37
Она не знала, почему согласилась прийти на Устричный фестиваль в воскресенье. В последнее время она едва доживала до восьми вечера, когда утомление охватывало ее. Дети больше не просыпались для ночного кормления, маленькое чудо, которое пришло точно в срок, как раз перед тем как она окончательно потеряла рассудок. И тем не менее обычный график требовал от нее жертв.
Однако ее брат Кайл хотел, чтобы она приняла участие, объяснив, что ежегодный фестиваль — ключевое событие для его покупателей и рестораторов. Они с отцом остановились у дома Сары. Как всегда, папа присел на корточки на полу с малышами. Он отдавался роли дедушки всем своим сердцем, и, несмотря на свой юный возраст, близнецы, похоже, осознавали, что в их жизни есть кто-то особенный. Они встречали его воркованием, сучили ножками и дарили ему исключительно широкие улыбки.
Сара не дурачила себя, понимая, что растить двух мальчиков без отца — это вызов. И знание того, что папа и Кайл будут помогать ей с близнецами, было для нее бесценным даром.
Кайл показал ей пачку блестящих брошюр.
— Все любят идею домашних семейных праздников. Весь город примет участие. У праздника даже есть название — Устричный фестиваль бухты Мун.
— Если у тебя будет целый город, — сказала Сара, — тогда тебе не нужна я.
— Точно нужна. Просто будь веселой и очаровательной, — убеждал Кайл. — Ты можешь быть Устричной королевой.
Сара преувеличенно содрогнулась.
— Я думаю, они приходят ради устриц.
— Они приходят ради всего, — объяснил ее отец.
— Дай им ключи от «Бухты Мун» и футболки и фартуки для чистки устриц. Я скоро буду.
— Все еще тревожишься о том, что подумают люди? — спросил Кайл.
Она бросила беглый взгляд на отца. Он занялся мальчиками, и его лицо ничего не выразило.
— Прошу меня простить, — сказала Сара.
— Перестань, — вскинулся Кайл. — Когда ты была маленькая, ты всегда ненавидела работу в семейном бизнесе, но теперь-то ты взрослая.
— Я ее не ненавидела. — Болезненное чувство охватило ее. Они никогда не говорили об этом раньше, однако, похоже, и отец и сын знали.
— Кайл, достаточно, — твердо произнес ее отец. Сара перевела взгляд с отца на брата. Они были так похожи, эти двое, оба честные и тяжело трудящиеся, — и куда больше понимали ее беды, чем она им когда-либо позволяла.
— Он прав. Я была просто глупым ребенком.
— Ты была очень маленьким ребенком. И я хотел бы, чтобы я не заставлял тебя работать на устричной ферме. — Он взял Адама за ножку и поиграл с ним. — Никаких устричных ферм для тебя и твоего брата, молодой человек, это я обещаю. — Он ухмыльнулся Саре. — Быть отцом намного легче, чем быть дедушкой.
— Я могу сказать то же самое о том, чтобы быть дочерью, — теперь, когда я стала матерью. Серьезно, мне хотелось бы, чтобы я делала больше. Семейный бизнес дал мне лучшее образование, которое можно купить за деньги. Я никогда этого не ценила. — Она сглотнула, чувствуя боль в горле. — Папа, мне так жаль.
Он поднялся с игровой площадки на полу, чтобы обнять ее. По кусочкам напряжение внутри ее ослабло и ушло. Прощение такая простая вещь, думала она, если ты ему покоряешься. Улыбаясь сквозь слезы, она потянулась к брату.
— У меня больше нет вшей, — сказала она, и он позволил ей себя обнять.
— Значит, это означает, что ты в деле? — спросил Кайл.
— Только не заставляй меня становиться Устричной королевой.
В утро Устричного фестиваля отец Сары попросил ее встретиться с ним в гараже Гленна Маунгера.
— У меня для тебя сюрприз, — было все, что он сказал.
По дороге в гараж Сара завезла малышей к бабушке и тете Мэй. Они настаивали на том, что присмотрят за детьми весь день и вечер. Пришло время, сказали они. Сара не могла с ними спорить и не могла оспорить профессиональную компетенцию, с которой старые леди брались за дело. В конце концов она отдала мальчиков с чувством облегчения и благодарности.
Материнство определяло каждое мгновение ее жизни. Она погрузилась в него и зачастую забывала выйти подышать воздухом. Ее доктор, озабоченный ее истощением, настаивал, чтобы она перевела их на искусственное вскармливание, и теперь они к тому же ели кашку. Когда она покинула дом бабушки, она заставила себя не оглядываться. Они в порядке, сказала она себе.
И конечно, так оно и было. Была даже какая-то симметрия в том, как старые леди-близнецы присматривали за мальчишками-близнецами.
Оказавшись предоставленной самой себе в первый раз после рождения детей, Сара чувствовала себя легко и странно, ничем не обремененной, хотя продолжала беспокоиться о том, что что-нибудь забыла. Когда она припарковалась у гаража Маунгера и вышла, она минутку постояла у «мини», чувствуя себя слишком легковесной без обычных пеленок и детских одежек и без самих детей. Затем она сделала глубокий вдох и отправилась искать отца.
Гараж автомобилей и автосервиса существовал в Гленмиуре столько, сколько помнила себя Сара. Это было такого рода место, которое привлекало парней куда больше, чем женщин, может, именно поэтому ее отец проводил там так много времени. Гараж, похожий на амбар, имел отделения для починки автомобилей, сдававшиеся внаем, и сложный набор инструментов и оборудования. Старомодный музыкальный автомат играл старомодную музыку. Длинные стены были покрыты эмалированными надписями названий моторного масла и радиальных шин, винтажными неоновыми часами и календарями и подсвеченными стеклянными полками, на которых стояли призы, которые Гленн выиграл на автомобильных шоу по всей стране.
В поисках отца она проходила мимо автомобилей в разной стадии починки, некоторые с открытыми двигателями, другие с недостающими частями или снятыми кузовами. В дальнем конце, омытый светом из открытой двери на бухту, стоял ее отец рядом с «мустангом». Его лицо сияло любовью и гордостью.
— Папа, это прекрасно.
Автомобиль сиял свежей краской цвета мака. Все хромовые части сверкали, словно зеркала, и верх был опущен. Видя автомобиль и выражение лица отца, Сара вспомнила множество мгновений из своего детства — поездки в город с мамой, которая выглядела так роскошно в шелковом шарфе и темных очках, ее отец напевал в такт радио, а Кайл сидел рядом с ней на заднем сиденье.
— Я так рада, что вернулась, — сказала она отцу.
— Разве могло быть иначе, — ответил он, открывая ей дверь. — Поедем заберем твоего брата и Ла Нелл.
Двигаясь с королевским достоинством, они проехали по главной улице города в «мустанге». Сняв туфли, чтобы не испортить обивку, Сара и Ла Нелл уселись на заднем сиденье автомобиля с откидным верхом, махая руками, словно возвращающиеся домой королевы, когда они проезжали мимо толпы, которая собралась на фестиваль. Сара откинула голову, чувствуя тепло индийского летнего солнца. «Видишь, мама? — подумала она. — Не о чем больше беспокоиться. Мы в порядке».
Хотя первоначально фестиваль был организован, чтобы создать добрые отношения между продавцом и покупателем, праздник распространился на весь город. В павильоне, установленном фирмой-поставщиком, Устричная компания бухты Мун представляла осенних устриц. Гости дегустировали сырые кумамото с лимонным соусом или с хреном, устрицы «Томалес» на гриле и барбекю, запеченные и вареные устрицы «Мэд-Ривер». Местный пивоваренный завод снабдил фестиваль отличным портером, который хорошо шел с устрицами в сливочном соусе и ржаным, душистым хлебом. Винный завод из Напы предоставил сухой мускадет, еще один напиток, превосходно подходящий к устрицам. Цветочная ферма Боннеров предоставила украшения.
В городском парке развернулся пикник, соревнования на детском пляже и морская регата вокруг бухты. Рыболовецкий флот натянул фонарики на оснастке каждой лодки, и ансамбли с живой музыкой выступали весь день до поздней ночи.
Фестиваль был веселым и утомительным, как и обещали ее отец и брат. Часы проходили как в тумане, и девочка, которой когда-то была Сара, та, которая жалела, что она дочь устричного фермера, которая прятала свои обветренные руки, но не свое отношение, исчезла окончательно и бесповоротно, и ее исчезновение прошло незамеченным и без печали. На ее месте оказалась достойная женщина, дочь и сестра, полная гордости и восторга от своей семьи.
Это не был превосходный день. Уилл не показывался. Не то чтобы он был обязан, повторяла она себе. Их отношения — такие, какими они были, — развивались черепашьим шагом, и на самом деле она не была уверена, развиваются ли они вообще. Кто-то сказал ей, что он наблюдал за Авророй на регате, поздравляя ее, когда она пришла к финишу, но Сара его не видела.
Так было лучше. Когда бы она ни была рядом с Уиллом Боннером, она чувствовала напряжение невыносимого желания, такого сильного, что это причиняло боль. Он заставлял ее хотеть делать глупые вещи, но она теперь была матерью. Со своими двумя мальчиками, зависящими от нее, она не могла позволить себе делать ошибки.
К закату половина павильона была переделана под танцпол. Прибыл новый ансамбль, и музыканты принялись настраивать инструменты. Сара почувствовала, что она отчаянно нервничает. «Но в конце концов, — решила она, — зачем я купила себе великолепный наряд для этого вечера». Это было застегивающееся на спине бледно-голубое шифоновое платье на бретельках, с летящей юбкой, которая крутилась, словно цветочные лепестки. Подходящие туфли-лодочки заставляли ее чувствовать себя словно Золушка на королевском балу.
Раньше, в Чикаго, она чувствовала себя пойманной в ловушку в своих великолепных нарядах, но теперь осознавала, что дело было не в нарядах. Проблемы была с ее старым «я», с жизнью женщины, которая думала, что знает, какой должна быть ее жизнь. В любом случае потеря Джека оказалась лучшим событием, которое с ней случилось, потому что, если бы не это, она никогда бы не изменилась сама.
Ее отец пригласил ее на первый танец. Несмотря на платье, она чувствовала себя неловко и странно, но, когда посмотрела на Кайла и Ла Нелл, которые забылись в объятиях друг друга, она поняла, что грация и стиль не имеют значения.
— Что тебя рассмешило? — спросил отец, заметив ее улыбку.
— Людям нет дела до того, как выглядят другие, когда они танцуют, — сказала она.
— И это смешно?
— Смешно то, что я не осознавала этого раньше.
— Как с травмой шеи?
— Что?
— Ну ты знаешь, травма шеи. Оттого, что ты вертишь головой и пытаешься увидеть, не показался ли где Уилл Боннер.
— Ты с ума сошел, папа.
— О-хо-хо. Попробуй сказать об этом этому парню. — Ее отец повернул ее, и перед ними оказался Уилл. Он выглядел потрясающе в линялых «ливайсах» и отутюженной до хруста рубашке, его волосы были все еще слегка влажными после душа, а лицо освещено улыбкой.
— Ох, — выдохнула Сара, чувствуя, что ее щеки заливает краска.
— Привет, — сказал он. — Потанцуешь со мной?
Отец вручил ее кавалеру и растворился в толпе, а она обнаружила, что кружится с ним среди танцоров.
— Ты прекрасно выглядишь, — промурлыкал он ей на ухо. Его руки охватили ее обнаженную спину.
Она едва не растаяла; прошло столько времени с тех пор, как кто-то говорил ей, что она хороша, и обнимал ее.
— Спасибо, — сказала она. — Это для меня большое событие. Я привыкла к футболкам и помочам.
— Ты одета по-настоящему прекрасно.
— Почему ты такой милый? — спросила она его.
— Ты бы не спрашивала, если бы знала, о чем я думаю. — Он склонил губы к ее уху и прошептал предложение, которое заставило ее покраснеть до корней волос.
Она, беспомощная, уткнулась лбом в его плечо, когда музыка заиграла старую любимую мелодию, «Док оф зэ бэй». Было что-то одновременно ленивое и эротичное в том, как он двигался рядом с ней, и она забыла весь мир и отдалась ощущению, закрыв глаза и откинув голову. Их первый танец. Он наклонился и вдохнул запах ее волос, и это было восхитительное ощущение.
— Ты хороший танцор, — похвалила она.
— Все так думают, — согласился он с усмешкой в голосе. Этот комментарий вернул ее обратно на землю, и она открыла глаза. Чувствуя себя слегка обезумевшей, она огляделась и заметила любопытные взгляды, бросаемые в ее направлении.
— Пойдем что-нибудь выпьем, — предложила она, отодвигаясь от него.
Он продолжал держать ее за руку.
— У меня идея получше. Позволь мне отвезти тебя домой.
О боже. Она подумала о том, что он прошептал ей на ухо. Ее сердце забилось. Последняя беседа, которая произошла между ними, старый диспут был все еще открыт, потому что не было способа разрешить его. Она пыталась привести все извинения, которые только могла найти.
— Как насчет Авроры?
— Она смотрит фейерверк, а потом ночует у подруги. А я уже знаю, что сегодня ночью твоя бабушка присматривает за малышами.
Она сделала глубокий вдох. Ощутила твердость его мускулов под своей рукой.
— Я сейчас вернусь, — сказала она и ускользнула. Пересекая павильон, она схватила за руку Вивиан и затащила ее в женский туалет.
— Он хочет отвезти меня домой, — сказала она, практически бездыханно. — Что же мне делать?
— Ну, вы можете взять две машины или одну оставить здесь и забрать ее утром…
— Это не то, о чем я спрашиваю, и ты это знаешь. — Ее глаза заблестели слезами, и она схватила бумажное полотенце, чтобы вытереть их.
— Дорогуша, множество девушек плачут из-за Уилла Боннера, но не потому, что он хочет отвезти их домой.
— Ах, Вив. Ты знаешь, почему я напугана. Я не могу сделать это словно жаворонок. Это так много значит. Я так ужасно провалилась с Джеком. Как я могу быть уверена…
— Ты и не можешь, — сказала ей Вивиан, подталкивая ее к двери. — Никто не может, но почему, ради бога, ты позволяешь этому встать у себя на пути?
Они могли видеть фейерверк с парадного крыльца, вспышки звезд отражались в недвижных водах бухты. По радио играл приглушенный джаз, и Уилл открыл бутылку шампанского. Он приготовил заранее бутылку в ледяном ведерке — просто на всякий случай, сказал он ей.
На случай пожара, думала она, вскрывая бутылку. В ее уме складывался комикс.
Они чокнулись бокалами с шампанским.
— Итак, — сказал он, мягко прижимая ее к перилам крыльца. — Вот мы и вместе. — Обрамленный вьющимися розами и белым орнаментом крыльца, он выглядел словно ее сон.
— Я боюсь, — выпалила она, с сожалением отодвигаясь, все еще ощущая, как его тело прижалось к ее телу.
— Как и я. Доканчивай свое шампанское.
Они опорожнили бокалы, и кончиками пальцев он коснулся выемки на ее шее, соединив пальцы вместе, отодвинув их в сторону. Затем он поцеловал ее долгим и глубоким поцелуем. Это был поцелуй, которого она ждала и опасалась и надеялась на него с того самого дня в больнице, и казалось, что он длится вечно. В конце поцелуя она почувствовала себя опьяневшей, не от шампанского, но от эмоций. Он взял ее за руку, и они вошли внутрь, направившись прямиком в спальню.
Не упусти момента, думала она голосом Ширил.
На полу лежали тени и лунный свет, создавая дрожащие причудливые образы. Кружевные занавески шептали что-то у открытого окна, и в отдалении были видны последние отблески фейерверка, отражающиеся от поверхности воды. Уилл остановился и поцеловал ее снова, и она едва заметила, как он расстегнул ей сзади платье и дал ему упасть на пол.
У нее были близнецы, два грудных малыша, она нянчила их уже шесть месяцев, и ее тело хранило свидетельства этого. На мгновение мрачные предчувствия переросли почти в панику. Однако то, как Уилл смотрел на нее, слова, которые он шептал ей на ухо, и нежное прикосновение его рук к ее груди и бедрам заставили ее почувствовать себя легкой, прекрасной и желанной. Она остановилась, пытаясь успокоить поднявшиеся в ней, как пена, опасения. Если он не прекратит это — прямо здесь и прямо сейчас, — их отношения изменятся навсегда, и не будет способа их исправить. В действительности ли она к этому готова? Действительно ли они делают это? Здесь? Сейчас?
Его бессловесный ответ на ее бессловесный вопрос пришел как долгий, ленивый поцелуй с открытыми ртами. Он не торопился и не стремился побыстрее уложить ее на пахнущую лавандой постель, он брал ее с медленным эротизмом, который связывал ее своим колдовством.
Она забыла или, может быть, никогда не знала, что такое заниматься любовью с человеком, который любит тебя, которые не считает секс супружеской обязанностью, который не имеет от нее секретов. Нужда и страсть перевесили опасения, и она исследовала свое тело, которое жадно стремилось познать каждый его сантиметр. Это было почти удивительно, как сильно она его хотела.
— Должно быть, ты думаешь, что я маньячка, — прошептала она.
— Я на это рассчитывал.
Она положила щеку на его обнаженную грудь, впитывая мягкий ритм его бьющегося сердца и тая от радости и переполняющей ее нежности. И облегчения. Это тоже было. После столького времени она не была уверена, что она та женщина, которая способна любить. В его объятиях она чувствовала себя возрожденной, словно он раздул в ней внутреннее пламя. Однако старые демоны преследовали ее, и она неуверенно произнесла:
— Это просто… У меня так давно этого не было, Уилл. И я никогда не была слишком хороша в постели.
— Откуда, черт возьми, ты набралась таких идей? — Он прижал палец к ее губам. — Не обращай внимания. Не отвечай. И не говори о себе такого больше никогда. Это не вопрос опыта или умения.
— Да, но…
Он снова остановил ее, провел большим пальцем по ее губам.
— Конец дискуссии. Ты хороша в постели. Ты даже себе не представляешь, как хороша.
Птицы разбудили Сару рано. Прошлая ночь могла быть сном, правда, все ее тело пело от воспоминаний, и рядом с ней был спящий мужчина. Она хотела разбудить его, вдохнуть запах его кожи и пробежать по его телу руками, но, если она это сделает, они, может быть, не вылезут из постели.
Что не казалось такой уж плохой идеей, когда она хорошенько об этом подумала. Но, правда, мир их ждал — семьи и сложности вне ее спальни пытались войти в нее, как мотыльки, разбивающиеся об оконное стекло, летящие на свет. Она соскользнула с постели и впустила Фрэнни. Затем, тихим ранним утром, все еще с мягкой улыбкой на губах, она сварила кофе.
Запах разбудил Уилла, и он появился в кухне в одних только своих джинсах «Ливайс», с расстегнутой верхней пуговицей.
— Давай еще поспим, — сказал он, становясь за ней и гладя ее спину.
Она задержала дыхание, затем повернулась и вручила ему чашку кофе.
— Мне нужно забрать мальчиков.
Он издал длинный страдающий вздох и отпил кофе, оглядывая кухню. Он просмотрел гостевую книгу со всеми этими записками, оставленными в коттедже благодарными гостями. Когда Сара впервые въезжала сюда, она возмущалась веселыми романтическими записями в этой книге. Все эти счастливые парочки и семьи, в таком восторге от своих отпусков на берегу моря. Теперь она сама прожила здесь немного с мальчиками и лучше понимала гостей. Там было отчаяние отрицания в некоторых записях. «Видите, мы тоже счастливая семья» — таково было невысказанное послание.
Глядя на Уилла, она задержала дыхание, не уверенная в том, что она хочет, чтобы он прочитал те записи, которые она добавила в конце. Для нее делать смешные рисунки было почти рефлексом, она не была в состоянии сопротивляться искушению чистой страницы. Там был комикс, изображающий ее автопортрет с близнецами, — как Шкала правосудия и подпись «Теперь нас трое». Она нарисовала другие маленькие заметки — первую улыбку мальчиков, первый зуб, первый успех в карабканье и вставании. И она точно знала, что Уилл задержится на ее изображении Лулу, говорящей: «Выйти замуж — это словно выпрямить зубы. Если ты сделал это правильно в первый раз, тебе не придется проходить через это снова».
Он закашлялся, а потом унес свой кофе на крыльцо, и выглядел так, словно вечно был здесь. Это природное свойство Уилла Боннера, думала она, глядя на него сквозь дверной проем. Он был дома повсюду: во всем мире, в своей жизни, в своей собственной коже. Да, он расплатился за то, что остался в Гленмиуре, но она не чувствовала в нем сожалений. Он обожал этот маленький городок с его непростой судьбой и старинными морскими традициями. Вместо того чтобы сожалеть об упущенных шансах в прошлом, он погрузился в жизнь общины, занимал жизненно важный пост и находил счастье в маленьких радостях. Она почувствовала это в нем прошлой ночью, в его неторопливой любви и несмущающемся восхищении.
— Если ты будешь продолжать так смотреть на меня, — сказал он ей, — эти мальчики окажутся в детском садике к тому времени, как ты за ними соберешься.
Она вспыхнула, но тепло ее кожи само по себе доставляло ей удовольствие.
— Мне лучше идти, — согласилась она, заставляя себя отодвинуться от него.
— Я тебя подвезу.
— Нет, спасибо. Слишком долго опускать сиденья автомобиля. И прежде чем мы начнем это, нам нужно поговорить о том, собираемся ли мы вести себя словно пара или нет.
— Детка, я думаю, мы решили этот вопрос прошлой ночью. — Он вошел в дом и поставил чашку в раковину.
— Тогда тебе лучше поехать домой и поговорить с Авророй, прежде чем она узнает об этом по сарафанному радио. И я не хочу присутствовать при этом разговоре.
— Цыпленок.
— Признаю. — Она поцеловала его еще один, последний раз. — Теперь поезжай.
Он застонал, но согласился, что ему лучше уйти. Глядя, как он отъезжает, она прислонилась к парадной двери и вздохнула с тем ощущением счастья, которого давно не испытывала. Счастье быть на свежем воздухе и смеяться без причины сделало жизнь прекрасной штукой. Она прижала кончики пальцев к губам и припомнила его вкус и то, как она чувствовала его внутри себя, и вскоре она уже жалела, что отпустила его.
