— Нервничаешь? — Бодрый голос Кейт ворвался в тревожные мысли Кэлли в тот самый момент, когда они выехали на мост, соединяющий материк с полуостровом Китсап, где их ожидала встреча, которой Кэлли предпочла бы избежать.

«Боже, она же читает меня как книгу».

— Вот уж нет. Повидаться с маманей — это ж такая радость. — Кэлли отвернулась к окну. Мимо проносились клены и вечнозеленые леса, кое-где в просвете между деревьями мелькала синяя гладь пролива. Великолепный, потрясающий пейзаж, а ей почему-то хочется плакать. Как почти всегда в последние дни.

Эти последние дни она пребывала в каком-то мечтательном состоянии, связанном, конечно, с решением, принять которое ей предстояло в ближайшее время Они уже несколько раз говорили о том, как заживут после возвращения в Сиэтл. Кейт рассказывала, что квартал у них тихий и спокойный, дома по большей части старые, а деревья большие. Она не знала, что Кэлли никогда в жизни ни в каком квартале не жила. И дома, который она могла бы назвать своим, у нее тоже никогда не было. В Сиэтле ее ждала отдельная комната и ванная, делить которую придется с Аароном. Школа находилась менее чем в миле от дома. По словам Кейт, в ней училось около тысячи детей и имелась своя радиостанция. А еще Кейт обещала записать ее на курсы вождения и, когда подойдет время, помочь с поступлением в колледж.

Колледж. Впервые за всю жизнь кто-то употребил это слово в отношении с Кэлли. До сих пор он представлялся ей чем-то недостижимым, но для Кейт продолжение учебы в колледже было абсолютно логическим шагом после окончания средней школы и вполне доступной целью. Может быть, именно это и пугало так Кэлли. Жизненный опыт подсказывал: желать чего-то очень сильно — почти то же самое, что целоваться со смертью. Стоит только решить, что тебе нужно получить что-то, как это что-то моментально выхватывают у тебя из-под носа. Прекрасный пример — Люк. Он сам протянул ей руку дружбы и даже намекнул на большее, а потом взял и кинул. Вышвырнул из своей жизни, как мешок с мусором.

Тем же могла обернуться и жизнь, которую предлагала Кейт. И все равно, хотя судьба и повозила ее носом по грязи, Кэлли отчаянно хотелось согласиться. С того самого дня, когда Кейт впервые поделилась с ней своими планами, Кэлли постоянно чувствовала подступивший к горлу комок и застывшие в глазах, готовые пролиться в любой момент слезы. Она снова и снова представляла, что живет с Кейт и Аароном в чистом, прибранном доме, куда приходит после занятий, где они все собираются за ужином и где у нее своя комната. Все это отдавало каким-то Норманном Рокуэллом . В приемных семьях подобные мечты безжалостно высмеивались — этим презрительным смехом дети защищались от капкана иллюзий, в который так легко попасть, если захотеть слишком многого.

Забравшись в свою тесную и мрачную раковину, Кэлли глубже и глубже погружалась в молчание. Кейт все понимала и потому не торопила, не тянула на разговор, не подстегивала с решением. Но рано или поздно давать ответ придется. Кэлли знала это уже потому, что во второй половине дня их ждала встреча с инспектором в офисе службы надзора и попечения.

Но сначала другая встреча. Оторвав взгляд от пролетающего за окном пейзажа, Кэлли посмотрела на продолговатый, официального вида конверт, лежавший на сиденье между ними. Синий штамп свидетельствовал, что письмо пришло из находящегося в ведении властей штата Вашингтон исправительного центра для женщин. В конверте лежало полученное пару дней назад разрешение на свидание с матерью Кэлли.

Она поерзала на сиденье, и Кейт, мгновенно интерпретировав ерзанье как желание по возможности дальше отодвинуться от письма, печально вздохнула:

— Извини. Я понимаю, как тебе нелегко…

— Ничего вы не понимаете. Как вы можете это понимать? У вас приличные родители и замечательная семья. Я же видела фотографии и слышала, что рассказывают люди. У вас было расчудесное детство. Так откуда вам знать, как мне нелегко.

— А знаешь, что я думаю? Вспомнила старую пословицу и подумала, что она ведь, пожалуй, верна. В счастливое детство никогда не поздно вернуться…

— Да уж. — Кэлли сделала вид, что рассматривает ногти.

— Ты еще можешь отказаться от свидания с матерью. Идея была моя, так что мне и разговаривать.

— Я пойду с вами. — Несмотря ни на что, Кэлли тянуло к матери, хотелось увидеть ее, услышать ее голос расспросить. — Вы, наверно, думаете, что я чокнутая, раз готова оказаться с ней в одной комнате.

— Нет. — Кейт покачала головой. — Ничего такого я не думаю.

— Даже притом что она до конца оставалась верной этому психу, Тимоти Стоуну? И что, когда все развалилось, отвезла меня в Вашингтон и сдала на руки чужим людям?

— Ты ее не выбирала, но она у тебя есть.

Кэлли не ответила. Она давно научилась держать язык за зубами, а старые привычки остаются надолго.

На парковочной стоянке у женской тюрьмы в Пэрди Кейт поставила джип на отведенное для посетителей место и предъявила пропуск охранникам у ворот. Потом они спустились вниз по гранитной лестнице. Кейт держалась спокойно и уверенно, как будто посещение подобного рода учреждений было для нее привычным делом. У следующего входа их проверили металлодетекторами, и хотя щуп ни разу не коснулся тела, ощущения были не из приятных. Они миновали несколько ворот, причем пройденные закрывались раньше, чем открывались следующие. Наблюдая за Кейт, Кэлли видела, что та начинает нервничать — гнетущая атмосфера действовала и на нее.

Ее первый приемный дом находился так близко от этой тюрьмы, что по ночам из-за яркого света в окнах, коридорах и дворе невозможно было увидеть звезды на небе. Кэлли знала маршрут. По пути в помещение для свиданий они прошли сад, неизменно удивлявший каждого, кто попадал сюда впервые. Повсюду цвели георгины и душистый горошек, а на тихих водах маленького пруда покачивались лепестки роз. На ветке сливы щебетала птичка. Настоящий оазис, если забыть об окружавших его милях колючей проволоки.

Заключенные, мимо которых они проходили, отводили глаза. Зрительный контакт, объяснила им инспектор, считается в тюрьме своего рода вызовом, дерзостью. В первое свое посещение Кэлли жутко боялась этих людей с опущенными глазами. Теперь они уже не пугали ее. Она и сама научилась уводить взгляд в сторону.

Ей было интересно, как чувствует себя в непривычном окружении Кейт. Тому, кто видел ее впервые, могло показаться, что подобное зрелище не для ее нервов. Немного растерянная, с широко распахнутыми глазами и торчащими во все стороны волосами, она напоминала Алису в Стране чудес. Но за обманчивой внешностью скрывался стальной характер, что проявилось в коротеньком эпизоде, когда одна из обитательниц тюрьмы смерила ее оценивающим взглядом, а Кейт даже бровью не повела.

Ждать пришлось в комнате с несколькими пластиковыми стульями и столами. Покрывавший пол линолеум в нескольких местах протерся почти до дыр. Комната не проветривалась, окна не открывались, и духота стояла страшная.

Кейт села за стол, достала блокнот, карандаш, положила перед собой, подровняла и иронично улыбнулась:

— Ты только не думай, что я нервничаю.

Кэлли улыбнулась в ответ:

— Не беспокойтесь. Здесь все нервничают.

Через несколько минут привели ее мать. Кейт торопливо поднялась — ножки стула противно царапнули по полу. Кэлли осталась сидеть, положив руку на спинку стула. В груди бушевал ураган самых разных эмоций — злость, неуверенность, тревога, надежда, печаль, — но она держала их все в узде и ничем не выдавала смятения.

— Привет, — сказала она и лишь затем встала.

— И тебе тоже, — ответила мать, скользнув по ней безразличным взглядом. — А ты похудела.

— На день рождения потеряла сознание и едва не умерла, — пожала плечами Кэлли и тут же укорила себя за несдержанность. Зачем? Ей ведь нет до нее никакого дела. — У меня обнаружили резистентность к инсулину. Дальше — диабет второго типа.

Мать смотрела на нее все так же равнодушно.

— Не надо было так разъедаться.

После такого вступления было уже, конечно, не до нежностей. Ни обниматься, ни улыбаться не тянуло. Они давно перестали притворяться, будто их что-то связывает. Мать, как и предполагала Кэлли, сидела с каменным лицом. Другое дело Кейт. Ее реакция интересовала Кэлли куда больше. Люди, впервые встречавшиеся с Соней Ивэнс, бывали обычно поражены ее хрупкой красотой. Просто Рене Зеллвегер с номером на спине тюремной рубашки.

Кейт, хотя и видела уже плохенькую фотографию Сони и знала, чего ожидать, не стала исключением, но скрыла удивление под приветливой улыбкой.

— Миссис Ивэнс, я — Кейт Ливингстон. Давно хотела познакомиться с вами.

Миссис Ивэнс побарабанила пальцами по столу.

— Почему?

— Главным образом из любопытства. — Кейт откинулась на спинку стула. Втирать очки, делать вид, что ее привело сюда исключительно сострадание, она не намеревалась. — А еще потому что собираю материал для статьи. Надеюсь, вы мне поможете и расскажете о том, как жили с Кэлли.

В темных глазах Сони мелькнуло недоверие.

— Для какой статьи?

— Для журнальной. Статья будет напечатана в «Вэ-нити фэр» в следующем году.

— Так вы репортер?

— Журналист-фрилансер.

— А если мне не хочется ничего вам рассказывать?

Кейт сложила ладони домиком, став похожей на чопорную даму в церкви.

— В таком случае мне придется ограничиться судебными архивами и впечатлениями самой Кэлли.

— А, так вы собираетесь писать беллетристику.

— Простите? — Вопрос, пусть и облеченный в вежливую форму, прозвучал вызовом.

— Свидание закончено. — Соня Ивэнс поднялась, презрительно поджав губы. — Мне нечего вам сказать. Ни одной, ни другой.

И Кэлли вдруг поняла — эта особа никогда и не была ей матерью, и Кейт гораздо ближе к тому, что вкладывают в это понятие. Всю жизнь она ждала и надеялась, что когда-нибудь ее мать станет тем, чем Кейт стала всего лишь за одно лето. Теперь Кэлли осознала, что пыталась найти опору в пустоте, в своем представлении о том, какой должна быть мать. Какая глупость! Все равно что ловить дождь в ладони. Если на кого и опираться, то только на Кейт. Кейт — настоящая. Вот только долго ли это продлится?

Секунду Кейт молчала. Кэлли испугалась. А если Кейт скажет сейчас, что хочет взять ее в свою семью? Они уже говорили об этом и сошлись на том, что ничего не сообщат Соне, пока Кэлли не примет окончательного решения. Только бы Кейт не забыла, о чем они условились.

Кейт сдержанно улыбнулась. Взяла со стола блокнот и карандаш. Поднялась.

Надзирательница уже шагнула к заключенной, чтобы проводить ее в камеру. Но мамочка сказала еще не все.

— Она вас обманет, так что будьте настороже. Эта девчонка родилась лгуньей и обманщицей. Она обманет вас, как обманула меня, и вот тогда-то мы и увидим, кто из нас добродетелен.

— Не желаете объяснить? — спросила Кейт.

— Сами все узнаете.

Надзирательница взяла ее за руку и повела к двери.

— Спросите у нее. Спросите, как она сбежала из последней семьи. Спросите, почему они даже не пытались ее найти.