Часть третья
Фон Манштейн. Прыжок через бухту времени
Ему оставалось жить немногим более восьми месяцев, когда мы встретились в очередной раз.
Он сидел в глубоком кресле в галерее с колоннами на втором этаже своей роскошной виллы, выходящей в экзотический сад. Я расположился напротив. Его взгляд был сосредоточен и спокойно-суров, как это бывает у очень умных и много познавших людей. Иногда человек замолкал и как бы проваливался в прошлое, пытаясь еще раз пройти по той неровной дороге взрослой жизни, где остались следы его ног. Он говорил ровным, спокойным голосом, лишь редкие всплески высоких интонаций выдавали волнение, и тогда его глаза увлажнялись, человек замолкал, длил и длил меланхоличную паузу.
Уже давно было оговорено, что он ответит на мои вопросы, связанные с теми или иными событиями Второй мировой войны. Он не был простым смертным, раздающим интервью налево и направо; он вообще не давал никаких интервью, – это было одно из условий его выживания после той войны… Хотя, если откровенно, он написал книгу, толстый том, хорошо известный читателям, интересующимся военной тематикой. E. von Manstein. Verlorene Siege; Э. фон Манштейн. «Утерянные победы». Книга – тоже одно из условий… ее хорошо «подчистили» красные агитпроповцы. Хотя там многое отвечает событиям, но нет главного: за что и почему воевали, в частности, за что воевал представитель древнего аристократического рода, тот же генерал-фельдмаршал Эрих фон дем Манштейн. Но об этом знали те, кому положено знать то, что происходит на самом деле со всеми нами, со всем человечеством. Эти вершители Истории и направили меня – взявшегося тоже не с улицы – к человеку, чье имя останется на страницах истории военного искусства XX века. К человеку, искренне верящему, что он знает рецепт спасения великой и загубленной России, и так же искренне отдававшему свой талант во исполнение этой человечной мечты, чтобы с сотоварищами смести тех, кто покусился на святую Русь, на ее Императора и Царскую семью, на богатства огромной страны, ее недра, ее национальный генофонд… тех, кто самую процветающую страну мира низвел в убогую и забитую… превратив все уникальные сословия страны в одну рабскую общность презренных, ничего не разумеющих рабов химеричной, выдуманной идеи коммунизма.
Дав однажды согласие на то, чтобы подтвердить нужную миру версию о Второй мировой войне (неужели вы еще думаете, что дела мира вершат все без разбору политики всех стран, а не направляют по своему усмотрению единицы, составляющие Мировую Силу или Мировое Правительство?!), талантливый немецкий полководец нигде и никогда не упоминал о крестовом походе против еврейства, как и о причинах, вызвавших сей вынужденный поход. Только представьте себе: можно ли было на Нюрнбергском процессе тех лет громко, на весь мир, прокричать: мы шли уничтожать евреев, потому что вы хотите завоевать себе путем ассимиляции весь мир, и у вас это получается, хотя бы потому, что вы все тут собравшиеся: вы, допрашивающие, и вы, судящие нас, в большинстве своем – евреи; вы… победили! …Ну и кто бы в мире это тогда услышал, кто бы напечатал это в передовицах ведущих мировых газет?! Впрочем, те из немецких генералов и политиков, кто пытался это сказать честно и открыто, оказались на виселице, их имена и деяния были прокляты. (Тогда как те, кто уничтожал русскую нацию, миллионы русских людей, до сих пор значатся в… национальных героях.)
Позволим себе напомнить, что в 1920 году писал Уинстон Черчилль: «Этот мировой заговор опрокинуть цивилизацию и реконструировать общество на основе задержанного развития, злорадной зависти и невозможного равенства – постепенно вырастает… Нет необходимости преувеличивать участие в создании большевизма и русской революции этими интернациональными и, по большей части, атеистичными евреями. …Больше того, главное вдохновение и движущая сила исходит от еврейских лидеров». Впрочем, об этой опасности знали в начале XX века многие. Как были и те, кто понимал что же произошло с самой Германией и почему она воевала с коммунистической Россией… Да простят читатели за обилие цитат, но они, думается мне, лишь подтверждают горькие истины происходящего со всеми нами. «Убийцам последнего русского Царя и более шестидесяти миллионов (эту же цифру называет и известный русский социолог XX века Г. Климов и другие. – Авт.) его подданных было доверено подорвать и разрушить все то, что было создано за три тысячи лет до христианской и христианской цивилизации. Начиная с появления дьявольской коммунистической сущности… и до сих пор, ни одно правительство, ни один глава государства, ни один государственный деятель, не поставили своей целью и своей обязанностью защитить любой ценой от потери этого непоправимого и незаменимого векового наследства от выходок дикого зверя. Только одна Германия попробовала рискнуть и потеряла (выделено мной. – Авт.)» (Л. Н. Кей, Мировой заговор).
Мой немецкий собеседник, соотечественников которого в XX веке заставили возненавидеть на 1/6 суши, жил так, как и не снилось советским людям, возомнивших себя победителями… Он имел не только виллу, прислугу и охрану, но и свою личную разведку. Он был еще значим для тех, кто зная истины, считает весь остальной мир стадом баранов и кто разговаривает на равных только с умными, очень умными людьми… но – по определенным причинам – не представляющими опасность… Мне же волею судеб представилась уникальная возможность видеть воочию и общаться с талантливым полководцем и просто интересным человеком. И так как Черноморскому флоту, пожалуй, впервые за историю его существования, пришлось сражаться в основном с сухопутными силами противника (которыми командовал Эрих фон Манштейн), то и посмотрим на события глазами этого человека, которого советские люди называли врагом. Многое, сказанное им, было знакомо мне по книге, написанной самим фон Манштейном (кстати, мне пришлось изучить не только тот, что для широкой общественности, а и тот, первоначальный вариант, имевшийся в партийном сверхсекретном ведомстве, о существовании которого стараются умалчивать и сегодня), но многое стало откровением. Некоторые части диалога передаю почти дословно. (Для любителей истребовать письменные, видео– и др. доказательства отвечу: лично у меня их НЕТ и быть НЕ может.)
Сразу же оговорюсь, что в этой книге из наших диалогов я использую только то, что касается участия фон Манштейна в Крымской кампании 1941–1942 гг.
– Работая над Verlorene Siege, я попытался изложить ход боев 11-й армии и румынских соединений, в том числе и в Крыму, чтобы оставить память о моих доблестных товарищах, показавших в 1941–1942 годах чудеса храбрости и выдержки в почти непрерывных боях против практически всегда во много крат превосходящего противника. Поверьте мне, это было нелегко… Мои солдаты атаковали и преследовали противника всегда с несравненным наступательным порывом и стойко держались, когда обстановка становилась чрезвычайно сложной. Часто им приходилось выполнять невыполнимые задачи, да-да. Но они мужественно терпели и выполняли свой долг, и не роптали, когда по моим приказам их бросали с одного участка фронта на другой. Знаю, что приказы они выполняли с величайшим доверием ко мне, верой, что приму правильное решение, потому я всегда был уверен, что смогу положиться на моих солдат.
Крымская кампания 11-й армии заслуживает того, чтобы ее оценили и ее участники, оставшиеся в живых, и все те, кто так или иначе занимается то ли событиями Второй мировой войны, то ли исследованиями вооруженных сил Германии, то ли именно этой армией. Уникальность операций 11-й армии уже в том, что она имела возможность вести самостоятельные операции на отдельном ТВД. Армия была избавлена от вмешательства Главного командования сухопутных войск. В этой кампании на протяжении долгих 10 месяцев непрерывных боев были и наступательные, и оборонительные сражения, велись и свободные операции по методу маневренной войны, было стремительное преследование, отпор десантных операций противника, у которого было явное превосходство на море, велись даже бои с партизанами. Слишком многое приходилось контролировать; судьба дала уникальный шанс проверить каждого человека, одевшего форму военачальника, доказать чего он стоит в этой жизни…
Крымская кампания интересна еще и тем, что проходила на окруженном почти со всех сторон Черным морем полуострове, который сохранил следы древних культур и разных народов: греков, русских, готов, генуэзцев, татар. Еще в знаменитую Крымскую войну 1854–1856 годов Крым был в эпицентре исторических событий. Так что мне были не безразличны названия мест, повидавших бои середины XIX века: Альма, Бельбек, Балаклава, Инкерман, Малахов курган. Только вот… оперативная обстановка Крымской войны никак не может идти в сравнение с обстановкой, сложившейся в Крыму в 1941–1942 годах. В то далекое время на море господствовали западные державы, то есть, – наступавшая сторона; они и могли использовать все вытекающие отсюда преимущества. Тогда как в XX веке, в сороковых годах господство на море было только у Черноморского флота. Наступавшая 11-я армия должна была не только занять Крым и взять Севастополь, но и нейтрализовать все преимущества, которые давало Советам господство на море.
Генерал-фельдмаршал сделал паузу, отпил несколько глотков кофе и я, воспользовавшись этим, задал очередной вопрос (ведь наш разговор шел уже не один час):
– Скажите, пожалуйста, почему вы в своей книге «Утерянные победы» везде пишете русские, а в разговоре со мной употребляете иное слово – Советы?
На что Эрих фон Манштейн коротко бросил:
– Давай на этот вопрос я отвечу позже…
И, помолчав, словно собираясь с мыслями, продолжил:
– Я прибыл к месту расположения штаба 11-й армии 17 сентября 1941 года в советский военный порт Николаев, там принял командование. Прежний командующий армией генерал-полковник Евгений фон Шоберт был накануне похоронен в этом городе. Во время одного из своих вылетов на фронт, его самолет «Шторх» сел на русское минное поле, фон Шоберт погиб вместе со своим пилотом. В его лице вермахт потерял не только потомственного аристократа, но благородного духом офицера, испытанного фронтового генерала, которому принадлежали сердца всех его солдат. Штаб армии, оперотдел которого впоследствии вошел в штаб группы армий «Дон» (и «Юг»), почти полностью состоял из высокопрофессиональных офицеров. И я с благодарностью вспоминаю то время, когда мне довелось два с половиной тяжелых военных года сотрудничать с такими прекрасными боевыми товарищами.
Я, к сожалению, не могу припомнить имена всех моих офицеров тех лет, но постараюсь назвать тебе тех, кого хорошо помню. Это – начальник моего штаба полковник Велер, невозмутимое спокойствие которого было для меня неоценимой опорой в наиболее сложные недели боев в Крыму. Затем мой тогдашний начальник оперативного отдела, позже произведенный в генералы, Буссе. Поднявшийся с этой должности до начальника штаба группы армий «Юг». И таким образом, оставшийся рядом до конца моей деятельности на посту командующего. Он все эти трудные годы был для меня самым ценным советчиком, обладал неимоверной работоспособностью и никогда не терял самообладания, даже в самых критических ситуациях. Думаю, ты хорошо знаешь, что Буссе остался моим верным другом и после войны. А еще я хотел бы отметить нашего мудрого и незаменимого начальника тыла Гаука, ставшего после генералом; это он всегда освобождал меня от забот в очень сложном деле организации тыла армии. После войны этот человек также доказал мне свою преданность.
Если о моем предшественнике генерале фон Шоберте отзывались как о добродушном баварце, у которого даже грубое слово звучало по-доброму, то обо мне сразу же пошла слава как о человеке, отличающимся этакой прусской холодностью и сдержанностью. Думаю, наши солдаты с любопытством ожидали моего появления на ТВД, но я всегда старался ставить их интересы выше всего, насколько это возможно в военном деле. Думаю также, что они увидели во мне профессионала. Должность, которую я принял, не только расширила мои полномочия. Ведь одновременно с командованием 11-й армией на меня возлагалось и оперативное руководство примыкающей к ней 3-й румынской армии.
Конечно, верховное командование выступившими из Румынии союзными силами: 3-й и 4-й румынской армиями, а также и 11-й немецкой было передано под командование главы румынского государства маршала Иона Антонеску. Румынский маршал также был связан оперативными распоряжениями главнокомандующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта. Но к моменту моего назначения у Антонеску была в распоряжении только 4-я румынская армия, которая вела наступление на Одессу. Позже мне удалось наладить взаимодействие с командующим 3-й румынской армией генерал-полковником Думитреску. Хочу только сказать о главе Румынии Антонеску, что как бы история и историки его не оценила как политика, но, уверяю тебя, он был истинный патриот, хороший военный и наш самый лояльный союзник.
Что меня поразило, так это то, что в румынской армии было разительное расхождение между солдатами и офицерами. Сразу чувствовалось отсутствие унтер-офицерского корпуса, так что мы, немцы, должны быть обязаны нашему прекрасному унтер-офицерскому корпусу. Румынские офицеры высшего и среднего звена вообще не соответствовали требованиям военного времени, уровень развития румынских военных оставался на уровне развития военных времен Первой мировой войны. Их вооружение было устаревшим, но и его недоставало. Да, ты согласно киваешь, я писал об этом… Так что тебе понятно, что использовались румынские войска в войне на Востоке с большими ограничениями. К тому же их раздирали противоречивые чувства: уважение к русским и страх перед большевизмом. Да, нельзя упускать из виду еще одно важное обстоятельство, – когда я вступил в должность, Румыния уже достигла своей собственной цели в той войне, возвратив себе отнятую у нее незадолго до этого Бессарабию. Так что мысль о наступлении дальше, в глубь грозной России не вызывала у румын никакого энтузиазма. Но все-таки они выполняли свой долг, и в этом чувствовалось влияние маршала Антонеску, который поступал в той сложной ситуации как подобает солдату.
…Когда я принял командование, в моем распоряжении находились силы, действовавших по следующему плану. Два корпуса – 30-й армейский корпус генерал фон Зальмута (72-я и 22-я пехотные и дивизия СС лейб-штандарт «Адольф Гитлер») и 49-й горный корпус генерала Кюблера (170-я пехотная, 1-я и 4-я горно-стрелковые дивизии) – продолжали преследование остатков разгромленного на Днепре противника. 54-й армейский корпус под командованием генерала Ханзена в составе 40-й и 73-й пехотных дивизий свернул на подступы к Крыму, к Перекопскому перешейку. Прибывшая из Греции 50-я пехотная дивизия (в составе 1-й румынской армии) частью находилась под Одессой, частью очищала побережье Черного моря от остатков противника. 3-я румынская армия в составе румынского горного корпуса (1-я, 2-я, 4-я горные бригады) и румынского кавалерийского корпуса (5-я, 6-я и 8-я кавбригады) находилась западнее Днепра; армия намеревалась остановиться там на отдых. Ведь, как я говорил, румыны не желали продвигаться на восток дальше Днепра, после того как перешли Буг, ибо дальнейший поход уже не соответствовал политическим целям Румынии.
Участок фронта, командование которым мне было поручено, представлял собой южную оконечность Восточного фронта. Он охватывал район Ногайской степи между нижним течением Буга, Черным и Азовским морями, изгибом Днепра южнее Запорожья, а также весь Крым. Большую свободу боевых действий 11-й армии обеспечивало то, что не было непосредственного соприкосновения с основными силами группы армии «Юг», наступавшими севернее Днепра. Я ведь попал в эти степные просторы из лесных районов северной России, где должен был вести боевые действия малопригодным для такой местности танковым корпусом. А здесь – ни препятствий, ни укрытий – идеальный простор для танковых соединений, только вот, к сожалению, их в моей армии не было… Может, это прозвучит странно, но мне нравилась та местность, я мог бы часами любоваться природой, закатами, балками, мелкими речушками, равниной. В восточной части Ногайской степи в районе Мелитополя и северо-восточнее его мне встречались деревни с немецкими названиями Гелененталь, Карлсруэ, другие, названия которых уже не помню. Помню только, что все там напоминало о былом, давнишнем благосостоянии: и большие разросшиеся сады, и добротные каменные дома. Между прочим, я убедился, что жители тех деревень сохранили в чистоте родной немецкий язык, но только вот… там было почти безлюдно, безжизненно… одни старики, женщины и дети. Всех мужчин к нашему приходу Советы успели уже угнать.
Итак, задача, поставленная перед армией Главным командованием, нацеливала нас как бы на два расходящихся направления. Во-первых, наступая на правом фланге группы армий «Юг», армия должна была продолжать преследование отходящего на восток противника. Для этого основные силы армии должны были продвигаться по северному берегу Азовского моря на Ростов. Во-вторых, армии приказано было занять Крым, причем как можно скорей.
Понятное дело: занятие Крыма и его военно-морской базы Севастополя возымело бы свое благоприятное воздействие на позицию Турции, которая после захвата власти еврейско-большевистским режимом в 1917 году в России считала себя свободной от обязательств сохранения паритета сил на Черном море и проливах. Ну и, конечно, крупные военно-воздушные базы противника в Крыму представляли собой угрозу жизненно важному для нас румынскому нефтяному району, их надо было нейтрализовать.
Планом предусматривалось, что после взятия Крыма входящий в состав 11-й армии горный корпус должен будет продолжать движение через Керченский пролив в направлении на Кавказ с целью поддержки наступления германских войск, которые должны развернуться со стороны Ростова. Далее корпусу предписывалось как профессионально подготовленному для боевых действий именно в горных условиях, войти в горы Кавказа, а там с помощью мусульманских народов развернуть боевые действия против советских армий. Так что, как видишь, у германского главного командования в то время еще были далеко идущие планы на кампанию 1941 года.
…Конечно, двоякая задача по захвату Ростова и всего Крыма силами 11-й армии нереальная. Вообще-то решение подобного вопроса входило в компетенцию главного командования, но было предоставлено на мое усмотрение. А у меня эта задача вызвала сомнения. Ведь для того чтобы занять Крым, нужны были значительно большие силы, чем те, которыми располагал подходивший к Перекопу 54-й армейский корпус. Разведка сообщала, что противник отвел от Днепра на Перекоп три дивизии. Но мне было известно, что в районе Ишуньских высот находится самый мощный в Красной армии 9-й ОСК под командованием генерал-лейтенанта Батова, передислоцированный после переподготовки в Крым, и который участвовал в мае – июне 1941 года в учениях вместе с ЧФ по захвату и уничтожению румынских нефтепромыслов. Не было в этом для нас секрета…
Думаю, ты поймешь, почему в своей книге «Утерянные победы» я вообще не упоминаю о 9-м корпусе Красной армии, не пишу о некоторых подробностях той кампании, если скажу, что это связано с… личным выбором жизни и смерти, не только для меня, но и для членов моей семьи… Я выбрал жизнь для нас… Так ты понял, почему я пишу русские, а не: Советы или евреи-большевики или как-то еще…
Генерал-фельдмаршал опустил тяжелый взгляд, глянул на стол и сделал характерный жест рукой. Я налил коньяк в его рюмку, затем в свою; он отчего-то предупредил:
– Прости, я выпью коньяк залпом.
После чего надолго замолчал. Я, восприняв его молчание за усталость и знак, что на сегодня разговоров достаточно, поблагодарил его и стал подниматься из кресла. Но хозяин не терпящим возражений жестом приказал сидеть.
– Ты еще совсем молод, но это не недостаток, это достоинство. Ты памятлив, умен, любознателен, мыслишь свежо и даже находишь единомыслие с таким старым человеком, как я. При любой государственной системе есть люди, работающие в этой системе, но не на нее… наверное, ты тоже из их числа. Но пока ты молод, твоим недостатком являются горячность и прямолинейность. С годами, когда постареешь, приходят зрелые и взвешенные мысли, но они уже не свежие. Все больше начинаешь рассуждать о праведности, о потребности бытия. Может, негоже признаваться мне, солдату, но чем больше уходит времени после той войны… времени, когда я потерял своего сына Геро… я все больше осознаю как непросто, как больно всем, кто потерял на войне своих детей и пережил их…
Генерал-фельдмаршал тяжело вздохнул, и, прищурив глаза, словно от резкой и внезапной боли, все-таки продолжил:
– У тебя нет детей, но когда они будут, я не желал бы тебе, чтобы ты их потерял… Правильно бывает лишь тогда, когда вначале умирают родители, а за ними, постарев, и дети. А не наоборот. Но, потеряв сына, я спас, я не потерял других членов своей семьи. Уже после войны, во время следствия по так называемому «Делу о преступлениях генерал-фельдмаршала фон Манштейна» ко мне в камеру четырежды приходили разные люди еврейской национальности. Мне ставилось категорическое условие, что если я не приму правила игры этого следствия, то в таком случае, я буду обвинен в массовом уничтожении евреев в годы войны 1941–1945 годов на территории Советского Союза. При этом от меня потребовали исключить при разговорах, что вермахт воевал против еврейско-большевистского режима Сталина, а не против русских людей… Вот откуда эта замена на русские. После некоторого раздумья я ответил отказом. Я, конечно, мог рисковать, но… Но тут же мне было заявлено, что если я буду упорствовать, то всех членов семьи ждет участь моего сына Геро, погибшего на озере Ильмень в 1942 году.
Генерал-фельдмаршал замолчал, а через несколько минут произнес, что он отдохнет вот так, сидя, но чтобы я не уходил. Отдыхал пунктуально, по-немецки; через двадцать минут открыл глаза и, словно не было перерыва в нашей беседе, продолжил:
– О, я хорошо знал, кто участвовал в этой игре со мной. И я согласился. Я прекрасно знал, что такие же условия предлагались и генерал-полковнику Альдреду Йодлю, начальнику оперативного управления. Его заставляли признать и подтвердить во всеуслышание, что Германия напала на Советский Союз без объявления войны. Он категорически отверг эту ложь. Так же поступил и рейхсминистр иностранных дел Иохим фон Риббентроп. Заодно с ними были рейхсмаршал Герман Вильгельм Геринг и генерал-фельдмаршал Вильгельм Бодевин Кейтель. Они остались верными германской истине, и не приняли правил, навязываемых со стороны еврейско-масонского трибунала в Нюрнберге. За что и были повешены. Правила игры еврейских следователей принял полностью и безоговорочно командующий самой сильной армии вермахта – Шестой – генерал-фельдмаршал Паулюс, отчего и оказался на процессе в качестве… свидетеля. Мы все так много пережили, и я не знаю кто теперь может судить нас за наши поступки… Я долго думал над предложением и внес компромиссное решение в надежде не запятнать мундир немецкого генерал-фельдмаршала. Я сказал: давайте я напишу книгу о своей военной службе, и тогда читатель оценит насколько фон Манштейн прав или виновен. Удивительно, но мои оппоненты легко согласились со мной; хотя догадаться было бы несложно, почему: ведь любую книгу можно исправить так, как этого хочется сильным мира сего. Все-таки я был осужден, правда, некоторые статьи из обвинения сняли, что сокращало срок отбытия наказания в лагере. Затем и этот срок был сокращен. Закончив писать свой труд, я передал его, а через какое-то время книга вышла в той редакции, которая стала известна большинству читателей. А то, что я писал на самом деле, стало достоянием тех самых сильных мира сего, то есть, победителей во Второй мировой войне… Ты киваешь, да, я знаю, понял по нашим разговорам, что ты читал тот, ставший секретным экземпляр…
Он пристально взглянул мне в глаза. Он был уверен, что наши с ним разговоры станут известны моему начальству, и что документы и карты, которые он показывает мне – тоже; но что из нашего общения, какие мысли останутся только во мне, не знал… Впрочем, бояться ему было нечего, его исполненная блестящих побед и горьких поражений жизнь подходила к концу.
– Возможно, я поступил неблагородно в отношении моего народа, чести и достоинства моего рода, но разве спасти от петли членов семьи, не причастных к делам большой политики, – не дело чести рода аристократов? У меня нет другого мнения… и по истечении десятилетий на склоне своих лет, считаю, что поступил правильно. Мне не удалось спасти немцев от разбойного грабежа евреями. Мне, немецкому генерал-фельдмаршалу, не удалось спасти русский народ от полного забвения и деградации. Но я спас свою семью, и для меня это свято…
Наши встречи проходили в разное время суток, чаще всего в его роскошной вилле, расположенной в живописном месте. Он познакомил меня со своими близкими, и мы даже несколько раз ужинали в ресторане с членами его семьи и их друзьями. Его дочь, очень красивая фрау не подозревала, что я, русский, делаю здесь… Эрих фон Манштейн не счел нужным посвящать ее в смысл моей миссии, и это облегчало задачу. При иных обстоятельствах мы бы могли стать с ней друзьями, ведь в моих венах было чуточку немецкой крови от далеких предков по отцовской линии. А она так заразительно смеялась…
Но наступала минута, когда фон Манштейн, уютно облокотившись в кресле и наблюдая, как дымится кофе, поставленный на столик только-только удалившейся прислугой, начинал свое повествование, редко прерываемое моими вопросами.
– Ну что ж, вернемся к событиям в Крыму… Помню, разведка донесла, что у Перекопского перешейка помимо трех дивизий находится еще шесть советских дивизий. К ним позже подойдет и советская армия, защищавшая Одессу. А в районе Ишуньских высот находился 9-й ОСК, которым командовал генерал-лейтенант Батов. В состав 9-го ОСК входило 10 дивизий, в каждой дивизии было около 20 000 солдат, что в итоге – 200 000 личного состава корпуса. Резерв корпуса, по нашим сведениям, в начале составлял две дивизии с общим количеством около 40 000 солдат, а в действительности оказалось, что в резерве еще больше – 80 000. Да 310 танков и более 120 орудий. Помимо этого в обеспечении корпуса находилось еще 55 000 солдат. И, наконец, штрафные батальоны с 30 000 солдат и матросов. Всего в 9-м ОСК было 240 000–250 000 личного состава. Но не достатком корпуса было то, что он был весь сосредоточен на узком перешейке.
В то время, когда в составе дивизии 11-й армии по штату положено было иметь 15.859 солдат, в наличии во всей армии было всего 75 000 человек, да плюс 25 000, которые выделил фон Рундштедт. В резерв была поставлена 22-я Нижнесаксонская дивизия. По моему твердому убеждению на перешейке достаточно было иметь три дивизии, чтобы не допустить вторжения в Крым 54-го армейского корпуса. Ведь при грамотной организации ведения обороны даже три дивизии могли значительно измотать силы 54-го ак. Перешеек на всем протяжении, а это, по-моему, 7 км в ширину, был хорошо оборудован для обороны сооружениями полевого типа, и наступление можно было вести только фронтально. Потому что не было никаких скрытых путей подхода. Фланговый маневр исключался, ведь с обеих сторон было море. К тому же всю ширину перешейка пересекал Татарский ров, метров 15 глубиной.
После прорыва через Перекоп наступающие силы оказывались южнее, попадая на Ишуньский перешеек, где полоса наступления, зажатая между солеными озерами, сужалась до 3–4 км. Вот здесь-то очень плотно и находились войска 9-го ОСК генерала Батова. Конечно, такая концентрация крупнейшего соединения Красной армии в одном месте просто неблагоразумна. Мой штаб, учитывая особенности местности и принимая во внимание, что противник имел превосходство в воздухе, предполагал, что бои за эти перешейки будут изматывающими и кровопролитными. Даже если б нам удалось осуществить прорыв у Перекопа, вызывало сомнение другое: хватит ли у корпуса сил, чтобы провести второе сражение у Ишуня. Но, все равно, двух-трех дивизий было не достаточно, чтобы занять весь Крым включая Севастополь.
Для того чтобы обеспечить быстрое занятие полуострова, штаб армии должен был перебросить сюда крупные дополнительные силы из состава группировки, преследующей противника в восточном направлении. Если же продвижение в направлении на Ростов считать решающим, то от Крыма пока нужно отказаться. Но в таком случае удастся ли когда-либо высвободить силы для взятия Крыма? На этот вопрос было нелегко ответить. И все-таки командование армии отдало предпочтение решению боевой задачи взятия полуострова. При этом 54-му ак для наступления на перешейке должны были быть приданы все имеющиеся в нашем распоряжении силы артиллерии нашего резерва, инженерных войск и зенитной артиллерии. 50-я пд, находящаяся в тылу, должна была быть подтянута корпусом к началу боев за Ишуньский перешеек. А для боев с 9-м ОСК в Ишуни потребовался бы еще один корпус. Командование остановило свой выбор на 49-м горном корпусе генерала Людвига Кюблера в составе двух горно-стрелковых дивизий, который вскоре, в соответствии с приказом высшего командования, должен был быть переброшен после захвата Крыма через Керчь на Кавказ. В боях за горную южную часть Крыма этот корпус был бы использован эффективнее, чем в степи. Ну а после прорыва через перешейки надо было предпринять стремительную попытку броском моторизованных сил взять крепость Севастополь. Для чего позади наступающего ак должен был находиться лейб-штандарт «Адольф Гитлер».
Конечно, такое решение командования армии означало значительное ослабление восточного крыла моей 11-й армии. Для высвобождения упомянутых соединений помимо 22-й дивизии, несшей охрану побережья севернее Крыма, могла быть использована только 3-я румынская армия генерала Думитреску. Путем личных переговоров с ним я добился того, что армия была быстро переброшена через Днепр, несмотря на упомянутые ранее соображения румын, вовсе не желавших этого. Ясно, что командование 11-й армии шло на большой риск, принимая подобные меры, хотя бы потому, что противник мог прекратить отход на восточном фронте армии и попытаться взять инициативу. Скажу откровенно: я тогда еще не был убежден в том, что командование советских войск прямо-таки патологически боится наступающих войск вермахта; этот страх сыграл нам на руку, и не раз…
Думаю, ты поймешь, отчего я сделал такой вывод. А пока замечу, что в начале боев с мощной группировкой советских войск в лице 9-го ОСК и сил 51-й армии, пришедшей из-под Одессы, я стал приходить к выводу, что советские генералы и комиссары вовсе не уверены, что подчиненные им русские солдаты и офицеры будут добросовестно выполнять их приказы. Подтверждали это и разведдонесения, поступавшие не только от войсковой разведки моей армии, но и от источников разведки Ватикана, с одним из резидентов которой меня еще весной 1941 года познакомил генерал-фельдмаршал Герд фон Рундштедт.
Осенью 1940-го все три генерал-фельдмаршала – фон Рундштедт, фон Бок и фон Лееб встретились во второй раз, чтобы продолжить обсуждение темы, оговоренной ими ранее. Я не знал содержания их беседы, только частично, потому как меня посвятил фон Рундштедт, а после познакомил с резидентом разведки Ватикана. Из нашего разговора стало ясно, что фон Рундштедт подбирает в свою армию надежных генералов, которым он полностью доверяет. Мне было приятно слышать от талантливого полководца, что он возлагает на меня особые надежды в связи с моим назначением командующим 11-й армии. Но при этом генерал-фельдмаршал подчеркнул: «Эрих, вы не должны полагаться на то, что главнокомандующий будет за вас что-либо решать или оказывать помощь войсками. Впрочем, вы и сами в этом не нуждаетесь. Я не буду вам мешать думать…»
Начало наступления 54-го ак на Перекопе задерживалось до 24 сентября 1941 года в связи с задержкой подвоза основных сил и вооружений. Мы знали, что противник занял оборону западнее Мелитополя, это на изгибе Днепра южнее Запорожья. Было принято решение перемешать оставшиеся здесь немецкие соединения с соединениями 3-й румынской армии. Румынский кавкорпус на южном участке фронта был подчинен 30-му немецкому ак, тогда как в состав 3-ей румынской армии на северном участке для ее укрепления была включена 170-я немецкая пд.
Итак, 24 сентября 54-й армейский корпус был готов к наступлению на Перекопский перешеек. Несмотря на мощную поддержку артиллерии 46-й и 73-й пд, наступавших по голой, выжженной солончаковой степи, приходилось крайне трудно. Кажется, я уже говорил, что перешеек на глубину до 15 км был превращен в единую хорошо оборудованную полосу обороны, где противник ожесточенно сражался за каждую пядь траншеи. По данным нашей разведки, в тылу 9-го ОСК находилось не менее двух заградотрядов с общим количеством до 45 000 солдат НКВД, вооруженных пулеметами и автоматами. Все же, отбивая сильные контратаки противника, корпусу 26 сентября удалось взять Перекоп и преодолеть Татарский ров. В три последующих дня корпус прорвал оборону противника и вырвался на оперативный простор. Разгромленные части 9-го ОСК с огромными потерями отошли к Ишуни. Нами были захвачены десятки тысяч пленных, почти 1,5 сотни танков и не менее 150 орудий. Мои солдаты ликовали. Но нам не удалось воспользоваться плодами этой победы, достигнутой весьма и весьма дорогой ценой. Хотя противник и понес тяжкие потери, число наших дивизий, противостоящих 9-му ОСК, достигло теперь 6 (вместо 7). Предвидя нашу перегруппировку с целью подтянуть горный корпус и лейб-штандарт «Адольф Гитлер», противник подтянул свежие силы на участок фронта между Днепром и Азовским морем, – и тем самым сорвал нашу попытку как можно быстрее захватить Крым.
26 сентября русские перешли в наступление на восточный фронт нашей армии двумя своими новыми армиями, – 18-й и 19-й в составе 12 дивизий. Но его удар по позициям нашего 30-го ак не имел успеха. Зато в полосе 3-й румынской армии противник сбил с позиций 4-ю горную бригаду и вклинился в глубину фронта на 2–3 км шириной 15 км. Не оставалось ничего иного, как приказать германскому горному корпусу, уже приближавшемуся к Перекопскому перешейку, повернуть назад, чтобы восстановить положение на фронте 3-й румынской армии.
Впрочем, война есть трудное дело… Давай немного отвлечемся, и я расскажу тебе несколько забавных случаев, чтобы ты не думал, что война – это только бесконечный бой, снаряды и кровь… нет, война – это еще и жизнь, просто жизнь…
Уже в 20-х числах сентября первый эшелон штаба армии, чтобы быть ближе к обоим фронтам армии, разместился на КП в Ногайской степи в Аскания-Нова, ранее принадлежавшей барону фон Фальц-Фейну. Там произошел такой случай: как-то объявили воздушную тревогу, предусмотрительный начальник штаба полковник Велер приказал отрыть у здания штаба щель и по его команде все офицеры штаба спокойно отправились туда, соблюдая, как и положено на военной службе, субординацию. Когда появились первые летящие самолеты противника, и все направились к ступеням, ведущим в щель, то полковник Велер неожиданно остановился на нижней ступени как вкопанный. Шедший сзади офицер заторопил: «Осмелюсь попросить вас, господин полковник, пройти немного дальше. Мы все еще стоим снаружи». Велер обернулся и крикнул: «Куда дальше? Я не могу, здесь змея!» И правда, все подошедшие увидели на дне щели змею, которая приподнялась и злобно шипела, раскачивая головой. Как видишь, самолеты вызывали меньше отвращения и страха, чем змея.
Не забывай, мы находились на территории заповедника, так что неудивительно, что там на наших глазах происходили и другие смешные случаи с животными.
Как-то наш начальник оперативного отдела работал за столом, изучая оперативную карту, и в это время в это одноэтажное здание забрела любопытная лань. Она стала рассматривать висящие на стене схемы, затем подошла к полковнику Буссе и неделикатно ткнула его мордочкой сзади в поясницу. Он же не любил, когда ему мешали за работой. Вскочил со стула и закричал: «Это… это слишком… это же…» – и обернувшись, увидел нарушительницу спокойствия. Пришлось ему так вежливо выпроводить милую посетительницу.
Все это было забавно и приносило нам некоторую разрядку.
29 сентября был организован передовой КП в непосредственной близости от участка фронта, где имелась угроза прорыва. Эта мера наиболее целесообразна в критической обстановке, ведь тем самым мы воодушевляем наших солдат. Да-да, ты мне правильно подсказываешь, что Октябрьский командовал Черноморским флотом аж из Туапсе, так кто виноват, что советский флот, да и войска несли такие огромные потери?
Ну а в данном случае эта мера была в особенности необходима, потому как часть румынских штабов желала поскорей перебраться в тыл. В тот же день горный корпус и лейб-штандарт начали наступление с юга во фланг противнику, благодаря чему удалось восстановить положение на участке 3-й румынской армии. Но… возник новый кризис, на этот раз на северном фланге 30-го ак. Здесь не выдержала натиска советских частей румынская кавбригада. По моему приказу туда был переброшен лейб-штандарт, который и ликвидировал угрозу прорыва.
Могу сказать, что командование армии было практически лишено права распоряжаться лейб-штандартом, своим единственным моторизованным соединением. Главное командование отдало приказ передать лейб-штандарт в состав 1-й танковой группы, которая примет участие в прорыве на Ростов. А потому как это направление на тот момент было самым важным, мной было принято решение, исходя из приказа, передать соединение. Отказывая себе, ведь его использование было немаловажным для развития и закрепления нашего дальнейшего успеха.
Обстановка на восточном фронте нашей армии была напряженной, но для нас и в этом скрывалось одно существенное преимущество. Чтобы сорвать наши намерения в отношении захвата Крыма, противник постоянно наносил фронтальные удары своими двумя армиями, так что в какой-то момент у большевиков на этом участке начали истощаться резервы. Противник не мог прикрыть себя со стороны запорожского и днепропетровского плацдармов на Днепре, откуда его северному флангу угрожала 1-я танковая группа генерала фон Клейста. Я изложил свои соображения командованию группы «Юг», и 1 октября командование армии отдало приказ 30-му ак и 2-й румынской армии перейти в наступление.
Во взаимодействии с 1-й танковой группой нам удалось окружить силы обеих красных армий в районе Большой Токмак – Мариуполь (Жданов) – Бердянск (Осипенко), и частично уничтожить их в параллельном преследовании. Тогда было взято в плен более 70 000 советских солдат, около 150 танков и свыше 500 орудий. По окончании сражения у Азовского моря началась перегруппировка сил. Главное командование группы «Юг» стало осознавать, что 11-я армия не может одновременно осуществлять две операции: идти в направлении на Ростов и захватить Крым. Наступление на Ростов возложили на 1-ю танковую группу, в подчинении которой уже находились бывшие соединения 11-й армии: 49-й горный корпус и лейб-штандарт.
Моя 11-я армия теперь имела конкретную задачу: занятие полуострова с его черноморскими городами-крепостями двумя оставшимися в составе армии корпусами: 30-м ак (в составе 22-й, 72-й, 170-й пд) и 54-м ак (в составе 46-й, 73-й, 50-й пд). Треть 50-й дивизии еще находилась под Одессой. Теперь 3-я румынская армия должна была нести охрану черноморского и азовского побережья. Однако я добился от маршала Антонеску согласия на то, что штаб румынского горного корпуса с одной горной и одной кавбригадой последуют за нами в Крым для охраны его восточного побережья. Хотя задача нашей армии и ограничивалась теперь захватом Крыма, главное командование требовало от нас, чтобы как можно скорее один корпус был переброшен через Керченский пролив на Кубань. Но так как Советы, имея явное господство на море, и даже пожертвовав Одессой, еще крепко стояли в Крыму, о переброске корпуса не могло быть и речи. Тем более что 11-я армия теперь имела всего-то два корпуса.
Во всяком случае, командование армии… то есть мы… (фон Манштейну тяжело давалось «я», проще было сказать «мы», подчеркивая тем самым уважение к воинскому таланту своих подчиненных, хотя многие грамотные решения принимались им в одиночку. – Авт.) воспользовались этим раскладом, чтобы потребовать передачи нам корпуса в составе трех дивизий. И действительно, через некоторое время нам был передан 42-й ак, в который входили 132-я и 24-я пд.
Нашей ближайшей задачей было возобновление боев на подступах к Крыму за Ишуньские перешейки. Численное превосходство было на стороне оборонявшихся, а не на стороне наступавших. Шести дивизиям 11-й армии уже очень скоро противостояли восемь советских стрелковых и четыре кавдивизии. Армию, защищавшую Одессу, они перебросили по морю; вскоре после начала нашего наступления на фронте появились первые из дивизий этой армии. Однако мы имели превосходство в артиллерии, а она эффективно поддерживала нашу пехоту. Но только вот на северо-западном побережье Крыма и на южном берегу Сиваша действовали бронированные батареи береговой артиллерии противника, неуязвимые для немецкой артиллерии.
Напомню, что в то время как Советы для контратак располагали многочисленными танками, 11-я армия не имела ни одного. Наступление нам приходилось вести только фронтально, как бы по трем узким каналам, на которые перешеек был условно разделен расположенными здесь озерами. Ширина этих природных полос допускала сначала введение в бой только трех дивизий 54-го ак (73-й, 46-й, 22-й пд), в то время как 30-й ак мог вступить в бой только тогда, когда будет занято пространство южнее перешейков. В воздухе господствовала советская авиация, а внизу, в степи – ни одного укрытия. Не только пехота на переднем крае, а и батареи должны были окапываться, стараясь уберечься от непрерывных атак советских бомбардировщиков и истребителей. Дело доходило до того, что зенитные батареи не решались открывать огня, чтобы не быть сразу же подавленными при воздушном налете. Только когда армии был подчинен полковник Мельдерс с его истребительной эскадрой, ему удавалось очистить небо, по крайней мере в дневное время было намного спокойнее.
Я постоянно находился в разъездах, чтобы владеть оперативной обстановкой. И видел как падает боеспособность солдат. В конце октября командиры дивизий докладывали, что силы полков на исходе. Но наступательный порыв солдат удалось сохранить благодаря долгожданному успеху, – 28 октября после 10 дней ожесточенных боев советская оборона рухнула. 11-я армия начала преследование. Понятно, что побежденный, подогреваемый надеждой обрести безопасное укрытие, движется с большей скоростью, чем победитель, который временно находится в эйфории. И потом, отступающий всегда может задержать преследующего арьергардными боями, и тем самым помочь своим главным силам оторваться и уйти от преследования. История войн знает мало примеров, когда преследование приводило к уничтожению главных сил противника. Но этого можно достигнуть, если обогнать отступающего в параллельном преследовании и отрезать ему путь. Вот в подобной тактике, скажу тебе, и заключалась цель 11-й армии в те далекие дни.
По всем признакам прибывшая из Одессы Приморская армия противника (5 стрелковых дивизии, 2 кавдивизии) после разгрома обороны южнее перешейков отходила на юг, к Симферополю. Этот город представлял собой центр, от которого шли дороги к северным отрогам Яйлы, на Севастополь, на Керченский полуостров и ко всему южному берегу Крыма с его портами. Другая группа, состоявшая из остатков 9-го ОСК (4-й сд и 2-й кд) по-видимому, намеревалась отходить на юго-восток, в сторону Керчи. При этом три дивизии в качестве резерва находились в районе Симферополя.
Разгромленный, но численно превосходящий и все еще сильный противник, мог в любой момент получить подкрепление с Кавказа по морю. А, значит, мог сохранить за собой южную часть Крыма как операционную базу для флота и авиации, а также как плацдарм для последующих операций силами Черноморского флота и армейских объединений. Для этого он мог попытаться вновь занять оборону у северных отрогов Яйлы, – ну… думаю, я бы именно так поступил на его месте… труднодоступные горы помогли бы оборонять южный Крым. Одновременно постарался бы преградить подступы к Севастополю у реки Альмы и Керченскому полуострову у Парпачского перешейка. По крайней мере, я бы не действовал так бездарно, как советские генералы, ведь у них было столько преимуществ…
И потом, можно было попытаться основными силами занять Севастопольский укрепрайон, а частью сил отойти на Керченский полуостров, чтобы удерживать эти две ключевые позиции.
Исходя из такого расклада, все взвесив и проанализировав, я направил вновь прибывший 42-й армейский корпус в составе 3-х дивизий (73-й, 46-й и 170-й пд) для преследования группировки противника, отходящей в направлении Феодосия – Керчь. Корпус должен был упредить противника на Парапачском перешейке и воспрепятствовать его эвакуации через Керченский пролив. В то время как задача главных сил армии заключалась в том, чтобы, стремительно преследуя противника, сорвать любую попытку большевиков занять оборону у северных отрогов гор. Но прежде необходимо было помешать отходящим на Симферополь главным силам укрыться в Севастополе.
30-му армейскому корпусу в составе 72-й и 22-й пд было приказано следовать на Симферополь. Быстрый прорыв через Яйлу по дороге Симферополь – Алушта должен был обеспечить этому корпусу контроль над прибрежной дорогой Алушта – Ялта – Севастополь.
54-й армейский корпус (50-я пд, вновь прибывшая 132-я пд и спешно сформированная моторизованная бригада) получил задачу преследовать противника в направлении Бахчисарай – Севастополь и одновременно перерезать дорогу Симферополь – Севастополь. Нами в штабе даже допускалась мысль, что при благоприятном раскладе нам удастся внезапным ударом заполучить Севастополь. Но для этого так не хватало моторизованного соединения, который помог бы не только осуществить план, но и избежать многих жертв… Подумать только: всего одно соединение, – и не потребовалось бы длившихся всю зиму позиционных тяжелых боев и затем еще раз наступления на крепость. Но все старания командования армии получить взамен взятого лейб-штандарта 60-ю моторизованную дивизию, которая из-за недостатка горючего все равно бездействовала в составе 1-й танковой группы, ни к чему не привели. Слишком уж упрям был Гитлер, решивший сначала взять Ростов.
Генерал-фельдмаршал прервал монолог, взглянул устало и спросил:
– Ты что-то хочешь сказать?
Я воспользовался возникшей паузой:
– Вы и в книге пишете, что у Гитлера тогда была главная цель Ростов. Но так ли это? У меня есть несколько иные сведения, и я склонен считать, что либо вас вынудили эту фразу написать, либо дописали ее при редактировании текста. Тогда как действительность была иной, и вы о ней хорошо знаете. Разве я не прав?
– К началу ноября 1941 года генерал-фельдмаршал фон Рундштедт захватил всю Украину вместе с Донбассом и высказал мысль, что следует остановиться… пока не установилась холодная русская зима. Только вот эти сведения – не более чем выдумка… Фон Рундштедт, имея серьезную и весьма любопытную информацию, поступившую к нему от одного из резидентов Ватикана, и проанализировав складывающуюся обстановку, совместно со своими боевыми коллегами генерал-фельдмаршалами фон Боком и фон Леебом счел необходимым настоятельно потребовать от Гитлера переброски основных сил групп армий «Центр» и «Север» в его распоряжение. После чего он, генерал-фельдмаршал фон Рундштедт возьмет не только Ростов-на-Дону, но разгромит силы, возглавляемые главнокомандующим Южным направлением советских войск маршалом С. М. Буденным. А далее захватит Северный Кавказ, выйдет к Баку и Тбилиси. Одновременно итальянский флот войдет в Черное море, демонстрируя свою силу, а на стороне Германии в боевые действия вступят Турция, Иран, Ирак и другие исламские и буддистские народы Кавказа и Средней Азии. О, это внушительная сила: уникальные линкоры «Рома», «Витторио Венетто», «Литорио», «Джулио Чезаре», «Кавур», – против которых не то что Черноморский флот, но и английская средиземноморская эскадра не страшна. Насколько я знаю, об этом фон Рундштедт, фон Бок и фон Лееб договорились подробно, в деталях, еще после производства их в генерал-фельдмаршалы 19 июля 1940 года…
Это уже после войны историки записали, что Ростов был полумиллионным городом, считался воротами в Иран и, конечно же, на Кавказ с его богатейшими нефтяными месторождениями. И потому коммунисты Сталина не могли допустить, чтобы он оставался в руках немцев и стал трамплином для их летнего наступления в 1942 году… После войны были запущены и другие версии. К примеру, что фон Рундштедт якобы просчитал, что Ростов он сможет взять, но удержать его не сумеет, и потому захватив город силами 1-й танковой армии генерала Эвальда фон Клейста, он, когда русские начали свое контрнаступление, оставил город. Только вот при этом историки умышленно или по незнанию упускают факт того, что эти три немецких военачальника брали не города, а громили большевистско-еврейскую армию Сталина с целью освобождения русского народа от еврейской тирании. И свою стратегию и тактику они взяли у… русского генерал-фельдмаршала, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова. Заявляю: да, да и да!
Генерал-фельдмаршал отдышался и стараясь, как и прежде, говорить ровным тоном, что, впрочем, некоторое время ему плохо удавалось, продолжил:
– Об этих планах были хорошо осведомлены Сталин и его главный военный теоретик и стратег маршал Б. М. Шапошников. Еще за 3 месяца до этих событий они просчитали ходы фон Рундштедта, и Сталин через своего еврейского друга, посла США в СССР Аверелла Гарримана и личного посланника президента США Гарри Гопкинса обратился к президенту Ф. Д. Рузвельту с личной просьбой обратиться к членам Ордена и Группы о недопущении вооруженными силами Великобритании на Ближнем Востоке взрыва среди исламских государств и выступления их на стороне гитлеровского вермахта. Что же об этом молчат историки, почему боятся этой темы? Почему избегают упоминания о еврейско-американском Ордене, о еврейско-британской Группе, которые силами своих еврейских бандитов, террористов, психопатов и убийц осуществили революцию в Российской Империи, навязали свой красный режим, создали здесь фашистский режим, которые развязали и эту, Вторую мировую войну?! Мы пытались сказать миру правду об опасности, пытались избавить человечество от этой страшной угрозы… но нас сделали виноватыми, нас одних…
Да, так вот, чтобы избежать взрыва мусульманских стран Сталин просил использовать для этой цели базу королевских ВВС в городе Мосуле в Ираке, где расположено соединение тяжелых бомбардировщиков «Веллингтон», способных нести большую бомбовую нагрузку до 3000 миль. Одновременно Сталин приказал генералу армии Тюленеву – командующему Закавказским фронтом, в состав которого входил Особый экспедиционный корпус в Иране, чтобы этот корпус при необходимости был готов вступить в бой с германским вермахтом. Причем воевать предполагалось совместно с британскими летчиками.
Нарком иностранных дел СССР Молотов сообщил, что в случае если вермахт не сумеет выйти на Северный Кавказ, то Иран выступит на стороне СССР и будет лояльно относиться к корпусу, находящемуся в самом Иране. Успокоил вождя. Все эти меры были понятны. Баку, Грозный, Гурьев – единственные источники нефти. А румынский нефтяной бассейн пока что не был советским. Тем временем из Вашингтона и Лондона пришли подтверждения, что не только Мосульская авиабаза, но и авиабаза в районе Багдада в случае неблагоприятных обстоятельств выступят на стороне Советского Союза.
Не менее интенсивно работали ближневосточные резидентуры НКВД и военной разведки, наладившие связь с Рашидом Али Гайдани, который, однако, негативно относился и к англичанам и к немцам. Разведка также докладывала, что в Иран стремятся проникнуть и сотрудники гитлеровской разведки, а этого допустить было никак нельзя. Решено, что в случае чего Турции будет дан ультиматум относительно проливов. Одновременно командующему Черноморским флотом Октябрьскому дан приказ подготовиться к активным операциям в районах Констанцы, Варны, а также подойти вплотную к проливам. …Наша разведка поработала неплохо, очень неплохо, скажу тебе, но… Могу со всей уверенностью утверждать, что планы генерал-фельдмаршалов фон Рундштедта, фон Бока и фон Лееба в первую очередь сорвали своими действиями финансово-промышленные еврейские синдикаты – Орден в Нью-Йорке и Группа в Лондоне. А потому германской разведке не удалось повлиять на иранский парламент, который мог бы тогда принять решение о выдворении советского корпуса. После всех этих событий, негативно сказавшихся на психологическом восприятии ситуации, вызвавших разочарование людской тупостью, генерал-фельдмаршал фон Рундштедт подал в отставку с поста главнокомандующего южной группировки вермахта, и был назначен для прохождения дальнейшей службы в Париж, где полностью отошел от военных дел. За ним вскоре отошел от дел и фон Бок, а после и фон Лееб.
Эрих фон Манштейн на какое-то время задумался, затем продолжал:
– У меня была встреча с фон Рундштедтом уже после того как он убыл во Францию. Мы говорили с ним обо всем этом, обсуждали и информацию, поступающую к нему, а затем уже ко мне из Ватикана. Но он не пожелал что-либо изменять, заявив, что его планам не суждено воплотиться в жизнь, и он уже стар, чтобы что-то менять. Как жаль… Он так и сказал: вы молодые, вот и воюйте, пытайтесь изгнать из России евреев, но вряд ли вам это удастся… хотя бы потому, что и наш фюрер имеет еврейскую кровь, как Гиммлер и ряд других вождей рейха. Он говорил, что пока у власти нет чистокровных немцев, о какой-либо победе на Восточном ли, на Западном ли фронте не может быть и речи. Вот его слова, которые врезались в мою память страшным знамением: «Нам скорбно приходится ждать, когда союзники, – а под ними следует понимать евреев-масонов США и Великобритании – совместно с московскими евреями придут в Берлин и начнут нас вешать, как людей, развязавших эту чудовищную войну. Вы слышали, Эрих, что такое еврейские фигли-мигли? Поверьте мне, погибнут десятки миллионов русских мужиков, женщин и детей, немало погибнет и нас, немцев, а организовавшие эту войну евреи останутся целые и невредимые, и даже Гитлер не угодит ни в петлю, ни на скамью подсудимых. Свои своих не убивают…» Как он был прав! Даже в том, когда дал совет взять Севастополь, мол, это дело чести офицера, – показать евреям как нужно воевать.
Руководствуясь добрыми пожеланиями своего недавнего руководителя я сформировал в Крыму соединение в составе немецких разведывательных и саперных батальонов, противотанковых и моторизованных артиллерийских дивизионов, а также десантно-штурмового подразделения, назначив командиром генерал-майора Хайнца Циглера. Задачей этой бригады являлось внезапное появление в расположении советских войск в канун сражения между фронтовыми соединениями коммунистов и оперативными частями (заградотрядами) НКВД, которые надо было решительно отсечь, а красноармейцев и командиров, посеяв среди них панику, принудить к добровольной сдаче в плен. Чаще всего эта тактика удавалась. Таков был главный секрет успеха действий частей и соединений моей 11-й армии в Крыму. Видишь как разумно предусмотрено: отсечь красных надсмотрщиков и евреев-комиссаров от русских солдат, и тогда те сдаются, видя, что их пришли освободить от деспотичной власти…
В этой боевой работе лучшим образом проявились смелость и инициатива всех наших командиров и самоотверженность немецких войск. 16 ноября 1941-го преследование большевистских частей было завершено; весь Крым, за исключением Севастополя, был в наших руках. А тем временем 42-й корпус стремительным броском сорвал попытку оказать нам сопротивление на Парпачском перешейке и захватить порт Феодосию. Да так стремительно, что противник не сумел даже эвакуироваться. 15 ноября корпус взял Керчь, лишь небольшая часть сил успела укрыться на Тамани.
30-му ак удалось расколоть основные силы противника на две части, осуществив смелый прорыв по горной дороге около Алушты, после того как Симферополь был взят еще 1 ноября передовым отрядом 72-й пд. Противнику не предоставлялось возможности создать оборону на северных отрогах гор, а его силы, оттесненные в городе восточнее дороги Симферополь – Алушта, были обречены на уничтожение. Спасительный порт Феодосия был в руках нашего 42-го ак. Наш 30-й ак овладел дорогой Алушта – Ялта – Севастополь. Уже завершился удачный захват малого порта Балаклава, осуществленный 105-м пп под командованием храброго полковника Мюллера. Все события тогда развивались очень быстро. На правом фланге армии была брошена вперед бригада генерала Циглера с целью как можно скорее перерезать противнику путь отхода на Севастополь. Генералу удалось своевременно занять на этой дороге переправы через реки Альма, Кача и Бельбек. Разведбат 22-й пд под командованием подполковника фон Боддина, входивший в состав этой бригады Циглера, прорвался через горы до южного берега в районе Ялты. Так что все дороги, которые противник мог бы использовать для отхода на Севастополь, оказались перерезанными. Но, несмотря на благоприятную на первый взгляд ситуацию, от заманчивой мысли произвести внезапный налет на главную базу Черноморского флота – Севастополь силами бригады Циглера пришлось отказаться… Потому что сил этой бригады не хватило бы даже в том случае, если бы моряки флота и армейские соединения не имели сильного прикрытия на подступах к крепости.
54-му ак, следовавшему вплотную за бригадой, была поставлена своя задача: прорваться через речки Бельбек и Черная, и окончательно отрезать путь отступления на Севастополь частям противника, находящимся в горах. Но корпус наткнулся на сильное сопротивление. Противник имел крепости, да еще четыре боеспособные бригады морской пехоты. Вступила в бой и крепостная артиллерия. Именно тогда особую жестокость в отношении советских солдат проявили заградотряды НКВД, которые мощным пулеметным огнем уничтожали своих же, чтобы неповадно было убегать, – вот так запугивали, а затем, прекратив стрелять, подавали командирам подразделений команду поднимать бойцов в атаку. Только благодаря такому варварству противнику удалось остановить продвижение нашего 54-го ак. Жуткие методы; как было не бороться с такой властью?! Мои солдаты ужасались, не хотели верить, что подобное вообще возможно…
Для поддержки правого фланга корпуса потребовалось перебросить 22-ю пд из состава 30-го ак. В сложившихся условиях мною было принято решение отказаться от своего плана взять Севастополь ударом с хода, с востока и юго-востока. К тому же, скажу тебе, обеспечить наступление с востока не было никакой возможности ввиду отсутствия там дорог. Шоссе, обозначенное на захваченных нами картах, на самом деле не существовало! Эта дезинформация противника чуть нам дорого не обошлась.
И хотя пока мы не захватили Севастополь, однако противник был почти полностью уничтожен вне города-крепости. Посуди сам: 6 дивизий 11-й армии уничтожили большую часть двух армий противника – Отдельной Приморской и 51-й армии, насчитывавших 12 стрелковых и 4 кавдивизии. Спаслись через Керченский пролив и отошли в город лишь остатки войск, потерявшие к тому же все тяжелое вооружение. Ну а если их в Севастополе вскоре удалось превратить в полноценные боеспособные части, так то благодаря тому, что противник, обладая господством на Черном море, сумел обеспечить своевременный подвоз людских резервов и боевой техники.
Итак, 11-я армия приобрела собственный ТВД. Но впереди нас ждали трудные времена. Что радовало? Красота местности и мягкий климат. После северных степей Крыма началась центральная часть полуострова, далее – великолепные горы, достигавшие 2000 метров и круто обрывавшиеся к югу. В долинах, прорезавших горы, живописные селения – армянские, греческие, татарские, везде фруктовые сады, виноградные плантации, зелень, цветники. Я любовался и бывшей столицей татарских ханов Бахчисараем, и чудом уцелевшими при большевиках дворцами русских князей и графов. А в Императорском дворце в Ливадии вблизи Ялты и вправду чувствуешь себя словно в раю. Кто из нас мог предвидеть тогда, что в этих райских садах спустя всего лишь несколько лет произойдут события, в результате которых пол-Европы будет отдано советско-еврейской власти? Кто мог предвидеть подобный исход событий?!
Хотя… хотя… если вспомнить мое первое пребывание в Крыму с отцом в 1918 году, то мой отец, судя по всему, предвидел горькую участь этой благодатной земли…
Но, что тут говорить, разве могло быть иное решение, коли собравшиеся в Ливадии премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль по матери еврей, президент США Франклин Делано Рузвельт из еврейского рода и женат на своей родственнице-еврейке Элеоноре… ну а Сталин полуеврей. Так кто выиграл войну?!
– Кстати, думаю, вы в курсе, что советские историки утверждали, будто за ваши победы в Крыму вам был обещан вермахтом подарок – Воронцовский дворец в Алупке.
– Да, я слышал… Это оскорбление мне и моему роду. Чужие дворцы нужны еврейским большевикам, немецкие аристократы не зарятся на чужое добро. Что тебе сказать, мой друг? Мне было интересно далекое прошлое этого чудесного края, его история. Там, к примеру, я узнал, что портовые города Евпатория, Керчь, Севастополь, Феодосия, Саки выросли из древнегреческих поселений. Уже после взятия Севастополя мы увидели в южной его части Херсонес с развалинами древних греческих храмов. Местные жители рассказали, что когда-то здесь принял крещение киевский князь Владимир. Некоторые ученые утверждают, что именно здесь родилась Русь. Но насколько мне известно, существует предание, что Русь родилась не в Херсонесе, а тысячелетиями ранее, на севере, возможно, на Ильмене, где погиб мой сын… Восточнее Севастополя позже греков основали свои поселения готы, о чем нам напоминали развалины крепости в горах. Готы держались здесь столетиями и одновременно с ними в портах обосновывались генуэзцы.
Фон Манштейн очевидно увидел как изменилось мое лицо, я не предполагал, что он серьезно интересовался историей, причем той стороной Русской Истории, о которой советские ученые предпочитают помалкивать. Впрочем, у меня был подходящий вопрос:
– Но отчего же тогда вы в своей книге пишете: «…а позже Крым стал татарским ханством, выстоявшим против натиска русских до новейшего времени»? Вам за эту фразу что, уменьшили срок пребывания в тюрьме? Ведь хорошо известно, что Екатерина II, выполняя волю Императора Петра Великого, расширяла жизненное пространство Российской Империи, как в свое время делали Карл Великий, Фридрих Барбаросса… так почему вы, генерал-фельдмаршал Германии, который пришел на русскую землю, чтобы освободить этих русских людей, ставших рабами еврейско-большевистского режима, – и в угоду этим же евреям пишете, что «татары выстояли против натиска русских», какого натиска? Знаете же, знаете, что все царствующие особы Дома Романовых покровительствовали татарам и весьма уважительно к ним относились. А князь и граф Воронцов, прежде чем строить свой великолепный дворец в Алупке, силами местных жителей, в том числе и татар, приказал построить мечеть. Да и со стороны татар отношение к русским жителям Крыма до 1917 года было более чем доброжелательным. И вы в своей книге пишете далее: «…они видели в нас своих освободителей от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи. Ко мне прибыла татарская депутация, принесшая фрукты и красивые ткани ручной работы для освободителя татар «Адольфа Эффенди»…» Это тоже под нажимом написано?
– Уж очень ты горяч… сразу видно, что в тебе течет кровь южанина.
– Я неоднократно встречал в документах, думаю, скорее всего сфальсифицированных, что это именно вы устроили резню в Крыму. Скажу честно: склонен думать что это не так. По моим сведениям и рассказам очевидцев (жителей южной и юго-восточной части Крыма: сел Дуванкой, Ак-Мечеть, Черкес-Кермен, Комары, Балаклава, Инкерман, – Забиранко, Лавренчик, Грузиновых, Кобылиных, Агопян, Бикирбеевых, Стеблиных, Кузнецовых и др., – называю для читателей. – Авт.) уничтожение местечковых евреев в Симферополе, Булганаке, в Ялте, Алуште, Севастополе, в других населенных пунктах Крыма было организовано отделом гестапо 11-й армии не без вашего согласия. Отдел гестапо не подчинялся вам напрямую. Да вы и не давали им прямых указаний. Они просто делали свою работу: уничтожали партийно-советский актив, а это в основном – евреи, и, насколько я знаю, вы говорили, чтобы подобная работа проводилась вне позиций ваших войск, чтобы у ваших солдат и офицеров не оставалось тягостного впечатления. Я прав?
– Рейх ставил евреев-богоборцев в ряд врагов христианства. Мои христианские убеждения также играли свою роль…
– …Но помимо евреев уничтожались и активисты советско-еврейской власти: НКВД, управления Госбезопасности, партийных и советских органов, не зависимо от их национальности. Безусловно, те, кто был одурманен советским агитпропом, а также евреи, интерпретировали ваши действия и действия 11-й армии как преступные. Только при этом все эти «обвинители» забывали, не желали вспоминать ни при каких обстоятельствах, что сами (в большинстве своем) начиная с 1918 года расстреляли в Крыму только в годы гражданской войны под руководством евреев Бела Куна и Розалии Залкинд-Землячки более 200 000 русских людей: дворян, офицеров, мещан, купцов и ремесленников. А затем, с 1921 по 1941 год уничтожили более 150 000 крымчан, в основном, русских… Кто и когда им и их последователям предъявит обвинения?!
Генерал-фельдмаршал слушал меня с грустью. Может, он в тот момент пребывал в Крыму, а может быть, даже в далеком беспечном детстве, в сладких ребяческих днях, в которые и представить не мог, что станет участником грандиозных событий XX века. Как не мог тогда знать, что на родине человека, – может даже нежеланного, незваного, малознакомого, но желающего знать подробно, что же происходило в военные 40-е годы в Крыму, – максимально раскроется его, фон Манштейна, полководческий талант, и он придет на южную благодатную землю с благородной миссией освободить от рабства близкий и дружественный народ… А затем случится то, что случится: после войны он окажется на скамье подсудимых… И те, кто его хорошо знал, скажут или подумают: смалодушничал, поверженный, пошел на поводу у победителей…
Эрих фон Манштейн словно в рассеянности медленно поднял глаза на меня, встретившись на короткое время взглядом, мы отвели наши взоры в пространство. Не знаю, насколько он доверял мне, но, думаю, он, побывавший в роли и героя-полководца, и военного преступника, может быть впервые захотел рассказать, что же он хотел сделать в этой жизни и чего не успел. Его преклонный возраст давал мне право думать именно так… Он глубоко вздохнул, его взгляд затуманился, он достал матовый платок из тонкого батиста и промокнул им глаза.
– Ну что, продолжим наш разговор?
В ответ я лишь кивнул. И вновь полилась его задумчивая, неспешно-плавная речь.
– В то время отдел тыла штаба находился в Симферополе, который сотрудники IV-го отдела армии уже полностью очистили от евреев и их активистов, и в городе остались в основном русские люди. Первый же эшелон штаба перешел в Сарабуз (Гвардейское), что севернее Симферополя. Мы расположили свои службы в школе. Я же с начальником штаба и несколькими офицерами поселился в правлении колхоза, где каждый из нас занимал по небольшой комнате. Там стояли кровать, стол, стул, табуретки, были таз для умывания и вешалки для одежды. Конечно, мы могли завести добротную мебель, но не в духе нашего штаба было создавать себе удобства, когда солдаты этого лишены. Так мы квартировали до августа 1942-го и лишь дважды – в июне того же 42-го наш штаб располагался под Севастополем. Жили мы в одном из двухэтажных домов, ранее принадлежавшем управляющему местного помещика Якова (Якоба) Глагольевского. Этот дом находился на станции Бельбек (ныне ст. Верхне-Садовая. – Авт.), а через небольшой лесок на север была еще одна татарская деревня – Атаркой (затем Фронтовое, Холмовка. – Авт.). Помню, в холодное время года всюду, где мы жили: в школах или правлениях колхозов, отопление Советами было выведено из строя. Но среди местных русских жителей всегда находились мастеровые люди, которые и складывали нам печи по русскому образцу. Здесь тоже была разрушена котельная, пришлось делать печь.
Он говорил, а перед моими глазами возникали волнующие картинки детства: утренний заморозок, стынут щеки и пальцы, и мы, детишки начальных классов, споро идем вдоль железнодорожной колеи, успевая замечать затянутые ледком проталины и чуть заиндевелые деревья, – это, конечно, не суровая русская зима, но все же для нас, теплолюбивых юных крымчан, редкий зимний холод в тягость… Мы торопимся, поворот за поворотом, пока не достигаем крайнего древа за последним забором, за которым школа. Наша наипервейшая цель – не парты и книжки, а печка, к которой можно прижать озябшие ладошки; печка, сложенная еще при генерал-фельдмаршале фон Манштейне, обогревавшая его и… меня.
Он видит, как я потираю руки в легком волнении и спрашивает: «У тебя что, озноб?» «Нет, – отвечаю я. – Впрочем, с вашего позволения я бы выпил коньячку». Он удовлетворенно предлагает: «Давай выпьем вместе». И пока в горле оседает приятное теплое облачко, я вставляю:
– Господин генерал-фельдмаршал, в этом доме в послевоенные годы обучались дети 2–4 классов Верхне-Садовской средней школы, учился там и я. Нашей учительницей тогда была Мария Леонтьевна Залевская, которая вышла замуж за Владимира Макарова. А его отец был крымским татарином, женившимся на русской женщине, длительное время и до и после войны жившей в деревне Дуванкой. Чтобы его, как татарина, не выселили, он в 1944-м переписался на фамилию жены… нет, переписались оба, ведь до этого она носила фамилию мужа. Так, скрываясь от большевистских преследований, поступали и другие, кому удавалось, только чтобы остаться на родине, в Крыму. То же сделал и Анатолий Бекирбеев, женившись на красивой русской женщине Вере Григорьевне Шило и взяв ее фамилию. Кстати, он проходил срочную службу матросом в Батуми в Морских частях погранвойск… И никогда в Крыму не было никакой вражды между татарами и русскими…
Эрих фон Манштейн, поставив согретый его пальцами бокал на стол, в раздумье произнес:
– Вот видишь, как получается. Ради того, чтобы остаться на родине, мужчины принимают фамилию жен другой национальности. Это любовь не только к женщине, но и к земле, на которой жили твои предки… Это как диссонанс того, что случилось в моей жизни, когда я, выполняя свой мужской долг, пошел на компромисс и спас свою семью…
Мы недолго побыли в молчании.
– …Когда мы вплотную подошли к Севастополю, перед 11-й армией остро встала задача взять город штурмом. И чем раньше будет предпринято это наступление, тем меньше времени будет дано противнику на организацию его обороны. И тем больше будет у нас шансов на успех. А еще – тем меньше опасность высадки противника с моря.
Прежде всего требовалось завершить окружение крепости. Для этого левому флангу 54-го ак необходимо было занять район на стыке между ним и 30-м ак, находившимся в горах юго-восточнее Севастополя. Потребовался ряд трудных боев в горах, в которых была задействована и 1-я румынская горная бригада. К сожалению, четырех дивизий, расположенных перед крепостью, было недостаточно для штурма. Их не доставало даже для того, чтобы создать сплошной фронт. К тому же оказалось, что противник с помощью все тех же карательных мер, о которых я тебе рассказывал, в короткий срок сумел довести силу своих войск до девяти дивизий. Этот факт дал понять, насколько важно срочно перерезать морские коммуникации. Для того чтобы достичь успеха, 11-я армия должна была подтянуть силы. Но было ясно, что противник, безраздельно господствовавший на Черном море, в любой момент мог предпринять высадку, причем в любом месте побережья, если оно не будет обеспечено достаточной обороной. Тяжеленько приходилось моему штабу… и мне, конечно.
Выбор был невелик: пойти на большой риск, оголив территорию Крыма, и в особенности, Керченское направление или же заранее поставить под вопрос успех предполагаемого штурма. Решено было штурмовать. Напасть на противника нужно было с нескольких направлений, чтобы не допустить концентрации его сил на каком-либо одном участке крепостного фронта. Для того чтобы сломить сопротивление крепости, нужно было взять под свой контроль порт – бухту Северную. Пока крепость имела морские коммуникации, противник по технической обеспеченности и по численности армейских и флотских соединений постоянно сохранял превосходство над нами. Поэтому главный удар должен был наноситься с севера или северо-востока в направлении бухты Северной. Для нас важен был не город, а порт. Исходя из этих соображений, было принято решение наносить главный удар с севера, а на юге решено было вести вспомогательное наступление с целью сковать и отвлечь силы противника.
На севере наступал 54-й армейский корпус в составе четырех дивизий (22-я пд, 132-я пд, 50-я пд и только подошедшая 24-я пд), а также большая часть тяжелой артиллерии. Сковывающий удар на юге должен был наносить 30-й армейский корпус, имевший в своем распоряжении кроме 72-й пд также переброшенную из Керчи 170-ю пд и румынскую горную бригаду. Со стороны Керчи подошла также 73-я пд, которую я включил в резерв. А на Керченском полуострове остался только штаб 42-го корпуса (46-й пд).
В горах действовал штаб румынского горного корпуса с подчиненной ему 4-й горной бригадой. Побережье обеспечивалось 8-й румынской кавбригадой. Но если учесть, что Черноморский флот имел господство на море, то этот фактор означал большой риск для нашей армии. Но этот риск казался оправданным, если наступление на Севастополь начнется достаточно скоро, – раньше, чем противник успеет на Кубани или на Кавказе сформировать новые соединения для высадки с моря.
Момент начала наступления имел очень важное значение. По расчетам штаба необходимая перегруппировка войск и обеспечение артиллерии боеприпасами были закончены к 27 ноября 1941 года, а на следующий день было назначено наступление.
Но тогда в Крыму начались непрерывные дожди, они вывели из строя все дороги без твердого покрытия. Подготовка к наступлению из-за этого затягивалась. Вместо 27 ноября мы смогли начать артподготовку только 17 декабря. Потеря времени была на руку противнику. Итак, опоздание на три недели решило исход этой операции. А 54-й ак на северном участке и 30-й ак на юге были готовы к наступлению.
Но перед этим командованию армии пришлось принять не менее сложное решение. Еще 17 октября из-за обострившегося положения под Ростовом генерал-фельдмаршал фон Рундштедт потребовал немедленно выделить в его распоряжение 73-ю пд и 170-ю пд. Все наши объяснения относительно того, что этим будет сорвано наступление на Севастополь, привели только к тому, что нам была оставлена 170-я пд, двигавшаяся по прибрежной дороге на соединение с 30-м ак. И то только потому, что она все равно слишком поздно прибыла бы под Ростов. Но без 73-й пд мы лишились резерва на северном участке. Командование должно было решить: есть ли смысл вообще начинать наступление в этих условиях. Решили идти на риск.
Буду краток: сначала нужно было выбить противника между речками Бельбек и Кача, захватить опорные пункты в долине Бельбека и на возвышенном южном берегу реки, а дальше двигаться к Северной бухте. Основную тяжесть боя приняла на себя храбрая 22-я Нижнесаксонская пехотная дивизия во главе с ее отличным командиром генерал-лейтенантом Вольфом. Он нее же зависел успех; она блестяще очистила от противника полосу обеспечения между речками, вместе с наступавшей южнее 132-й пд штурмовала высоты на южном берегу долины речки Бельбек и прорвалась в зону укреплений южнее долины. Но клин наступления становился все уже и уже, так как 50-я пд и 24-я пд, – наступавшие с востока в направлении на бухту Северную – почти не продвинулись. Бои не прекращались и в Рождество. И вот острие наступающего клина приблизилось к форту «Сталин» (30-я батарея капитана Александера. – Авт.), а ее взятие означало бы овладение господствующими над бухтой Северной НП для нашей артиллерии. Если бы мы имели резерв, прорыв к бухте удался бы, – я отвечаю за свои слова.
В этой обстановке и произошла высадка советских десантов сначала у Керчи, а затем у Феодосии. И все в тот момент, когда большая часть сил моей армии была под Севастополем. А там сосредоточились немецкая дивизия и две румынские бригады. Надо было перебрасывать из-под Севастополя силы на участки, находящиеся под угрозой. Поэтому вначале я отдал приказ 30-му ак прекратить наступление, а 170-й пд приказал направиться на оказавшийся под угрозой Керченский полуостров. На северном же участке, по согласованию с командиром 54-го ак и командирами дивизий, была предпринята еще одна попытка прорыва к бухте Северной. Как и всегда, наши войска прилагали все свои силы. 16-му пп под командованием полковника фон Холтица, наступавшему на направление главного удара 22-й пд, удалось еще прорваться в полосу заграждений форта «Сталин», но дальше – нет… Я принял решение приостановить наступление.
Одновременно я отдал приказ об отводе войск с северного участка фронта на высоты севернее долины Бельбека. Без этой меры было бы невозможно высвободить необходимые силы. Так закончилась первая попытка штурмом взять Севастополь. Увы, нас постигла неудача… Но мы захватили удобные исходные позиции для последующего наступления, хотя это было слабым утешением, если учитывать понесенные жертвы.
Высадка советских войск на Керченском полуострове была не просто маневром противника, рассчитанным на отвлечение наших сил. Советские радиостанции сообщали тогда, что речь идет о наступлении с решительной целью возвращения Крыма, в соответствии с приказом Сталина. По радио браво объявили, что сражение будет закончено уничтожением 11-й армии в Крыму. То не пустые слова, потому что столь серьезное заявление было подтверждено мощным броском советских войск.
26 декабря противник, переправив две дивизии через Керченский залив, высадил десанты по обе стороны от Керчи. Затем последовала высадка малых десантов на северном побережье полуострова. Командир 42-го ак генерал граф фон Шпонек имел в своем распоряжении только одну 46-ю пд. Граф запросил у командования армии разрешения оставить Керченский полуостров, имея ввиду запереть выходы из него у Парпачского перешейка. Но командование армии не разделяло его мнения… Если бы противнику удалось укрепиться в районе Керчи, то на полуострове возник бы еще один участок фронта, и обстановка для нашей армии, особенно пока еще не был взят Севастополь, стала бы чрезвычайно опасной. Поэтому я отдал приказ 42-му ак, используя слабость только что высадившегося противника, сбросить его в море. Для чего приказал ввести в сражение 46-ю пд. В район Феодосии из-под Симферополя направил 4-ю румынскую горную бригаду. А вслед за ней 8-ю румынскую кавбригаду ликвидировать возможные десанты противника. Одновременно туда направил из-под Геническа 213-й пп.
28 декабря 1941 г. были ликвидированы плацдармы противника севернее и южнее Керчи, за исключением небольшой полосы земли на северном побережье. Но граф фон Шпонек вторично запросил разрешения оставить Керченский полуостров, на что я ответил категорическим отказом.
Тогда же, 28 декабря, 54-й ак перешел в наступление под Севастополем. Противник готовился к нанесению удара, мы получили донесение из Феодосии, что ожидается новый десант. Наши силы под Феодосией состояли из саперного батальона, противотанковой истребительной артиллерии, нескольких береговых батарей. Румыны прибыли в Феодосию в течение первой половины дня и не в состоянии были помешать высадке десанта. Телефонная связь со штабом 42-го армейского корпуса была прервана. В 10.00 я еще получил от графа фон Шпонека радиограмму, сообщавшую, что ввиду высадки противником десантов у Феодосии он приказал немедленно оставить Керченский полуостров. Ответный приказ командования армии, запрещавший отход, уже не был принят радиостанцией штаба корпуса. Итак, спешный отход мог только ухудшить обстановку. Если противник начнет активизировать свое наступление у Керчи, он сразу же начнет преследовать 46-ю пд и эта дивизия окажется между двух огней.
Я отдал приказ румынскому горному корпусу силами двух бригад и находящегося на подходе румынского моторизованного полка немедленно сбросить в море десантников Черноморского флота.
Мы имели все основания думать, что если румынам и не удастся, то они сумеют удержать противника в пределах небольшого плацдарма у Феодосии, пока не подойдут немецкие соединения. Но эта надежда оказалась призрачной: под ударом десантников румыны дрогнули, а увидев небольшое количество советских танков, показавшихся им слишком грозными, бежали в сторону Симферополя.
46-я пд, бросив большинство своих орудий, отступила и противник, как мы и предполагали, начал преследование. Через замерзший пролив с Тамани подтягивались свежие силы. К счастью, советские генералы и адмиралы не использовали выгоду создавшегося положения, как всегда, им не хватило решительности. А ведь смогли бы быстрым прорывом на Джанкой парализовать снабжение моей армии, да… Высшие военачальники армии были заняты оправданиями в штабах СМЕРШа, ну а адмиралы Черноморского флота, по имевшимся у меня сведениям, большей частью уже осели на побережье Кавказа.
Отозванные от Севастополя войска (170-я пд, 132-я пд) прибыли в район западнее и северо-западнее Феодосии лишь через две недели. Так что для меня, как для человека военного, было совершенно не понятно и просто поразительно, почему же советские генералы и адмиралы не использовали такой благоприятный момент… Из захваченных нами оперативных карт было видно, что высадившейся у Феодосии 44-й армии была поставлена задача: имевшимися к этому времени в ее распоряжении шестью полностью укомплектованными дивизиями выйти к 4 января в район западнее и северо-западнее города Старый Крым, чтобы затем занять оборону на достигнутом рубеже. Имея тройное превосходство в силах, Советы не решились на смелую глубокую операцию, которая могла бы привести к разгрому моей армии! Противник даже не достиг упомянутого Старого Крыма. Скажу, что наступавшая через Керчь многократно превосходящая 51-я армия преследовала нашу 46-ю пд слишком вяло, нерешительно… что казалось странным… А высадившаяся у Феодосии 44-я армия предпринимала только осторожные вылазки. К нашему удивлению, она направила свои главные силы не в решающем западном и северо-западном направлении, а на восток, – навстречу 51-й армии.
По всему выходило, что командование этих армий поставило перед собой тактическую цель – уничтожение наших сил на Керченском полуострове, но совершенно упустило из виду оперативную цель – пересечение основной жизненной артерии 11-й армии. Еще раз подчеркну: это было нелепо и странно, что имея столь огромные силы, многократно превосходящие мою 11-ю армию, советские генералы бездействовали; более того: после войны в своих мемуарах они пишут как раз наоборот, как они героически сражались… ложь и бред… дикость какая-то…
Итак, нам удалось создать из измотанной в боях 46-й пд, прибывшего тем временем 213-го пп и румынских частей непрочный фронт прикрытия на рубеже: северные отроги крымских гор и старого Крыма и побережья Сиваша западнее Ак-Монай. На укрепление румынских частей были посланы все офицеры, унтер-офицеры и солдаты, которых можно было высвободить, они же должны были обеспечить грамотное использование тяжелого оружия румынами.
Эрих фон Манштейн сделал паузу, затем спросил меня:
– Как ты думаешь, почему так поступали генералы Львов, Черняк, Батов… адмиралы Октябрьский, Горшков?
– Думаю, трагедия бездействий советских военачальников заключалась в том, что они боялись поражений, за которые их ждал подвал Лубянки, а затем расстрел. Ими руководил патологический страх, застивший им мозг. Тогда как организовать грамотно наступление они были просто не способны. Ибо советская высшая военная школа, созданная по приказу Троцкого, а затем реформированная Сталиным, выращивала не полководцев, не здравомыслящих военачальников, а обыкновенных массовых убийц. Они умели воевать только количеством, бросая в военные баталии бессчетное число простых солдат. Именно такие и вошли в историю СССР, и были удостоены орденов «Победы», дважды, а то и четырежды званий Героев Советского Союза. Тоже грязная, бесчеловечная нелепость…
Те, кто читал книгу «Утерянные победы», помнят, что автор достаточно внимания уделяет крымской эпопее. При этом из всех высших и старших офицеров особо отмечает командира 42-го армейского корпуса генерала графа фон Шпонека; да и в этой книге его имя упоминалось не раз, говорилось и о трагической судьбе. Однако Эрих фон Манштейн избегал сказать главного, да и не мог это сделать. А главное состоит в том, что если читатель вернется к предыдущим главам, то он вспомнит, какие цели и задачи ставили 22 июня 1941 года три германских генерал-фельдмаршала, начавших свой боевой поход на русскую землю с целью освободить ее от еврейско-большевистского диктата. Фон Манштейн, говоря о графе фон Шпонеке, указывает, что главнокомандующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Рейхенау запретил представлять к каким бы то ни было наградам солдат и офицеров 16-й пд, выполнивших приказ фон Шпонека на отступление. А ведь Гитлер, принимая в декабре 1941-го командование над сухопутными силами, запретил им отступать назад даже на один шаг, причем независимо от обстановки. 16-я пд, получив приказ от графа фон Шпонека, обязана была его выполнить.
Также Эрих фон Манштейн в книге не указывает причину освобождения Гитлером фон Рундштедта от должности, не говорит, сам ли тот подал рапорт о нежелании более выполнять требования Гитлера по ведению войны в большевистской России. Известно, что Гитлер сделал абсурдный шаг, создав в Германии три генеральных штаба, а себя назначил главнокомандующим сухопутными войсками, одновременно являясь верховным главнокомандующим. Он не опирался на деятельность трех своих главнокомандующих группами армий «Юг», «Центр», «Север», а повелевал им что и как делать. Что трактовалось негативно в отношении именно этих людей: фон Рундштедта, фон Бока, фон Лееба (лишь последний сохранил свою должность на Восточном фронте).
Но продолжим: вскоре фон Рейхенау скончался, его заменил генерал-фельдмаршал Федор фон Бок. И тогда фон Манштейн добился отмены этого решения о невозможности награждения отличившихся из 16-й пд. Фон Манштейн много рассказывал мне об этом храбром соединении – 16-й пехотной дивизии, командиром которой был генерал-лейтенант Гимер, погибший в оборонительных боях на Парпачском перешейке (захоронен на сельском кладбище в бывшем селе Парпач, о чем знали старые жители; возможно, для более молодых сей факт неизвестен). Графа фон Шпонека за несанкционированное отступление под Керчью уже в Германии привлекут к уголовной ответственности и по приказу Гиммлера расстреляют после 20 июля 1944 года. Таким образом, фон Шпонек был ликвидирован наряду с заговорщиками, которые сами стремились уничтожить Гитлера и его окружение, сорвавших уничтожение большевистского режима на территории бывшей Российской Империи и поставивших тем самым народ Германии в положение народа-преступника, развязавшего Вторую мировую войну.
А если бы Германия выиграла? – кого бы судили на процессе, подобном Нюрнбергскому?!
…Но руководителем того заговора был, конечно, не граф фон Штауффенберг. В числе руководителей оппозиции гитлеровскому режиму еще в конце 1941 года были генерал-фельдмаршалы фон Рундштедт, фон Бок, фон Лееб и другие аристократы, в том числе и граф фон Шпонек. Который и был расстрелян (а не покончил жизнь самоубийством, согласно запущенной версии), причем не за отступление на Парпачском перешейке, а за то, что был по поручению трех генерал-фельдмаршалов официальным руководителем и организатором оппозиции аристократов и дворян древних родов Германии против еврейской клики Адольфа Гитлера, сотрудничавшего с масонскими кланами США, Великобритании и, конечно же, с большевистским режимом в России.
Граф фон Шпонек был молод, горяч, вдохновенная натура, рвущаяся в бой, – вот его и определили на роль негласного лидера три идейных вдохновителя, один из которых – фон Рундштедт имел редчайший дар просчитывать ходы Истории. Но все они оказались бессильными против Ордена и Группы, которым Гитлер был выгоден… Потому что решалась не судьба какой-то Европы или какого-то там СССР, – речь шла о политическом симбиозе планеты. Итог – мир проиграл международному сионизму.
Но вернемся в Крым января 1942 года…
Фон Манштейн подождал, пока прислуга подала нам свежайший кофе, поправила плед на коленях хозяина, заботливо оглядела все вокруг и медленно вышла, после чего, насладившись терпким ароматом и отхлебнув глоток, неспешно продолжил:
– Высадка десанта в районе Феодосии и Керчи открывала Советам путь к железной дороге Джанкой – Симферополь. 4 января нам стало известно, что в районе Феодосии уже сконцентрировано шесть дивизий противника. Поэтому я, как командующий, стремился подтянуть туда из-под Севастополя крайне необходимые дивизии. В то же время меня морально угнетало, что в госпиталях Симферополя находилось более 10 000 раненых солдат и офицеров, которых мы не в состоянии эвакуировать. Перед этим мне было доложено, что несколько сот наших раненых солдат, часть из них лежавших в гипсе, находившихся в госпитале в Феодосии, были расстреляны или замучены офицерами СМЕРШа; раненых баграми вытащили на берег моря, облили водой и заморозили на ледяном ветру. Много ли надо ослабленным людям, чтобы замерзнуть на январском ветру даже в Крыму?
(…Я действительно знал об этом факте от местных жителей: солдаты заградотряда по приказу оперативников СМЕРШа пожарными баграми вытаскивали беспомощных раненых солдат, срывая с них одежду, бинты и белье, нанося глубокие раны на теле, а дотащив их на песчаный берег, стали поливать холодной морской водой… Вот ведь загвоздка: нам же всегда рассказывали о зверствах немцев, и никогда – о зверствах своих… Но я не стал перебивать собеседника, только кивнул на его вопросительное: «…даже в Крыму?» и потянулся за чашечкой дымящегося кофе.)