Еще со дня их знакомства Софи кое-что от Лукаса скрывала. Кое-что о тайном страхе, преследовавшем ее с раннего детства. В отличие от всех фобий, перечисленных в диагностических справочниках, он был присущ только Софи. А если учесть, чем она зарабатывала себе на жизнь, в этом была еще какая-то ирония судьбы.

Все началось много лет назад, во время трагического случая на шоссе между Парадиз-Вэлли и Фресно.

Ее семья проводила отпуск в Гранд-Каньоне. Это была одна из тех туристических поездок, в программу которой входило шестидневное плавание на плотах по горным рекам, жизнь в лесу и пешая экскурсия по каньону под руководством проводника-натуралиста. Все было здорово, но к концу недели Софи и ее родители выдохлись. Обратный путь оказался чудовищным.

У Харри Коэна был старый «додж» без кондиционера. От жары люди срывались по пустякам, обнаженные руки прилипали к виниловым сиденьям. Софи так сильно укачало, что пришлось трижды останавливаться.

К тому времени, когда они пересекли границу Калифорнии и въехали в Долину Смерти, Коэны уже не разговаривали друг с другом.

Кровь появилась ниоткуда.

Первой ее увидела Софи, глядевшая в окно на дорогу. Кровь появилась посреди шоссе, пятнышко... мазок... тонкая струйка... и куча кровавых кишок, ползущих к...

Бойня! Потроха большеротого барана были разбросаны возле центральной линии, и автомобиль Харри двигался на слишком большой скорости, чтобы уйти в сторону. У Харри не было выбора, только пропахать через эту кучу. Шины проглиссировали по крови и внутренностям, как поплавки гидроплана. Эвелин Коэн издала звук, будто ее вырвало. Машину повело, но Харри, ругаясь на чем свет стоит, сумел удержать ее.

Спустя несколько минут все вернулось на свои места. Харри и Эвелин продолжали склоку, о неприятном инциденте никто уже не вспоминал. Никто, кроме маленькой Софи.

Когда автомобиль был посередине лужи, кровь брызнула на заднее боковое стекло. Софи это видела и уже не могла отвести взгляд от крови. Высыхая на ветру, растекаясь струйками по стеклу, кровь не уходила. Софи смотрела на нее долгие часы, пока они не приехали в Сан-Франциско. Кровь застыла густой алой паутиной. Вечное напоминание о мимолетной бойне на шоссе.

По многим причинам эти пятна крови на стекле запомнились Софи на всю жизнь. Они зримо присутствовали в ее снах, в моментальных вспышках страха на обледенелых дорогах, в ее параноидальных домыслах. Казалось, эта кровь алым штампом легла на всю ее жизнь. Кровь жертвенного агнца на ее машине.

Иногда Софи вполне трезво оценивала все безумие этих бесконечных воспоминаний. Она считала это типичным неврозом девушки среднего класса. Комплекс вины. Вины в том, что она пренебрегла образованием в пользу рабочей профессии, несмотря на протест родителей. Вины, что предпочла свободу обязательствам. Вины, что жила так, как ей хотелось. Проклятая вина. Софи так устала от нее, что готова была плакать.

Со временем воспоминание о крови стало проявляться по-другому. Год назад Софи все сильнее стали преследовать сны. Сны, мучившие ее по ночам и преследовавшие днем. Сначала она приписывала их стрессу. Заработки уменьшились, количество неоплаченных счетов росло. И не покидало ощущение, что Лукас словно возвел между ними стену. Чем больше преследовало Софи видение той крови, тем больше она понимала, что для нее это обрело новое значение.

Теперь, когда их нашло проклятие, образ крови ехал с ней рядом миля за милей. Поворот за поворотом. И пробивалась к сознанию мысль, что это повторится. Что не всегда виденная кровь будет бараньей.

Скоро это может оказаться ее кровь.

Самой короткой дорогой, которая вела к сортировочной станции, было старое семьдесят девятое шоссе возле города Ньютона в штате Канзас. Меньше чем через пятнадцать минут Лукас выехал на него. К своему немалому удивлению, он до сих пор помнил каждую выбоину, каждый ухаб, каждую милю этого пустынного двухполосного шоссе. Старое семьдесят девятое огибало залив озера Рейнкиллер и пригороды Тованды, Уайтвотера и Ферли. В такое позднее время на нем не было видно ни единой машины. Пусто, как на кладбище.

— Анхел, ты можешь погибнуть.

Софи снова закусила нижнюю губу, обернувшись через плечо к Анхелу.

— Софи, я знаю, цто делаю.

— Да?

— Да, мэм.

В голосе паренька звучала странная смесь решимости и злости.

Обернувшись, Лукас поглядел на Анхела. Слабо освещенный зеленоватым светом приборов, он сейчас был чем-то неуловимо похож на персонаж фильма ужасов сороковых годов.

Эта неожиданная ассоциация перенесла Лукаса во времена его детства, когда он любил ходить в кино. Он вспомнил красавца Рондо Хаттона, игравшего почти все главные роли в фильмах тех лет. Он заболел акромегалией — неизлечимой болезнью, которая обезображивает лицо. Обреченный на роли убийц и уродов во второразрядных фильмах вроде «Грубияна», Хаттон старался играть как можно лучше до самой своей смерти в конце сороковых. В детстве Лукас подозревал, что на самом деле старый Рондо — хороший. Даже вышло так, что Лукас вырос, болея за плохих парней, — не из-за собственных антиобщественных порывов, а потому, что в фильмах чужаков рисовали дьяволами. Чудаков, иностранцев, сумасшедших, представителей иных национальностей — а это и были люди, с которыми Лукас себя отождествлял. И целая жизнь ему понадобилась, чтобы, стряхнув горы лжи, понять, что часто именно такие люди совершали великие подвиги и меняли этот мир.

Несколько секунд Лукас всматривался в возбужденные глаза Анхела, а потом спросил:

— Тебе когда-нибудь раньше доводилось целиться в человека?

— Нет.

— Ты понимаешь, это вовсе не похоже на то, как бывает в кино...

— Понимаю.

— Это самое страшное и тяжелое дело. Чуть ли не труднее, чем самому стоять под дулом. А знаешь почему?

— Нет, сэр.

— Потому что этот хмырь, в которого ты целишься, может оказаться как раз тем, кто заставит тебя спустить курок.

После секундной паузы Анхел сказал:

— Я готов к этому, Лукас.

Софи лишь покачала головой и пробормотала:

— Да поможет нам Господь...

Лукас взглянул на часы — было почти три часа ночи. Он внимательно оглядел шоссе, которое явно знавало лучшие времена. Потрескавшийся от времени асфальт, испещренный тормозными следами шин, выглядел почти сюрреалистически в мощном свете фар полицейского джипа. Он чем-то напоминал поверхность иной планеты. По обеим сторонам дороги тянулись усыпанные гравием и утыканные старыми автомобильными покрышками широкие обочины. Повсюду проблескивали осколки стекла. Да, на этой дороге запросто можно было затеряться.

Главная проблема состояла в том, что Лукас не знал, хватит ли им бензина до железной дороги. Уже сейчас бензобак опустел больше чем наполовину. По его расчетам выходило, что у них в запасе около часа.

План Анхела был довольно прост. Поскольку его болезнь была еще в самой начальной стадии, решено было, что именно он выпрыгнет из джипа неподалеку от сортировочной станции и проникнет на ее территорию пешком. Затем он захватит пригородный поезд, наставив на машиниста пистолет, и заставит его двинуться к ближайшему переезду, где их будут ждать Лукас и Софи. Нельзя сказать, чтобы в плане не было дырок, но Лукас готов был поспорить, что у этого маленького мексиканца хватит духу его выполнить.

— Насколько мы близко? — Голос Софи звучал как пропущенный через мясорубку.

Лукас глянул на горизонт:

— Думаю, милях в двадцати от Вичиты.

— Бензина хватит?

— Несомненно.

Софи закусила нижнюю губу.

— И ты уверен, что это самый лучший план?

Лукас метнул на нее быстрый взгляд:

— Я знаю, о чем ты думаешь...

— Лукас, я просто хочу...

— Послушай... я знаю, что сейчас мы просто выигрываем время по кусочкам, но поезд даст нам время подумать как следует.

Софи ничего не ответила. Лукас снова глянул на ее сведенное напряжением лицо. Софи грызла ногти. Странно, как она еще не сгрызла их до корней. Неподвижный взгляд сфокусировался за стеклом джипа, как солнечный луч, прошедший сквозь линзу. Волосы свалялись, торчали рыжими крысиными хвостами, как у обколотой наркоманки из группы «Маленькие негодяйки». На окровавленном ухе не было половины сережек. Футболка вся промокла под мышками. На нее страшно было смотреть, но почему-то у Лукаса вдруг забилось сердце просто от взгляда на нее.

Во многих смыслах Софи была для него единственным близким человеком. Родители умерли, с сестрами он совсем потерял связь. А нормальные дружеские отношения любого рода при такой жизни, когда мотаешь милю за милей во сне и наяву, поддерживать практически невозможно. Все, что у него осталось, — это Софи. Его лучший друг, его сестра, его напарник, его... _любовница_? Это он хотел сказать? Его _женщина_? Чем ему так не нравится эта мысль? В каком-то смысле они уже женаты. Черт побери, что же его пугает в Софи? Сейчас он был бы готов ради нее на все...

В голове молнией вспыхнул неизбежный вопрос: положит ли он жизнь за Софи? Вопрос путал. Тем более в таких обстоятельствах. А хуже всего было, что в самой глубине своего сердца Лукас не знал ответа.

— И что-нибудь придумаем, — неуклюже добавил он.

Софи метнула на него сердитый взгляд:

— Очень хочется тебе доверить.

— Если вдуматься, нам нужно только...

Внезапно Лукас прервался на полуслове. В зеркале заднего вида неожиданно появилась пара фар. Сзади быстро приближался автомобиль. Лукас взглянул на спидометр — стрелка показывала шестьдесят восемь миль в час. Разрешенная скорость тут была пятьдесят. Догоняющий автомобиль шел куда быстрее, летел, как из ада. Не меньше девяноста.

— Что случилось? — спросила Софи, оглядываясь через плечо.

— Позади нас фары...

— Черт, а если это...

— Не волнуйся. Наверное, какой-то лихач решил проветриться по ночной дороге.

— Да, но когда он увидит полицейский джип...

— Тут же затормозит на фиг, — закончил Лукас.

Фары приближались. У Лукаса по плечам побежали мурашки. Волосы на голове зашевелились. Фары были мутно-желтые. Близко посаженные. Слишком близко для современного автомобиля.

— Подожди-ка, — пробормотала Софи, оглядываясь через плечо. — Это не лихач.

— То есть?

— Похоже на старый «форд» модели "Т" или что-то в этом роде.

— Модели "Т"?

Лукас тоже оглянулся через плечо. Заднее стекло джипа было разбито вдребезги, дыра зияла, как неровная зубастая пасть. Сквозь нее были видны надвигающиеся фары. Они были уже менее чем в четверти мили, и разрыв постоянно сокращался. Вырисовывался корпус. Контуры крыльев, обводы крыши...

— Разрази меня гром...

Узнавание обдало Лукаса ледяной волной.

— Что это?! Что ты там увидел?! — в ужасе закричала Софи.

— Тот самый гадский лимузин!

Только теперь до Лукаса вдруг дошло, что на протяжении последних двадцати четырех часов поблизости все время появлялся старинный «роллс-ройс», самый что ни на есть настоящий — от маленького винтика до громоздкого кузова, только Лукас не обращал внимания. Он точно не мог сказать, но, кажется, увидел его в первый раз у Раунд-Ноб, где погиб Мелвил Бенуа. Зато точно этот лимузин стоял перед лавкой ростовщика. Лукас мог поручиться, что видел этот лимузин в свалке битых машин, когда сложилась пополам «Черная Мария». Теперь до Лукаса дошло, что этот гад их преследует.

— Лимузин? — переспросила Софи.

Лицо ее было освещено приближающимися фарами.

— Ага... Ты же знаешь, как я их терпеть не могу, — проворчал Лукас, прибавляя скорость. Семьдесят, семьдесят пять миль в час. Старинный лимузин продолжал догонять. Неумолимо, как ураган в Санта-Ане.

Софи повернулась к нему:

— Он тебе знаком?

— Можно сказать, да.

— Как это?

— Видел его пару раз. Думаю, он специально едет за нами.

Лукас взглянул в зеркало заднего вида, и у него сперло дыхание от страха.

Очертания старинного лимузина вдруг начали на глазах расплываться...

Анхел смотрел на приближавшийся лимузин сквозь дыру в заднем стекле.

Машина подошла к ним на двадцать ярдов и там зависла. Желтые пятна фар бежали по зернистой мостовой, как две луны по черной воде порогов. Анхел ощутил, как лимузин вынюхивает их след. Завис и вынюхивает. Водителя было не разглядеть — просто бледное пятно за ветровым стеклом.

Потом лимузин приблизился, и вдруг сквозь его крышу наружу что-то выпрыгнуло.

У Анхела перехватило дыхание.

Это было воплощение его страха.

Когда ему было всего шесть лет и его мать-алкоголичку отправили в местную клинику, он попал под социальную опеку властей штата. Отец слинял из города еще год назад, дядя Флако был в Мексике, и чиновники из департамента попечения не нашли другого варианта, как отдать Анхела в приемную семью в Мемфис. Дом Макаллистеров оказался далеко не из лучших. Кормить троих приемышей — кожа да кости — на приходящей в упадок ферме — дело нелегкое, а в условиях сельскохозяйственного кризиса восьмидесятых — почти невозможное. Мэри и Бен Макаллистеры были честными людьми, вынужденными работать в поле от зари до зари, стараясь свести концы с концами. Слишком часто Анхел оставался один.

В одну особенно бурную ночь Анхел лежал запертый в своей спальне, совсем один. Снаружи бушевала гроза, на фоне окон все чаще сверкали молнии. Анхел то задремывал, то просыпался. Одеяло сбилось к шее, было неудобно. В три часа его разбудил раскат грома. Он заплакал и плакал непрестанно, но никто не приходил.

Наконец он выбрался из постели и в темноте стал ощупью пробираться к двери. Он попытался выйти, но дверь была заперта. Повернувшись к постели, он зацепил что-то ногой. Сверкнула молния, раздался злорадный смешок. В свете вспышки из тени что-то прыгнуло! Маленький Анхел завопил, зовя на помощь, припал к запертой двери, визжал и всхлипывал, зажимая сам себе рот одеялом. Никогда в жизни он не был так напуган. Палящий ужас, пронзивший все его шестилетнее тельце, изменил Анхела раз и навсегда.

«Джек из коробочки».

Он случайно задел ногой валявшуюся на полу игрушку, и из нее выпрыгнул человечек на пружинке. Это совпало с ударом молнии, и к лицу ребенка прыгнула размалеванная рожица. Механический смех показался оглушительным. И лицо. Белое, как у призрака. Огромные желтые глаза. И улыбка — оскал красной пасти.

Всего лишь «Джек из коробочки».

И вот тринадцать лет спустя такой же клоун вдруг выпрыгнул сквозь крышу лимузина. Выскочил на пружине сквозь разбитый люк, разбрызгивая крошки металла и капли света. Как на проявляющейся фотографии, материализовалось лицо клоуна.

К Анхелу вернулся голос.

От его крика встрепенулись Софи и Лукас.

— Что там?!! — резко обернулась Софи.

Анхел кричал, тыча рукой в разбитое заднее стекло. Чудовищная игрушка наклонялась к зазубренной дыре, покачивалась на ветру огромная голова, горели янтарем желтые глаза, и все шире становился кровавый оскал. Немыслимо, но с ее губ стекала пена, будто деревянный предмет выделял слюну. Анхел более не сомневался: эта штука собирается его проглотить.

— Этого не мозет быть! — Анхел разрыдался — Так не бывает... Так не бывает!

Страх сдавил ему горло, яички втянулись внутрь, он съежился на полу. Ему снова было шесть лет, и он снова умирал от страха.

— Анхел! — продолжала кричать Софи, словно не понимая, чего он боится. — Что с тобой?! Что стряслось?!

— Она... она приблиз-з-з-зается!

Анхел пытался ей объяснить. Чудовищная игрушка приближалась, механический смех перекрывал ветер и шум. Будто в длинном металлическом туннеле живьем обдирали кошку.

— Анхел!!!

— Дзек... Это Дзек!!

— Не понимаю, что ты говоришь!

Напряженное лицо Софи сияло в желтом отсвете.

Сквозь волну страха Анхел понял, что Софи действительно ничего не видит. Вообще не видит Джека. И не понимает, о чем он говорит.

Значит, это чудовище только для него.

Для него одного.

Анхел обернулся и увидел, как приближается огромное лицо, словно неимоверно большой астероид, зависший в зазубренном проеме стекла, красный оскал раскрывается, голодные, голодные, голодные ряды изъеденных червями клыков...

Анхел закрыл лицо руками, заранее чувствуя, как смыкаются вокруг него эти челюсти.

Софи увидела, как упал Анхел. Обхватив голову руками. Зажмурив глаза. Молится? Без сознания? Или горе наконец его достало?

— Анхел?!

Софи наклонилась над ним и осторожно тронула за плечо. Худенькое тело Анхела била крупная дрожь.

— Анхел, да что с тобой?

И тут Софи услышала странный звук.

Капля.

Резко обернувшись, она увидела первую каплю. Капля щелкнула по стеклу и растеклась не шире четвертьдолларовой монеты. Ветер разогнал ее струйками. Вторая капля упала чуть пониже первой. Большая жирная капля. Она растекалась под ветром, рябя...

— Что это — грязевой дождь, что ли? — обернулась она к Лукасу и по глазам увидела, что с ним что-то неладно. Он вскинул голову, скосил глаза — как собака, услышавшая свист. — Лукас, что с тобой?!

Лукас крепко держал руль и почему-то пристально смотрел на молчавшую рацию.

— Пошел ты к черту! — неожиданно закричал он неизвестно кому, и губы у него задрожали. — Пошли вы все к чертям собачьим!

— Лукас?! Что происходит?!

Дождь усиливался.

Софи посмотрела на ветровое стекло, и сердце подскочило к горлу.

Дождь был ярко-алый. Усилившись до ровной мороси, он заливал стекло и скатывался рябящими под ветром струйками. Он шел из тьмы сверху. Из теней снизу. От бегущей мостовой под колесами. Шлепаясь о радиатор и смывая с него грязь. Густая артериальная кровь.

— О Господи! — выдавила Софи, зажав рукой рот.

По капоту и лобовому стеклу джипа хлестали потоки крови. По крыше гудела стекающая кровь, брызги залетали в салон через вентиляционные отверстия. Часть крови засасывалась потоком воздуха в разбитое боковое стекло. Щеки Софи стали покрываться влагой. Густой, с медным запахом.

Она узнала этот запах. Так пахло на пустынной горной дороге много лет назад.

Кровь агнца.

Она лихорадочно завозила ладонями по лицу, стирая галлюцинацию, как будто отскребая едкую кислоту. На лице ничего не было, но это было не важно. Она же ощущала кровь. Чуяла ее запах. Ощущала, как она проникает в поры.

Ее стало колотить от непередаваемого ужаса. Она теряла контроль над собой. Ее били судороги, она колотилась о сиденье, из горла шел дрожащий прерывистый звук:

— Н-Н-НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ-Т!!

Кровь хлестала ливнем. Кровь перекатывалась через козырек и барабанила по крыше. Заливала треснутые стекла. Густая, непрозрачная, веером разлеталась из-под колес. Постепенно на стеклах стали проявляться размытые ветром узоры из запекшейся крови. Кружевная паутина кровавого письма.

У Софи перехватило дыхание. Как в кляксах Роршаха, увидела она в этих узорах свои самые глубокие страхи.

Внезапно Софи разрыдалась в голос, как ребенок. Джип стал глиссировать по лужам крови, корму занесло. Софи инстинктивно схватилась за руль и попыталась удержать машину.

Лукас оттолкнул ее.

Его глаза горели ужасом. Ясно было, что он тоже ведет свою, отдельную от всех, войну.

«Лукас, сынок, ты слышишь меня?»

Это был новый голос.

До этого момента Лукас слышал доносившиеся по рации голоса из своего прошлого: пронзительные вопли Мигеля Торреса, местного хулигана-испанца, который много раз бил Лукаса в детстве, сочный баритон полицейского сержанта Симмонса по кличке «Бык», отъявленного расиста, завсегдатая бара, расположенного рядом с домом Лукаса. Он слышал даже обрывки фраз времен своего срока в колонии. Все эти звуки и голоса непрерывным потоком лились из молчавшей на самом деле рации, как злые угрозы, произнесенные, но не услышанные, как всплески эхо, исчезающего в пустой комнате.

Кусочки и обрывки кошмаров Лукаса.

Но этот новый голос был совсем другим.

«Ты слышишь меня, сынок?»

Голос Чарльза Хайда всегда обладал особенным тембром.

Хотя он был всего лишь управляющим маленького бакалейного магазинчика, у него был необычайно красивый, звучный голос диктора или радиокомментатора. И еще его голос обычно был окрашен какой-то едва уловимой глубокой печалью — качество, благодаря которому он сделался самым знаменитым дьяконом приходской баптистской церкви. Он всегда принимал участие во всех рождественских службах и воскресных проповедях. Иногда, когда его удавалось раззадорить, он вел сольную партию в хоровом песнопении.

И сейчас Лукас слышал именно этот сочный, богатый оттенками голос. Голос покойного отца, который доносился из молчавшей все это время рации.

«Лукас, я же просил тебя вернуться домой сразу же после того, как ты доставишь яйца Винсенту, а ты где-то шляешься. Потом приходишь домой ночью, будишь маму... Иди сюда, сынок... ты же у меня умница. Я же знаю, я же тебя правильно воспитал!»

Лукаса переполняли давно забытые чувства, горло сдавило, из глаз потекли слезы. Усилием воли оторвав взгляд от рации, он посмотрел в зеркало заднего вида. Машина была теперь в сотне ярдов от джипа, горели фары, блестел в лунном свете корпус.

Это был... но Лукас знал, что это невозможно.

Ехавший за ними катафалк был точной копией того «кадиллака». Увеличенный, с низкой подвеской, со всем, что полагается. Кузов «ландо», маленькие задние боковые окна и угловатый срез сзади. В темноте, охватившей рамой сияние фар, он был как поблескивающая дикая пантера.

Уставившись на рацию, Лукас хрипло пробормотал:

— Нет, ты не мой отец! Ты — ничто! Ты — никто!

«Сынок, запомни, что я тебе сейчас скамей. Будь мужественным... теперь тебе придется заботиться о маме и сестрах. Ты понимаешь меня? Теперь ты единственный мужчина в доме. Ты хороший мальчик, и я уверен, что ты все сделаешь правильно, тогда я смогу гордиться тобой...»

Слова, доносившиеся по рации, произносились ослабленным и каким-то металлическим голосом. Это были последние слова Чарльза Хайда, которые он успел сказать своему единственному сыну. От них у Лукаса сейчас разрывалось сердце.

«Ты хороший мальчик, и я уверен, что ты все сделаешь правильно, тогда я смогу гордиться тобой».

Лукас вскрикнул.

Это был резкий, рыдающий крик, разрезавший воздух как острый нож.

Сидевшая рядом Софи подпрыгнула. Ее глаза были расширены от ужаса.

— Лукас! Это не настоящее! Это...

Лукас мгновенным усилием стряхнул с себя наваждение и вдавил акселератор в пол. Джип рванулся вперед. В зеркале заднего вида катафалк держался за ним как приклеенный. Зловещий, ядовитый, горящий желтым светом фар.

Лукас снова и снова ударял обожженными ладонями по рулю, повторяя:

— Это трюк, это гадский трюк!

Вдруг через радиопомехи пробился еще один голос:

— ффффф... шшшшш... хххххшшшшший ниггеррррр... мммеррррртвый... нигггерррррр!..

Лукас ударил кулаком по рации. Ее лицевая панель раскололась надвое. Резкая боль пронзила руку, но он едва заметил ее. Сейчас его питала только ярость.

Казалось, катафалк поглощает эту боль и ярость как губка. Он подошел вплотную, рокоча и чуть не касаясь багажника джипа.

— Возьми руль! — прошипел Лукас Софи сквозь зубы.

— Что ты собираешься делать?! — завопила Софи, стараясь перекричать рев двигателя и хватаясь за рулевое колесо.

Лукас выхватил помповое ружье из скоб на приборной панели и проверил патронник. Ружье оказалось заряжено до упора, не меньше шести патронов. Очевидно, шериф Баум позаботился, когда выехал на операцию.

Ненавистный Лукасу голос звучал теперь со всех сторон, просачиваясь сквозь вентилятор, сквозь радиатор, сквозь щели в дверях, нарастающий, диссонирующий, неистовый.

Лукас взвел курок, резко повернулся назад и крикнул:

— Анхел, пригнись!

И выстрелил поверх головы Анхела в темноту за разбитым задним стеклом. Выстрел вспыхнул, как блиц фотографа. Воздушная волна ударила в зазубренные остатки заднего стекла и в наружный воздух.

Голос смолк.

Звук выстрела еще звенел в ушах Лукаса, когда он бросил помповое ружье к ногам, взялся за руль и подчинил себе машину.

— Кажется, достал я гадов, — пробормотал он, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. — Точно достал.

Внезапно джип окатило волной света сверху и слева. Катафалк вышел на полосу обгона и обходил Лукаса. В боковом зеркале он был хорошо виден. Картечь проделала в радиаторе рваную дыру. Мигала фара. За рулем вырисовывался силуэт водителя.

И на лице у него были зеркальные солнцезащитные очки.

— Нет, о Господи, нет!!!

Катафалк с ревом промчался мимо джипа и вновь перестроился на прежнюю полосу. Теперь он мчался точно перед джипом. Лукас узнал катафалк того страшного дня. Дня, когда увезли отца. Овальные задние сигнальные огни. Та же хромированная облицовка. Окно в верхней трети.

И сквозь окно был виден гроб отца.

— Этого нн... не... — с ужасом выдохнул Лукас.

Внезапно крышка гроба откинулась в сторону.

— ...не мож-ж-ж-жет... не может быть...

Труп Чарльза Хайда сел и помахал рукой. Лицо его было цвета мастики, зубы обуглились, глаз не было.

— Этого не может быть!!! — завопил Лукас.

И в этот момент вспыхнули стоп-сигналы катафалка.

Крик Софи был резок как удар по лицу. Лукас действовал по инстинкту. Он ударил по тормозам и вильнул. Перегрузка прижала Софи и Анхела к дальней двери.

В последний момент Лукас зацепил хвост катафалка и с креном вылетел на обочину.

Машина попала на гравий со скоростью чуть меньше семидесяти. Людей сорвало с мест, когда джип перевалил через обочину на кукурузное поле. Колеса вдавило в дерн. Взревел мотор, и машина, словно бульдозер, двинулась напролом сквозь высокие кукурузные стебли. Рулевое колесо, словно ожив, вырывалось из рук, причиняя каждым толчком невыносимую боль. Джип вскидывал задом, как норовистый конь.

Было видно, как позади желтые фары въезжают в кукурузу.

— А, чтоб твою мать! — завопил Лукас, перекрывая хаос.

Он заставил себя сосредоточить все внимание на кромешной тьме за лобовым стеклом. Фары джипа беспомощно упирались в сплошную зеленую стену. Машина безжалостно давила кукурузные стебли, словно обезумевший уборочный комбайн. Лукас совершенно потерял ориентацию. Единственное, что он еще мог, так это направлять джип по прямой в надежде, что они ни на что не напорются.

— Оно едет за нами!

Анхел мотался по заднему сиденью, стараясь не упустить из виду желтые фары.

Лукас и сам видел их в зеркало. Позади джипа неуклонно двигались два снопа желтого ядовитого света, шурша как степной пожар.

— Черт бы тебя побрал!

— Лукас!

Софи цеплялась за приборную панель, словно утопающий за спасательный плот.

Они шли вслепую. Свет фар тонул в безграничной зеленой массе. Влажная земля, веером разлетавшаяся из-под колес, сыпалась на крышу, залетала в разбитые окна.

Желтые фары нагоняли. Словно акула, почуявшая добычу, рвалась схватить ее острыми зубами и сожрать живьем. Сердце колотилось в груди Лукаса как молот по наковальне. Руль вырывался, легким не хватало воздуха. Он вдавил педаль газа в пол, но машина лишь глубже зарывалась в грязь.

— Дзек! Он нас сейцас... — кричал Анхел.

Позади взорвался сноп желтого света.

— Берегись!

Первый удар Лукас ощутил скорее сознанием, чем телом, хотя он и был страшным. Казалось, джип сотрясся до основания, завертелся в туче мокрой земли и волос кукурузы, и звук удара был неописуем. Низкая влажная органная дрожь сейсмических вибраций прошла по раме и сиденьям.

Насекомых первым заметил Анхел. Они лавиной вливались из темноты за задним сиденьем.

Неисчислимые орды жуков, тараканов, муравьев, тлей сплошным блестящим ковром накрыли тьму. Блестящие, тусклые, отсвечивающие, с шуршанием, подобным треску огня, пожирающего сучья, они покрыли Анхела, зарываясь в кожу миллионами колючих лапок.

Анхел заорал.

Лукас дернул головой как раз вовремя, чтобы заметить нахлынувшую на сиденья волну. Это была туча жужжащей костистой тьмы, размахивающей над ним острыми жвалами. Софи завизжала. Обернувшись к ней, Лукас крикнул:

— Это же не взаправду, черт тебя побери! Эти гадские гады не настоящие!

Нажав на педаль газа, Лукас резко вывернул руль. Джип рванулся в сторону от катафалка и влетел на нетронутый участок кукурузного поля.

— НЕ ВЗАПРАВДУ!!!

Насекомые кишели вокруг Лукаса, накрыв его голову, тревожно жужжа. Потом обратились в дым. Потом испарились.

Просто исчезли.

Это произошло так внезапно, что Лукас ощутил громкий хлопок сомкнувшегося воздуха. Перед джипом неохотно расступалась зеленая стена кукурузы. Треск стеблей. Бесконечное зеленое море. Лукас кожей ощущал испуганный взгляд сидящей рядом Софи, ее глаза застыли в жарком ужасе человека, застрявшего в кошмаре. На заднем сиденье Анхел все еще отчаянно сбивал с себя невидимых насекомых.

И тут последовал второй удар. Катафалк снова задел джип, раздался судорожный звук металла о металл, и джип бешено завилял по грязи.

Сзади в салон ввалилась взявшаяся ниоткуда лавина саранчи, цикад, стрекоз, богомолов и даже каких-то гигантских, давно вымерших кузнечиков. Вылезая из каждого угла и щели, они сердито стрекотали и гудели, скрежетали жесткими крыльями.

Лукас открыл рот, чтобы закричать, и тут же вдохнул целый рой ос. Это было как проглотить пригоршню острых иголок. Лукас пытался продохнуть, отплевывался, хрипел. Машина снова потеряла управление. Она виляла по всей обочине, раскидывая гравий, скребя по рельсу ограждения. Скрежетал металл, во все стороны летели искры.

И опять насекомые закружились вокруг Лукаса плотным столбом дыма. Невыносимый гул поднялся до такой визжащей ноты, что Лукас стал выкрикивать неразборчивые слова ярости, гнева, страха, только бы слышать собственный голос, пока...

...с сухим электрическим треском рой исчез.

Лукас с трудом дышал. Голова шла кругом, он отчаянно искал выход из моря кукурузы. Двигатель начинал сбоить и стучать. Мозг Лукаса охватывало клубящееся забытье, грозящее обмороком. Рядом слышалось тяжелое дыхание Софи.

На заднем сиденье корчился Анхел, яростно размахивая вокруг себя руками. Он хотел что-то сказать, но его вырвало. Желудок его был пуст, изо рта потекла лишь слюна и желчь.

— Сынок! — закричал ему Лукас. — Как ты... — Слова застряли у него в горле.

Они находились на заднем дворе какой-то фермы. Без всякого предупреждения машина выскочила к ней из стены кукурузы и попала к фермерскому дому. В тридцати ярдах перед ними возникли двухэтажный дом, белая изгородь металлических столбиков и гараж.

Лукас резко вывернул руль.

Джип пропахал ограду, как танк. Металлические столбики полетели, словно спички, простучав по кузову и разбив правую фару. Лукас снова резко повернул, и машина закрутилась на месте.

Центробежная сила прижала Софи и Анхела к дверям, машина практически перестала слушаться руля. Натриевые фонари фермы и желтый свет хищных фар слились в одно страшное гало. В этот миг безумного ужаса в сознании Лукаса всплыла старая расистская сказочка про маленького черного Самбо, за которым гнались тигры по кругу, по кругу, по кругу...

Борясь за жизнь, Лукас вцепился в руль и вытащил машину из вращения.

В фермерском доме стали зажигаться огни, его обитатели просыпались от шума. Над крыльцом загорелся фонарь, осветивший асфальтированную подъездную дорожку с противоположной стороны дома. Лукас провел джип между старым сараем и ржавым колодцем, потом направил его в сторону дорожки, до упора нажав педаль газа. Через мгновение машина выскочила на нее, зарылась в гравий и загрохотала в сторону подъездной дороги, ведущей к шоссе. Желтые фары не отставали.

Отросток дороги оказался асфальтированной змеей. Разбитой колесами, размытой дождями. Минное поле ухабов и выбоин. Лукас добрался до него за пять секунд. Со скрежетом взобрался на крутой въезд с гравийной аллеи и перевалил на дорогу. Джип зашелестел шинами по асфальту.

Спустя несколько секунд Лукас заставил себя обернуться.

Сквозь зазубренную пасть заднего стекла отчетливо виднелись желтые огни. От всех принятых наркотиков у Лукаса болезненно трепетало сердце, во рту было сухо как в каменной пустыне. Душу, казалось, раздирают изнутри зубы бешеного зверя. Перед глазами стояло мертвое лицо отца. Боль была невыносима. И впервые за всю ночь мысль о сдаче мелькнула среди хаоса мыслей, как мелькают первые струйки воды, просочившиеся в течь корпуса корабля...

Лукас застыл.

Перед ним материализовалась еще пара огней.

— ТАК ТВОЮ РАСТАК!

На них летел грузовик.

Он только что вывернул из-за поворота на расстоянии меньше мили и летел, сияя огнями, как рождественская елка, ревя клаксоном. Если Лукас немедленно что-нибудь не сделает, они столкнутся, и в сегодняшней летописи будет поставлена точка.

Лукас вывернул руль до упора вправо.

Джип тут же выбросило на усыпанную гравием обочину и повело юзом, чуть не вбив в полосу придорожных берез. От задних колес поднялся вихрь пыли и гравия. Лукас рванул руль обратно, перегрузка прижала Софи к нему, Анхела — к дальней двери. Грузовик с грохотом и воем промчался мимо.

Темноту ночи разорвал глухой мощный удар, ярость скрежета металла по металлу. Грузовик с катафалком столкнулись лоб в лоб.

Воздушная волна взрыва подбросила джип и будто высосала из ночи воздух. Лукас мигнул, стараясь отогнать застрявшую на сетчатке глаз картину. Это было похоже на брачный ритуал обезумевших зверей. Грузовик подмял лимузин под себя и высился над ним застывшим в спазме вздыбленным металлом.

Лукас вывернул руль влево. Джип завилял по грязи и гравию, чуть не остановился, но тут же перевалил на дорогу, и Лукас прибавил газ. Мотор взревел и завыл, джип застонал, вопя и дергаясь, и понесся по подъездной дороге вдаль.

К хайвею.

Кабина превратилась в пылающую печь. От горящих обломков внизу вставали языки пламени, охватывая двери и окна. Сквозь вентиляцию валил дым. Еще пара секунд, и все взорвется к чертям собачьим! К сожалению, Шон Сноуден двигался медленно. Он, грузный татуированный мужик, при столкновении заработал трещину в черепе и теперь дрейфовал на грани сознания.

Усилием воли он все же заставил себя сесть. Футболка с надписью «Погуди, если хочешь потрахаться» была залита кровью. Кровь стекала по шее со слипшейся шапки волос. Шон не знал, насколько сильно ему досталось. На самом деле в этот момент ему было бы трудно даже вспомнить, как его зовут.

Шон распахнул дверь.

В нос ему тут же ударила вонь разлитого дизельного топлива, а тело обдало жаром разгоравшегося пламени. Где-то в неповрежденных глубинах сознания звучал голос: «Уноси ноги, быстрее давай, пока все не взлетело на воздух!»

Но Шон был порядочный парень и хотел сначала проверить, что там с машиной под его грузовиком. Надежда была хилая, но Шон слыхал истории о чудесах, когда людей вырезали из смятых обломков и те даже потом могли об этом рассказать.

С трудом спустившись из кабины, Шон ступил на землю. Собрав остатки сил, он встал на колени и заглянул под грузовик. По мостовой стелилось низкое пламя, выбрасывая клубы густого черного дыма. Шон моргнул. Сознание поплыло, и он заставил себя не отключаться. Черт побери, этого просто не может быть! Воображение, галлюцинация, как оно там называется...

Искореженного лимузина не было.

— Никто не ранен? — спросила Софи, с трудом переводя дух и приходя в себя.

Она оглядела машину. Анхел скрючился в углу заднего сиденья, Лукас молча вел машину. Взгляд его изменился. Что-то в нем появилось новое. Боль. И еще кое-что. Такой взгляд, будто Лукас что-то решил.

Несколько минут все молчали, не в силах заговорить. Наконец Софи сказала:

— Ребята, живые?

— Вполне, — пробормотал Лукас, стараясь дышать ровно.

Софи не понравился его голос.

— Со мной все нормально, Софи.

Анхел давил в себе страх.

Еще какое-то время ехали молча. Софи взглянула в боковое зеркало. Место катастрофы было уже в двух милях позади них и отчетливо виднелось яркой пламенеющей точкой на фоне кромешной ночной тьмы.

— На этих боковых дорогах можно ехать полгода и ни разу грузовика не увидеть.

Лукас кивнул.

— Нам повезло, что попался этот бедняга.

Софи покачала головой. Когда она заговорила, во рту ее уксусом и желчью отдавался вкус страха.

— Лукас, что же это за чертова фигня, с которой мы связались?

Лукас не ответил.

Софи только покачала головой. Никто из них не хотел вслух произнести худшее. Никто из них не признал бы этого в открытую. Но в душе каждый знал, что худшее во всей истории проявилось несколько секунд назад. Кто бы ни был или что бы ни было — в том лимузине, это было связано с проклятием. После неразберихи, когда лимузин столкнулся с грузовиком, в краткие мгновения после разрушения лимузина, джип почти остановился.

И в этот момент страха они все ощутили болезнь.

Которая их не покинула.

В свете разбитых фар промелькнул дорожный указатель: «ПАРК-СИТИ — 5 МИЛЬ».

Это было хорошей новостью, потому что двигатель джипа начинал зловеще покашливать. И непонятно было, то ли раньше кончится бензин, то ли машина просто отдаст Богу душу.

Софи еще раз взглянула в зеркало:

— Что бы это ни было, теперь его уже нет.

— Ага, — вполголоса согласился Лукас, и Софи поняла, что он хотел сказать еще что-то.

Но не сказал.

Просто вел машину дальше.