Сара проснулась в спальне своего детства, ее сердце бешено стучало в ужасе. С тех пор как она вернулась в Гленмиур, ее начали мучить ночные кошмары — безымянные, безликие страхи, которые отравляли ее сон и заставляли просыпаться в поту, хватающей ртом воздух Она старалась успокоиться, пытаясь сосредоточиться на знакомых деталях комнаты.

Несколько минут чувство нереальности было почти непреодолимым. Мягко застеленная белая кровать с железными спинками плыла, словно плот, дрейфующий во времени Попрактиковавшись в дыхательных упражнениях, которые она выучила в классе йоги, она залезла поглубже под облако одеяла.

Пот постепенно испарился, и ее сердце забилось в нормальном ритме. Было время, когда она пыталась вспомнить свои кошмары, вытащить их на свет, попытаться узнать их внутреннее значение. Сейчас ей не хотелось вспоминать. Ей просто хотелось избежать их. И она, черт побери, слишком хорошо знала их значение. Она обрезала швартовы своей прошлой жизни и потерялась в море Она была поражена горем, смертельно напугана, физически больна Она в депрессии.

А знать о своем состоянии, к сожалению, еще не значило его выносить. Это просто лишало ее сил, в большей степени, чем когда-либо. Вероятно, ей следовало показаться доктору и получить кое-какие лекарства. Когда Джек был болен, ей предложили целое меню, и успокоительные пилюли значились в самом начале списка. Она не принимала ничего. Странно, но она считала себя обязанной страдать. У ее мужа был рак, и попытаться забыть об этом, принимая пилюли, казалось ей нечестным проявлением трусости. Вместо этого она исчезала в своем искусстве, рисуя, прорабатывая свои эмоции в фигурках на чистом белом листе бумаги.

Но она больше не должна страдать за Джека. Она вообще не должна страдать. Она должна повидать доктора, выписать лекарства, но она была слишком глубоко в депрессии, чтобы вылезти из кровати.

Она и не представляла, что способна столько спать. Прежде она любила вставать пораньше. В Чикаго она просыпалась на рассвете, вместе с Джеком, и делала ему чашку кофе. По радио передавали «Доброе утро», и они каждый погружались в свою часть газеты. Бизнес и спорт для него, редакционные статьи и стиль жизни — для нее, особое внимание она уделяла разделу комиксов.

В самом начале их брака такого сценария еще не было. Тогда утренние новости были последним, о чем они думали. Радио было настроено на сексуальные блюзы или нежную музыку кабаре, саундтрек для новобрачных. Обычно они занимались любовью час или больше, пока Джек не спохватывался, что он опаздывает на работу. Затем, пока Сара смеялась над его торопливостью, он мчался в душ и бросался к машине, английский маффин в зубах, термос с кофе в руках и выражение удовлетворенного мужа в глазах.

Затем, с приходом болезни, пришел конец этим утренним идиллиям. Вместо массажных масел и приглушенных джазовых мелодий, их ночные столики заняли бутылки с пилюлями и пластырями, миски для того, чтобы собирать в них рвоту, списки инструкций от медиков и стопки бесконечных бумаг, касающихся лечения Джека и стоимости этого лечения.

Они не смогли вернуться к тем дням, когда были молодоженами. Сара думала, что она приняла это. Она притворялась, что не обращает внимания на более тихую домашнюю рутинную жизнь, которой они теперь следовали, — сообщения о пробках по радио, шуршание переворачиваемых газетных страниц.

— Я идиотка, — прошептала она низкому потолку своей спальни, ее взгляд проследил за лучом солнца, пробивающимся сквозь занавески. Она говорила себе, что они с Джеком стали более зрелой парой, а не отдаляются друг от друга. Каким-то образом она убедила себя, что эта дистанция — нормальная фаза в любых взаимоотношениях.

Но ей никогда не удавалось убедить себя быть счастливой. Ее подсознание продолжало шептать, что что-то не так. Она устала его затыкать, и лучшее, что ей удалось сделать, — это похоронить себя в работе, мечтая о семье, которая у них однажды будет, и пытаясь обдумывать способы оживить свои интимные отношения с Джеком.

Что за пустая трата времени, думала она теперь, протягивая руку к своему альбому для скетчей и любимому карандашу, которые всегда держала на ночном столике. Она сделала быстрый набросок Ширил, говорящей своей матери Лулу: «Я должна научиться слушать свое подсознание».

И Лулу, саркастическая разведенка, отошедшая от ужасного тридцатилетнего брака, отвечала: «Дорогая, зачем тебе подсознание, когда у тебя есть я».

— О, черт, — сказала Сара. Альбом набросков выскользнул у нее из рук и упал на пол. — Не делай этого, Ширил. Не делай того, что ты собираешься сделать.

Она зарылась под одеяло и закрыла глаза. У Ширил иногда была поразительная привычка занимать ее воображение. Потерять контроль над частью своего воображения — это было своего рода безумие, но Сара не могла отрицать, что такое случалось. Она не знала, что сделает Ширил, пока Ширил не придумывала этого сама.

Сара решила поспать еще немного. Но она знала, что, когда проснется, комиксы примут направление, которого она не планировала. После разрыва с Ричи Ширил собиралась переехать к своей матери.

— В конце концов, это означает, что я еще не совсем сошла с ума, — сказала она редактору по телефону, когда Карен Тобиас позвонила ей на этой неделе.

— Вот как! — воскликнула Карен. Она была редактором странички комиксов в «Чикаго трибюн», которая печатала «Просто дыши», и она дала Саре самый большой отпуск.

— Ну, основная линия начинает выглядеть в точности как моя жизнь, может быть даже слишком. Но когда Ширил переехала к своей матери, ну, это совсем другое. Моя мать умерла несколько лет назад, так что, если бы я переехала к ней, это было бы нечто трагическое, понимаешь?

— Не говоря уже о грубости.

Сара зевнула, удивляясь, как она может быть такой измученной после сна.

— В любом случае я счастлива, что события развиваются таким образом. Это доказывает, что мы с Ширил совершенно отдельные существа.

— Потому что она собирается жить со своей матерью?

— Точно.

— А в данный момент ты живешь где?

— В Гленмиуре, Калифорния, помнишь? Я говорила тебе, что вернулась домой и переехала к отцу.

— И это отличается от истории Ширил… но как?

— Теперь ты перешла к сарказму. Но ты не мой терапевт.

— Это правда. Если бы это было так, я бы точно знала, какой совет тебе дать.

— Мне не нужны никакие советы. Разве Вирджиния Вулф не говорила, что, если она заставит замолчать голоса в своей голове, наступит день, когда ей нечего будет писать.

— Разве Вирджиния Вулф это сказала?

— Может быть, это была Гот.

— И они отлично справлялись со своей работой. — Карен прочистила горло. Затем Сара услышала молчание и вдох и представила себе своего редактора, зажигающую сигарету. Это было не очень хорошо. Карен курила только в периоды сильного стресса. Сара сконцентрировалась.

Раздался еще один вздох, за которым последовал долгий выдох.

— Сара, послушай. Мы реорганизовываем страничку.

Сара не была наивной. Она достаточно давно была в этом бизнесе, чтобы не знать, что это означает.

— А, — сказала она, снова зевая. — Вы урезаете комиксы.

— Если бы это зависело от меня, я бы оставила тебя в деле. Я люблю Лулу и Ширил. Но у меня бюджет, которому я должна следовать.

— И некий синдикат предложил тебе два убогих, фабричной выделки комикса, убивающих мозги по цене одного.

— У нас были жалобы. Ты это знаешь. Твои комиксы сложные и противоречивые. Такого рода вещи печатаются в журналах, а не на газетных страничках юмора.

— Которые, между прочим, будут не так уж забавны, если вы заполните их пустым дешевым материалом, — подчеркнула Сара.

Карен снова выдохнула в трубку.

— Знаешь, что самое печальное?

— Развестись и быть уволенной в один и тот же месяц, — сказала Сара. — Поверь мне, это грустно.

— Грустно то, — возразила Карен так, словно Сара ничего и не говорила, — что у меня не хватает бюджета, чтобы печатать комиксы, которые я люблю. Сара, тебе стоит вступить в синдикат. Таким образом ты не будешь зависеть от одной газеты.

— И мне не скажут прямо в лицо, что меня уволили.

— Ну, это так.

— Как много времени у меня есть? — спросила Сара.

— Мне нелегко далось это решение. Я была вынуждена.

— Сколько времени? — снова спросила Сара.

— Шесть недель. Это лучшее, что я могу сделать.

— Уверена, что это так.

— Эй, на меня оказывают массу давления.

— А я устала. Мне нужно поспать. — Сара повесила трубку и натянула одеяло на голову.