, народ в очереди выстраиваться начнет… Больше одного ожерелья в одни руки не отпускать! А вы куда лезете, вас тут не стояло! – вдруг смешно прогнусавил Балька, копируя классическую реплику «из очереди». – Это ж почти Фаберже, ты что! Даже если просто витрина со сменяемой экспозицией… Или несколько витрин… Или…

Балька, сощурившись, уставился на что-то, видимое только ему.

С ним бывало.

Может, вовсе он и не такой уж легкомысленный и инфантильный, неожиданно подумала Аркадия Васильевна. И юрфак прекрасно закончил, чему она очень радовалась: собственный юрист любой фирме пригодится, тем более в таком специфическом деле, как ювелирное. Ну да, она рассчитывала, что Балька станет у нее в салоне… ну, например, начальником юридического отдела. Даже если весь отдел будет из него одного состоять. Ведь умненький мальчик-то, и аспирантура вон, и диссертацию готовит. Ну, или говорит, что готовит. Она вздохнула тихонько. Вся эта юриспруденция для него словно бы не всерьез, будто в игрушки играет. По поверхности скользит. А углубляется, только когда речь о каких-нибудь рекламных штуках заходит. Хлебом не корми, в ночные клубы не пускай – дай «Ночь пожирателей рекламы» посмотреть. Имена Котлера и Огилви с придыханием и священным трепетом произносит. Маркетинг! Технологии привлекательности! Фердипюпкина какого-то сочинил вдруг. С ума сойти.

Нет, она не возражала, конечно, даже должность ему при салоне «Аркадия Привалова» придумала – заместитель по PR. Но ей, воспитанной в советских традициях, всякие такие штуки казались… ну не глупостью, но… пустяками, в общем чем-то вроде мыльных пузырей. Вроде и блестят, и переливаются, а на деле – пшик. Ведь жалко же на такое время тратить, правда? Красота есть красота, чего тут привлекать, чего рекламировать, какие такие паблик рилейшен и кампании по продвижению? И так ясно: вот это – красота, а вон то – не очень. Салон у нее в самом центре – это да, это правильно, как иначе. Но чего ж еще?

Но в то же время… Что-то такое в этих Балькиных «технологиях привлечения» было, ох, было. И способности к этому делу у него явно есть, одобрительно подумала Аркадия Васильевна. Вон какую витрину – голографическую! – для салона придумал. Чтоб ювелирные гарнитуры «живьем» показывать. Ей самой, привыкшей к скучной советской «ящичной» выкладке, такое в голову бы никогда не пришло. Слева от входа (Балька почему-то очень настаивал на «слева», вроде бы как в движении человеческих глаз есть какие-то там закономерности) теперь стоит эдакая стеклянная колонна. Просто стеклянный столб, внутри пустой. И «кнопочки» на панели управления. Если кнопочки понажимать, в стеклянной пустоте возникают – нет, не фотографии, а как будто самые настоящие девушки-модели. Некоторые в рост, но в основном – плечи и голова, как цветок на стройном стебле. Ну и рука еще шаловливо губ касается, демонстрируя браслеты и кольца. Гарнитуры ювелирные всегда же на бархатном планшете выставляли, да? А тут – «живые» девушки. В диадемах, ожерельях, серьгах, кольцах и так далее – в зависимости от того, какой гарнитур демонстрируется.

И украшения – прав мальчишка оказался – тоже оживают. Уж это Аркадия Васильевна очень хорошо понимала. Как и то, насколько привлекательнее они становятся. Продажи-то после того, как витрину эту установили, и впрямь выросли.

Так что, может, легкомыслие-то Балькино оттого играет, что за «главное» еще не зацепился? Ни в «личной» жизни, ни в жизни вообще? Ну, насчет личной жизни она вроде бы неплохо выдумала, должно сработать. А в остальном… да тоже! Вон глаза-то разгорелись – наследственность, никуда не денешься.

– Вот бы еще какие-то из дедовских работ отыскать и выставить… – задумчиво произнес внук.

Ну да, теперь – пора. Теперь – главное.

– Ты прав. – Аркадия Васильевна выпрямилась в кресле. – Браслет, который ты привык видеть у меня на руке, разумеется, – не единственный образец его работы. Представление о масштабе таланта получить можно, но…

Она выложила на стол пачку – два десятка – фотографий. Все собранные к этому моменту «аркадии». В «сокровищнице» их сохранилось тринадцать. Еще семь были «добыты» за последние десять лет. Кольца, броши, браслеты… Серьги в «русском» стиле – немного напоминающие серию «а ля рюс», что готовил Фаберже к трехсотлетию дома Романовых, – но легче, изящнее. Ожерелье «Морской прибой» без единого синего акцента – серебро, янтарь и малахит. Гарнитур «Незабудки» – белое золото, бирюза и три бледно-желтых топаза. Топазы, что называется, некондиционные: неравномерный цвет, «плавающая» прозрачность. Но в сумме – невероятное изящество, словно пороки камней были задуманы мастером изначально. Из «порочного» же сапфира – брошь «Сад сновидений»: из трещины самоцвета выплескивается филигранное золотое кружево с тонкими перламутровыми вставками. «Незабудками» и «Садом» Аркадия Васильевна особенно гордилась. Собственно, гордилась она всеми собранными за эти годы «аркадиями»: именно ради них в ее салоне с самого открытия работал отдел скупки. Большинство изделий отсюда отправлялось в «антикварную» секцию, но если приносили приваловскую вещь – совсем другое дело, эти шли в «сокровищницу». Это было как возвращение домой. А в случае с «Садом» и «Незабудками» – словно бы вдвойне. Их эскизы Аркадия видела в Тетради, и дотронуться до живого воплощения дедовских мыслей – это было… как там говорила бабушка? Протянуть ниточку меж временами? Да, приблизительно так. Словно сам Аркадий Привалов стоит возле и одобрительно кивает головой.

– Конечно, собрана пока лишь малая часть, но даже сейчас это вполне можно назвать «приваловской коллекцией».

Балька с горящими глазами перебирал фотографии: раскладывал так и эдак, всматривался в каждую, отодвигал в сторону, опять хватал и вглядывался, вглядывался, вглядывался…

– С ума сойти, какая красота! И это все дед? Это ж выставлять надо! Это ж на весь мир прогреметь может…

Аркадия Васильевна наблюдала за восторгами внука с одобрительной улыбкой: все-таки она в нем не ошиблась, он – истинный Привалов.

И, словно отвечая на ее мысли, он вдруг задумчиво протянул:

– Даже жалко, что я не Привалов… Никогда не задумывался об этом, а сейчас вдруг как-то обидно стало.

Фамилия Бальки была Алькин. Нюра, дочь Аркадии, выходя замуж стремительно и словно бы с досады, взяла фамилию мужа. Как будто торопилась отрезать себя от матери. Впрочем, может быть, и не думала она ничего такого, просто традиции приходят и уходят, такая же мода, как и на все остальное: нынче вон все меняют фамилию в браке, вот и Нюра поменяла. «Скоропостижный» муж после развода быстренько исчез с горизонта и… пропал. Аркадия Васильевна некоторое время следила за его жизнью, опасаясь, не предъявит ли папаша права на сына. Но папаша, не сумев приспособиться к «новым» временам, предпочел посвятить себя тому, чтобы с утра до вечера проклинать «эту страну», которая «не ценит», и предаваться воспоминаниям о «светлом» прошлом. Воспоминания, ясное дело, сопровождались возлияниями: сперва в компании таких же «тонко чувствующих и презирающих мир чистогана» приятелей, потом и в одиночку. Воспоминания отставленного супруга и отца становились все бессвязнее, возлияния – все обильнее, и в какой-то момент Аркадия Васильевна потеряла «папашу» из вида. А разыскивать уже не стала – опасности он больше не представлял. Где он сейчас? Небось помер от цирроза или от какого-нибудь стеклоочистителя. Что они там пьют, «презирающие мир чистогана» и «предпочитающие свободу творчества»?

Внук же так и остался с фамилией Алькин. Борис Алькин, вот как его на самом деле звали. В школе приятели быстренько переименовали его сперва в Балькина, а после и просто в Бальку. Прозвище было забавное, и внук не возражал. Ему вроде бы даже нравилось. Впрочем, ему вообще нравились прозвища. Например, Матвеева он, вместо того чтоб называть дядей Мишей, еще в детстве, открыв для себя такое таинственное явление, как отчества, окрестил МихМихом. И по сей день так его зовет.

– Вообще-то, – начала Аркадия Васильевна, собираясь сказать, что совершеннолетнему дееспособному гражданину сменить фамилию – не проблема.

Но Бальку уже захватила другая мысль.

– Фантастическая коллекция, – повторил он и почему-то вздохнул, явно расстроенный. – Только как это выставлять? Даже если ко всем этим вещам, что на фотографиях, у тебя есть доступ. Это ведь уже не магазинный уровень, скорее музейный, ну – галерейный. Одна охрана в немалую копеечку выльется. А реклама? Да и… ты же сама говоришь, что тут малая часть. Значит, надо их как-то собирать… это ж какие деньги надо…

Аркадия Васильевна вдруг совсем развеселилась от Балькиной наивности.

– Где деньги взять, говоришь? Ты никогда не задумывался, откуда наш достаток? Немаленький, кстати, достаток. Или, к примеру, как удалось сохранить этот особнячок? Сколько взяток пришлось рассовать? А ремонты и переустройства? На какие, пардон, шиши? И на какие, пардон, шиши, мы так неплохо жили и живем? Тебя ведь никто никогда не гнал кусок хлеба зарабатывать? Почему бы это?

– Ну… – Балька нахмурился, соображая. – Так магазин-то вроде процветает? Доход приносит…

– И давно ли он процветает, магазин? – Она почувствовала, что начинает сердиться. Как будто какой-то рычажок внутри передвинули: только что он стоял на «смешно» и вдруг сразу перескочил на «фу, безобразие». Ну почему, почему люди так неохотно «включают мозг»? Ведь все же очевидно, а Балька, взрослый парень и не дурак вроде, какие-то глупости несет. – И на какие, пардон за повтор, шиши я этот самый магазин открыла?

Он пожал плечами:

– Ну… кредиты, наверное…

– Ох, Балька, тебе же главой семьи после меня оставаться, а ты как младенец, честное слово! Хотя даже младенец уже двадцать раз догадался бы, что деньги в семье есть. И в первую очередь благодаря прадеду. Наше сегодняшнее благосостояние – его заслуга.

– Но ведь он работал с поделочными камнями… Ну или, как их там, полудрагоценными? Он же все-таки был не Фаберже… Ты же сама говорила…

Аркадия Васильевна строго, в стиле «Опять двойка?!», сдвинула брови.

– Я никогда не говорила, что он работал только, – она проговорила это слово с нажимом, – только с полудрагоценными и поделочными камнями. При таком-то размахе дела? Что за глупая мысль? Мог бы, кстати, и сам догадаться.

– Но…

– Но – это ты правильно сказал. Но – это как раз главное. Привалов – это не Фаберже, это верно. Но, знаешь ли, так про кого угодно можно сказать. Ты же не думаешь, что все, кто не Фаберже, занимались починкой сломанных сережек? Просто есть придворный ювелир, а есть все остальные. И вот среди «остальных» наш прадед занимал очень и очень высокое положение. Ну и, разумеется, богат был изрядно. Даже если бы он в самом деле работал только с… ну, скажем, недорогими украшениями – что неправда, ты и сам видел – даже в этом случае доход получался солидный.

– Но…

– Вот именно. Точнее даже «и». Он не только продавал – он покупал. И покупал, сам понимаешь, не пустяковые финтифлюшки.

– Коллекционировал? – Балька оживился. Коллекционирование – это было понятно, даже если речь идет не о спичечных этикетках, а о драгоценностях.

– Ну… и так можно сказать, – усмехнулась Аркадия Васильевна. – В некоторой степени. Но вообще-то – элементарная предусмотрительность. Драгоценности – это ж беспроигрышное вложение капиталов.

– Ага, беспроигрышное, как же! Две мировые войны, революция, комиссары, экспропр… экспри…

– Экспроприация, – сухо подсказала Аркадия Васильевна. – Мне иногда кажется, что ты, раз вставив в голову некое представление о чем-нибудь, дальше уже относишься к своему представлению, как к чему-то незыблемому, и мысли не возникает, что представления о явлениях – еще не сами явления. Не говоря уж о том, что и явления отнюдь не что-то незыблемое. Да, в семнадцатом году все российское устройство рухнуло. Прадед все это, насколько я могу судить, предвидел. И подготовился. Драгоценности – не просто беспроигрышное вложение, это еще и наиболее удобное вложение. Места почти не занимают, а в цене не падают практически никогда. Вот, любуйся.

Она почти швырнула на стол следующую пачку снимков. «Аркадии» она фотографировала около года назад, после того как коллекция пополнилась «Незабудками» – последним на сегодня «фамильным» приобретением. Фотографировала по всем правилам ювелирной съемки: на шелковых и бархатных фонах, в коробе с матовыми стенками, с правильной подсветкой.

А эта вот пачка куда свежее – Аркадия и распечатала-то снимки только вчера, решив, что так они будут убедительнее, чем на экране компьютера. На фотографиях – без всякого бархата и тем более фотокороба – жарко пылало содержимое «сокровищницы». Не все, но более-менее. Россыпь золотых николаевских червонцев – немного их осталось, не больше трех десятков, но все-таки. Самые ликвидные из «вложений». Идут чуть не по цене драгметалла, но золото есть золото. Два настоящих «империала» – в состоянии не идеальном, но приличном – вполне аукционная нумизматическая ценность. Ну и полсотни разнообразных драгоценностей: кольца, броши, подвески, ожерелья, зарукавья – все больше старинные, неизящные, даже грубоватые, зато массивные и с прекрасными камнями.

Фотографировала Аркадия «сокровища» не чтобы красоту показать – красоты особой там не было, – а чтоб «обозначить наличие».

– Оно… оно еще есть? – Балька так опешил, что даже начал заикаться. – В-вот п-прям сейчас?

– Вот прям сейчас, – передразнила Аркадия Васильевна. – На дату посмотри. И руку мою, надеюсь, узнаешь?

Фоном к «сокровищам» она выложила газету – так, чтобы были видны число и месяц, чтоб не возникало подозрений в подлинности даты снимка. Мало ли что там можно с этими цифровыми штуками намудрить, а настоящая газета – это настоящая газета. Газету – чтобы не совсем уж вульгарно выглядело – наполовину прикрыла листом бумаги. И еще придерживала очередное «сокровище» так, чтобы рука с браслетом в кадр попала.

– Г-гд-де эт-то? – Балька хлопал глазами, точно спросонья.

– Не важно, – сухо отрезала Аркадия Васильевна. – Важно другое. Где бы это все ни было, это должно по наследству перейти к тебе. Не прямо сегодня, а – когда меня не станет. Ну, или когда я смогу убедиться, что ты – достойный продолжатель нашего рода. Да, я наблюдала, как ты дедовские работы рассматривал, как у тебя глаза горели, вижу – ты настоящий Привалов. Это меня радует. Но вот легкомыслия в тебе пока что многовато. И вот это меня смущает. Ну а вдруг меня прямо завтра на небеса возьмут? Как я могу все бросить на человека, в которого не верю?

– Бабуль, да я… да ты… Ты же молодая еще, чего ты вдруг про наследство? Ты же не можешь всерьез говорить про «завтра на небеса»!

– Беда не в том, что человек смертен, беда в том, что он внезапно смертен, – усмехнувшись, процитировала Аркадия Васильевна. – Мне не хочется отравлять свои последние дни – даже если этих последних дней хватит еще на двадцать лет – не хочется проводить их в беспокойстве о будущем нашего рода. Хотелось бы уже сейчас убедиться, что мне есть кому все семейное достояние передать. В общем, так…

Аркадия Васильевна положила ладонь чуть повыше запястья – на браслет, сильно, точно прощаясь, сжала теплые завитки – и решительно щелкнула замочком. Изящный обруч лег на столешницу с легким стуком. Она глядела на него, словно видела впервые в жизни – удивительная все-таки вещь. Ажурная цепочка сложного плетения, увитая не то листьями и цветами, не то морскими звездами и водорослями из сада подводной царевны, не то фантазиями на тему арабской письменности. Слишком изящный, чтобы украшать запястье Шехерезады, и слишком материальный, чтобы оказаться сонным видением. Знакомый до каждой своей мельчайшей черточки – и всегда немного другой.

Она подтолкнула браслет в сторону Бальки:

– Я подготовила завещание. Ты получаешь все, если выполнишь условие. Решишь поставленную перед тобой задачу. Задача будет такая. Браслет выставляется на продажу. Не задорого. Собственно, ценность его больше семейная. Весит он не слишком много, камней и вовсе нет, ну работа, конечно, изумительная, но без соответствующей исторической легенды или хотя бы клейма Фаберже даже самая искусная работа не так уж много стоит. Поэтому продаваться он будет за вполне доступную цену. Но… браслет этот непростой. Та, кому он достанется, будет носить его всегда. И вовсе не потому, что по соответствующему закону не подлежат возврату, – чуть усмехнувшись, она процитировала наизусть знакомый любому товароведу перечень товаров, не подлежащих возврату и обмену, – «изделия из драгоценных металлов, с драгоценными камнями, из драгоценных металлов со вставками из полудрагоценных и синтетических камней», ну и так далее. Все это так, и в то же время совсем не так. Этот браслет почти сто лет хранил нашу семью, и теперь он опять должен проявить свои волшебные свойства. Когда он будет выставлен на продажу, ты на некоторое время встанешь за прилавок. Михаил тебе поможет. Девушка, которой достанется этот браслет, должна через месяц стать твоей женой… ну или хотя бы невестой, – чуть нахмурившись, уточнила Аркадия Васильевна. – Род Приваловых должен продолжаться. И браслет в этом поможет.

– А если браслет купит мужчина? – довольно скептически хмыкнул Балька.

Аркадия Васильевна пожала плечом:

– Вообще-то ты будешь стоять за прилавком, и вполне в твоих силах сделать так, чтобы браслет не ушел в мужские руки. Но даже если… Браслет женский. Значит, покупатель кому-то его подарит. Твоя задача усложняется, только и всего. Тебе придется отбить у него эту женщину. Что тут непонятного?

– Да не, все понятно, – недовольно хмыкнул Балька. – Вот прямо всю жизнь мечтал разбить чью-нибудь семью. Ну да ладно. Когда-то надо попробовать себя в роли Дон Жуана. А если у меня не получится?

– Если за месяц условие выполнено не будет, сработает следующий пункт завещания – наследником становится Михаил. – Она подняла руку, которая без браслета казалась странно пустой, и остановила начавшего подниматься Мишу, жестом призывая к молчанию. – Полным наследником.

Балька вздохнул:

– Куда ни кинь, всюду клин. А третьего варианта не предусматривается? Ну, бывает же форс-мажор. Вдруг я завтра ногу сломаю?

– Есть и третий вариант. Форс-мажорный. Если вдруг браслет так и не будет продан или вернется в салон – хотя драгоценности возврату не подлежат, но мало ли как повернется – все состояние уйдет в благотворительный фонд Катерины Бобринской-Воротынской. Точка. Кстати, при втором варианте развития событий браслет тоже должен вернуться в семью. Как вы – да, оба, и ты, Балька, и ты, Михаил, – как вы его вернете, роли не играет. Отыщете и выкупите у нового владельца. Да хоть украдете. Тебе что-то еще неясно или тебя что-то не устраивает? – Она повернулась к внуку.

– Не, я ничего, но… – Балька покрутил головой. – Просто дико как-то. И условие это, и вообще. И при чем тут МихМих? Он-то каким боком к роду Приваловых? Да и, если уж говорить о каких-то там продолжениях, детей у него тоже вроде бы нет.

– При чем тут Миша или ни при чем, не тебе решать. Мы одна семья, мог бы привыкнуть за столько лет. А детей… Думаю, прибавления долго ждать не придется. Так ведь, Мишенька?

– Н-не з-знаю… – пробормотал ошеломленный Михаил.

– Да ладно тебе! Не знает он! – Аркадия Васильевна подмигнула. – Однако же вернемся к нашим баранам. Итак, дорогой мой внук. Условия я обозначила, дальше ты уж сам думай и действуй. Да и, собственно, что тебя так уж пугает? Я же не загоняю тебя непосредственно в ЗАГС, тем более не обязываю завершить исполнение условия на пороге роддома. Хотя, разумеется, это было бы неплохо, но не будем требовать невозможного. Впрочем, за месяц ты и в ЗАГС-то разве что заявление подать успеешь, все равно там какой-то срок на размышление дают. Срок, конечно, тоже можно обойти, это лишь вопрос цены. Но я не стану подталкивать тебя к бессмысленному нарушению закона. И однако же. Не больше чем через месяц ты представишь мне свою невесту – ту, которой достанется браслет. Отнесись к этому, как игре, почему нет? Как это там у вас нынче называется? Квест? Вот тебе квест: исходя из предложенных условий, найти себе невесту, то есть познакомиться и завести роман – достаточно серьезный роман, не на один день – с девушкой, которую выбрала судьба. Разве не интересно?

– Хм. Интересно. А если у судьбы окажется специфическое чувство юмора и браслет купит, – он хихикнул, – какой-нибудь гомосексуалист? Не, я против них ничего не имею, но в собственной личной жизни, знаешь, как-то предпочитаю девушек.

– Значит, расширишь собственный опыт, – сделав предельно серьезное лицо, сообщила Аркадия Васильевна.

– Ты шу-утишь, да? – обиженно протянул Балька.

– Ну, шучу, – согласилась она. – У меня тоже… специфическое чувство юмора. Впрочем, думаю, у судьбы оно куда менее специфическое.

– Ну ладно. А если браслет купит старенький дедуля для своей старенькой женушки – к золотой свадьбе? Такое-то точно может случиться.

– Может. Почтенная пара накануне золотой свадьбы? Почему нет? Наверняка у них найдутся внучки или там внучатые племянницы. Иначе тебе придется отбивать у дедули его бабулю.

– Ну… а если…

– Балька, я понимаю, что ты аспирант на хорошем счету, почти отличник, без пяти минут кандидат наук, поэтому в твоем умении молоть языком я ни капли не сомневаюсь. Но сейчас ты, по-моему, просто сочиняешь лазейки.

– Не-а. – Он сморщил нос. – Определяю граничные условия. Если уж это квест, я должен знать, под каким камнем флакон с «живой водой», а под каким огнедышащий и вдобавок смертельно ядовитый монстр. Ну и заодно – какие кустики можно выкорчевать, если вдруг они преградят дорогу, какие обойти, а от каких сразу сворачивать.

– Ну ладно, – смилостивилась Аркадия Васильевна. – Какое у тебя еще «если»? Последнее. Больше и слушать не стану.

– А оно и есть последнее. Если браслет купит кто-то в подарок возлюбленной… или даже нет… в подарок невесте, на которой он через неделю женится?

– Значит, расстроишь свадьбу и уведешь невесту. Чем это «если» отличается от самого первого? Это ж очевидно.

– Ну, бабуль, ты даешь! А дальше? Ну… если у меня все получится?

– Вот дальше и поглядим.