Книга: Именем королевы
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

Айдан не спускал с Пиппы пронизывающего взгляда ярко-голубых глаз. Пиппа не сомневалась: сидящий в ее ногах суровый и жесткий предводитель ирландцев не поймет сейчас ни ее попыток отшутиться, ни уйти в сторону от волнующей его темы.
Она обхватила обеими руками голову, погрузив пальцы во влажные светлые спутанные кудри. Она ощущала слабость куда большую, чем в тот день, когда в первый раз встала после перенесенной лихорадки. Буря пронеслась сквозь нее со страшной силой, надломив ее.
– Загвоздка в том, что у меня на все ваши вопросы всего один ответ.
– И какой же?
– Чистая правда – не знаю. – Предельно честный ответ прозвучал откровенно мрачно и тоскливо.
Она внимательно следила за его реакцией, но он все так же сидел на краю кровати, ожидая и наблюдая. Языки пламени бесновались за его спиной, подсвечивая ниспадающие пряди черных волос.
Айдан не спускал с нее глаз, и ей было интересно, что он такое углядел в ней. И почему этот знатный ирландский военачальник интересуется ею? Чего он ждет от дружбы с ней? Она так мало может ему дать – пригоршню трюков, несколько жалких шуточек, разок-другой заставивших его расхохотаться от души.
А он сидит и восхищенно смотрит на нее и терпеливо ждет ее объяснений.
Жгучая нежность, которую она чувствовала к нему, становилась все опаснее. Что если она влюбится в этого мужчину, впустит его в свое сердце. Но разве она смеет. По своему положению этот человек так же далек от нее, как луна, и так же прекрасен и недоступен. Скоро он отправится к себе в Ирландию, а она продолжит свои мытарства в Лондоне.
– Я не знаю, кто я, – пояснила она. – Не знаю, откуда я взялась, и даже не знаю, куда пойду. И тем более не знаю, что вы собираетесь делать со мною. – Сделав усилие, она выпрямила плечи. – Но это и не ваша забота. Я – хозяйка своей жизни. Если мне придет в голову покопаться в моем прошлом, я буду искать ответы для себя, а не для вас.
– Эх, Пиппа.
Он встал, набрал ковшом для вина из котелка, висевшего над очагом, кипящего, пахнущего пряностями зелья и наполнил им чашу.
– Пей медленно, – предупредил он, вручая ей напиток. – И давай попробуем все с тобой уладить.
Ощущая себя в этот момент баловнем судьбы, она взяла чашу и отпила немного, чтобы успокоиться.
– Ты не знаешь, кто ты? – спросил он, снова присаживаясь в изножье кровати Пиппы.
Она колебалась с ответом, прикусив нижнюю губу.
Первой ее реакцией было рассмеяться и снова подшутить над ним, сказав, что она дочь султана или сирота из дома Габсбургов. Обхватив чашу двумя руками, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.
Она разглядела в них участие. Приветливый взгляд проникал в тайники ее души, заставляя подыскивать слова, чтобы поведать ему то, что никогда не рассказывала ни одной живой душе на всем белом свете.
Медленно поставив чашу на тумбу у кровати, она заговорила:
– Сколько я себя помню, я всегда была Пиппой. Просто Пиппой. – Эти слова комом застряли у нее в горле. С привычным смешком она справилась с собой. – Это позволяет чувствовать себя на удивление свободной. Не зная, кто я есть на самом деле, я могла считать себя кем угодно. Один день моими родителями были герцог и герцогиня, на следующий день они становились бедными, но гордыми арендаторами небольшой фермы, потом – героями голландского восстания.
– Но тебе-то всегда хотелось только одного – знать точно, откуда ты, и обязательно быть чьей-то. – Айдан осторожно перебил Пиппу.
Она метнула взгляд в его сторону, но удержалась от жесткого выпада или смешка. Впервые в жизни она вынуждена была согласиться с абсолютной, но жестокой правдой.
– Все так, Бог свидетель. Мне хотелось только одного – знать, что кто-то когда-то любил меня.
Айдан потянулся к ней и взял ее руки в свои. Странное чувство покоя волной накатило на нее. Этот мужчина, этот предводитель клана чужого народа, который имел все, пусть и ценой гибели своего отца, каким-то образом дал ей возможность почувствовать себя не просто защищенной, но оберегаемой и нужной.
– Давай начнем потихоньку двигаться назад в прошлое. – Он нежно погладил большими пальцами ее запястья. – Расскажи мне, как так случилось, что ты оказалась на ступенях собора Святого Павла, где я впервые тебя встретил?
Он говорил об их встрече как о чем-то судьбоносном. Пиппа отдернула руки и стиснула зубы, твердо решив ничего не рассказывать дальше. Ужас, который она испытала в бурю, убавил ее способность держать оборону. Она вернет себе эту способность. С чего бы это ей пускать в свою душу незнакомца, которого она и не встретит больше, как только он покинет Лондон?
– Пиппа, – напомнил он о себе. – Это очень простой вопрос.
– А вам зачем? – откачнулась она от него. – Разве вам это интересно?
– Но мне действительно интересно, потому что ты мне не безразлична. – Он провел рукой по ее волосам. – Неужели так трудно понять?
– Трудно, – отрезала она.
Он потянулся к ней и замер. Всего на мгновение его рука зависла в воздухе между ними, потом он ее отдернул и прокашлялся.
– Пока я – твой покровитель, ты можешь не бояться выступать на улице.
Он заставил ее почувствовать себя глупо. Прячет свои мысли, словно какие-то страшные тайны. Она глубоко вздохнула, пытаясь определить, с чего начать.
– Ладно. Морт и Дов как-то сказали, что весь Лондон ходит мимо собора Святого Павла. Я же понадеялась, как показало время, совсем зря, в общем, тешила себя мыслью, что однажды я увижу мужчину и женщину, которые скажут, что, мол, ты – наша. Она укуталась в одеяло. – Дура, да? Конечно, ничего подобного не случилось. – Она усмехнулась. – Если бы даже они меня и узнали, вряд ли позвали к себе, неумытую бродяжку, мелкую воровку.
– Но я-то… позвал, – напомнил он ей.
Его слова обдали ее жаром. Захотелось броситься ему на шею. Лепетать какие-то благодарные слова, умолять оставить ее при себе навсегда. Но она заставила сдержать себя. Надо было оставаться начеку.
– И за это я всегда буду вам благодарна, мой господин, – все же произнесла она от всего сердца. – Вам не придется жалеть. Я буду развлекать вас по-королевски.
– Оставь это. Итак, ты жила жизнью бродячей актрисы, бездомная, как цыгане? – уточнил он.
Пиппа вдруг замерла от промелькнувшего воспоминания.
– Что там? Расскажи, – попросил Айдан.
– Однажды, когда я впервые пришла в Лондон, произошел очень странный случай. За городом я увидела табор цыган, они жили прямо в поле. Сначала я думала, что это бродячие комедианты, но они странно одевались и разговаривали на непонятном языке. Я прибилась к ним. – Увлекшись рассказом, она вовсе позабыла о том ужасе, который пережила в бурю. Устроившись поудобнее, девушка обняла колени и продолжала: – Ой, Айдан, как мне было хорошо с ними! Как со своими. Я даже стала понимать их язык, не просто отдельные слова, нет, я воспринимала его как близкий мне – темп речи, интонации.
– И они тебя приняли?
Она закивала:
– В ту ночь все танцевали вокруг огромного костра. Меня подвели к женщине по имени Зара. Она была очень старой. Древней. Кто-то сказал, что она прожила на свете восемьдесят лет. Ее тюфяк вынесли наружу, чтобы она могла видеть танцы. – Пиппа закрыла глаза, вспоминая пучок седых волос на голове цыганки, морщинистое, как высохшее яблоко, лицо, темные как ночь глаза. Такие жгучие, что казалось, они видели будущее. – Говорили, что она больна и не выживет, но ей захотелось увидеть меня. Смешно. – Открыв глаза, она посмотрела на Айдана, чтобы понять, верит ли он ей или решил, что она опять плетет небылицы. Но так и не поняла. Ирландец просто смотрел на нее и ждал продолжения со сдержанным интересом. Никогда ранее никто не слушал ее внимательно.
– Продолжай, – попросил он.
– Догадайтесь, с чего она начала разговор со мною? Она сказала, что я встречу мужчину, который изменит мою жизнь.
Он пробормотал что-то по-кельтски и нахмурился.
– Нет, это правда, сударь, поверьте.
– Поверить? Но ты ведь наврала про все остальное.
Она не думала, что его замечание заденет ее за живое. Она еще плотнее прижала колени к груди и постаралась превозмочь боль в сердце.
– Не все, ваше высокомерие.
– Тогда продолжай. Расскажи, что тебе поведала старая ведьма.
– Она говорила медленно, прерывисто. – Перед Пиппой явственно встала картинка из прошлого, словно это случилось только накануне. Скачущие языки пламени, старушечье лицо, ее бездонные глаза и цыгане, перешептывающиеся между собой и указывающие на Пиппу, которая преклонила колени перед топчаном Зары. – Она что-то бормотала, говорила на всяких непонятных языках, но я точно помню, что она рассказала мне про этого мужчину. И еще что-то про кровь, клятвы и честь.
– Кровь, клятва и честь, – повторил Айдан.
– Да. Эти слова старуха произнесла очень внятно. Именно эти три слова. Она умирала, сударь, но вцепилась в мою руку сильнее, чем сама смерть. Я не посмела переспросить ее или усомниться в услышанном. У меня было такое ощущение, будто она знала меня. И почему-то нуждалась во мне в последние мгновения жизни.
Обхватив массивную грудь руками, Айдан внимательно изучал девушку. Пиппа испугалась, что он опять захочет уличать ее во лжи, но он кивком подбодрил ее.
– Говорят, умирающие частенько принимают незнакомцев за своих близких. Старуха сказала еще что-нибудь?
– Еще одно, – замялась Пиппа. На нее нахлынуло то же чувство, что и в тот миг, когда незнакомка держала ее за руку. Отчаянная, мучительная надежда, таившаяся где-то очень глубоко в душе. – Ее слова я никогда не забуду. Она очень медленно, с трудом подняла голову, напрягая последние силы, чтобы взглянуть на меня, и сказала: «Круг замкнулся». Не прошло и часа, как она умерла. Некоторые из молодых цыган отнеслись ко мне подозрительно, и я решила, что разумнее уйти. И, знаете, непонятные слова той старухи…
– Напугали тебя?
– Даже не напугали… как-то взбередили. Как будто те слова, что она произнесла, я уже должна быта знать. Скажу вам, я много думала над ними.
– Представляю.
– Не то чтобы из них что-то путное получилось, – добавила Пиппа, затем вытянула шею и понизила голос: – До сего дня.
Она вгляделась в черты его лица. Боже, какой он все же красивый! Не миловидный красавчик, нет. Его красота была суровой, наверное, такой бывает скала среди северных болот. Или статный самец косули, обозревающий свою территорию где-то в глубине зеленого бархата леса. Однажды преклонившись перед такой красотой, возводишь ее в культ, и уже нет сил изгнать это поклонение из своей души.
– За славу приходится дорого расплачиваться, – насмешливо произнесла Пиппа, заметив, что Айдан чуть приподнял бровь и язвительно скривил губы, – а я прославилась своими невероятными фантазиями.
– Ты о чем? – не понял он.
– Когда я наконец-то поведала абсолютную правду, вы просто мне не поверили.
– А с чего ты взяла, что я тебе не верю?
– Одного взгляда на вас достаточно, ваша милость. Вы разрываетесь между желанием высмеять меня и отправить меня в Бедлам.
– Вообще-то я действительно разрываюсь. – Брови Айдана поползли вверх. – Не знаю, смеяться мне над тобой или лучше расцеловать.
– Лучше расцеловать, – выпалила она.
Брови взлетели вверх, затем медленно опустились, взгляд стал туманно-нежным. Он взял ее за руки и потянул к себе, так что ей пришлось встать на колени. Одеяло упало, и только тоненькая рубашка прикрывала ее пытавшее тело.
– Да, лучше уж я тебя поцелую. – Он дотронулся рукой до ее лица. Кончики его пальцев медленно и маняще двигались по изгибу скул и, опускаясь все ниже, скользя, словно шелк по мрамору, коснулись нижней губы и погладили ее. Ей было так хорошо, что поцелуй мог оказаться лишним. Или это ей так только показалось? – Тебя кто-нибудь целовал раньше, девочка?
– Да, кон… – Привычка хвастаться брала верх.
– Пиппа, сейчас не самое подходящее время врать мне, – произнес он, прижимая большой палец к ее губам.
– Тогда нет, ваша необъятность. Никто и никогда.
Те немногие, кто пытался это сделать, остались после ее ударов с кривым носом, но уж об этом Пиппа сочла разумнее умолчать.
– А знаешь, как…
– О да, я…
– Пиппа! Не привирай же!
– Видела, конечно, но не имею практических навыков.
– Сначала тебе надо…
– Я слушаю, слушаю… – не веря в свое счастье, Пиппа приподнялась и снова опустилась на колени, отчего веревочные крепления матраца заскрипели, – просто это так забавно, мой господин, и здорово, что…
– …просто умолкнуть. – Его палец опять остановил поток ее слов. – И, господи ты боже мой, не комментируй все. Поцелуй – это символ любви, а ты все превращаешь в фарс.
– Ой-ой, ну я же совсем не хотела…
– Отлично, – прошептал он, опять нежно прикоснулся к ее влажным губам пальцем. – Если хочешь, можешь закрыть глаза.
Она безмолвно качнула головой в знак согласия. Не каждый день тебя целует вождь ирландского клана.
– А теперь посмотри на меня, – попросил он, подвигаясь поближе к ней. – Просто подними голову и посмотри на меня. Остальное сделаю я.
Она запрокинула голову и посмотрела на него. Он убрал палец, открывая дорогу ее губам. Губы их слились в единое целое, нежно и сладко. В этом было что-то первобытное, изначальное.
Она вскрикнула, но он заглушил звук, сильнее прижавшись к ней. Его искусные нежные пальцы ласкали ее шею.
Губы ее приоткрылись.
Уж этого она не могла подсмотреть у парочек в аллеях Саутверка или в колоннаде собора Святого Павла, где они уединялись.
Язык Айдана устремился в ее рот, она что-то промычала от удовольствия и обвила руками его шею. Она с простодушной и обезоруживающей настойчивостью потянулась к нему. Он проникал языком все глубже, гладил ее по спине. Потом крепко прижал к себе.
Участившееся дыхание Айдана удивило ее. Неужели его тоже тянуло к ней? Ведь это он предпочел поцелуй.
Обнимая Айдана, она все крепче прижималась к нему, стараясь продлить близость с ним навечно.
Он отнял губы. Замер, ошеломленно глядя на Пиппу.
– Ей-ей, девочка, – прошептал он настойчиво, – нам следует остановиться, а то…
– А то – что? – Голова ее шла кругом от близости его чувственного дыхания.
– А то мне захочется большего чем просто поцелуя.
– Вы опоздали, – заметила она. – Мне уже мало поцелуя.
– Ты явно решила не скупиться со мной на правду? – В голосе его прозвучала едва уловимая горечь. Он тихонько засмеялся, очень тихо и очень по-доброму.
– Конечно. Я на самом деле хочу тебя, Айдан!
– И я хочу тебя, девочка. – На его лице появилась грустно-счастливая улыбка. – Но нам лучше остановиться.
– Почему?
Он отстранил ее руки и встал с постели, двигаясь очень медленно, словно превозмогая боль.
– Потому что это неправильно.
– Мне это не важно, – уязвленно нахмурилась Пиппа.
– А для меня – важно, – пробормотал ирландец и отвернулся. Из кипящего котелка он налил себе в чашу вина и выпил почти залпом. – Прости меня, Пиппа.
Он уже взял себя в руки.
– Не мог бы ты посмотреть мне в глаза и повторить это?
Он повернулся к ней:
– Я же попросил у тебя прощения. Я воспользовался твоей невинностью, хотя мне не следовало этого делать.
– Но я выбрала поцелуй.
– Это и мой выбор.
– Тогда почему ты остановился?
– Я хочу, чтобы ты рассказала все о себе. Поцелуи туманят мысли.
– Значит, если я расскажу тебе о себе, мы снова сможем вернуться к поцелуям?
– Я этого не говорил. – Он нервно дернулся.
– Так скажи!
С нарочитой осторожностью он поставил чашу на стол и вернулся к кровати. Обхватив ее лицо ладонями, он с тоской посмотрел ей в глаза:
– Нет, девочка.
– Но…
– Подумай о последствиях. Некоторые из них слишком серьезны.
– Ты говоришь о ребенке? – Пиппа судорожно сглотнула. Желание нарастало в ней. Разве это так ужасно, если О'Донахью Map подарит ей ребенка? Крохотное, беззащитное существо будет принадлежать только ей?!
Его руки были необыкновенно нежны, но лицо выражало непреклонный отказ.
– Почему… – возмутилась она, превозмогая желание прильнуть к нему и никуда не отпускать.
– Потому что я прошу тебя… Очень прошу.
Она понуро выдохнула, зная, что слово этого ирландца – приговор.
– Если б ты знала, как трудно мне говорить это «нет»! – Он малодушно улыбнулся, обнял ее и поцеловал в лоб, прежде чем она отпустила его. – Итак, продолжим. Ты повстречала старую ведьму…
– Цыганку.
– В Ирландии мы бы назвали ее женщиной из волшебной страны.
– Она предсказала, что я встречу мужчину, который изменит мою жизнь. – Пиппа откинулась назад на подушки. Неужели он заметил, как горят от обиды ее щеки? – Я всегда верила, что это означает встречу с отцом. Но теперь я все поняла. Она имела в виду тебя.
Он присел в изножье кровати и погрузился в глубокое раздумье.
– Но почему ты так решила?
– Из-за твоего поцелуя.
Боже правый, она еще никогда не выплескивала столько правды с самого своего появления в Лондоне.
Айдан О'Донахью вытаскивал из нее честные признания, он явно располагал какой-то особой силой, такой, что заставила ее рассказать все, что у нее на уме и на сердце тоже.
Айдан не шелохнулся, но стал еще мрачнее.
Идиотка, ругала себя Пиппа. Теперь он ждет не дождется, как бы ему избавиться от нее.
– Забудьте, что я вам говорила, – попросила она, выжимая из себя смех. – Какой-то поцелуй ведь не клятва на крови или что-то в этом роде. Воистину, ваша значимость, нам следует забыть об этом…
– Я из Ирландии, – беззлобно оборвал ее Айдан, и голос его звучал более мелодично, чем когда-либо ранее. – Ирландец никогда не целуется просто так.
– Но… – Девушка посмотрела на его освещенное пламенем лицо, и у нее перехватило дыхание. Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не броситься к нему, не предложить ему сорвать с нее рубашку и сделать с ней то, что он хочет.
– Пиппа? – Да?
– Продолжай. Прежде чем ты пришла в Лондон, где ты жила? Чем занималась?
Простые вопросы вызвали из памяти картины прошлого. Она закрыла глаза и стала вглядываться в свое прошлое. Долгий путь в Лондон. Она давно сбилась со счета, в скольких бродячих труппах работала. Везде ее встречали без особого энтузиазма, но потом, после нескольких представлений с шутками и жонглированием, уже не хотели отпускать. Она никогда не задерживалась надолго. Обычно она исчезала по ночам. Частенько оставив кого-нибудь из мужчин распростертым на земле в полубессознательном состоянии со сломанной челюстью или с разбитым носом.
– Пиппа? – напомнил ей Айдан.
Девушка открыла глаза. Каждый раз, когда она смотрела на него, он становился для нее все красивее и красивее. Наверное, то были таинственные ирландские чары. Стоило ей взглянуть на него, как она теряла способность сопротивляться.
Пиппа с тоской дотронулась до своих стриженых волос. Вот если бы она быта красивой! Красивой и любимой. Чтобы ему хотелось обнимать и ласкать ее.
– Я медленно добиралась до Лондона, – произнесла она. – Всю дорогу выступала с пародиями и жонглировала. Бывали моменты – голодала или мерзла от холода, но не жаловалась. Так уж получилось, но мне все время хотелось добраться до Лондона.
– Найти свою семью?
Как он догадался? Он словно читал ее мысли.
– Да. Хоть и знала, что это практически невозможно, но иногда… – Она прервала рассказ, смутившись.
– Продолжай, – прошептал ирландец. – Что ты хотела сказать?
– Только то, что иногда сердце просит невозможного.
Айдан встал, обошел кровать, взял ее за подбородок и, приподняв голову, заглянул ей прямо в глаза.
– Иногда сердце получает то, что просит.
– Меб бы с вами согласилась. – Девушка робко улыбнулась в ответ.
– Меб?
– Меб меня вырастила. Она жила в Амбер-Сайд на Орнси-Стренд. Та земля никому не принадлежала, вот она и поселилась там. Просто взяла и начала там жить. Так она рассказывала. Меб была из простых, но это все, что у меня было.
– Как же ты попала к ней?
– Она меня нашла. – Тоскливое чувство охватило Пиппу. Как просто она добровольно сдалась этому великану ирландцу, хотя всю жизнь отказывалась говорить правду о себе. – Если ей верить, я лежала на берегу, крепко держась за бочонок с сельдью. Огромный лурчер, пес, помесь шотландской овчарки с борзой, лежал рядом. Я была еще крохой. Меб говорила, что двух-трех лет, не больше.
Как вспышка молнии мелькнуло яркое воспоминание. Она вздрогнула от неожиданности.
– Девочка? С тобой все в порядке? – насторожился Айдан.
Она заткнула уши руками, стараясь отогнать воспоминания о надвигающемся ужасе.
– Нет, оставьте меня! – закричала она. – Пожалуйста! Я больше ничего не помню!
Отпуская ирландские ругательства, Айдан О'Донахью, лорд Кастелросс, схватил ее в охапку и дал ей выплакаться у себя на плече.
– Веди себя так, словно ничего не произошло, – прошипел Донал Ог.
На следующий день он, Яго и Айдан стояли на конюшенном дворе братства крестоносцев. Конюхов у Айдана было предостаточно, но его любимым занятием было рано утром, когда все еще спят, почистить скребницей свою любимую громадную лошадь.
Горемыка Яго поеживался от прохлады раннего утра. Он не любил холодную погоду и безнадежно пытался доказать всем, какой благодатный климат на его родине, утверждая, что на Карибах никогда не бывает снега и мороза, а в теплом море можно плавать хоть весь год.
Отрешенно похлопывая по сильной шее Гранин, Айдан всматривался в лица кузена и Яго. Какую внушительную пару они составляли: один черный, другой белый, оба плечистые, рослые, могучие, как прибрежные утесы.
– Ничего и не произошло, – сказал Айдан, наклоняясь за скребницей. И тут только заметил, что Донал Ог прячет в руке какую-то бумагу. – Это что?
Донал Ог огляделся. Конюшенный двор был пуст. Заросли кустарника отделяли конюшенный двор от кухонного палисадника главного дома и стеклодувен братства крестоносцев. Через просветы в кустарнике были видны хорошо выметенные дорожки между рядами лекарственных растений и пряных трав, украшенных каплями прошедшего ночью дождя.
– Сам почитай.
Донал Ог передал листок Айдану.
– Но, ради всех святых, не реагируй слишком бурно. Кругом шпионы Волсингема.
Айдан оглянулся на дом:
– Надеюсь, что нет.
Донал Ог и Яго переглянулись и ухмыльнулись.
– Это вопрос времени, амиго, – произнес Яго.
Уши Айдана запылали.
– Это не то, о чем вы подумали, – тщетно попытался он обороняться. – Мне казалось, я вправе рассчитывать на большее понимание со стороны вас обоих.
Мужчины перестали улыбаться.
– Как тебе угодно, кузен, – согласился Донал Ог. – Мы крайне далеки от того, чтобы подозревать тебя в домогательствах по отношению к твоей малютке гостье.
– А-а-а-а.
Нежный женский голос выводил трели где-то вдали. Все трое перевели взгляд на дом за высокой живой изгородью. Открыв дверь, ведущую в верхнюю залу, Пиппа вышла понежиться на утреннем солнце.
Бумага хрустнула в сжатом кулаке Айдана. Больше никто не издал ни звука. Все трое застыли, словно окаменели. Девушка стояла на верхней ступени в одной рубашке. Пиппа явно не предполагала, что ее кто-то может увидеть в столь ранний час. Она дышала глубоко, словно впитывала в себя утренний воздух, чистый после дождя. Взъерошенные после сна волосы отливали золотом в лучах утреннего солнца. Хотя Айдан целовал ее только раз, он помнил ее мягкие, словно лепестки роз, губы.
А сколько очарования таилось в ее фигурке! Тоненькая, почти прозрачная в лучах света, рубашка подчеркивала высокую грудь, женственные бедра, тонкую талию и длинные ноги.
Девушка несла тазик и кувшин с водой. Она спустилась по ступеням под пристальным взглядом трех пар глаз и остановилась у основания лестницы, откинула упавшие на лицо золотые кудряшки. Затем наклонилась над колодцем, чтобы набрать воды. Тончайший батист прилип к телу, обрисовывая все прелести девичьей фигуры. У Айдана во рту пересохло от напряжения.
– Мама родная, – прошептал Донал Ог. – Я бы не стал возражать против такой подружки в постели.
– Это не то, о чем ты подумал, – вынужден был повторить Айдан неестественно тихим голосом.
– Нет, конечно, – вздохнул Донал Ог с грустной завистью.
Он едва сумел вернуть челюсть в исходное положение, но тут Пиппа выпрямилась. Она неосторожно пролила воду спереди на рубашку, и они увидели жемчужно-розовое тело сквозь мокрую белую батистовую ткань. Она еще и остановилась, чтобы сорвать бледно-желтый нарцисс и закрепить его за ухом.
– Нет сомнения, – продолжил Донал Ог, – она в сотни раз лучше, чем мы думали.
Айдан схватил кузена за грудки:
– Я наложу на тебя епитимью на шесть недель, если не перестанешь пялиться.
Пиппа задумчиво вернулась обратно в дом, и Яго изобразил, как он судорожно вытирает лоб, Донал же Ог стал мерить двор большими шагами, притворяясь, что ему трудно двигаться по вполне понятным мужчинам причинам. Кобыла Айдана недовольно заржала.
– Замарашка-постреленок обернулась на поверку красавицей, так ведь, Айдан? – произнес Донал Ог. – Удивительно, но тебе хватило одного взгляда, чтобы разглядеть настоящий бриллиант.
– Да ничего я не разглядел в ней, кузен, – признался Айдан. – Девчушку поймали, когда началась драка, и ей грозила беда. Колодки, тюрьма. Я просто…
– Да брось! – Донал Ог поднял руку. – Кузен, не надо слов. Мы рады за тебя. Было неестественно, что ты жил как монах, притворяясь, будто тебе чужды мужские утехи. Ты и Фелисити никогда…
– Прекрати нести вздор!
Айдан еще крепче сжал пергамент. Ах, если бы письмо от Ревелина из Иннисфалена содержало хорошие вести. Может, епископ вынес решение о признании брака недействительным. Боже, прошу Тебя, о Боже…
– Ни слова больше о Фелисити. И именем Бога, если ты продолжишь намекать, что Пиппа и я… любовники, то я…
– Ты с ней не спал? – Удивлению Яго не было предела.
– Нет! Она убежала в самую бурю, и я с трудом притащил ее обратно. Похоже, она дико боится грозы.
– Ты или болен, или святой, – заметил Яго, ткнув пальцем в грудь Айдана. – У нее тело богини. Она обожает тебя. Возьми же ее, Айдан. Я просто уверен, у нее полно предложений от куда менее значимых людей, чем вождь ирландцев. Она будет тебе благодарна.
Айдан выругался и посмотрел на запечатанное сургучом послание. Расправив письмо, он развернул пергамент и начал читать.
Письмо от Ревелина из Иннисфалена было написано по-ирландски. Вот оно, это место про брак, который Айдан заключил от отчаяния. Но какое теперь это имеет значение, если принять во внимание все остальное. Каждое слово впивалось в него, как осколки стекла. Закончив чтение, он посмотрел на Донала Ога и Яго:
– Кто принес?
– Моряк с парусной шхуны из графства Корк. Он не умеет читать.
– Ты уверен? – Да.
Айдан порвал письмо на три равные части и раздал друзьям.
– Приятного вам аппетита, мои друзья. Молю Бога, чтобы написанное не стало для вас ядом, – пожелал он, думая о своем.
– Скажи хоть, что я ем? – попросил Яго, заглатывая кусок бумаги с болезненной гримасой.
Айдан скопировал его гримасу, заглатывая свою порцию.
– Мятеж, – выдавил он.

 

К тому времени, когда Айдан пришел к Пиппе в ее комнату, она уже оделась.
Девушка сидела за дубовым столом, стоящим посреди комнаты, и даже не взглянула на ирландца, когда он вошел.
Перед ней на столе лежало несколько предметов. Лучи утреннего солнца играли в ее волосах, золотили ее гладкую жемчужную кожу. Бледно-желтый нарцисс, который она воткнула в волосы, украшал ее кудри ничуть не хуже гребня из чистого золота.
У Айдана защемило сердце от прилива чувств. В тот самый миг, когда он решил, что в его жизни нет места нежности, он вдруг нашел девушку, которая отогрела его сердце.
На вид невинное дитя, полное добродетели, словно ангел с полотна художника. Залитое солнцем лицо, ореол золотых кудрей, тонко очерченный изящный профиль, демонстративно сомкнутые пухлые губы.
– Присаживайтесь, ваша светлость. Я решила рассказать вам еще кое-что, потому что… – начала она мягко, не поднимая на него глаз.
– Почему?
Желая не вспоминать о новостях из Ирландии, он подошел к столу и присел на скамейку подле нее.
– Потому что вы так добры.
– Что это у тебя? – спросил Айдан, показывая на предметы, лежащие перед ней на столе.
– Мои вещи.
Она похлопала по потертой, замызганной сумке, которую столь трепетно прижимала к себе в первый день их знакомства.
– Просто странно, как мало человеку нужно, чтобы выжить. Все, что мне когда-либо принадлежало, помещается в этой сумке. Каждая вещь здесь имеет для меня особое значение, особую важность.
Она порылась в сумке, вытащила на свет морскую раковину и положила ее на стол между другими предметами.
– Я не помню, чтобы я находила ее. Но Меб всегда повторяла, что мне нет равных, если надо отыскать что-нибудь стоящее среди выброшенных на пляж волной предметов. С малолетства у меня быта привычка приносить ей все, что я находила. Яблоки, чтобы жонглировать, дикие травы. Один раз я даже нашла череп лани.
Она вытащила из сумки скрученную прядь из черных и белых волос, перевязанную шнурком.
– Полагаю, что это не скальп бедняжки Меб, – заметил Айдан.
– Зачем вы так, ваше великолепие. – Она рассмеялась. – Я не столь кровожадна, как могло показаться. – Она встряхнула рукой. – Это шерсть того пса, который был со мной, когда Меб нас нашла. Меб утверждала, что он спас меня от гибели в волнах. Он сам чуть не утонул, но потом оклемался и жил с нами. Она говорила, что я называла его Поль.
Пес умер года через четыре после того, как нас подобрала Меб. Я почти его не помню… Вот только… – Она остановилась и тяжело вздохнула.
– Только?.. – подбодрил ее Айдан.
– Во время ночных штормов я укладывалась на его соломенную подстилку и спала с ним. – Она положила на стол сначала страницу из запрещенного памфлета, критикующего планы королевы выйти замуж за герцога Аленгтонского. – Мне понравилась картинка, – просто пояснила Пиппа. Затем показала оставшееся: сургуч и латунный колокольчик, огниво и кремень, ложка. – Умыкнула из фургона цыган. – Немного робея, Пиппа продемонстрировала недавние приобретения: его собственный нож с роговой рукояткой и мерную чашку для эля из таверны «Голова Нега». – Я сохраню в памяти каждый день, проведенный с вами, – пояснила Пиппа наличие этих вещей, доверчиво и преданно, чуть ли не благоговейно глядя ему прямо в глаза.
Айдану стало больно дышать.
– Пожалуй, стоит. – Он закашлялся в замешательстве, не зная, как ему на это реагировать. – Больше ты ничего не утаила?
Она тщательно убирала свои сокровища в сумку. Делала она это с такой отрешенностью и так медленно, что Айдану захотелось вмешаться, сгрести все одним махом в кучу и покончить со всем этим.
Мысли о полученном письме жгли его. События в Ирландии требовали незамедлительного его присутствия.
Письмо это проделало долгий путь из графства Керри. Сначала с нарочным до Корка, а потом на судне в Англию. Ревелин, благородный школяр из Иннисфа-лена, бил тревогу, сообщая предводителю о действиях разбойников, которые терроризировали Керри. Разбойники грабили даже дома своих братьев ирландцев, склоняли незанятых сезонных рабочих к выступлению против притеснителей-англичан. Ревелин докладывал, что банда добралась до городка Килларни и вела разведку в окрестностях резиденции Фортитьюда Броуни, недавно назначенного констеблем всего района.
Ревелин не был уверен, но высказывал предположение, что разбойники хотят захватить заложников, возможно племянника Фортитьюда, толстого и плаксивого Валентайна.
От собственного бессилия Айдан сжал кулаки. Он ничего не мог сделать отсюда, из Лондона. Айдан вынужден был присягнуть королеве Елизавете, чтобы она даровала ему его же земли. Он подавлял в себе желание умчаться из Лондона, не испросив на то соизволения ее величества, что было бы равносильно самоубийству, как для него самого, так и для его народа. Войска Елизаветы, стоявшие в Ирландии, – вот орудие ее власти и мести за ослушание.
– Я должна показать вам еще одну вещь, – произнесла Пиппа, выводя его из задумчивости.
Он заглянул в ее кроткие глаза и почувствовал сострадание.
Что-то в этой бродяжке разбередило его душу. Своей решимостью девушка напоминала ему ирландцев. Вот так же жизнь загоняла их в угол, а они упрямо сопротивлялись и бились за свои земли против англичан. Она напомнила ему его отца, который умер, но не уступил англичанам. И… да, да… она напомнила ему Фелисити Брауни… до того, как холодная красавица англичанка показала свое истинное лицо.
– Отлично, – согласился Айдан, стараясь избавиться от безумного желания бросить все и вернуться в Ирландию, – показывай эту свою вещь.
Девушка глубоко вздохнула и, задержав дыхание, нарочито медленно положила на стол руку, сжатую в кулак. Потом так же медленно раскрыла ладонь. На ладони лежала какая-то непонятная золотая вещица, большая, но уродливая.
– Это мое, – торжественно проговорила Пиппа.
– Не сомневаюсь.
– А я боялась, что вы не поверите. Видите! Странная штука, сейчас она совсем не такая красивая, как раньше. Она быта пришпилена к моему платью, когда Меб нашла меня. – Девушка поднесла ладонь к лицу Айдана. – Внутри раньше что-то было, там специально пустое место. А сверху было двенадцать совсем одинаковых жемчужин и огромный рубин в центре. Меб говорила, что я из какого-то знатного рода, судя по этой вещице и тому, как я быта тогда одета. А вы, сударь, как считаете? Выходит, я из благородной семьи?
– Скорее из семьи волшебных фей, – возразил Айдан.
Пиппа рассмеялась и продолжила свою историю:
– Каждый год Меб продавала по одной жемчужине. Когда она умерла, я попыталась продать рубин, но меня обвинили в воровстве. Пришлось спасаться бегством.
Она рассказывала об этом буднично, хоть и не без иронии, но он сразу представил себе голодную перепуганную девочку-подростка, убегающую от погони.
– Вот и все, осталось только это. – Пиппа перевернула вещицу и показала на какие-то символы, выгравированные на оборотной стороне, под застежкой. – И я даже знаю, что здесь написано.
– Ой ли? – Он улыбнулся ее распахнутым глазам.
– Это кельтские руны, и тут написано, что тот, кто носит это на себе, и есть олицетворение королевы Ма-евы.
– Так и написано? Она кивнула.
– Есть идеи получше?
Айдан развернул брошь к свету, чтобы надпись была лучше видна. То были не отдельные символы. Это было обыкновенное письмо, только какого народа? Только не древнееврейское и не греческое. Он внимательно вгляделся в знаки. Почему они так ему знакомы?
Нахмурившись, Айдан отыскал бумагу и перо. Под благоговейным взглядом Пиппы ирландец тщательно скопировал надпись, затем стал крутить лист бумаги в разные стороны, все больше сводя брови от напряжения.
– Айдан, – громко обратилась к нему Пиппа. – Вы похожи на Моисея, который смотрит на пылающий куст.
– Прекрасно. Какие могут быть сомнения! – Он вернул девушке брошь и рассеянно спрятал сделанную копию в карман. – Ты связана с королевой Маевой. Скажи мне. Почему ты эту золотую побрякушку не продала или хотя бы не заложила, ведь ты столько раз голодала?
– Никогда не продам. – Девушка судорожно прижала брошку к груди. – У меня ничего нет, кроме этой брошки. Понимаете, она моя, а я – ее. Стоит мне сжать ее в руке, как я вижу… – Она прикусила губу и зажмурилась.
– Видишь – что?
– Вижу их, – прошептала она.
– Родителей?
– Да, – подтвердила она, открыв глаза. – Айдан, я не говорила этого ни единой живой душе. Эта мысль пришла мне после смерти Меб. Я должна их найти, Айдан. Я хочу разыскать семью. Мне надо разрешить эту загадку.
– В твоем желании нет ничего странного. Но у тебя так мало зацепок.
Он взял ее руки, поднес к губам и стал нежно целовать ее пальчики, все время глядя ей в глаза. От ее потерянного, полного тоски и желания взгляда ему стало не по себе.
Пиппа нуждалась в постоянной, бескорыстной любви мужчины, который исцелил бы ее раны и научил ее любить и ценить себя. Но ему не суждено было стать этим мужчиной. Он никогда не сможет дать ей то, что ей было нужно.
Да, он полюбил ее со всей силой страсти.
Но не мог ничего обещать ей.

 

Из записок Ревелина из архива Иннисфалена
Даже теперь, спустя несколько недель после того, как я отправил свое послание в Лондон, я беспощадно ругаю себя за то, что добавил горестный груз на храбрые плечи О'Донахью Мара. Я надеялся смягчить удар известием, что Харридан, его так называемая, господи прости, жена, ушла из его жизни, но епископ все продолжает напускать туману, заламывать свои толстенькие ручки и откладывать решение. Иногда создается впечатление, что он трепещет перед англичанами больше, чем перед О'Донахью Маром, и это большая его ошибка.
Хотя я и сознавал своим долгом сообщить Айдану о мятежниках, все же надеюсь, что он не прервет свое пребывание в Лондоне. Соглашение с Елизаветой о признании ее власти над островами – наша лучшая и последняя надежда. Особенно сейчас, и пусть Всемогущий поможет и защитит нас.
Всю свою жизнь от моего господина, лорда Кастелросса, требовали безоглядной преданности. Отец учил сына беспощадности к противнику, мастерству воина, учил набегам и грабежу. Думаю, только я и вижу его таким, каков он есть, человеком мечущимся между долгом и желанием, сыном, который обречен реализовать мечты презренного отца, и вождем, пекущимся о нуждах своего народа.
Иногда, в тех самых предрассветных пророческих видениях, из-за которых у меня столько проблем в отношениях с настоятелем аббатства, который обвиняет меня в язычестве, я вижу несломленного О'Донахью Мара, свободного, как Фион Мак-Кул, идущего по Тропе Великанов не в змеиное логово, в которое превратился его родной дом, а прочь, далеко прочь отсюда, к свободе, завоеванной его светлым умом и заслуживающим божественного почитания благородным сердцем.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5