— Эй, кто-нибудь, помогите!

Как ножницы с шорохом режут черный муслин, рассек этот голос гудящую темноту кабины. Часы показывали десять. Протянув руку к портативной рации, Лукас увеличил громкость и взял микрофон. Его тяжесть отозвалась в ладони прохладой.

— Не понял вас, канал одиннадцать, повторите!

— Понимаешь, я... тут вот... чрезвычайные обстоятельства...

Стараясь не потревожить сон сменщика, Лукас переключил микрофон и тихо сказал:

— Понял тебя, канал одиннадцать. Перейди на девятый канал. Вызывай «скорую помощь» или полицию штата, пронто.

В рации потрескивали помехи. Лукас ждал ответа. Этот ширококостный негр с седеющей бородкой и неожиданно мягким выражением больших карих глаз внушительно смотрелся в полутемной кабине тяжелого мощного «кенворта». К сорока годам Лукас превратился в то, что его мама называла «шкаф-мужик». И выбор одежды этого никак не скрывал — в своих излюбленных ковбойских сапогах с подковками, черных джинсах, клетчатой рубашке свободного покроя и черном кожаном жилете он казался еще мощнее, чем был на самом деле.

В динамике затрещал голос:

— Не надо мне тех врачей, и полисменов не надо!

Напряженная пауза, и потом — простое объяснение, произнесенное таким замогильным голосом, что Лукасу послышалась нарастающая органная музыка — как в мыльной опере перед самой рекламной перебивкой:

— Бензин мне нужен, вот что.

Говорил молодой чернокожий — это Лукас мог сказать наверняка. Судя по растяжке гласных — из Шривпорта или Джексона. Или даже из Нового Орлеана. Более актуальный вопрос — за каким чертом это трепло полезло на одиннадцатый канал? Общенациональный канал одиннадцать среди дальнобойщиков был отведен для эфирных перекличек. Но этот хмырь явно плевать хотел на условности связи.

— Слушай, браток, — тихо сказал Лукас, — ты разговариваешь с «Черной Марией». Какие у тебя позывные?

— С черной... с кем? — раздалось в ответ.

— "Марией", — усмехнулся Лукас в микрофон. — Второе имя моей покойной матушки, мир ее праху. А у тебя какие позывные, браток?

Снова пауза и треск статики. Потом Лукас услышал:

— Вообще-то радиоклички у меня нет. А зовут меня Мелвил. Мелвил Бенуа, Сижу за рулем «камаро» семьдесят второго года выпуска и гоню по шоссе номер восемьдесят к востоку от Мейкона.

— Мелвил, сделай одолжение, — проговорил Лукас. — Переключись на двадцать первый канал. Там можно трепаться, не занимая канал для переклички. Компрендо?

— Понял... Хорошо... Переключаюсь.

Лукас тоже переключился на двадцать первый и стал ждать, пока парнишка подаст голос. Под ним ровно гудел мотор «кенворта» — без подозрительных чиханий, стуков или дребезга, — наполняя Лукаса теплым чувством.

Через несколько секунд сквозь треск статики в кабине снова раздался голос:

— "Черная Мария", ты на связи? «Черная Мария»! Ты меня слышишь?

— На связи, парень. Слышу тебя отлично, прием, — сказал Лукас.

— Класс... Так ты думаешь, ты можешь мне помочь?

— Запросто, — усмехнулся Лукас. — На семьдесят третьей миле — в десяти милях к востоку от Мейкона — стоит лавочка по имени «Бердетт». Заправочная станция: шесть терминалов для солярки, три для бензина. Магазин сувениров, кафешка и ресторан. Говорят, тамошние куриные стейки почти съедобны.

Снова статика, неразличимый треск, шорохи. Потом:

— Ты не понял... это не... не так все просто.

Лукас закатил глаза к потолку. Шестнадцать лет крутя баранку на дорогах Америки, он видел все типы этого гигантского паноптикума. Краснорожие супермены, устраивающие гонку с каждой попутной машиной. Неудачливые коммивояжеры, со злостью рвущие рычаг передач служебного автомобиля. Остервенелые жены, сломя голову гонящие семейный фургон и не желающие глядеть по сторонам. Даже дикие наемные водители грузовиков, под завязку нажравшиеся бензедрина. Но Мелвил принадлежал к самому страшному племени, которое только выезжает на трассу, — племени трепачей, этих ошалелых четырехколесных тварей с дешевой рацией в кабине, пристающих к каждому порядочному водителю в радиусе сотни миль.

Обычно Лукас их на дух не выносил. Однако сейчас он был готов от скуки общаться даже с таким.

Лукас возвращался в Лос-Анджелес из рейса через всю страну из Сиэтла до Джексонвилла с грузом яблок — из рейса, который не заладился с самого начала. Когда Лукас был уже в пути, его лос-анджелесский маклер внезапно пошел ко дну, и сделка с яблоками чуть не засохла на корню. Когда Лукас добрался до Джексонвилла, менеджер склада решил срезать плату за перевозку наполовину, и Лукасу пришлось утереться. На первом же перегоне обратного пути, во время вахты напарницы Лукаса, Софи Коэн, на каком-то Богом забытом тихом захолустном шоссе лопнула камера. Лукас тогда дремал и чуть не вылетел через перегородку «гроба». Ремонт влетел в две сотни баксов.

Теперь Лукас гнал по федеральному семьдесят пятому в сторону Атланты, куря одну за другой тоненькие сигары, пытаясь сообразить, как жить дальше, и от нечего делать болтая сквозь треск рации с каким-то олухом. Все лучше, чем сидеть в закусочной придорожного мотеля за чашкой кофе и оплакивать свое неминуемое банкротство.

Качнув головой, Лукас переключил микрофон на передачу:

— Мелвил, не мог бы ты сказать по-людски, о чем ты шепчешь?

Снова пауза. Потом:

— Это... это сложно.

— Попробую понять. Ты скажи как есть.

— Я не могу остановиться! — донесся лихорадочный ответ из динамика.

Лукас грохнул. Расхохотался густым, сердечным хохотом, от которого затряслось даже сиденье. Подавляя смех, Лукас поднес ко рту микрофон:

— Дружище, поверь мне, я тебя понимаю!

— Ты чего? — взорвался Мелвил. — Чего ты там можешь понимать?!

— Я сам терпеть не могу стоять. Простой — это мне как серпом по яйцам.

— Да нет же, друг... нет, нет, нет... — вернулся сквозь треск помех голос Мелвила. — Ты ни хрена не понял... Я хочу остановиться. Ты даже представить себе не можешь, как я этого хочу... но не могу! Я не смогу даже через миллион лет!

— Не сможешь — или не остановишься?

Долгая пауза, потрескивание. Потом:

— Не могу.

— Чего стряслось?

— Не могу, и все тут!

— Да почему?

— Поверь мне, брат, — не могу.

Лукас уже начинал терять терпение.

— Решай, браток: ты мне расскажешь, что случилось, или мне отключить рацию?

Снова пауза, треск помех, щелчки. Потом Лукас услышал:

— Ты только не думай, что я псих, но все из-за той проклятой ведьмы!

Лукас немного помолчал, глядя на убегавшие под колеса его грузовика белые линии дорожной разметки, потом сказал:

— Не понял тебя, браток. Повтори, что ты сказал.

— Я сказал, что на мне лежит проклятие ведьмы!

— Проклятие?

Треск. И горячечный поток слов, почти переходящий в рыдание:

— Именно так! Я проклят, я обречен всегда быть в движении и никогда не останавливаться... никогда не останавливаться... что бы ни...

Слова и всхлипывания Мелвила утонули в громком треске взрыва помех. Лукас хмыкнул и покачал головой. Пацан из мелкого городка решил повеселиться субботним вечером и слегка подурачить какого-нибудь дальнобойщика. Парнишка откуда-нибудь из захолустья вроде Язу-Сити или Кокомовилла. Впрочем, надо отдать ему должное, свою роль он ведет отлично.

— Ладно, браток, — передал Лукас после долгой паузы. — Юмор понял. А теперь — не слез бы ты с канала и не дал бы пошутить еще кому-нибудь?

Тишина.

— Эй, Мелвил, на канале двадцать один! Отзовись!

Снова тишина в ответ.

— Эй, Мелвил! Ты меня слышишь?

Никакого ответа.

— Эй, Мелвил!..

В ответ доносились только призрачные шумы и проникавшие с других каналов обрывки голосов. Лукас пожал плечами и произнес в микрофон:

— Говорит «Черная Мария!» Нахожусь на семьдесят пятом шоссе, направляюсь на север... Конец связи.

Часом позже Лукас разбудил свою сменщицу. Ее звали Софи Коэн. За годы совместной работы Лукас и Софи разработали целую систему пробуждения друг друга от сна. Процесс начинался с того, что сидевший за рулем сначала опускал боковое стекло. Свежий воздух и шум шоссе заполняли кабину и проникали в «гроб». Потом водитель ставил кассету с любимой песней (Лукас обычно выбирал песню группы «Враг общества» под названием «Приглашение в царство ужаса», а Софи предпочитала песни Бонни Рейта). Следующий этап был не обязательным и зависел от того, кто кого будил. Софи обычно давала несколько сигналов клаксоном и начинала петь вместе со своим любимым певцом. Лукас предпочитал более примитивный способ — он поворачивался в сторону спального отсека и что есть силы орал. Сегодняшний вечер не был исключением.

— Эй! Коэн! — рявкнул Лукас, перекрывая пулеметную скороговорку исполнителя рэпа. — В школу пора!

Через несколько секунд из «гроба» показалась Софи Коэн. На ней были джинсы и рабочая безрукавка. Широко зевая и протирая заспанные глаза, она недовольно пробормотала:

— Хватит уже этого шума!

Лукас ухмыльнулся и поднял боковое стекло:

— Как? Тебе не нравится рэп?

— У этой фигни есть название?

Софи перебралась на сиденье рядом с Лукасом и потянулась всем телом, разминая затекшие руки и ноги. Ладная миниатюрная женщина с короткими рыжими волосами и цепочками золотых колец в ушах, Софи была больше похожа на бродячую рок-музыкантшу, чем на дальнобойщицу. В зеленоватом свете кабины, прорезаемом время от времени дорожными огнями, она напоминала героиню из фильма про ведьм.

— Где мы? — спросила она наконец.

— За двадцать миль от Атланты, на семьдесят пятом шоссе.

— К черту подробности, в какой стране?

— Была Америка, когда я последний раз смотрел.

Софи протянула руку к отделению для перчаток, открыла его и, порывшись внутри, выудила оттуда смятую пачку «Мальборо». Вынув сигарету, она закурила, глубоко затянулась и вздохнула:

— Слишком я стара становлюсь. Это уже не так легко, как раньше.

Она имела в виду садистскую систему распределения времени, весьма распространенную среди водителей-дальнобойщиков. Чтобы скорее доехать, оба водителя гнали машину круглые сутки, сменяя друг друга каждые пять часов и останавливаясь только для заправки топливом, да еще — поесть на скорую руку, принять душ и забежать в туалет. При такой системе рейс от океана до океана занимал всего два с половиной дня. Беда в том, что сегодня экипаж «Черной Марии» не ждала работа в конце рейса. Маклер погорел, заказов нет, и торопиться некуда.

И это не давало Лукасу покоя.

Вписывая тяжелый грузовик в крутой поворот. Лукас спросил:

— Что значит «слишком стара»? Да у меня есть башмаки, которые гораздо старше тебя! Ты пока еще щенок.

— Не заводи эту волынку, Лукас.

Лукас усмехнулся, глянув краем глаза на Софи. Она сидела, откинувшись на подголовник, и терла веки, пытаясь проснуться. Трудно по виду сказать, что она по-настоящему надежный напарник.

Лукас вспомнил, как впервые ее увидел. Это случилось почти три года назад. Она откликнулась на его объявление в «Тягаче и дальнобойщике» и в разговоре по телефону достаточно заинтересовала Лукаса, чтобы получить приглашение на собеседование. На следующее утро она стояла на пороге его дома в Санта-Монике в своих драных джинсах и с мрачной физиономией. Напористая и довольно мужеподобная девка, но Лукас как-то против воли заинтересовался. У Софи, целеустремленной, жесткой, упрямой, были все нужные документы на право вождения тяжелых грузовиков. Три года в «Билайн экспресс», потом год гоняла огромные рефрижераторы — «риферы», как называли их водители, — по всему западному побережью. И она чертовски хорошо умела вести грузовик.

Проделав с Софи несколько рейсов, Лукас понял, что прячется за этой хлопковой робой и нарочито грубой речью. Софи Коэн из Сан-Франциско, единственная дочь богатых родителей, родилась не просто с серебряной ложкой во рту, а с полным столовым сервизом фамильного серебра. Все самое лучшее сыпалось на нее дождем: лучшие домашние учителя, лучшая школа, самые дорогие уроки музыки — весь набор. Когда ей пришло время идти в колледж, в начале семидесятых — сначала на политехнический в Беркли, потом на исторический в Южно-Калифорнийский университет, лучшей невесты не было на всю Калифорнию. Ее ждал брак с уже намеченным матерью богатым, симпатичным еврейским юношей и счастливая жизнь в собственном доме в пригороде.

Но было у Софи два качества, создающих проблемы. Она была слишком своевольна и при этом слишком сообразительна. И свою учебу в университете она превратила в дамоклов меч над головами собственных родителей. Бесцельно бредя дорогами образования, ненасытно, хоть и неразборчиво, поглощая эзотерические знания, Софи стала интеллектуальным бродягой. Она не собиралась получать диплом, не собиралась выходить замуж и уж точно не собиралась жить в пригороде.

К тому времени, когда ее отцу это порядком надоело и он пригрозил не давать больше денег на учебу, Софи уже точно знала, что она хочет делать. Ее вдохновила книга под названием «Белая разметка». Так хорошо там было описано, как затягивает водителя бесконечная светящаяся лента дороги, что Софи просто не могла не клюнуть. Это был такой поэтичный выход из скучной буржуазной судьбы в жизнь земную, полную неожиданностей, жизнь, где она будет равной среди равных! На следующий день после отцовского ультиматума Софи записалась на курсы водителей грузовиков и стала готовиться к сдаче на профессиональные права. Остальное было делом времени.

— Ты все еще места себе не находишь из-за нашего погоревшего маклера? — не выдержав долгого молчания, спросил Лукас.

— Это ты должен места себе не находить.

— А толку? — пожал плечами Лукас.

Погасив сигарету в дверной пепельнице, Софи воинственно сложила на груди руки:

— Мы не можем позволить себе удовольствие гонять машину порожняком, и ты это не хуже меня знаешь, Лукас. Сейчас мы едем за свои деньги. Не знаю, как насчет тебя, а мой кошелек не слишком толст.

— Придумаем что-нибудь, — пробормотал Лукас, вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Что? И когда?

Лукас насупился и повернулся к Софи:

— Я тебе что, волшебник хренов? Понятия не имею, что и когда... но должны же быть грузы на вывоз. Когда остановимся, звякну Джею Сангеймеру.

Софи закатила глаза.

— Вот здорово-то! Джею Змею! Он наймет нас на доставку партии контрабандного оружия куда-нибудь во Флориду какому-нибудь мафиозному главарю. — Она понизила голос до зловещего бандитского шепотка. — Большое спасибо, мистер Хайд, с вами приятно иметь дело. Не будете ли вы теперь так добры сообщить нам ваш размер обуви, чтобы вам подобрали цементные блоки по ноге...

Лукас хотел было что-то сказать, осекся и посмотрел на Софи. В полумраке кабины она смешно покачивала головой, а лицо было точь-в-точь как у дона Корлеоне. Неожиданно для самого себя Лукас не удержался от смеха.

— Тебе психиатр нужен, детка. Клянусь Всевышним, нужен.

— Возможно, ты прав, — произнесла Софи, и лицо гангстера сменила зловещая улыбка. — Если учесть тот факт, что после трех лет работы в паре с тобой я все еще в этой кабине.

— Продолжай в том же духе и вылетишь из этой кабины быстрее, чем успеешь произнести «расовый конфликт»! — прорычал Лукас.

— Ну нет, Хайд, ты не посмеешь ко мне притронуться. Еще один судебный процесс тебе не по карману.

— Вот тут ты права, — сокрушенно покачал головой Лукас и перевел взгляд на дорогу. За последние несколько месяцев ему трижды предъявляли судебные иски. Один раз за повреждение грузового терминала на складах компании «Игл фудс», другой — за отказ проехать через пикеты профсоюза водителей грузового транспорта в Канзас-Сити и третий — за проезд по частной дороге и повреждение ограждения, рефлекторов и почтовых ящиков. Лукас проиграл все три процесса и вылетел на кругленькую сумму. Личная ответственность за все — кошмар независимого дальнобойщика.

Но Лукас не жаловался. Он годами мечтал заиметь собственный грузовик. Лукас Хайд рос в бедных кварталах Торранса, штат Калифорния, и с детства был непоседой. Когда ему было одиннадцать лет, его отца, продавца в бакалейном магазинчике, застрелил мелкий воришка. Для семьи настали тяжелые времена. Мать и сестры выбивались из сил, чтобы удержаться на плаву, а маленький Лукас вечно попадал в истории. То он убегал из дома, то заводил дружбу с местными хулиганами, а однажды даже попался на воровстве в том самом магазинчике, где работал его покойный отец. Кончилось все это тем, что он получил срок и отбыл его от звонка до звонка в колонии для малолетних. Там он получил окончательную шлифовку.

Но Лукас хотел вырваться. Вырваться из уличных банд, из негритянского квартала, прочь от расовых барьеров, стоящих на пути чернокожего юноши.

Когда Лукасу исполнилось девятнадцать, он нанялся водителем фургона в местную электрическую компанию. Эта работа открыла ему пути, о которых он раньше и не думал. Крутя днем баранку, Лукас после работы ходил в вечернюю школу и получил диплом о среднем образовании. Ему стали доверять более серьезную работу. Маршруты доставки становились все длиннее. В конце концов он получил права высшей категории и стал водителем старого ржавого «фрайтлайнера» той же компании.

И тут Лукас понял, что нашел свое место в жизни.

Он стал мечтать о своем собственном тягаче. По выходным он ездил в Бейкерсфилд и торчал в центре технического обслуживания грузовых автомобилей, который назывался «Венона». Это место постоянных сборищ водителей-дальнобойщиков пользовалось дурной славой. Помимо авторемонтных мастерских, здесь был четырехзвездочный ресторан, мотель на 600 мест и кинотеатр «строго для лиц старше восемнадцати лет». Однако изюминкой центра «Венона» было полулегальное игорное заведение, находившееся позади ресторана. Здесь, в дымном полумраке, водители играли в покер, метали кости, чесали языки и бились об заклад обо всем подряд — например, когда взойдет солнце или сколько миль выдержат новые покрышки. Молодой Лукас быстро попал под влияние этого шоферского клуба. Он мог часами сидеть в тесной компании бывалых шоферов, слушая их бесконечные байки и, словно губка, впитывая их своеобразную культуру.

Прошло еще несколько лет, и Лукас стал настоящим независимым водителем — со своим грузовиком, списком заказов и неизлечимой лихорадкой белой полосы.

К несчастью, проведенные в «Веноне» годы не прошли бесследно — Лукас заразился прилипчивой болезнью: он стал азартным игроком, страстным любителем заключать пари по любому поводу. Он ставил не только на результаты баскетбольных и футбольных матчей, но и на любые обстоятельства и события, которые могут произойти с водителем и его машиной во время рейса. С одним водителем из Де-Мойна Лукас поспорил на количество остановок, которые ему придется сделать в дальнем рейсе через всю страну. Другой парень, в Таксоне, предложил поставить на то, сколько ребят из сидящих за стойкой получили в этот день штрафы за превышение скорости. Всякий раз искушение заключить пари было непреодолимым. Вообще сам образ жизни дальнобойщика требовал авантюрной жилки. Он не оставлял времени думать, размышлять, копаться в подробностях.

Вспоминая годы своего становления, Лукас в глубине души отлично понимал, что привело его к профессии водителя-дальнобойщика. Не свобода скоростного шоссе, не романтика путешествий, не ощущение того, что ты сам себе хозяин, не любая из стандартных причин, о которых так любят говорить те, кто чуть понюхал этой профессии. На самом деле Лукаса манила непривычная и дающая свободу вещь: ты — аноним. Пока ты едешь в своей железной коробке по суперхайвею, выигрывая секунды, думая о собственном бизнесе, ты невидим. Ты не хорош и не плох. Ты не представитель нацменьшинства, не владелец малого предприятия. Тебя не судят. Ты голос среди радиоголосов служебной связи.

Ты — «Черная Мария».

— Знаешь, что я тебе скажу, — нарушила Софи гудящее молчание кабины. — Купи мне чашку крепкого кофе, когда мы остановимся, и я прощу тебе свою изуродованную жизнь.

— Одно другого стоит, — согласился Лукас.

Впереди, в свете фар, показался дорожный указатель, оповещавший, что до пересечения с пятьдесят четвертым шоссе две мили. Лукас отметил это и прикинул, сколько осталось горючего.

— Имеет смысл сделать остановку у развязки. Потом машину поведешь ты, а я наконец-то смогу отдохнуть от местных трепачей.

Софи еще раз потянулась и провела рукой по заспанному лицу, прогоняя остатки сна.

— А что, много сегодня в эфире долбоюношей?

— Ты не поверишь.

— Например?

— Ну, например... миль шестьдесят назад вылез вот этот маленький братец на девятом канале и скулил, чтобы ему помогли. Я было подумал, что он по делу, и отозвался.

— Да? И что?

Лукас тихо засмеялся, покачивая головой и снижая скорость перед съездом с шоссе.

— Парень оказался настоящим клоуном, мать его так! Пытался уболтать меня, что не может остановиться, потому что проклят. — Лукас понизил голос до зловещего шепота: — Да проклята будет душа твоя... и обречена нигде не остановиться... ибо я говорю тебе: «Проклята!»

Выпустив колечко дыма, Софи невозмутимо произнесла:

— Ты прав, Лукас, тебе явно необходим хороший отдых.

Он засмеялся и повернул машину на съезд.

— А у Монтфорда?

— А что у Монтфорда?

— Есть груз из Сент-Луиса? Из Омахи?

На другом конце провода послышался шорох перебираемых листов бумаги.

— Не-а. Сейчас ничего.

Лукас глубоко вздохнул. Он стоял в телефонной будке на бензозаправочной станции Лавджоя и разговаривая с каким-то фашиствующим панком из незнакомого бюро грузовых перевозок Бейкерсфилда. От досады просто брюхо сводило. Лукас вцепился в трубку, как клещами.

— Отказанных грузов тоже нет?

— По нулям, парень.

— Да ты что, хочешь, чтобы я поверил, что отсюда нет ни хрена до самого водораздела?

Минута молчания, потом маклер вынырнул снова:

— Знаешь что, позвони мне завтра утром, часов этак в десять по тихоокеанскому времени. Постараемся чего-нибудь тебе найти по дороге через Миссури или Канзас.

— И это все?

— Извини, парень...

Лукас повесил трубку и со злостью пробормотал:

— Не за что... парень.

Потом открыл бортовой журнал и начал было записывать последний перегон, как за его спиной раздался надтреснутый голос:

— Вы сказали «двойной»?

— Простите? — Лукас поднял взгляд на говорившего.

— Кофе, — сказал старик заправщик, стоявший за истертым прилавком. — Вы один двойной кофе заказывали, нет?

— Все точно, — ответил Лукас и подошел к прилавку.

— Сейчас будет готово, — улыбнулся старик, обнажая зубы цвета кофейных зерен. Через секунду он толкнул по прилавку к Лукасу большой стакан из пенополистирола, шлепнул импринтером по кредитной карточке Лукаса, протянул чек и сказал: — Сто пятьдесят галлонов дизельного топлива, полгаллона масла и один двойной кофе... Итого двести пятьдесят два доллара девяносто три цента.

Лукас подписал чек, оторвал свою копию, чек отдал обратно. На душе у него было муторно. Каждый расход все ближе подталкивал его к богадельне. Расходуя галлон горючего меньше чем за пять миль, «Мария» съедала около тысячи галлонов за рейс. При таких расходах нужен был маклер, чтобы круглые сутки искал для Лукаса работу в оба конца. А у Лукаса был сейчас только этот хмырь из бюро Бейкерсфилда.

— Может, останетесь у нас до утра и позавтракаете? — предложил старик, глядя на часы. — На рассвете придет Мери-Джейн, а ее блинчики — лучшие по эту сторону гор.

— Не получится, — пробормотал Лукас, закрывая бортовой журнал и убирая его в кожаный чехол на молнии. — К утру мы должны быть за три сотни миль отсюда.

Казалось, старик искренне расстроился.

— Ну что же, может, заедете к нам когда-нибудь в другой раз.

— Будем надеяться, — улыбнулся Лукас.

— Я тоже, — подмигнул старик и снова показал в улыбке гнилые зубы. — Берегите себя, в дороге всякое случается.

— И вы тоже.

Лукас взял кофе, повернулся и вышел во влажную ночь Джорджии. Идя через всю стоянку к своему грузовику, Лукас восхищался про себя сердечностью хозяина. Вопреки общему поверью опыт Лукаса показывал, что южное гостеприимство одинаково распространяется на представителей всех рас, включая и афроамериканцев. Конечно, и контраст был тут более резким. Южный расист куда более откровенен, чем его северный единомышленник. В каком-то смысле Лукас даже предпочитал открытую ненависть истинного клановца скрытой дискриминации со стороны северных представителей среднего класса. Ку-клукс-клановец хотя бы честен в своем невежестве и ненависти. Белый северянин — скользкий паразит, который будет считать тебя другом, пока ты знаешь свое место и не пытаешься поселиться рядом с ним. Пока ты — хороший ниггер.

Но Лукасу Хайду это теперь было без разницы. Пока его обожаемый грузовик заправлен горючим и смазкой и готов тронуться в путь, Лукас Хайд сам себе хозяин.

Работавший на холостых оборотах мотор урчал, словно сонный медведь. Его матовая черная поверхность казалась серебристой в свете газовых ламп, вокруг которых роилась мошкара. Вертикальная выхлопная труба с шипением выплюнула облачко горячего дыма. Позади грузовика виднелся грязный, видавший виды прицеп. Эта ржавая коробка была взята напрокат в Сакраменто. На ее боку красовалась эмблема владельца, изображавшая бенгальского тигра в прыжке, но и она не могла улучшить общего впечатления от кучи старого железа. Лукасу этот прицеп казался чудовищным оскорблением его великолепной кабины.

«Кенворт» был куплен Лукасом в 1987 году. С тех пор он несколько лет любовно совершенствовал свою машину. На стандартную раму Лукас посадил форсированный до 750 лошадиных сил двигатель. К этому силовому узлу добавил тринадцатитонный задний мост, гидравлическую систему управления «Феникс» и суперсовременный бортовой компьютер, который фиксировал и хранил в своей памяти подробную информацию о состоянии каждого узла или агрегата. Но гордостью тягача был корпус. Окраска была сделана на заказ флоридской фирмой «Рос дизайн» — все поверхности были обсидианово-черные, и лишь по контуру тонкие алые полоски. В свете ночных огней грузовик казался почти прозрачным.

На полпути к машине Лукас остановился, глядя, как Софи пытается достать губкой угол ветрового стекла. Это было у нее навязчивой идеей. В начале каждой своей смены она тщательно протирала лобовое стекло, как семейный фарфор, и тщательно выискивала малейшие трещинки и царапины. Лукас не возражал — ведь машина была их общим ребенком, и любые действия, направленные на поддержание ее хорошего состояния, только приветствовались.

— Раз уж ты снова возишься с лобовым стеклом, проверь заодно и стеклоомыватель, — сказал Лукас, подходя к машине.

— А что с ним случилось? — спросила Софи, перестав вытирать стекло.

— Не могу сказать наверняка, но, по-моему, с левой стороны есть небольшой засор.

— Вас понял, конец связи, — ухмыльнулась Софи.

Подойдя к машине с пассажирской стороны, Лукас поставил ногу на хромированную подножку и сказал:

— Твой кофе ждет тебя в кабине, а я пошел отдыхать. Вешаю табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» до самого Мюзик-Сити, и не вздумай будить меня, пока не въедешь на центральную площадь.

Софи кивнула и снова принялась мыть стекло. Лукас, чуть помедлив, поднялся в грузовик.

Кабину смело можно было назвать произведением искусства. Передняя панель, нашпигованная всевозможными современными приборами, плавно закруглялась вокруг двух удобных сидений с высокими спинками, выполненных по последнему слову эргономики. На приборной панели имелся небольшой видеомонитор, изображение на который подавали камеры внутреннего телеслежения, что было чрезвычайно удобно при маневрировании задним ходом. Над приборной доской висела стереосистема «Блаупункт» класса де-люкс, детектор радара и рация служебной связи. Спальный отсек, находившийся позади водительского и пассажирских сидений и именовавшийся на водительском жаргоне «гробом», был отлично оборудован. Помимо двойного спального места, здесь имелись раковина для умывания, небольшая микроволновая печь, холодильник и портативный компьютер. Все это устроил Лукас с небольшой помощью Первого национального банка из Санта-Моники.

Рухнув на постель, Лукас скинул ботинки и бросил ковбойскую шляпу на полку над головой. Купив три года назад свой «кенворт» за сто пятьдесят кусков, Лукас уже больше пятидесяти тысяч баксов вбухал в его переоборудование. А теперь, пережив последствия рейганомики, периоды кризиса, все депрессии и спады, он оказался на грани банкротства только потому, что его подвел этот идиот маклер! На душе у Лукаса было муторно.

Он закрыл глаза. Сейчас ему было совершенно необходимо как следует выспаться. Однако мозг отказывался выключаться. Где-то в глубине подсознания безостановочным рефреном слышался чей-то голос: «Я хочу остановиться... поверь мне... ты даже представить себе не можешь, как я хочу остановиться, но я не могу... даже через миллион лет...»

Было что-то в сумасшедшем бреду Мелвила Бенуа такое, что не давало Лукасу забыть его. Что-то в самом голосе. Даже искаженный радиоволнами и хриплым динамиком, он звучал... как это называется?

...замогильно...

«На мне лежит проклятие... никогда не останавливаться...»

Повернувшись на бок, Лукас постарался не думать больше о Мелвиле Бенуа.

На стене напротив висела пожелтевшая глянцевая фотография Джеймса Брауна, на которой родоначальник стиля «соул» выгнулся назад, в экстазе сжимая микрофон и чуть ли не заглатывая его широко открытым в крике ртом. Вокруг толпились бесчисленные поклонники. В самом низу фотографии виднеется торопливый, неразборчивый автограф. Эту фотографию подарила Лукасу старшая сестра. Много лет карточка служила ему талисманом, приносящим счастье и отводящим невзгоды. Когда-то, в самом начале семидесятых, Джеймс Браун был для Лукаса кумиром.

Над Брауном без какой-либо системы были прикреплены фотографии прочих музыкантов-бунтарей — Джимми Хендрикса, Джея Хокинса и Чака Ди.

Страстный поклонник рок-музыки, Лукас обладал энциклопедическими познаниями в области черного андеграунда. Он мог бы на равных беседовать с музыкальными критиками этого направления. Никогда не учившийся в колледже, Лукас все постигал самоучкой, зато он не жалел времени, изучая улицу, реальный мир и тех, кто определяет его облик. Такой подход к жизни приводил к жарким спорам Лукаса со своей напарницей.

— А я думала, ты уже отплыл в царство сна, — неожиданно раздался рядом голос Софи, усаживавшейся на водительском месте и пристегивавшей ремень безопасности. — Мне казалось, ты сильно устал...

— Заснул бы, если бы мой напарник меня не дергал.

— Вот старый ворчун... — пробормотала Софи, трогая грузовик с места и осторожно выезжая со стоянки.

Через несколько мгновений они уже снова были на скоростном шоссе.

Сквозь подступавшую дремоту Лукас слушал, как Софи переходит с передачи на передачу, повышая скорость. Перегазовка, синхронизация, вторая перегазовка — и снова мощное гудение двигателя. Скоро машина мчалась по шоссе со скоростью семьдесят миль в час. Перевернувшись на другой бок, Лукас с удовольствием услышал любимые звуки — ровное гудение всех восемнадцати колес мощной машины.

Лукас стал засыпать. Он всегда быстро засыпал в дороге, когда его грузовик безостановочно двигался по скоростному шоссе. Ритмичное покачивание машины действовало на него, словно материнская колыбельная на младенца. Еще в раннем детстве, когда мать Лукаса хотела, чтобы он заснул, она укладывала его на заднее сиденье «бьюика» и выезжала со двора. Как правило, они не успевали доехать до ближайшего поворота, как маленький Лукас уже спал мертвым сном.

Однако в тот вечер сон почему-то ускользал от Лукаса. Его мозг, снедаемый тревожными мыслями, никак не хотел отключаться. В подсознании мелькало множество неясных, тревожащих образов.

Внезапно в памяти пронзительно ясно прозвучал хрипловатый голос измученного человека: «На мне лежит проклятие... никогда не останавливаться, несмотря ни на что... никогда не останавливаться...»

Часом позже Лукасу все же удалось заснуть, и сон его стал первым из кошмаров этой ночи...