30
Джек начал снова звонить Саре. Он был совершенно потрясен мыслью о близнецах, хотя это и удваивало его обязательства по поддержке детей. Он явно сожалел о шутках насчет того, кто был их отцом. Сара знала это не только потому, что он продолжал звонить ей, — она не отвечала на его звонки. Но и его мать Хелен, и его сестра Меган стали пытаться склонить Сару к примирению.
Сара не испытывала ненависти к Хелен и Меган. Потеряв собственную мать, она была рада, что в ее жизни появилась Хелен. И теперь, когда Сара носила в себе их наследников, ее связь с женщинами семейства Дэйли только возросла. И в любом случае это не они завели себе любовниц вроде Мими Лайтфут и бог знает кого еще. Они не сделали Саре ничего плохого, не считая их лояльности к Джеку. Из вежливости она отвечала на их звонки. Когда Джеку сообщили о близнецах, их звонки удвоились. Что, как думала Сара, кое-что значило.
— Он в ужасном состоянии, — сокрушалась Меган. Сара слушала ее по громкой связи, лежа в кровати. Ее гинеколог настаивал, чтобы она много времени проводила в постели, отдыхая по ходу беременности.
— Это не моя вина, — спокойно сказала она, отказываясь чувствовать себя виноватой. Раньше, когда он был болен, это была ее забота — заставить его почувствовать себя лучше. Рефлекс все еще был удивительно силен, даже сейчас, но она сопротивлялась ему.
— Я не говорю, что это так, я просто констатирую факт.
— Это также не моя проблема.
— Ты была за ним замужем, — сказала Меган. — Ты была с ним, когда он чуть не умер от рака.
— Я не нуждаюсь в напоминаниях об этом.
Она осталась одна, и у нее появилась масса времени для того, чтобы подумать и проанализировать, что пошло не так, взвесить все причины, по которым двое людей, любивших друг друга, окончили свой брак разрывом и конфликтом. Было достаточно легко свалить все на Джека, и она в этом преуспела. Однако с течением времени Сара поняла, что, если она хочет добиться мира и внутреннего исцеления, она должна задать вопросы и себе и осознать свою роль даже тогда, когда все, чего ей хотелось, — это винить Джека.
— Последнее, что я слышала о Джеке, он все еще с Мими Лайтфут, — подчеркнула она.
— Он порвет с ней в ту же минуту, как ты скажешь, что хочешь попытаться наладить ваши отношения, — заверила ее Меган. — Ради ваших свадебных клятв, разве ты не хочешь попытаться преодолеть это?
Клятвы, думала Сара. Она поклялась быть ему женой в здоровье и болезни. Она справилась с болезнью — как и Джек. Но держаться вместе в здоровье оказалось невозможно. Что-то сломалось между ними, и, нравится ей это или нет, она сама приложила к этому руку.
— Прости его и попытайся начать снова! — убеждала Меган.
— Нет, — сказала Сара. Она была удивлена тому облегчению, которое испытала, когда в ней созрела уверенность. Она не дурачила себя. Она не хотела к нему возвращаться. Не ради себя и даже не ради детей. Она слишком хорошо его знала, знала, что новизна отцовства быстро станет для него рутиной и они снова станут дрейфовать порознь.
— Это все, что ты можешь сказать? — Голос Меган звучал недоверчиво.
— Да, это все, спасибо.
— Это не шутки, Сара. И это совсем не смешно.
В конечном счете хотя бы в одном они согласились.
— Он разрушил мое доверие, и это невозможно исправить, — объяснила она. — Я не хочу растить своих детей в доме, где нет взаимного доверия.
Она закончила неприятный разговор и направилась в кафе «Белая лошадь», чтобы встретиться с Джуди и Вивиан и выпить чашечку кофе. Это стало частью ее утреннего распорядка, и она обнаружила, что ценит время, которое они проводят вместе. Они, без сомнения, заботились о ней и умели слушать.
— Я слишком многого ждала от брака с Джеком, — призналась она после чашки латте без кофеина и кокосовой ячменной лепешки. — Он представлялся мне рыцарем в сияющих доспехах, который спасает меня от опостылевшей жизни на устричной ферме. Я отказывалась видеть, что он не тот парень и моя жизнь вовсе не была постылой.
— Это не извиняет того, что он сделал, — подчеркнула Вивиан. — Неверности нет извинений.
— Он отец этих детей. — Сара коснулась раздутого живота. — Это всегда будет нас связывать, с этим ничего не поделаешь.
— Ты должна простить его, чтобы не злиться на него все время, — сказала Джуди.
— Простить, пожалуй, нужно, — подчеркнула Вив. — Но она имеет право злиться.
— Считается, что я должна избегать стресса, — задумчиво произнесла Сара. — И знаете, что смешно? Когда я жила с Джеком и у меня была так называемая прекрасная жизнь, я была в большем стрессе, чем теперь, одинокая и беременная близнецами.
— Этот так и есть, — сказала ей Вив. — Ты не одинока. И никогда больше не будешь одинокой.
У Сары запылало лицо.
— Он не тот, кто меня волнует. Но что, если кто-то взволнует меня, между прочим?
— Это из староанглийского, — объяснила Вив с профессиональным выражением на лице. — Держи руки подальше от огня. — Она продемонстрировала движение. — Я думаю, Сара меня понимает.
— Посмотри на этот румянец, — заметила Джуди. — Он тебе нравится. Ты влюбилась.
— Что это, школьные денечки вернулись? Мы друзья, понятно? — отмахнулась Сара. — Вот и все. И ничего больше.
— Врешь, — рассмеялась Вив. — На самом деле я намерена зайти к нашему капитану пожарных прямо сейчас. Кое у кого душа горит.
В то время как Меган была самой младшей и самой непостоянной в семействе Дэйли, свекровь Сары, Хелен, была образчиком женского достоинства. Окончившая Северо-Западный колледж, она была суперженщиной прежде, чем появилось само это понятие. Она умудрилась сделать успешную карьеру в финансах, родила четверых детей и имела мужа и дом, полный забот.
— Глядя на вас, можно подумать, что все так просто, — сказала ей Сара вскоре после того, как они с Джеком поженились. — В чем ваш секрет?
— Он заключается в маленькой коричневой пластиковой бутылочке, — ответила Хелен со смехом, и Сара не могла понять, шутит она или нет.
Единственная вещь, которая встревожила ее свекровь, — беда, случившаяся с Джеком. Хелен покорила чикагскую биржу, но битва с болезнью сына подкосила ее. Однажды Сара обнаружила Хелен в часовне больницы, возносящей вопли к Богу. Она не молила об исцелении своего сына, но требовала его. Приказывала и отказывалась слышать в ответ «нет».
Сара знала, что она не ровня матери Джека. И никогда не была. Когда Хелен диктовала меню на День благодарения или вручала ей список подарков к Рождеству, Сара просто повиновалась, потому что сопротивление было бесполезно. Близнецы будут ее первыми внуками. Сара знала, что Хелен будет бороться за место в их жизни
Она не выбирала слов, когда позвонила.
— Я была обескуражена, когда ты бросила Джека, — сказала она, — но держала язык за зубами. Однако дети все меняют, и я уверена, что ты это понимаешь. У вас с Джеком было достаточно времени, чтобы остыть, и теперь, я думаю, пришло время уладить разногласия.
Сара изобразила женщину из мультфильма, повисшую на своем языке.
— Я всегда обожала вас, Хелен, и подозреваю, что так будет всегда. Когда мы с Джеком поженились, я безропотно выполняла все, что мне диктовала семья, но теперь все изменилось. И я буду делать то, что лучше для детей.
— Ну, благодарение Богу, — обрадовалась Хелен. — Никакой ребенок не заслуживает, чтобы его разлучили с отцом.
— Мой адвокат начал обсуждение права ограниченных визитов.
Наступила пауза, пока значение ее слов доходило до Хелен.
— Решение суда — это не замена семьи. Сара, иногда мужчины отбиваются от рук. Вот что они делают.
Сара услышала жесткость в голосе Хелен, которая заставила ее задрожать. И Сара знала — Джон Генри изменял. Теперь это было очевидно. Ее седовласый свекор, сын которого был так на него похож.
— Хорошие жены достаточно умны для того, чтобы вернуться назад, — продолжала Хелен. — Туда, где их место. Я знаю, Джек хороший человек.
Как и его отец, подумала Сара.
— Разве ты не думаешь, что каждый ребенок должен жить с обоими родителями в достойном доме?
Сара прикусила губу, сопротивляясь желанию сказать, что Джек сделал все, чтобы уменьшить выплаты на детей.
— Нет ничего достойного в доме, построенном на лжи и предательстве. Джек изменял мне. И знаете что? Я думаю, что поняла, почему он это делал. Я даже в глубине души простила его.
— О, Сара. Такое облегчение слышать это.
— Я не закончила. Я пытаюсь сказать вам, что понимаю, почему он мне изменял. Я могу простить его. Но не могу полюбить его снова.
— Сара, ты не можешь так говорить.
— И я не стану растить своих детей в доме без любви.
— Дети нуждаются в том, чтобы знать своего отца. Ты направила свою горечь на Джека, и твое сознание затуманено. Он имеет право быть частью их жизни.
— Он отказался от этого права, когда нарушил клятвы, которые мы давали в церкви, там, где он вырос.
— Теперь ты драматизируешь.
— Должно быть, это гормоны, Хелен, — сказала она. В одно мгновение она ощутила раскаяние. Во всем этом не было вины Хелен. — Я не обвиняю вас в том, что вы блюдете интересы Джека. Каждая мать поступила бы так. В противном случае что мы за матери?
Несмотря на го что Сара сблизилась с Авророй и Уиллом в последние месяцы, она до сих пор не бывала у них в доме, и это казалось ей странным. Поэтому, когда Боннеры пригласили ее к себе отведать что-то, что называлось «Труесдэйл спешиалз», она с готовностью приняла приглашение.
Юная мисс Боннер приветствовала ее у входной двери с неуклюжим щенком, который получил имя Зуи. У них был типичный дом, выстроенный в сороковых годах моряком, удалившимся на покой из Сан-Франциско. Она была рада видеть, что ее портрет Авроры занял почетное место на стене. Девочка с готовностью показала Саре дом.
— Это твоя мать? — спросила Сара, показывая на фотографию в рамке на комоде. На ней была изображена улыбающаяся женщина, глядящая прямо в камеру. Она напоминала Аврору, однако были едва заметные отличия — жесткость в глазах и в линии подбородка. Или, может быть, это была печаль.
— Это мама.
— Готова спорить, ты по ней скучаешь. — Рука Сары потянулась к животу. Она еще не держала в руках своих малышей, однако чувствовала такую горячую стихийную связь с ними, что ей было трудно понять то, что сделала Марисоль, бросив свою дочь.
Аврора пожала плечами. Сара почувствовала за этим подавленную горечь.
— Я скучаю по своей маме, — сказала Сара, — каждый день. — Однако она не хотела быть сентиментальной. — Как насчет того, чтобы показать мне больше?
— Сюда, — пригласила Аврора, направляясь в холл. Она, совершенно ясно, не хотела продолжать эту беседу.
Путешествие включало в себя визит в длинную, загроможденную комнату наверху, которая соединяла спальню Авроры с ванной. Там была конторка со встроенными полками, два высоких окна, пропускающие свет, куски и обломки заброшенной мебели и куча картонных коробок без наклеек.
— Это должна была быть комната для шитья, — объяснила Аврора. — Мама хотела быть швеей, так что мой папа обустроил для нее эту комнату. Однако она так ничего и не сшила. Вы умеете шить?
— Даже не представляю себе, как это делается, — призналась Сара. Она пыталась представить себе красивую Марисоль с грустными глазами, сидящую у окна с шитьем. Она задержалась у другого фото в дверях и подумала: «О чем ты думала, Марисоль? Ты разбила им сердце».
То и дело Сара клялась себе всегда помнить, что быть матерью означает оберегать своих любимых от боли, а не наносить ее.
— Папа на заднем дворе. Он только что разжег гриль.
Как только Сара увидела Уилла, она поняла, что обманывала себя в отношении чувств, которые испытывает к нему. При виде Уилла в патио, в белой футболке и вытертых джинсах ее охватила волна тепла. Она колебалась минуту, сравнивая мысленно Джека и Уилла. Джек всегда куда-то рвался, спешил, у него не было времени жарить бургеры. Уилл знал, как быть здесь и сейчас.
«Я пропащий человек». Вид его, поджаривающего на гриле бургеры, был просто сногсшибательным. А она вынуждена была сказать ему, и Авроре, и самой себе, что она не готова к отношениям.
Все ложь. Она посмотрела на него, и ей захотелось обнять его широкие плечи. Ей хотелось дотронуться до его волос и ощутить вкус его губ, и каждый раз, когда она видела его, она хотела его сильнее и сильнее. Она боролась с этой привязанностью как только могла, потому что это могло разбить ей сердце. Она теперь не имела права влюбляться в кого-нибудь.
Она пришла к такому заключению и помахала ему через окно кухни, пока они с Авророй готовили салат. Она повторяла это словно мантру, накрывая обед и одаривая их цветущей, сердечной улыбкой.
— Не волнуйся, если тебе не понравятся бургеры, — успокоила ее Аврора. — Они мало кому нравятся.
— Ты будешь поражена тем, что мне сейчас нравится, — сказала Сара, исследуя еду на тарелке. Она выглядела несколько странно и называлась еще более странно — пирожок, сделанный из «Спэма», «Велвиты» и лука.
— Он вкуснее всего, если обмакнуть его в томатный суп, — посоветовала Аврора и тут же продемонстрировала.
Сара решила попытаться и откусила кусочек. Она чувствовала, как Аврора и Уилл пристально на нее смотрят. И это было похоже на тест.
— Очень вкусно, — сказала она.
— Правда? — спросила Аврора.
— Истинная правда. — Она коснулась своего живота. — Нам всем это нравится.
После обеда зазвонил телефон, и Аврора исчезла в своей комнате.
— Она часами болтает с подружками, — сказал Уилл. — Не представляю, о чем они говорят.
— О мальчиках и об одежде. Тебе помочь вымыть тарелки?
— Нет, просто составь мне компанию,
Она откинулась назад и положила ноги на стул рядом с собой.
— О, но я настаиваю.
— Успокойся. — Он ухмыльнулся и приступил к работе.
Она смотрела, как он убирает со стола и в кухне, восхищаясь его уверенными движениями, похожими на танец. Всякий раз он смотрел на нее искоса, почти с ощутимой интимностью. И под этими взглядами она чувствовала себя почти разоблаченной. Этого не должно было случиться. Не здесь. Не сейчас. И не с ним.
Но прошло столько времени, думала она, с тех пор, как она была близка с мужчиной. Она открыла, что есть вид одиночества, которое таится в костях и превращается в лед, и, когда эта холодная немота начинает таять, каждое нервное окончание отзывается болью. Хуже того, она не была просто одинока. Ей не хватало именно его.
Это был приятный вечер. Она могла испортить его своим следующим вопросом. Не делай этого, говорила она себе. Она глубоко вздохнула и все равно спросила:
— Думаю, пришло время рассказать мне все о матери Авроры.
— Я говорил тебе в тот вечер, когда мы брали щенков.
— Ты предложил мне несколько фактов, но не причины, которые за ними лежали. — Она внимательно на него посмотрела, его плечи напряглись. Она сделала еще один вдох. — Что произошло, Уилл?
Сердце Уилла бешено забилось, прежде чем он повернулся лицом к Саре. Он стоял, положив руки на стойку, острый угол врезался в его ладонь, когда он ухватился за нее. Были такие вещи о Марисоль, которых он никому не говорил, и вот здесь эта женщина настаивает, чтобы он открыл ей душу.
— Почему ты хочешь знать? — спросил он, ощущая смешанное чувство недоверия и облегчения.
— Потому что мне есть дело. До Авроры и… до тебя. До этой минуты они хорошо ладили. Он осознал, что, если хочет стать ближе ей, а он определенно этого хочет, — ему придется открыться ей. В любом случае он готов был поделиться старым, старым бременем.
— Выйдем, — сказал он.
Она посмотрела в сторону лестницы. Он слышал, как Аврора хихикает, все еще болтая по телефону.
Зуи, щенок, последовал за ними в полуосвещенный двор и немедленно начал обнюхивать его по периметру. Уилл провел Сару на скамейку и смущенно ждал, пока она усядется. Затем он сел рядом с ней и уставился вдаль, пытаясь выстроить объяснение. Сара этого заслуживала. Она по-настоящему заботилась об Авроре. Однако он должен быть осторожен. В его прошлом были такие вещи, которые он хотел бы скрыть от Авроры и о которых не рассказывал ни единой душе.
В конце его школьной карьеры все ожидали, что Уилл Боннер взлетит, словно ракета. Уилл и сам ожидал этого. Весь последний год он взвешивал предложения лучших школ штата. Команда второго дивизиона «Атлетов» сделала ему предложение, если он согласится отложить обучение в колледже или попробует разорваться на части.
И он хотел всего этого. И почти получил, кстати, только судьба его сделала петлю.
Он был типичным импульсивным подростком во всех смыслах этого слова. Когда они с друзьями решили отметить окончание школы поездкой в Сан-Диего и обратно, взяв туристический автобус до Тихуаны и напившись до бесчувствия, в этом не было ничего необычного. Глупые мальчишки делали это с начала времен. Путешествие молодых людей к мексиканской границе было ритуалом. Их отцы проделывали это путешествие, возвращаясь с сумками «Акапулько Голд», засунутыми в джинсы «Ливайс». Их дедушки тоже и их прадедушки еще раньше привозили назад дешевую текилу и сувениры. Некоторые говорили, что эти уик-энды в приграничном городке начались в дни сухого закона, когда было почти невозможно найти что-нибудь крепче лимонада. Другие прослеживали эту традицию даже глубже, в викторианские времена, когда доступные женщины искушали молодых людей нарушить их непорочную жизнь. Калифорнийские мальчишки росли, слыша об авенида Де Муерес, легендарной улице, украшенной цветками бугенвиллеи, спускающейся из оконных горшков, о глинобитных домишках, раскрашенных в самые яркие цвета, и о сговорчивых женщинах, стоящих в каждой двери.
— Летом по окончании школы я поехал в Мексику с группой парней, — сказал он Саре. — Мы с пересадками добрались до Сан-Диего. Кто-то — я думаю, это была Трент Лоури — взял билеты на автобус отсюда до Тихуаны. Ты садишься на американской стороне, и автобус перевозит тебя через границу.
— Я представляю себе.
Он сплел пальцы и оживил в памяти тот случай, который начинался как простая забава. Он направился на юг к границе, чтобы провести ночь в пьяной пирушке. Окончилось это тем, что путешествие изменило его жизнь. Он не предчувствовал этого, ни единой секунды. Единственное, что было у него на уме, — напиться текилы и трахнуть кого-нибудь.
По счастливой случайности — или, согласно мнению его друзей, по ошибке — Уилл окончил школу девственником. Это не было свидетельством его добродетели, скорее привычки медлить с девушками, которые твердо желали сохранить себя для брака. И хотя его дразнили монахом и хуже того, ситуация так и не изменилась.
За два дня до окончания школы его девушка, с которой они встречались два года, порвала с ним. Уилл был полон решимости отпраздновать свободу. Это было лучшее время, чтобы покончить с целомудрием.
Старая часть приграничного города протянулась, чтобы обнять мальчишек из района Бэй — беспутных мальчишек, у которых было слишком много денег и слишком мало соображения, — своими искушенными руками. Женщины здесь были опьяняющие, с мягкой, мускусной плотью, маслянистыми волосами и сочными губами. Поначалу Уилл был в восторге, но никакое количество текилы не могло окончательно ослепить его, чтобы он не видел, что скрывается за раскрашенными губами и дешевыми цветастыми платьями. Эти женщины — а некоторые из них были мучительно юными — были несомненными рабынями низких сутенеров и мадам с жесткими глазами, которые двигались по улицам словно привидения, обращаясь к туристам свистящими голосами.
— Значит, вот чем мы занялись, — рассказывал он Саре. — В Тихуане мы сначала пошли на лошадиные бега, и почти немедленно я выиграл большой приз. Глупая кобыла принесла мне одиннадцать тысяч долларов.
— Мой Бог. У тебя руки Мидаса.
До этой минуты вся его жизнь не обещала ему ничего, кроме чистой удачи. У него не было представления о том, что в течение нескольких часов его удача изменится.
— Я бы, наверное, потерял эти деньги на следующей скачке, но было время отправляться на вечеринку, — сказал он. — Мы нашли бар на открытом воздухе. Оркестры играли на каждом уличном углу, люди продавали сувениры, брелки свисали с одеял на тротуар. — Он бессознательно потер рукой татуировку с драконом на предплечье — еще один сувенир из этой сумасшедшей поездки.
Уилла и его друзей, уже набравшихся текилы, пригласили в «Каза Луна», в конце проспекта.
— Мы были в балиа — танцклубе.
За ярким, покрытым цветами фасадом прятались крошечные комнатки, которые резко пахли жидкостью для чистки полов, потом и мочой, на заднем дворе лежал навоз, бродили козы и валялся мусор, нездоровые дети разного возраста без присмотра играли в грязи. Бизнес велся на койках, отделенных друг от друга побитыми молью занавесками. У двери каждой комнаты стоял камень со святой водой. Клиентов приглашали освятить себя, прежде чем войти и после ухода.
— Я прилично ослабел от текилы.
Это сыграло с ним злую шутку. Он потерял невинность с девушкой, чьи ленивые глаза выражали скуку и отчаяние. Он даже не знал, что ее зовут Марисоль. Опыт был потрясающим, трезвящим и безвкусным одновременно. Девушка пригласила его остаться на ночь — за дополнительные деньги. И, глядя на нее красными от текилы глазами, он почувствовал искушение, потому что к этому времени убедил себя, что почти влюбился в эту девушку, но она рассмеялась и посоветовала ему идти своей дорогой.
Говорят, что молодой мужчина взрослеет с первым сексуальным опытом. Уилл знал, что это неправда. Добиться от девчонки, чтобы она сделала тебе минет или даже прошла с тобой весь путь, не значит, черт возьми, ничего. В этом случае трансформация из мальчика в мужчину происходит за одну ночь, это правда. Но это не имеет ничего общего с сексом. Он превратился в мужчину благодаря отчаянной нужде, жалости к ребенку.
За несколько минут до полуночи он решил отправиться домой. Его планом было добраться обратно до автобуса, выспаться после текилы, мечтая о девушке с ленивыми глазами, и дождаться, когда объявятся его друзья.
— Я уже собирался уйти, когда почувствовал запах горелого. Оказалось, что это огонь, и всех вывели на улицу. — Он никогда не говорил никому, что это был за дом, как начался пожар или как он оказался в самом центре происходящего. — На улице собралась толпа, но никто не выглядел озабоченным. Там были козы и собаки на заднем дворе, которые обезумели от страха. Прошла целая вечность, прежде чем прибыли пожарные, и, когда они приехали, здание уже сгорело.
Лицо Сары было бледным.
— В том доме была Аврора, не так ли?
Он кивнул:
— На крыше. Четырех лет от роду и перепуганная до смерти.
— А ее мать?..
— Это был хаос, — сказал он. — Их разлучили.
— Их разлучил огонь?
Он не ответил и надеялся, что она этого не заметит.
— Грузовик с водой не мог подобраться к дому. Улица была слишком узкая. Пожарные не могли подняться на крышу изнутри, а снаружи не было пожарной лестницы.
— Как же ты забрался на крышу? — спросила Сара.
Он колебался.
— Откуда ты знаешь, что это был я?
Она слегка улыбнулась:
— Уилл, окажи мне небольшое доверие.
В это мгновение протрезвевший от шока Уилл узнал о себе кое-что новое: он был рожден, чтобы спасать людей.
— Я взобрался на крышу по соседнему зданию.
Сейчас он слышал крики и молитвы, словно это было вчера. Без всякой подготовки, действуя на одном адреналине — у него не было времени сомневаться или взвешивать свои шансы, — он перебрался по водосточной трубе, которая соединяла крыши. Материал крыши был мягким и пружинил у него под ногами.
Крошечный ребенок, он еще не знал, что ее зовут Аврора, пронзительно рыдал, разгоняя ручками волны дыма. Должно быть, он был страшен как черт, огромный парень, бегущий на нее, хватающий ее и несущий, словно футбольный мяч. Он помнил, какой легкой она ему показалась — как маленькая игрушка. Пожарная команда использовала лестницу, чтобы сделать мост между двумя зданиями. Переходить по ней было легче, чем лезть по ржавой водосточной трубе.
Он не смотрел вниз и не выпустил ребенка из рук.
— Вот тогда ситуация стала сложной, — рассказывал он Саре.
Он карабкался вниз по изогнутой лестнице в потоках воды из пожарных шлангов, когда услышал звук: словно кто-то уронил на мостовую целую сырую индейку. В переулке за неопрятным двором он заметил молодую проститутку, с которой был в эту ночь, исключительно хорошенькую, которую бил ее сутенер. «Мама!» — закричал ребенок.
Уилл опустил ее на землю и бросился вперед, словно грузовой поезд. Сутенер, вероятно, даже не понял, что свалило его с ног. Женщина была в истерике. Не потому, что ее избили, и даже не потому, что ее ребенок, который теперь вцепился ей в юбку, был в опасности. Но потому, визжала она, что, когда появится дядя Феликс, ее накажут. Хуже, чем просто еще раз побьют, сказала она Уиллу на смеси приграничного испанского и ломаного английского, — ее выгонят. Она окажется на улице, чтобы подбирать чужие объедки, словно бродячая собака. Она вынуждена будет продать своего ребенка, просто чтобы выжить. Кончится тем, что она продаст ее человеку вроде Феликса, так что ничего хорошего не было в том, чтобы нападать на него.
На неуклюжем испанском Уилл объяснил ей, что, без сомнения, у нее есть и другой выбор. Потом он посмотрел на перепуганную юную проститутку и ребенка с широко открытыми глазами в ссадинах и болячках по всему телу и понял, что говорит неправду. У этих двоих нет будущего. Вообще никакого. Если он что-нибудь не придумает.
Он колебался, чувствуя, что это потенциально главное решение в его жизни. Затем взял их обеих за руки. Избитая женщина спотыкалась и кричала от боли, убеждала его, что не может идти. Он взял ее на руки и понес, пока ребенок шел следом, вцепившись в материнскую юбку.
— Как тебя зовут? — спросил он женщину.
— Марисоль Молина, а мою дочь — Аврора, — сказала она.
Аврора, словно рассвет. Марисоль рассказала ему, что ее «дядя» отправил ее работать в тринадцать лет, она родила в четырнадцать и назвала ребенка в честь любимого диснеевского персонажа.
Казалось, полночи Уилл искал для них укрытие. Церкви, как предполагалось, давали защиту, но их двери были закрыты и забаррикадированы против вторжения. Наконец он обнаружил клинику, которой руководили пожилой доктор и медсестра, чье выражение усталого сочувствия мешалось с покорностью от тщетности всей их работы. Они обработали раны Марисоль, самой худшей из которых было вывихнутое плечо, дали Авроре лекарство от кашля и мазь от болячек. Медсестра долго беседовала с Марисоль, отчего ее щеки вспыхнули от стыда, и все трое вместе покинули клинику.
Оказавшись на улице в слабом утреннем свете, Уилл почувствовал себя более уверенно. И напрасно. Их остановила полиция. Феликс Гарсия — сутенер — искал свою «племянницу». Он страшно о ней тревожился. Он боялся, что ее, возможно, похитили. Уилл заверил полицию в обратном — это стоило ему большой взятки из тех денег, что он выиграл на скачках. Набив карманы, полиция потеряла интерес к Уиллу. Но они все еще намеревались передать Марисоль обратно Феликсу.
Марисоль пустилась в долгие, отчаянные объяснения. Уилл с трудом следил за беседой, но ему казалось, что он понял.
— Ты сказала ему, что мы женимся? — спросил он ее.
— Сегодня, — ответила она. — Прямо сейчас. Это единственный способ не вернуться в «Каза Луна». Конечно, тебе придется дать еще денег на взятку.
Именно тогда Уилл обнаружил, что он сделает что угодно, чтобы спасать людей.
Сонная от температуры и лекарства из клиники, Аврора проспала все торопливое бракосочетание, которое произошло после очередной взятки в городской магистратуре. Они получили все нужные документы.
— Так просто? — спросила Сара, ее глаза округлились от удивления. — Разве там не нужно было сдать какие-то анализы или, я не знаю, выждать определенное время?
Пограничники на американской стороне тоже были настроены скептически. Они отвели Уилла в сторонку и десятки раз убеждали его избавиться от этого глупого брака. Они видели такое раньше — честных американских мальчиков, попавших в сети мексиканских путан. Они могут разрешить все проблемы, заверили они Уилла. В течение нескольких часов он будет свободен и может бросить женщину и ребенка, оставив их в Мексике как недекларированный багаж.
— Спасибо, — сказал он. Но это не была ошибка. Он не желал обрести свободу ценой того, чтобы отдать женщину на растерзание волкам. Кроме того, он и в самом деле верил, что его чувства к Марисоль переросли в любовь. — Я собираюсь на ней жениться. Мы останемся вместе.
Это было не так просто. Сам процесс занял недели и потребовал вмешательства полного сочувствия адвоката по делам иммигрантов, профессора Брайди в штате Сан-Диего.
Уилл покачал головой:
— Если знаешь нужных людей и можешь им заплатить — на что я был способен благодаря выигрышу на скачках, — все возможно. В то время одиннадцать тысяч долларов были хорошим состоянием в Мексике.
Сара смотрела на него, словно он превратился в незнакомца.
— Я не знаю, что сказать.
Он пожал плечами:
— Я был бы рад сказать, что с тех пор мы жили долго и счастливо, но все было сложно.
Первым делом было сделать так, чтобы Марисоль и Аврору осмотрели американские доктора. Аврору нашли в отличном здравии для ребенка, которым так пренебрегали. У Марисоль — к удивлению всех, кроме Уилла, — обнаружили болезнь, передающуюся половым путем.
К счастью, ее можно было вылечить, и Уиллу повезло, что он не заразился от нее. В конце концов, когда через несколько недель они поженились, у них была первая брачная ночь. Уилла знакомила с удовольствиями красивая и опытная женщина, и он влюбился так, как только мог влюбиться девятнадцатилетний мальчишка с ограниченным опытом.
Кое-кто в Гленмиуре был в ужасе. Что с будущим, которое он планировал для себя?
Уилл никогда не отвечал на этот вопрос. В глубине его произошли глубокие изменения в ту ночь в Мексике, когда он стоял на мягкой, покрытой дегтем крыше горящего здания. В первый раз в своей жизни он ощутил ясную цель. Он пришел на землю не без причины, и причина эта была не в том, чтобы подсчитывать очки, получать награды или подписывать контракты.
— Не я выбрал эту жизнь, — заключил он. — Эта жизнь выбрала меня.
Двор был полон запахом цветов, на землю опускались сумерки, появились голуби. Уилл чувствовал себя измочаленным и опустошенным, словно только что пробежал марафон. Обнажать свою душу было нелегко. Он никогда не делал этого раньше, не рисковал так своим сердцем, но это была Сара. Он доверял ей. Он гадал, как это возможно — иметь такие близкие отношения с женщиной, которую он ни разу не заключил в объятия. У него не было представления, какова она на вкус или так же ли мягки ее губы, как выглядят, или будет ли она в его объятиях такой, словно всегда там была. Может быть, ему стоит…
— Сколько из этого знает Аврора? — спросила она, неловко поднимаясь на ноги.
— Почти ничего, — отвечал он. Мгновение было упущено, несмотря на то что желание все еще сохранялось. — Ее мать никогда много об этом не говорила.
— Почему Марисоль бросила тебя? — спросила Сара.
— Почему Джек бросил тебя? — возразил он. — Любовь забавная штука, а?
Они вошли внутрь, и Сара попросила чашку чаю. Он пошел за чайными пакетиками. В коротком коридорчике между задней дверью и кладовкой висели фотографии и детские рисунки Авроры, сохранившиеся с тех пор, как он привез ее и Марисоль в Гленмиур. Его мать, которая занималась арттерапией в Беркли, настаивала, чтобы они поощряли Аврору к рисованию. Ее ранние озадачивающие фигурки были словно рисунки на стенах древней пещеры, нацарапанные кем-то, кого больше не существовало, их значение было неясно. Даже сама Аврора не могла объяснить значение этих темных царапин, этих топорных фигурок. Они были запечатаны где-то глубоко в ее памяти вместе с воспоминаниями о ночи пожара в Мексике, когда она вошла в его жизнь.
Одним из благословений детства была упругость человеческого духа. Нитевидные каракули Авроры в возрасте пяти лет уступили место солнечным, сложным рисункам, которые она приносила домой из детского сада с гордостью, — портреты его и мамы, оберегающих, улыбающихся ей. Буйное цветение фермы ее приемной бабушки. Природная красота вокруг, от водопадов Аламер и глубокой тени лесов мягкоигольчатой сосны до величественного маяка Пойнт-Рейз
— Она никогда не спрашивала? — Сара выглядела заинтригованной
— Много раз, — признал он, ожидая, пока закипит вода — Но я никогда не отвечал
Самые последние рисунки были сделаны в седьмом классе. Это было почти фотографическое воспроизведение заброшенной каменной кабинки, сожженной огнем Маунт-Вижн, ее разрушенные стены съежились на фоне буйного цветения обновленного весной пейзажа
— Готова поклясться что она знает больше, чем ты предполагаешь, — сказала Сара
Он кивнул. Иногда это пугало его больше всего
