В воскресенье Лори расплакалась, когда Кэй сообщила ей, что папа случайно сломал ее лук. «Не плачь, — сказала Кэй. — Мы купим тебе новую игрушку».

Эван нашел номер Дуга Блэкбурна в информационном справочнике Уиттингтона и позвонил, но ему никто не ответил. Остаток дня он провел в полуподвале, пытаясь начать работу над новым рассказом, комкая лист за листом и отправляя их в корзину.

Кэй снова плохо спала этой ночью. Эван лежал рядом с ней и слышал всхлипывания. Взяв ее за руку, он обнаружил, что она холодна как у трупа. Сразу же после полуночи, когда она резко вскрикнула, он попытался ее разбудить, но не смог. Он тряс ее за плечо, звал по имени и даже положил холодный носовой платок ей на виски. После этого капельки пота выступили у нее на лбу и она затихла, а Эван наконец опустил голову на подушку.

В понедельник в девять часов утра он стоял напротив музея на другой стороне Каулингтон-стрит. Был душный день, его спина от жары взмокла. Около минуты он разглядывал зловещий дом, а затем, собравшись с духом, перешел улицу, прошел через ворота и ступил на ведущую к нему дорожку. Когда он достиг этой огромной дубовой двери, его пульс бешено колотился, а кровь казалась жидким пламенем. Дверь была заперта. Он постучал в нее и услышал, как эхо разнеслось по дому, словно хриплый громыхающий голос. Струйка пота пробежала по его лицу, и он вытер ее тыльной стороной ладони.

Внутри послышалось движение. Затем — осторожные шаги. Пауза. Звук отпираемого засова.

Дверь медленно открылась.

— Доброе утро! — приветливо сказала седая женщина с резкими чертами лица. Она была хорошо одета — в брючный костюм цвета морской волны — и выглядела бодрой и свежей. Широко распахнув дверь, она сказала:

— Пожалуйста, входите!

Он вошел. В коридоре со стеклянными демонстрационными витринами стоял письменный стол, а на нем лежала книга для посетителей. Пол из голубого кафеля и стены кремового цвета напомнили ему помещение, которое он видел в своих снах, но… не совсем. По обе стороны коридора находились комнаты, а в конце его широкая лестница с отполированными перилами вела на второй этаж. Седовласая женщина закрыла за ним дверь. Он почувствовал, как воздушный кондиционер начал выветривать пот из его рубашки.

— Меня зовут Лей Хант, — сказала женщина с улыбкой и протянула руку. Ее пожатие было жестким и холодным. — Распишитесь, пожалуйста, в нашей книге.

Он кивнул, взял предложенную ручку и расписался.

— Жаль, что мы были закрыты, — сказала она. — Я здесь целыми днями одна, а такие ранние посетители у нас бывают очень редко. Сегодня точно будет ужасная жара, не так ли? По радио передали, что температура воздуха поднимется до 95 градусов по Фаренгейту. И никакого намека на дождь. Это создает ужасные условия, скажу я вам. — Она взглянула на подпись. — Мистер Рейд? — а затем ему в лицо, казалось, разглядывая его внимательно. — Да, конечно же! Ваша жена преподает в колледже Джорджа Росса, не так ли? Вы ведь были вместе с ней в гостях у доктора Драго в субботу вечером?

— Да, были.

— Мне показалось, что я вас уже где-то видела. Мы были там с мужем, но у нас не было возможности познакомиться с вами. Вы интересуетесь нашим историческим обществом?

— Любопытствую, — ответил он.

Она улыбнулась.

— Понятно. Что ж, мы рады вас видеть. Я удивлена, что вы с женой не пришли к нам раньше.

— Мы оба были заняты. Обустраивались в деревне и все такое.

— Конечно. Хотите чашечку кофе?

Он отрицательно покачал головой.

— Что ж, тогда позвольте мне кратко объяснить вам, что представляют собой эти экспонаты. Они были найдены в 1965 и 1966 годах на археологических раскопках, которые курировала доктор Драго, в Турции, на юго-восточном побережье Черного моря. Фрагменты скульптур, гончарных изделий, монет и оружия, которые вы увидите в витринах, относятся приблизительно к 1192 году до нашей эры, примерно к периоду Троянской войны. Этот район Турции в настоящее время является сейсмически неустойчивым; в этом столетии там произошло несколько сильных землетрясений с человеческими жертвами, а самое недавнее, случившееся в 1964 году, обнажило земляную стену и однородно обтесанные камни. Археологи начали раскопки в начале 1965 года. — Она пошла вперед по коридору, ее шаги эхом отдавались от стены к стене. Эван следовал за ней, держась на некотором отдалении. — В то время доктор Драго занимала определенную археологическую должность в Афинах и в течение нескольких лет посылала петиции правительству Турции с просьбой разрешить провести серию исследовательских раскопок около устья реки Келкит. До того времени ей отказывали, но доктор Драго узнала о новом открытии и снова послала петицию правительству с просьбой разрешить ей руководить работой группы греческих археологов в Эшаве.

— Эшава?

— Да. Это место турецкие археологи назвали именем какого-то их профессора или кого-то еще. Так или иначе, доктор Драго и ее группа были там приняты. Между прочим, они и обнаружили большинство, если не все важные находки. Те предметы, которые вы здесь увидите, были найдены греческими археологами.

Эван подошел к витрине и заглянул в нее. Там находились пронумерованные обломки гончарных изделий; большинство из которых не было расписано, но на некоторых имелись тонкие спиралевидные узоры.

— Эти были обнаружены в верхнем слое. Фактически, музей спланирован по порядку обнаружения тех или иных экспонатов. На третьем этаже находятся предметы, найденные в нижнем слое, самом старом по времени.

В других витринах лежали еще гончарные изделия, а также фрагмент какой-то скульптуры: одна рука, изогнутая странным образом, словно пытавшаяся дотянуться к нему через стекло.

— Итак, чем же оказалась Эшава? — спросил он женщину, видя по ее отражению в витрине, что она наблюдает за ним.

— Городом, — сказала миссис Хант. — Или, если говорить точнее, крепостью. Похороненная при сдвигах земной коры, скрытая от человеческих глаз на тысячу лет, если не больше. И простой каприз природы вновь открыл ее внутренние стены.

Эван заглянул в одну из комнат. Там, прикрытая с боков тенями, стояла статуя без головы, с копьем в руке, которое, казалось, вот-вот полетит в него. Там были также и другие экспонаты: большие треснувшие вазы, изящные медальоны.

— Эшава, да? — сказал он, повернувшись к миссис Хант. — Боюсь, что я никогда не слышал о ней, но я бы не сказал, что разбираюсь в древней истории.

— Немногие разбираются в ней. Эшава — это имя, которое употребляли турецкие археологи. Доктор Драго нашла городу другое имя: Темискрия.

Он покачал головой.

— Очень жаль. Мне это ничего не говорит.

— Не беда, — сказала она. — Я сама ничего не знала об этом, пока доктор Драго не объяснила мне. Темискрия была очень древним городом, о котором ходили всякие небылицы. Его происхождение… затеряно в прошлом, но по развалинам и обнаруженным предметам утвари мы можем заключить, что это была преимущественно сельскохозяйственная община. Как я и говорила, это была крепость, построенная для защиты против блуждающих орд варваров, которых было не так уж и много. В 72 году до нашей эры римские легионы атаковали Темискрию и разрушили ее.

Эван почувствовал в комнате запах пыли. Или древности. Запах древних тайн, а может быть, также и новых.

— Почему эти предметы находятся здесь? — спросил он ее, пока они приближались к лестнице. — Почему не в Турции?

Миссис Хант улыбнулась вкрадчивой кошачьей улыбкой.

— Турецкое правительство в конце шестидесятых годов… нуждалось в финансовой помощи. Я уверена, вы знаете, доктор Драго — вполне состоятельная особа. Она… договорилась о займе в обмен на эти реликвии.

— Они должны много для нее значить.

— Так и есть. И для всех нас тоже.

— Да? Почему же?

— Потому что наличие музея делает Вифаниин Грех очень специфическим местом. Важным местом. На нем сконцентрирована большая часть нашей гражданской гордости.

Он кивнул и посмотрел вверх на лестницу. Там виднелся силуэт еще одной статуи. Свет отбрасывал от нее длинные тени на заднюю стену.

— Как же удалось доктору Драго заработать свои деньги? — спросил он, заглянув в лицо миссис Хант.

— Она очень интеллигентная женщина. И очень удачливая. В… 1967 году, кажется, она вышла замуж за Николаса Драго. Она была его третьей женой.

— Это имя мне незнакомо.

— Финансист из Греции, — объяснила она. — Он имел свои собственные корабли и ряд отелей. К несчастью, мистер Драго умер от удара едва ли не через год после того, как они поженились. Они жили на вилле на одном из этих вулканических греческих островов. Я не знаю всех деталей, но, видимо, это был очень мрачный случай. — Она покачала головой. — Бедная женщина. Она была единственной любовью в его жизни, он оставил ей все свое имущество, и до возвращения в Америку некоторое время она сама управляла делами.

— Возвращения в Америку?

— Да. Она родилась в этой стране. — Она поглядела на лестницу. — Вы хотите посмотреть остальную экспозицию музея?

Он кивнул.

— Хорошо. Тогда пройдите сами вперед. Мне надо ответить на корреспонденцию. Если у вас появятся какие-нибудь вопросы, любые, пожалуйста, задавайте их. Хорошо?

— Да-да, хорошо. — Поднимаясь по лестнице, он слышал, как ее шаги замирают в другом конце коридора.

Более получаса он бродил по верхним этажам музея. Там были также стеклянные витрины с экспонатами, в том числе с фрагментами скульптур. Особенно его заинтересовали две вещи: бронзовые диски с пробитыми отверстиями, которые, по мнению Эвана, могли служить монетами, и витрина, содержащая несколько каменных наконечников стрел, металлический щит в форме полумесяца с отчеканенным на нем разгневанным лицом и помятый шлем с наполовину отломанным наносником. Эван долго и с любопытством вглядывался в этот щит и меч, а затем продолжил осмотр комнат третьего этажа. Там он нашел урны, украшенные сражающимися фигурами; фрагмент гончарного изделия с рукой, держащей меч; большую каменную плиту с частью настенной живописи: контуры бородатого мужского лица с широко раскрытыми глазами. Казалось, эти глаза пристально вглядывались в Эвана, пытаясь поймать его взгляд. Их выражение вызывало озноб. Странно, подумал он. Миссис Хант говорила, что Темискрия была сельскохозяйственной общиной. Но где же сельскохозяйственные орудия? Судя по всему, эта община более приспособлена к войне, чем к чему-либо еще. Он прошел еще одну комнату, осмотрел ее и затем увидел, что его продвижение вперед остановлено большой, огромной как каменная плита, черной дверью.

Он положил руку на блестящую латунную ручку двери, но она не поворачивалась. За ней, подумал он, скрывается по крайней мере более половины территории третьего этажа. Место для хранилища? Нет. Разумнее было бы устроить хранилище в подвале внизу. Он постоял секунду перед дверью и затем снова спустился вниз.

Миссис Хант, держа ручку в руке, посмотрела на него из-за письменного стола и спросила:

— Все в порядке?

— Да. Очень интересно. Но я хотел бы кое-что узнать.

— О чем?

— Там, на третьем этаже, есть запертая дверь. Что находится за ней?

— Все задают этот вопрос, — сказала она и снова приветливо улыбнулась. — Это специальная экспозиция, которую мы сейчас подготавливаем. Панорамная реконструкция Темискрии; там будут прожектора, слайды и все такое прочее.

— Хорошо. Когда же она будет закончена?

Она задумалась на секунду.

— Где-нибудь в ноябре. Мы надеемся на это.

Он немного помедлил перед ее столом, и наконец она сказала:

— Надеюсь, вам понравился музей, мистер Рейд? Может быть, в следующий раз вы возьмете с собой вашу жену и маленькую дочку?

— Конечно, — сказал он и двинулся к выходу. — Спасибо. Хорошего вам дня.

— Того же и вам. Надеюсь, там вы сумеете защититься от солнца.

Эван вышел из музея. Повернув к дому, он почувствовал на своем лице суровое прикосновение знойный лучей солнца. Сердце в его груди билось размеренно и спокойно, но от позвоночника по всему его телу начинало распространяться напряжение. Он обернулся и снова посмотрел на музей. Итак. Вот и все, что там было. Остатки сельскохозяйственной общины, которая существовала более трех тысяч лет назад на юго-восточном побережье Черного моря. Он вспомнил спор между доктором Драго и Дугом Блэкбурном; конечно, они спорили об экспонатах музея, но почему? И какое отношение ко всему этому имеет мифология? Он решил еще раз позвонить Блэкбурну домой.

Но что же насчет музея? — спросил он себя, вглядываясь в музейные окна. Что ему пытались сообщить? Что отсюда исходит опасность и тянется к нему через водоворот пыли? Если это и так, то он здесь ничего не увидел. Вообще не почувствовал. Паранойя? Может быть. Господи, а что, если все предостережения и предчувствия были, в конце концов, всего лишь игрой его воображения? А что, если в Вифаниином Грехе вообще нет никакой опасности, а он занимается расследованием только потому, что такова его природа — все время бояться чего-то, расспрашивать, расследовать.

Он снова двинулся по направлению к Мак-Клейн-террас. Надо было проверить почту и начать продумывать сюжет нового рассказа.

По дороге ему в голову вдруг пришла странная и любопытная мысль: откуда же Лей Хант узнала, что у него есть маленькая дочка? Он никогда раньше не встречал эту женщину, да и Кэй тоже. Возможно, кто-то рассказал ей об этом.

Да, конечно, так оно и было. В Вифаниином Грехе не было секретов.

Кэй решила запрятать мрачные сны воскресной ночи в глубину своего сознания и была в лучшем настроении, когда добралась домой. Лори, казалось, уже забыла, что потеряла игрушку. Из-за этого инцидента Эван чувствовал себя неловко, сознавая, что поставил Кэй в неудобное положение перед миссис Демарджон. За обедом он сказал им, что посетил музей, и Кэй с интересом слушала его рассказы о тех предметах, которые хранились там.

Он почти было передумал звонить Дугу Блэкбурну. Кэй наверное была права, когда говорила, что это не его дело. Не вмешивается ли он действительно не в свое дело? Но в десять тридцать вечера он все же позвонил, и Блэкбурн ответил ему заспанным голосом.

— Уверен, что узнал вас, — сказал Блэкбурн. — Мистер Рейд, не так ли?

— Да. Извините, что разбудил, но я хотел вас кое о чем спросить. Не смогли бы мы встретиться и поговорить как-нибудь на этой неделе?

— Что вы хотите узнать?

— Я бы хотел поговорить с вами о докторе Драго.

После некоторой паузы Блэкбурн ответил:

— Ну, что ж… У меня на этой неделе середина семестра, и я очень занят. Как насчет — подождите минутку — как насчет того, чтобы встретиться в четверг на следующей неделе? Приходите ко мне домой и захватите с собой вашу жену. Мы устроим из этого вечеринку.

— Нет. Я лучше приду один.

Последовала очередная пауза, затем голос Блэкбурна принял более серьезный тон:

— Эй, в чем же все-таки дело?

— Это касается музея доктора Драго и ее археологических раскопок. Но я хотел бы поговорить с глазу на глаз.

— Хорошо. Как вам угодно. Давайте встретимся в четверг около семи.

— Прекрасно.

— Хорошо. До встречи.

— До свиданья. Благодарю вас. — Возвратившись в кабинет, Эван пожелал Лори спокойной ночи, до того как Кэй уложила ее в кровать, затем уселся на диван смотреть вечерний выпуск новостей из Джонстауна. Диктор заканчивал рассказ о местном политике и затем сообщил, что в лесах около Эльморы обнаружили разложившийся неопознанный труп.

На другом конце деревни в гостинице Нили Эймс услышал стук в дверь, приглушенный звуками рок-музыки из его транзисторного приемника. Он сказал:

— Минуточку! — выключил радио, схватил свои голубые джинсы, валявшиеся на стуле, и надел их.

Это была миссис Бартлетт. Она держала в руках поднос с белым чайником и стаканом со льдом.

— Я принесла вам сюрприз, — сказала она, входя в комнату и оглядываясь. Казалось, она не обращала внимание на разбросанную повсюду одежду. Вы сказали за обедом, что ужасно устали, а иногда тело может так устать, что даже заснуть невозможно. Поэтому я приготовила вам чай с сассафрасом. Это поможет расслабиться. — Она поставила поднос на столик около кровати.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал он; острый, едкий аромат сассафраса проник в комнату одновременно с миссис Бартлетт.

— Угощайтесь, — сказала миссис Бартлетт, разливая чай. Кубики льда позвякивали, и этот звон чем-то напомнил Нили ту ночь, когда кто-то пытался разбить окно его грузовика. — Он остынет ровно через минуту.

Он взял стакан и сел в кресло около окна, из которого веял легкий знойный ветерок. Его плечи и ноги все еще ныли от работы. Как будто этот ублюдок Вайсингер нарочно пытался вымотать его и выжить отсюда. Утром на солнцепеке он собирал мусор на окраинах Вифанииного Греха: складывал в пластиковые мешки банки из-под пива, обрывки газет, бумажные стаканчики и всякую прочую дрянь. После полудня он срубил засохшее дерево на Фредония-стрит, распилил его на мелкие кусочки и отвез на свалку. Он не любил ездить на свалку; это было гнусное и грязное место, покрытое слоями мусора и населенное сотнями черных кусачих мух.

— Вы выглядите усталым, — сказала миссис Бартлетт. — Молодому человеку нужен отдых.

— Молодому? Нет, я не так уж молод, — сказал он ей. Стакан приятно холодил его руку. — Я сегодня работал на свалке. Знаете, где это?

Она покачала головой.

— Это в середине чащи, на полпути в никуда. Я ненавижу это место. Такое же голое и бесплодное, как луна. Там жарко, как в пекле… Не думаю, что мне хотелось бы его увидеть.

— Нет, конечно. — Он отпил глоточек чая. Чай был очень сладким. — Но поскольку мне за это путешествие платят, думаю, мне не следует жаловаться.

Она сочувственно улыбнулась.

— Сегодня было никак не меньше, а то и больше сотни градусов, сказал он. — И земля начала трескаться, словно пересохшее речное русло. Он отпил еще. Чай казался ему чересчур сладким. — Вкусно, — сказал он. Спасибо за чай.

— Я надеялась, что вам понравится. Он нравится большинству моих гостей.

Он кивнул, выпил еще. Сладость отдавала горечью.

— Лето в Вифаниином Грехе всегда жаркое, — сказала женщина. — В полуденный зной я не выхожу на улицу. Говорят, что все морщины появляются из-за солнца.

Он фыркнул и коснулся холодным стаканом своего лба.

— Тогда мне лучше не смотреться в зеркало, — сказал он. — Я в нем буду выглядеть на все восемьдесят.

— Утром, после хорошего ночного сна, все будет в порядке.

— Надеюсь, что так и будет. Так и должно быть.

Она смотрела, как он пьет.

— Теперь я вас оставлю, чтобы вы отдохнули, — сказала она и направилась к двери. — На завтрак у нас будут оладьи.

— Это превосходно.

— Доброй ночи. — Она закрыла за собой дверь, и он услышал ее неторопливые шаги на лестнице. В глубине дома закрылась еще одна дверь. Он допил чай, приложил холодный стакан к лицу поочередно с двух сторон, и затем прошел через комнату, чтобы защелкнуть замок в двери. Выключив верхний свет, он снова снял джинсы, лег на кровать и попытался заснуть. Было чересчур жарко, и он отбросил в сторону одеяло; почти неуловимые колебания ветерка касались его, как гибкие милосердные пальцы. Во рту остался горьковатый привкус, и он два раза сглотнул слюну, чтобы избавиться от него. Что же это был за чай? Сассафрас? Комната все еще была наполнена его запахом. Мысли начали путаться, сон, казалось, подходил все ближе, как прекрасная женщина в черном ночном одеянии. Закрыв глаза, он почувствовал, будто медленно кувыркается с ног на голову и катится куда-то вниз по холодному тоннелю. Это ощущение чем-то напоминало опьянение. Но и отличалось от него. Господи, сказал он себе, я же просто устал! Мне нужно выспаться, отдохнуть, просто забыть обо всех этих проклятых вещах. Забыть об этом чертовом солнце, забыть о свалке, забыть об этом тошнотворном голосе Вайсингера. Правильно. Верно. Забудь. Пусть придет сон. Он ждал его, находясь на туманной границе между сновидением и явью. Откуда-то издалека пришли первые строчки песни, над которой он работал в течение нескольких недель: «Я растворяюсь в ночи. На рассвете я буду уже далеко. Я не услышу, если ты позовешь меня. В этом некого винить, кроме дороги». И все в таком духе. Сквозь полуприкрытые веки Нили различил какие-то фигуры, стоящие в сумраке его комнаты. Стоящие безмолвно. Наблюдающие за ним. Выжидающие. У них были горящие синие глаза, как у той твари, которую он видел на шоссе, и он хотел увести сознание от этих ужасных мыслей, но мозг отказывался повиноваться его командам; и эти твари с горящими глазами подошли ближе к кровати. Они начали исчезать, очень медленно, пока полностью не растворились в темноте. Воспоминание об этой ночи на шоссе привело в движение быстро вращающиеся колеса страха в его желудке. Он заменил стекло в грузовике, но каждое утро эти длинные царапины на металле ему напоминали о кошмаре. Если бы не эти памятные следы, он бы выкинул из головы этот инцидент, посчитав его превосходным образчиком белой горячки. Но он не мог сделать этого. С тех пор он уже несколько раз ездил по Кингз-Бридж-роуд в «Крик Петуха», но никогда ни с кем не говорил об этой ночи и всегда старался уехать оттуда в компании с кем-нибудь.

А теперь он куда-то падал. Падал в коридор, в дальнем конце которого была черная бездна. Он падал быстро. Кувыркаясь и переворачиваясь вверх тормашками. Во рту все еще оставался горьковатый привкус. Чай с сассафрасом? Или что-то еще? Может быть, миссис Бартлетт — милая, старенькая миссис Бартлетт, так похожая на его мать до того, как она начала пить — подлила в чай что-нибудь покрепче? Пыталась напоить его? Хочет воспользоваться его слабостью? Надо будет упрекнуть ее за это. Это нечестно.

До него донесся резкий скрежет металла, и он понял, что все еще бодрствует. С трудом приоткрыв глаза, он почувствовал, как легкая испарина покрыла все его тело. Казалось, она наполнила всю комнату, словно живое существо. Что шевельнулось? — недоумевал он. Что шевельнулось? Опять этот звук. Тихий звук. Едва слышимый.

Замок.

Он с усилием повернул голову и уставился в темноте на дверь. Он понял, что замок в двери поворачивается. У кого-то с другой стороны был ключ.

Нили попытался приподняться на локтях, но ему это удалось только наполовину. Голова казалась тяжелой и шея едва была способна выдерживать ее вес. Он уставился на дверь, разинув рот.

Раздалось тихое клацание «клик», и он понял, что замок открыли. Он попытался крикнуть, узнать, кто это, и не услышал своего голоса. Меня опоили, понял он. Миссис Бартлетт что-то подсыпала мне в чай! Дверь начала открываться; из коридора в комнату упала полоска белого света. Она становилась все больше, длиннее и ярче, дотянулась до кровати и ослепила лежащего на ней Нили. До тех пор, пока дверь полностью не открылась, свет больно жалил его глаза.

В дверном проеме обрисовались три силуэта: два стояли впереди и один сзади. «Он готов», — сказал кто-то; Нили услышал два голоса в одно и то же время, один голос как бы накладывался на другой. Один, говорящий по-английски, принадлежал миссис Бартлетт, а другой, говорящий на грубом гортанном языке, он никогда не слышал раньше. Этот второй голос, более сильный и властный, наполнил его страхом, въедавшимся в его внутренности. Фигуры проскользнули в дверь и приблизились к нему. Они встали над кроватью. Безмолвно.

Но теперь он мог разглядеть их глаза.

Три пары глаз. Все немигающие. Все мерцающие и светящиеся синим электрическим пламенем, которое, казалось, все разгоралось. Он попытался уползти прочь, но мускулы не повиновались. Окна были открыты; он мог бы крикнуть и позвать на помощь, но когда попытался это сделать, вместо крика услышал лишь жалобное поскуливание. Эти глаза двигались, разглядывая его обнаженное тело. Рука опустилась вниз, и Нили увидел на ее запястье браслет из когтей животных. Пальцы ощупали длину его пениса. Он попытался отползти от них, но не смог. Опустилась еще одна рука, и холодные пальцы очертили круги на его животе. Тварь-Бартлетт отступила назад к двери и закрыла ее.

Сердце Нили бешено колотилось. Дыхание этих тварей в темноте напоминало размеренное движение кузнечных мехов. Руки дотрагивались до его груди, рук, бедер и горла; он вдыхал запах женщины, густой и требовательный, наполняющий комнату сексуальным желанием. Пальцы на его пенисе гладили плоть. Он знал, что под этими горящими призрачными глазами рты их были раскрыты и переполнены пылающим вожделением. Одна из фигур уселась на кровать, наклонилась вперед и лизнула его яички. Другая подошла с противоположной стороны кровати и поползла к нему, хватаясь за плечи и слегка кусая за грудь, затем чуть посильнее, с нарастающим желанием.

С усилием повернув голову, отчего на лице выступили крупные капли пота, Нили увидел глаза твари-Бартлетт, все еще стоявшей рядом с закрытой дверью. Она ухмылялась.

И к своему собственному ужасу, он почувствовал, как его тело начинает отвечать на ласки двух женщин, обступивших его кровать. Это еще больше их возбудило, и они ревниво отпихивали друг друга, борясь за место рядом с его половым органом. Им завладел чей-то рот. Рука с длинными и острыми ногтями, похожими на когти, гладила его бедра от ягодиц до коленей, оставляя вспухающие рубцы. Физическое желание потрясло его, разжигая пожар в его нервах. Его яички ныли и жаждали высвобождения. И тут он увидел, что одна из них, женщина-тварь с браслетом из звериных когтей, поднялась на ноги, медленно снимая с себя одеяние из грубой ткани. Даже в темноте он разглядел гладкую кожу ее живота, твердые упругие бедра, треугольник темных волос между ними. Лихорадочный жар бушевал в его мозгу, и теперь у него была лишь одна нужда, одно желание в мире. Она почуяла это и двигалась со сводящей с ума медлительностью. Затем и другая женщина-тварь отошла от кровати и разделась; он ощутил смешанное тепло их тел, и ему было неважно, что эти жуткие глаза смотрели на него почти безразлично, ему было все равно, что эти твари были видениями из ночных кошмаров, все равно, все равно, все равно…

Тварь с браслетом так ласкала его тело, словно была обжигающим прикосновением огня. Густые черные волосы свисали ей на плечи, их аромат был похож на запах дикого леса. Она оседлала его, тесно прижав ноги к его телу, и двинулась вперед, направляя его рукой. Настойчиво. Она тихонько вздохнула и начала двигаться, сначала медленно, затем со все возрастающей страстью. Ее ногти вдавились в его плечи, а немигающие глаза уставились в его лицо с мрачным безразличием. Нили схватил ее за руки и почувствовал их гладкую твердую кожу; он приподнялся, а она в то же самое время навалилась на него, смешав его наслаждение с болью. В следующий момент он взорвался внутри нее с получеловеческим завыванием, в котором с трудом признал свой собственный голос. Влажность ее тела поглотила его, заставив его трепетать с силой, которая никак не покидала его. Она снова навалилась на него, прижав своими ногами. Оргазм разорвал его, подобно молнии, а она все еще двигалась, сидя верхом, досуха выдаивая его. Когда она бешено тряслась в судорогах своего оргазма, Нили легонько провел пальцами по ее плечам и затем опустил их на ее соски.

Один из них был твердым и упругим. Другого просто не было.

С новым приливом смущения и страха Нили понял, что у этой женщины была всего лишь одна грудь. Правой груди не было, и его пальцы нащупали на ее месте твердые рубцы звездообразного шрама.

Женщина отпустила его и молча слезла с его тела. До того как она снова скользнула в свои одежды, Нили разглядел жемчужины пота и семени, висящие в ее прекрасном лоне меж бедер.

У двери тварь-Бартлетт не шевельнулась. Ее глаза, пламенно синие, прожигали череп.

Они подождали, пока он снова обретет силы. Его тело было словно опустошенным, а в руке сохранялось ощущение этого странного и живого шрама.

Потом вторая женщина подошла к нему — гибкая и стройная блондинка. Ее рот и пальцы играли с его телом до тех пор, пока он снова не возбудился и не затрепетал. Она опустилась на Нили с лихорадочной интенсивностью, кусая его за плечи и горло, ее бедра расплющивали его. И за секунды до того, как еще один оргазм охватил его, он понял, что у этой женщины тоже недоставало правой груди, ощутив шрам, тесно прижавшийся к его телу. Она лежала на нем несколько секунд, хрипло и тяжело дыша. Затем тяжесть исчезла. Нили, все тело которого было опустошенным и болело, увидел, как три женщины встали над его кроватью, рассматривая, как какую-то незначительную диковину.

— Сейчас он заснет, — сказали одновременно два голоса. Один из них принадлежал миссис Бартлетт, а другой был гортанный и незнакомый и от него по коже Нили поползли мурашки. Рука твари-Бартлетт протянулась из темноты и погладила его лоб, пылающий лихорадочным жаром. Затем женщины выскользнули в дверь, безмолвно и тихо, в ослепительный белый свет коридора. Дверь закрылась на ключ. Затем послышались шаги на лестнице. Еще одна дверь захлопнулась в глубине дома. После этого установилась тишина.

И внезапно Нили захлестнула громадная черная волна сна. Она накатывалась на него настойчивым прикосновением любовника, обжигая и успокаивая одновременно, унося все глубже, глубже, глубже…