Облаченный в одежду темного цвета и армейские ботинки на толстой подошве, которые он нашел в полуподвале в покрытом пылью чемодане, Эван тихо поднимался по лестнице. Он оставил открытой дверь спальни Лори, и полоска света падала на ребенка. Эван смотрел некоторое время на мирно спящую девочку; ее лицо было безмятежно спокойным; рядом с ней лежала тряпичная кукла, ухмылявшаяся ему так, словно она делила с ним какую-то тайну.

Эван протянул руку и нежно коснулся щеки Лори. Она очень тихо шевельнулась, и он убрал руку. «Моя принцесса, — подумал он. — Моя прекрасная принцесса. Я молю Бога, чтобы ты всегда спала сном невинности». Он наклонился, нежно поцеловал ее в лобик, затем осторожно отступил и закрыл дверь спальни.

Пора было идти.

Кабинет освещала луна, еще не полная, но такая же белая, как лед. Ночной ветер гонял по небу облака с серебристыми краями, и когда они пересекали коварный лик луны, свет ее тускнел, искажался тенями, похожими на фигуры всадников на гигантских лошадях. Сейчас Эван находился в состоянии, которое часто испытывал во время войны, оставляя безопасный военный лагерь и отправляясь под покровом ночи на операцию. Тогда он доверял свою жизнь инстинктам, зная, что на него смотрят глаза врагов и до утра еще целая вечность. Может быть, это к лучшему, что много лет назад, захваченный в плен, он принужден был лежать на койке под презрительным взглядом той женщины-офицера; сейчас он знал, что он нельзя недооценивать этих женщин из Вифанииного Греха, потому что от них нельзя ожидать пощады. С ними надо либо убивать, либо быть убитым. Он взял ключи, вышел из дома и запер его. Мак-Клейн-террас окутывала тьма. Он проскользнул в свой микроавтобус и завел двигатель, включив вместо мощных фар парковочные огни. Пока он медленно разворачивался и выезжал из проезда, позади него позвякивали кирка и лопата. Отъезжая, Эван посмотрел на дом Демарджонов, но ни одна занавеска в окне не шевельнулась, чтобы расширить обзор для горящих любопытных глаз.

По пути к гостинице, следуя за желтоватым светом парковочных фар, Эван думал, что же он сделает, если найдет кости Пола Китинга. Поедет к шерифу Вайсингеру? В полицию штата? Он понимал, к Вайсингеру обращаться было опасно, поскольку он не знал, на чьей стороне этот человек. Возможно ли, что эти ужасные дела творились вокруг шерифа, а он даже и не знал об этом? Конечно, такой вариант логично допустить, но на него нельзя полагаться. Риск, что Вифаниин Грех так же одержим злыми духами, как и древняя Темискрия, что здесь пустила корни бессмертная сущность нации амазонок и что женщины, одна за другой, попадали во власть этого ужасного безымянного зла, которое упивалось и крепло убийствами и увечьями мужчин?

Секреты Вифанииного Греха наслаивались друг на друга, источая грязь. Внешняя красота этой деревушки культивировалась, чтобы заманивать свои жертвы все ближе и ближе, пока они окончательно не запутаются в ее тенетах. Эти твари с того света, эти кровожадные тени-воительницы, словно пиявки присосались к душе Катрин Драго. Она принесла их с собой из древней пещеры и теперь выпускала, словно искры, чтобы поджечь другие души. Королева, сказала Лори. Настоящая королева. Доктор Драго. Возможно ли, чтобы кости королевы амазонок лежали в этой пещере и были превращены в пепел вместе со всеми остальными? И теперь эта неистовая яростная львица завладела телом Катрин Драго как своим собственным, как подходящим сосудом для ненависти и могущества, которые пережили века?

Безмолвные улицы разворачивались перед ним. Впереди показался пансион миссис Бартлетт. Он затормозил, свернул на обочину и остановился. Через газон двигалась какая-то фигура.

Нили, с капельками пота на лице, быстро скользнул внутрь и тихо прикрыл дверь. Эван набрал скорость, развернулся кругом и повернул к выезду из деревни.

— Это на запад… — начал Нили.

— Я знаю, — сказал Эван. У границы деревни он включил основные фары. Дорога устремилась навстречу ему.

Нили улавливал напряжение, которое излучал Эван. Его сердце гулко колотилось. Он пошарил в кармане своей рубашки.

— Не будете возражать, если я закурю?

Эван покачал головой.

Нили вытащил сигарету, уставился на несколько секунд на разгоравшееся пламя спички, затем задул его. В овальных стеклах его очков отсвечивали зеленые огоньки на циферблатах приборной панели.

— Одной сигареты для них достаточно, — сказал он сам себе.

— Что? — переспросил его Эван.

— Одна сигарета. Выбросишь ее из окна и — ПУФ! Солнце спалило и высушило все в округе на целые мили. Леса так пересохли, что трещат. Уже несколько недель не было дождя. Да, сэр. Достаточно всего одной сигареты. — Он посмотрел на ее красный тлеющий кончик.

Впереди на дороге была развилка.

— Поворачивай направо, — сказал Нили и снова засунул сигарету в рот. В следующую секунду он заерзал на сиденье и спросил:

— Почему вы так уверены, что найдете там что-нибудь? И к чему вся эта чертова секретность?

— Надеюсь, ты ничего не рассказал обо всем этом миссис Бартлетт, не так ли? — Эван повернул голову, чтобы посмотреть на него.

— Нет. Ничего.

— Хорошо. — Эван замолчал глядя на дорогу. Из зарослей выскочил олень, метнулся в чащу и исчез. — Я не уверен, что найду на свалке то, что ищу. По правде сказать, надеюсь, что не найду. Хотелось бы верить что я впал в полнейшее безумие и бред, то есть до того сошел с ума, что воспринимаю все в искаженном свете. — Он замолчал. — Но увы, все это не так.

— Я не вижу никакого смысла в ваших словах.

— Это все имеет отношение к тем женщинам, которых ты видел на Кингз-Бридж-роуд, — сказал ему Эван. — Я считаю, что они ворвались в дом Пола Китинга и убили его. И я верю, что они унесли его тело на свалку. Что касается секретности, — его глаза блеснули, — мы же не хотим кончить так, как Пол Китинг, не правда ли?

— Поверните здесь налево, — тихо сказал Нили. Он начал ощущать кисло-сладкий запах с примесью еще тысячи зловонных ароматов, характерный для свалки, и опасался того, что ждало его впереди. Прокопать насквозь все это месиво? Вскрывать потихоньку пласт за пластом? Господи! Во что я влип!

Серые щупальца дыма стелились по дороге, как змеи.

— Затормозите, — сказал Нили, вдыхая отвратительную вонь горящего мусора. — Мы на месте.

Эван остановил микроавтобус на обочине дороги, выключил двигатель и потушил фары. Справа от них простиралась темная гора свалки с тлеющими красными огоньками. Они вышли из машины и обошли ее сзади. Эван взял лопату, а Нили протянул кирку и круглый фонарь, который купил в «Вестерн Ауто».

— Теперь показывай, — сказал он.

— Хорошо. Идите осторожней.

Нили включил фонарь, взвалил на плечо кирку, отражающую лунный свет, и стал осторожно пробираться через черную равнину. Эван шел по его следам, поднимая ботинками толстые клубы пыли. Едкий запах носился в воздухе, цепляясь за их волосы и одежду, словно живое существо; горы мусора приняли неясные очертания; со всех сторон слышался крысиный визг. Вонь жестоко терзала Эвана; он стиснул зубы и переборол волну тошноты, думая только о том, что ему необходимо было сделать. Огромные трещины раскололи землю, лунный свет обнажал в них слой за слоем дышащую зловонными испарениями мусорную трясину, которая колыхалась и двигалась после жуткого воздействия на них солнечных лучей. Теперь ему казалось, что даже луна жестоко обжигала его лицо холодный огнем, от которого ему хотелось кричать. Нили пошарил лучом фонаря по поверхности, земля хрустела под его ботинками. Жар гниющего месива плотно окутал их. Пот бусинками выступил на коже, и словно вихрь, словно гудящие облака темной пыли, на них навалились мухи. Дюжина их ударила Нили прямо в лицо, запуталась в волосах, завертелась вокруг головы. «Христос!» — в отвращении воскликнул он и замахал фонарем, отгоняя этих тварей. Они разлетелись в стороны, жужжа и снова вернулись. Мухи прилипли к капелькам пота, выступившим на лице и руках Эвана, и начали жадно высасывать человеческие соки.

— Подождите минутку, — сказал Нили. Он остановился и замахал рукой, отгоняя мух, Его глаза следили за дорожкой света от фонаря, протянувшейся по земле. Слева от них возвышалась огромная гора разлагающегося мусора, увенчанная лысыми автомобильными шинами и закрылками. Проржавевший разбитый холодильник валялся на боку, словно раскрытый гроб. Нили прошел вперед еще несколько ярдов, оглядываясь по сторонам, чтобы сориентироваться; он водил лучом фонаря из стороны в сторону, выискивая ту широкую щель, в которой обнаружил зубы. Но, Господи Иисусе на небесах, земля была вся усеяна зигзагами трещин и невозможно было найти то место.

Сейчас мне надо было бы упаковывать свой чемодан, говорил он себе, а не торчать в этом жалком проклятом месте. Боже, какая здесь вонь! Еще эти сраные мухи!

— В чем дело? — спросил Эван, идущий сзади.

Нили прошел несколько шагов к еще одной трещине, в ней поблескивало стекло от пивных бутылок. Почему бы не сказать, чтобы этот парень копал прямо здесь, подумал он. Надо скорее покончить со всем этим и скорее уносить ноги. — Это здесь, — сказал он не оглядываясь.

— Ты уверен?

— Да, я уверен! — сказал он и поставил фонарь на перевернутый бок холодильника так, чтобы его луч светил вниз, в расщелину. Это место прекрасно подходит, чтобы со всем этим покончить! Он отмахнулся от мельтешащих перед глазами мух. — Отойдите назад, — сказал он Эвану и, собравшись с силами, ударил киркой по земле. Стекло хрустнуло; Эван услышал звук металла. Нили вытянул кирку и снова ударил, затем еще и еще раз. После того он вытер каплю пота с кончика подбородка и отступил в сторону. — Теперь ваша очередь.

Эван стал копать своей лопатой. Ему попадались куски стекла, пустые жестяные банки, сплющенные пакеты из-под молока, обрывки газет и журналов. Он взял поглубже, налегая на лопату плечом; опять тот же хлам: стеклянные осколки, жестянки, мусор.

— Что это? — вдруг спросил Нили.

Эван решил, что он имеет в виду моток проржавевшей стальной проволоки. Он обернулся и сказал:

— Ничего. Просто хлам.

Но Нили не всматривался в расширяющееся отверстие; вместо этого он повернул голову направо, в темноту.

— Нет, — тихо сказал Нили. — Я что-то слышал. — Лунный свет отсвечивал от стекол его очков. — Далеко отсюда.

— На что это было похоже? — Эван оперся на лопату.

— Не знаю. На жалобный вой… что-то в этом роде.

— Свисток поезда? — предположил Эван. Он взглянул в том направлении, в котором смотрел Нили, затем снова воткнул лопату в яму. Но наткнулся на более плотную почву. — Здесь снова нужна кирка.

Нили повернулся к яме, взмахнул киркой. Снова их окутало облако пыли и налетели мухи. «Здесь Смерть, — подумал Эван, кровь застыла в его жилах. — Где-то здесь Смерть». Он шагнул вперед, работая лопатой следом за Нили. Еще через несколько минут он откопал то, что сперва показалось целой рубашкой, но, приподняв ее, он понял, что она была разорвана в лохмотья для каких-то домашних дел. Отбросив ее в сторону, он снова стал углубляться в грязь. Лунный свет тяжело опустился на лицо Нили; он вглядывался вдаль, прислушиваясь. О чем напомнил ему этот звук? спрашивал он себя. Да. О чем-то, что уже слушал раньше.

— Давай кирку, — сказал Эван.

Еще немного поработав киркой, Нили спросил:

— Вы не думаете, что это совершенно бессмысленно? Если вы ищете здесь кости, то вам нужно раскопать чертовски огромную территорию.

Эван ничего не сказал; он вкапывался вглубь, вывернул лопату глины, поднес ее к свету, затем отбросил в сторону. Снова копнул и снова посмотрел. И так много раз. Мухи облепили его потное лицо, и он покачал головой, чтобы избавиться от них. Смерть. Смерть. Где-то здесь смерть. Внезапно он замер. Вдалеке послышался скрипящий звук; он посмотрел вверх, затем обвел глазами темную, скрытую лесом линию горизонта.

— Вы услышали его, не так ли? — спросил Нили. — Что, к дьяволу, это было? — Его глаза округлились и сверкали из-под очков.

— Какое-то животное в лесу, — спокойно ответил Эван, напрягая зрение, но не видя ничего, кроме лунного света, гор мусора и темноты. — Кирку.

— Животное, дьявольщина! — резко вскрикнул Нили. — Это совсем не похоже ни на одно чертово животное, которое я когда-либо слышал!

— Мне нужно вскрыть еще один пласт земли, — сказал ему Эван, выбираясь из углубляющейся траншеи.

Нили, бранясь и ворча, спустился вниз и монотонно заработал киркой, которая поблескивала. Вдалеке что-то снова заскрежетало.

— Ей-богу, здесь ничего нет! — сказал Нили. — Господи! Я не знаю, то это место или нет! Как я могу сказать? — Он выбрался из трясины грязи и мусора.

Эван, в промокшей насквозь рубашке, тщательно просеивал мусор: бутылки из-под кока-колы, помятые банки из-под пива, коробки из-под дезинфицирующих средств, куски туалетной бумаги, жестяные банки из-под лизола. Тошнотворный запах усиливался. Мухи роились вокруг в ожидании лакомства.

Послышался СКРИП. Ближе. Теперь слева. Жуткое завывание, от которого внутри у Нили все сжалось.

Эван вкапывался в землю, поднимал лопату за лопатой. Темный твердый предмет выскочил наружу вместе с глиной. Он подобрал его и поднес к свету. Это был измазанный глиной и нечистотами ботинок, съежившийся и покоробившийся от долгой носки. Пока он держал его, мухи опустились ниже, чтобы рассмотреть добычу, затем вихрем взметнулись прочь. Он выкинул его из траншеи, которая была теперь глубиной по пояс, и продолжал копать.

— Вы ничего не найдете, — сказал Нили возбужденным голосом. — Давайте уберемся отсюда!

— Еще минуту, — сказал Эван. Копать. Копать. Копать. Края окопа начали осыпаться вокруг. Мухи роились над ним — посланцы смерти и пожиратели плоти. Его плечи отчаянно ныли, и он едва расслышал очередной получеловеческий вопль, раздавшийся справа, ближе, чем все предыдущие.

Нили круто развернулся на звук, его сердце бешено колотилось.

Он уже слышал его раньше на Кингз-Бридж-роуд, когда женщина с пылающими синими глазами глядела на него через окно грузовика за секунду до того, как сверкнул топор. Жара окутывала пеленой и было трудно дышать.

— Кирку, — сказал Эван. — Нили не шевелился. — Кирку, к черту! — Эван потянулся наверх, выхватил кирку у Нили, замершего от страха, и начал торопливо разбивать землю.

— Они идут, — прошептал Нили, пристально глядя в темноту и боясь в ней что-либо увидеть. — Господь милосердный, они идут…

Края траншеи уже были Эвану выше пояса; он отключил свой слух от приближающегося военного клича, отключил свой разум от того, что сейчас мчалось верхом на лошадях по направлению к ним, сверкая топорами в лунном свете.

— К черту, я знаю, что они здесь! — пронзительно закричал Эван ломающимся голосом и со всей силой ударил киркой в одну из стен траншеи. Стена треснула, разделилась надвое и начала кусками обваливаться вокруг него.

И отовсюду начали выпадать кости, они текли, словно поток зловонной жидкости, крушащий стены земляной дамбы.

Целые скелеты в прогнивших одеждах, проломленные черепа и тазобедренные кости, руки и ноги с остатками серой разложившейся плоти; позвоночники, похожие на жуткие лестницы, громоздились вокруг ног Эвана. Он повернулся, крик застрял у него в горле. Собрав все последние силы, он стал еще глубже вгрызаться в траншею. Посыпался домашний мусор: ящики, жестянки, бутылки. Он ударил еще раз. Опять кости: ухмыляющиеся беззубые черепа. Каскадом осыпалась глина и вместе с ней разбитые бедра, сломанные пальцы, челюсти, череп со скальпом черных волос, грудная клетка, забитая грязью, облаченная в синюю клетчатую рубашку. Он снова ударил лопатой, ужас, казалось, разрывал его на части. На этот раз из глины посыпались крошечные черепа и кости позвоночника. Да. Да. Ужас охватил его сердце, разрывая на куски. Маленькие мальчики. Вот куда отправляются маленькие мальчики, чтобы уснуть и навсегда успокоиться. Его сознание, трещавшее от нестерпимого шока, вдруг безумным образом напомнило ему строчку из песни «Битлз»: «Все хорошие дети отправляются на небеса. Все хорошие дети отправляются на небеса». Он глотал пыль, мухи пировали, упиваясь запахами Смерти, они пожирали засохшее мясо, все еще свисавшее с человеческих костей. Это было нечестивое место Смерти в Вифаниином Грехе; нет, не кладбище, нет, потому что там было освященное место, и, вероятно, в нем покоились только женщины. Сюда приносили убитых мужчин и младенцев мужского пола, бросали их вместе с остальным мусором, покрывая нечистотами и подвергая забвению. Это была территория для резни и бойни амазонок. Трупы были свалены здесь подобно телам на промокшем от крови, пропитанной дымом древнем поле битвы.

— …ОНИ ИДУТ! — прокричал ему Нили, увидев первую быстро приближающуюся фигуру, но Эван не услышал его.

Он почувствовал, что теряет сознание и не может найти в себе силы, чтобы выбраться из этой проклятой Богом забытой канавы. Моя жена и ребенок, мне надо забыть мою жену и ребенка…

— ВЫХОДИ, ПРОКЛЯТЬЕ! — крикнул Нили и протянул руку, чтобы Эван мог уцепиться за нее. — ВЫЛЕЗАЙ СКОРЕЙ! — он посмотрел через плечо. Тени начинали принимать очертания. От топота лошадиных копыт дрожала земля, горящие синие орбиты глаз выслеживали его. Он снова посмотрел на Эвана и увидел, что тот полностью поражен шоком. Нили нагнулся, схватил запястье Эвана и потянул за него. Его нервы были на пределе.

В следующую секунду раздался душераздирающий пронзительный вопль «И-И-ИИИХ» прямо сзади Нили Эймса: он повернулся кругом, открывая рот для крика. И в этот момент он увидел над собой черную как ночь лошадь и лезвие топора, светившееся энергией, словно оголенный электрический кабель. Он услышал свист ветра, пока металл разрезал воздух.

Голову Нили, разбрасывающую спиральные потоки крови, перекинуло ударом через плечо Эвана; кровь брызнула на его лицо. Обезглавленное тело, все еще сжимавшее запястье Эвана, рухнуло на колени и соскользнуло в траншею. Горячие капли крови вернули Эвана к действительности, к реальности кошмарных тварей, которые приближались к нему. Эван высвободил свою руку из мертвой хватки трупа и потянулся за киркой. Амазонка на черном коне отступала назад для удара, который должен был разбить его череп; Эван, пригнувшись, швырнул кирку в передние ноги коня. Конь резко вскрикнул, зашатался, потерял равновесие и тяжело упал, похоронив под собой женщину-тварь. Раздался резкий звук ломающихся костей и гортанный нечеловеческий крик боли.

Эван уже выбрался из траншеи и побежал через свалку к своему микроавтобусу. Другие развернули к нему своих лошадей: их глаза пламенели ненавистью, топоры блестели над головой. Они пришпоривали каблуками своих коней и глина отлетала из-под копыт. На бегу Эван успел посмотреть через свое плечо. Та, скачущая верхом на сером в яблоках коне впереди всех, поймает его до того, как он добежит до машины. Он продолжал бежать, в изнеможении отталкиваясь ногами от земли. Дрожание почвы под ногами говорило о том, что лошадь приближалась. Он успел увернуться в сторону, и лезвие топора просвистело мимо его щеки. Он упал на живот, закопавшись в землю кулаками, затем снова побежал. Конь мчался рядом с ним, и рука амазонки поднялась для второго удара. Эван остановился и бросил ей в лицо кучу грязи. На этот раз топор почти коснулся его левой руки, разорвав ткань на рубашке. Лошадь стала бешено кружиться, пока ее всадница пыталась протереть глаза. Все остальные быстро приближались.

Но Эван уже добрался до микроавтобуса. Он рухнул на сиденье, запер все двери и воткнул ключ в зажигание. Шины отбрасывали комья земли, пока он давил на акселератор. Позади раздавался пронзительный военный клич, от которого кровь сворачивалась в жилах, и он знал, что они гонятся за ним. «Вифаниин Грех», — подумал он. Его мозг, казалось, пульсировал в такт с сердечным ритмом. Мне необходимо добраться туда. Необходимо взять Лори и убраться прочь. А Кэй? Что будет с Кэй? Нет, я не вернусь назад. Сперва обращусь в полицию штата. Потом приведу их сюда. Но сначала надо забрать Лори. ЛОРИ.

Он резко дернул руль налево, и микроавтобус завертелся, почти разрывая шины по кругу. Этот рывок почти забросил машину в канаву на противоположной стороне дороги. Затем он снова прибавил скорость, заскрежетав зубами. Горящие фары высвечивали впереди пустынное шоссе. Очередной вопль амазонки раздался почти над самым его ухом, а затем перед ним на дороге возникли очертания фигуры: большая гнедая лошадь с огромными боками и всадница. Ее горящий взгляд и оскаленные зубы пронзили его до мозга костей. У него была секунда, чтобы осознать, что эта женщина — та самая библиотекарша, которая спрашивала его, не хочет ли он посмотреть какие-нибудь книги по искусству. Но сейчас у нее было совсем другое, похожее на маску лицо, и ненависть струилась из раскрытого рта. Эван надавил на тормоза, но лошадь была слишком близко; микроавтобус глубоко врезался в животное, увлекая его назад и в сторону. Он услышал, как разбилась решетка и погасла одна из фар. Тело амазонки, сброшенное с лошади силой удара, перелетело через капот машины, ударилось о ветровое стекло и разбило его. Неровные осколки задребезжали вокруг Эвана, оставляя царапины на его щеках, лбу и подбородке. Тело с изрубленным лицом и горлом, из которого ручьем хлестала кровь, перевалилось через приборную панель. Ничего не видящие глаза еще одно мгновение отражали огромную мощь сущности, находящейся в этом телесном облике, и затем синева померкла. Глаза превратились в черные пустые дыры, и кожа на лице сморщилась, придавая ему вид давно уже мертвого черепа.

Эван уперся ногами в пол, прокладывая свой путь по направлению к Вифанииному Греху, обратно в это отвратительное гнездо зла… ИХ гнездо. На этот раз он не пытался сохранить тишину; его шины визжали на поворотах, и двигатель микроавтобуса гудел на последних пределах своих возможностей.

Темные улицы. Темные дома. Ужасная сгустившаяся тьма. Луна, с ухмылкой заглядывающая в это окно, и в это, и в это.

Мак-Клейн-террас. Его дом, черный и безмолвный. Он заехал на газон, оставляя следы покрышек на траве, и выпрыгнул наружу, направляясь к парадной двери. Конечно, они продолжают погоню и через считанные минуты найдут его. Он возился с ключами в замке. Спешить. Необходимо спешить. Необходимо. Они идут. Они идут. Его ключ наконец попал в замочную скважину. Где-то залаял пес.

И в следующее мгновение его рванули в сторону от двери. Рука с крашеными ногтями схватила его за запястье и втащила в прихожую с такой силой, что он повалился на пол. Из темноты к нему медленно приближалась фигура. Ее глаза горели и были ужасны. Он заскулил, как пойманное в ловушку животное. Его подняли, протащили через расступающуюся тьму и бросили на пол в освещенном кабинете.

Эван скорчился, ожидая смертельного удара топором, и дико огляделся по сторонам. Четыре фигуры темнели в лунном свете. Четыре тени. Четыре женщины. Четыре пары безжалостных жаждущих крови глаз.

Одна из них сидела в кресле по другую сторону кофейного столика, наблюдая за ним, и не говорила ни слова.

«Господь милосердный», — подумал он, рот его был таким же сухим, как глина на свалке. Образ оседающего обезглавленного тела вспышкой осенил память. Все это время они поджидали меня. Они ждали меня.

Тварь-Драго заговорила из своего кресла двумя голосами: один был ее собственный, говорящий на английском языке с греческим акцентом, другой гортанный и грубый, говорящий на странном языке амазонок. Оба голоса странным образом соединялись, звучали из одной и той же глотки, глухо и мрачно: — Теперь, — тихо сказала она, — мы поговорим.