Глава 21
Лидия Гетц
Независимо от того, насколько вы искусны в вязании, все зависит от качества пряжи.
Ребекка Дипроуз
После очередного разговора мы с Маргарет решили не рассказывать маме об угоне. Ее физическое и эмоциональное состояние ухудшалось с каждым днем. Для нее эта история была бы слишком тяжела.
Однако никто из нас не учел мамину интуицию. Она прекрасно чувствовала все, что происходит с ее детьми. Никто из нас и слова не сказал, а мама все равно поняла: что-то не так. Она постоянно спрашивала, все ли в порядке. Снова и снова я убеждала ее, что все хорошо.
— Лидия, — произнесла мама, как только я вошла в палату, — а где Маргарет?
На такое приветствие я не рассчитывала. Это напомнило мне, что Маргарет всегда была ближе к маме, чем я.
— Она в магазине, — ответила я, проходя в палату. — Сегодня посетителей мало, так что я решила отлучиться и заглянуть к тебе.
Маргарет не приехала по особой причине, но я не стала говорить об этом.
Мама села в свое любимое кресло перед телевизором, который стал для нее единственным средством развлечения. Мама редко его выключала, особенно в последние дни. Подозреваю, что телевизор работал даже ночью, когда она спала.
Мама поджала губы:
— Я уже давно не видела Маргарет.
— Разве она не приезжала в воскресенье? — спросила я, хотя уже знала ответ.
Маргарет с Мэттом заезжали к маме рано утром, в первый раз оставив Джулию одну после ее выписки из больницы. Маргарет все время нервничала и каждый раз уходила от мамы домой очень быстро.
Мама взяла пульт от телевизора и убавила громкость. Она смотрела одну из программ, где простые люди предстают в зале суда.
— Когда же ты мне расскажешь, что у вас стряслось? — с тревогой в голосе спросила мама.
Я вздохнула. В тот момент мне захотелось тут же все выложить. Но я не могла. Если мама и узнает об угоне, то только от сестры, а не от меня.
— Что давали на обед? — вместо ответа, спросила я.
Мама вновь уставилась в телевизор:
— Сегодня я не ходила на обед.
Выбирая для мамы новое место жительства, мы с Маргарет тщательно взвешивали все за и против и наконец остановили свой выбор на этом доме для престарелых, где пациентов кормили три раза в день. Вопрос о еде и организации досуга являлся для нас с Маргарет решающим.
Теперь у мамы была отдельная комната и даже маленькая кухня с микроволновой печью и холодильником. И самое главное — повсюду лежали ее собственные вещи. Перед тем как продать дом, мы с Маргарет забрали оттуда то, что она любила. Мы перевезли в ее новый дом большую часть нашей мебели, чему мама очень обрадовалась, ведь так приятно быть окруженной знакомыми вещами во время неприятных перемен.
Узнав, что мама пропустила обед, я заволновалась:
— Мама, у тебя диабет. Ты должна есть!
— Да, дорогая, я знаю. Я перекусила бутербродами. — Мама перевела на меня усталый взгляд, в котором читалась мольба о понимании. — Особого аппетита не было.
Но беспокоилась я не только из-за пропущенного обеда. Маме требовалось общение. Мне не нравилось, что она сидит одна в своей комнате целыми днями напролет. Когда мама переехала, мы с Маргарет пришли в восторг от того, как быстро она подружилась со своими соседями по столовой. Но месяц назад Хелен Гамильтон переехала в Индиану, поближе к своим детям. А Джойс Корвин умерла от удара. Потеря двоих подруг выбила маму из колеи. С тех пор она вела затворнический образ жизни.
— С Маргарет все в порядке, мама. — Я старалась ее успокоить. — У нас у всех все хорошо.
Я бы не стала так говорить, если бы не верила, что это правда. Джулия нас напугала, но психолог прекрасно помогал ей справляться с нервными срывами, которые являлись обычным делом для жертв преступлений. Джулия регулярно встречалась с группой людей, переживших подобное. Они помогали ей справляться с гневом и, самое главное, с чувством уязвимости.
На самом деле я считала, что такие сеансы требуются и Маргарет. Однако я знала: стоит высказать эту идею сестре — и моя голова полетит с плеч.
Мама взяла меня за руку:
— Расскажи мне о своем магазине. Говоришь, дела идут не очень хорошо?
— Нет, на самом деле у нас никогда не было так много клиентов. Просто сегодня мы продали мало, вот и все.
— Ясно.
— Хочешь, я расскажу тебе о занятиях по вязанию? — спросила я.
Раньше маме нравилось про них слушать. Я вела занятия для начинающих вязальщиц, уроки по вязанию носков, а по четвергам семинары для тех, у кого возникали какие-либо проблемы с вязанием. Кроме того, в пятницу после обеда я давала урок вязания бесплатно.
Мама смотрела на меня безучастно.
— Может, как-нибудь в другой раз, — пробормотала она. — Не знала, что ты и сейчас преподаешь. — И с гордостью улыбнулась.
Я попробовала другую тему:
— Помнишь Аликс Таунсенд?
Мама нахмурилась.
Мне не верилось, что она могла забыть Аликс.
— Она ходила на мои самые первые уроки.
За последние три года мама виделась с Аликс сотню раз.
— Ах, да-да, та, с ребеночком.
Я не стала ее поправлять.
— Аликс ходит на мои занятия по вязанию шали. Так она надеется справиться с предсвадебным стрессом.
Мамино лицо озарилось.
— Аликс выходит замуж? Как замечательно!
Я сглотнула и осознала, что мама совсем не помнит Аликс. Я не знала, когда именно память начала подводить ее так сильно, и это меня беспокоило. До этого момента я не замечала никаких ухудшений. Неужели мама научилась скрывать пробелы в памяти?
— Свадьба будет шикарной, — весело продолжала я. — Мы с Брэдом приглашены.
Мама снова нахмурилась.
— Ты ведь помнишь Брэда?
Мама кивнула, но я поняла, что она не помнит. У меня скрутило желудок. За волнениями о Маргарет и своем магазине я совсем перестала следить за маминым состоянием.
— Знаешь, кого я все не могу найти? — спросила мама, осматриваясь вокруг. — Спанки. Целый день его не видела.
Пес Спанки жил у нас, когда я была еще ребенком. Маленький терьер, который просто обожал маму. Он уже давно умер. Но меньше всего мне хотелось говорить маме, что ее любимая собака мертва. Даже если это произошло много лет назад.
— Уверена, он скоро прибежит, — ответила я.
— Боюсь, как бы он не потерялся. Может, он не может найти дорогу домой? — забеспокоилась мама.
Наш двор был огорожен забором, и Спанки никогда из него не убегал. Но мне хотелось как-то успокоить маму.
— Просто подожди. Он никогда не убегает далеко, — ответила я.
— Спанки — хороший пес, — улыбнулась мама. — Ты не видела его мышку?
— У Спанки была мышка? — Я не помнила у нас такой игрушки.
— Такой игрушечный зверек, — напомнила мама, оглядывая пол.
И тогда я вспомнила. Я вспомнила мышку, которая на самом деле была не мышкой, а маленьким пуделем, которого Спанки носил за собой из комнаты в комнату. Мама помнила старую игрушку, но не моего мужа, и это меня поражало.
— Куда же он запропастился?
Спанки умер примерно тогда, когда у меня впервые обнаружили рак. Мне было шестнадцать. Маргарет захотела тут же завести другую собаку, но папа сказал: нет. И не потому, что ему больше не хотелось домашних питомцев. Просто тогда уход за мной стал единственной его заботой. Моя сестра об этом знала и добавила в свою копилку еще одну обиду. Еще одну обиду на меня.
— Я скоро ухожу, тебе что-нибудь принести? — спросила я.
Мама не хотела меня отпускать.
— Ты ведь только пришла, — сказала она с осуждением.
На самом деле я сидела с ней уже больше часа.
— Мне нужно возвращаться в магазин, а потом домой к Брэду и Коди, — как можно мягче ответила я. По пустому взгляду мамы я поняла, что она снова никого не вспомнила.
— Ты приедешь завтра?
Я кивнула. Постараюсь найти время, а если не смогу, попрошу Маргарет. Перед уходом я обняла маму и убедилась, что у нее есть все необходимое. Я подала маме пульт, и она прибавила громкость. По телевизору снова показывали шоу про суд. На скамье подсудимых сидела женщина.
Я вышла в коридор. Мимо прошла Розали Маллин, медсестра, которая делала маме инсулиновые инъекции.
— Как у мамы с сахаром в крови? — обратилась я к ней, вспомнив, что мама пропустила обед. Вряд ли бутерброд можно считать нормальной пищей.
— С уровнем сахаром все хорошо, — ответила Розали и, помолчав, добавила: — Диабет под контролем. — Она пристально смотрела мне в глаза.
— Но есть другая проблема, да? — спросила я, видя колебания Розали.
Она кивнула:
— Давайте поговорим у меня в кабинете. Я освобожусь через пять минут.
Я спустилась в лифте на первый этаж и ждала Розали у ее кабинета. Казалось, прошло гораздо больше пяти минут, но, возможно, виной тому была моя нервозность. Каждая минута длилась, как десять.
Не говоря ни слова, Розали провела меня в кабинет. Сев за стол, она указала на кресло напротив. У меня в горле стоял ком. Я присела на краешек кресла и замерла.
Начинала болеть голова. Возможно, из-за опухоли меня часто мучает мигрень, которая может длиться несколько дней. В последний раз такое случалось пару месяцев назад, и я надеялась, что это обычное переутомление. На тошноту и головокружение я старалась не обращать внимания.
— Я планировала позвонить вам и вашей сестре, — сказала Розали и открыла папку из стопки на столе. — Вашу маму поставили на учет.
— Почему?
— Она мало ест, ни с кем не общается и проявляет признаки паранойи. Ваша мама стала плохо переносить ее обычное лекарство, и доктор его отменил. Он предупредил, что ее состояние может быстро ухудшаться. Так и происходит. К сожалению, одним из признаков ухудшения является отсутствие аппетита.
Мне тут же захотелось защитить маму, придумать какое-то оправдание.
— Думаю, это связано с потерей Хелен и Джойс. Мне бы тоже не хотелось есть.
— Это так, — согласилась Розали, — но я стала замечать и другие симптомы.
— О чем вы?
— Боюсь, у вашей матери начальные симптомы болезни Альцгеймера.
Этого я и опасалась, хотя не могла четко оформить мысль даже для самой себя.
— Насчет еды… Нельзя ли приносить ее маме в комнату? — спросила я.
— Конечно же, — успокоила меня Розали. — В нашем заведении к обязательной порции всегда дают добавку. Но я пытаюсь поговорить не об отсутствии аппетита у вашей матери и не о ее диабете. — Розали смотрела на меня с сочувствием. — Приближается время, когда вашей матери потребуется уход более тщательный, чем теперь.
У меня пересохло во рту. От света настольной лампы слезились глаза.
— Другой дом для престарелых. — Одна лишь мысль об этом уже была невыносима.
— Нет, — ответила Розали. — Центр для людей с нарушением памяти.
— Центр? — повторила я. — Никогда о таком не слышала.
— Такое место прекрасно подходит вашей матери. Каждому пациенту предоставляется более тщательный уход, чем у нас. Контроль также гораздо выше. Я бы рекомендовала вам и вашей сестре посетить несколько таких мест, поговорить с персоналом, почувствовать атмосферу. — Розали открыла ящик стола и протянула мне лист с названиями учреждений и адресами. — Я знаю все эти заведения и могу гарантировать, что миссис Хоффман получит высококлассный уход.
— Спасибо, — сказала я, поднялась с кресла и покачнулась. У меня слезились глаза, то ли от света лампы, то ли от волнения. А может, из-за всего сразу.
Мне хотелось как можно скорее оказаться дома. Обычно я не говорю по телефону за рулем, но сегодня исключительный случай. По крайней мере, мне так казалось. Сначала я позвонила мужу, который только-только закончил работу.
— Привет, милая, — сказал он, подняв трубку. — Ты где?
— Еду на машине. Возможно, за руль садиться и не стоило, — еле сумела произнести я, чувствуя пульсирующую боль в голове. — Еду домой. Болит голова.
— А лекарства дома?
— Да. — Одно время я носила их с собой, но после стольких месяцев без головной боли стала беспечной. — Но я приеду домой, и все будет хорошо. Надо было попросить у медсестры обезболивающее, как-то не пришло в голову.
— Где ты сейчас?
— В пяти минутах от дома.
Может, в другой день так и было бы, но я попала в час пик, поэтому времени уйдет гораздо больше.
— Что мне сделать?
— Позвони Маргарет за меня, — попросила я. — Пусть закроет магазин. Она знает, что делать.
— Хорошо. Что-нибудь еще? — с беспокойством спросил Брэд.
Я подавила рыдания и заговорила хриплым от эмоций голосом:
— Брэд… С мамой плохо.
— Я постараюсь приехать побыстрее.
— Спасибо. — Я нажала кнопку отбоя и выехала на автостраду.
Когда я поставила машину в гараж и вошла в дом, головная боль уже ослепляла. Я еле добралась до ванной, где мы хранили лекарства. Включать свет не стала. Наугад нашла коробочку, сорвала крышку и проглотила таблетку, не запивая.
Закрыв глаза, я прислонилась лбом к стене. Потом поплелась в спальню и первым делом закрыла шторы. Разделась в темноте и легла в кровать. Скоро лекарство подействует, и боль отступит. Из глаз по щекам текли слезы.
— Мама, — прорыдала я. — Ох, мамочка.
Но ее не было и никогда больше не будет рядом, чтобы меня утешить. И я тоже никогда не смогу ей помочь.
Жестокая болезнь постепенно съедала личность, которой являлась моя мама. Теперь все решения за нее ложились на наши с сестрой плечи. Умственные способности мамы продолжат ухудшаться, и в конце концов она полностью будет зависеть от нас. И больнее всего от того, что мама не в состоянии вспомнить свою собственную жизнь. Хранить воспоминания придется нам с Маргарет. Ради мамы и ради самих себя.
Маргарет говорила, что скучает по ней. А теперь с каждым днем мы будем скучать по маме все больше и больше.
