Чесна отперла белую дверь и повернула узорчатую медную ручку. Когда Майкл переступил порог, на него пахнуло ароматом свежих роз и лаванды.

Гостиная была вся – величие белой мебели, с двадцатифутовым по– толком и камином, выложенным зеленой мраморной плиткой. Створчатая застекленная дверь вела на балкон, выходивший на реку и лес за ней. На крышке белого «Стейнвея» стояла большая хрустальная ваза с розами и веточками лаванды. Со стены над камином сурово смотрел из рамы пор– трет Адольфа Гитлера.

– Уютно,– сказал Майкл.

Чесна заперла дверь.– Ваша спальня – дальше по коридору.– Она кивком показала, где.

Пройдя по коридору, Майкл оглядел просторную спальню с темной мебелью из дуба и написанными маслом картинками, изображавшими разно– образные самолеты «Люфтваффе». Его багаж был аккуратно разложен в шкафу. Он вернулся в гостиную.– Впечатляет,– сказал он, преуменьшая свои впечатления. Положив пальто на диван, он прошел к одному из вы– соких окон. Дождь еще шел, он тихонько постукивал в стекло, лес внизу был окутан туманом.– За это платите вы или ваши друзья?

– Я. И недешево.– Она прошла к бару с ониксовым верхом, достала с полки бокал и откупорила бутылку ключевой воды.– Я богата,– приба– вила она.

– И все благодаря актерской игре?

– С тридцать шестого я снималась в главных ролях в шести филь– мах. Разве вы обо мне не слышали?

– Я слышал об Эхо,– сказал он.– Не о Чесне ван Дорн.– Он открыл балконную дверь и вдохнул туманный, пахнущий сосной воздух.– Как же американка стала немецкой кинозвездой?

– Талант. Плюс к этому я оказалась в нужное время в нужном мес– те.– Она выпила ключевую воду и отставила бокал в сторону.– «Чесна» происходит от «Чисапик». Я родилась на яхте отца, в заливе «Чисапик– Бэй». Мой отец был немец, а мать – из Мэриленда. Я жила в обеих стра– нах.

– Почему же вы предпочли Мэриленд Германии? – многозначительно спросил он.

– Вы имеете в виду мою лояльность? – Она едва заметно улыбну– лась.– Ну, что ж, я не из тех, кто верит в этого человека над ками– ном. Как не верил и мой отец. Он покончил с собой в 1934, когда его дело прогорело.

Майкл открыл было рот, чтобы сказать «Сочувствую», но это не требовалось. Чесна просто ставила его в известность.– И все же вы де– лаете фильмы для нацистов?

– Я делаю фильмы, чтобы делать деньги. К тому же, есть ли лучший способ добиться их расположения? Благодаря тому, кто я и что делаю, я вхожа туда, куда не вхожи многие другие. Я как бы невзначай слышу массу сплетен, а порой даже вижу карты. Вы были бы изумлены, узнав, как способен бахвалиться какой-нибудь генерал, когда шампанское раз– вяжет ему язык. Я – Золотая Девушка Германии. Мое лицо есть даже на некоторых пропагандистских плакатах.– Она вскинула брови.– Понимаете?

Майкл кивнул. О Чесне ван Дорн следовало узнать намного больше; не выдумка ли, подобно своим героиням, и она сама? Как бы там ни бы– ло, Чесна была красивой женщиной и держала жизнь Майкла в своих ру– ках.– Где мой друг?

– Вы хотите сказать, ваш слуга? В крыле, предназначенном для прислуги.– Она жестом указала на белый телефон.– Можете связаться с ним, набрав после номера наших апартаментов девятку. А если вы голо– дны, можно заказать вам еду в номер.

– Голоден. Я бы не отказался от бифштекса.– Он увидел, что она остро взглянула на него.– Сырого,– объяснил он.

– Мне хотелось бы, чтобы вы кое-что узнали,– сказала Чесна после паузы. Она прошла к окнам и выглянула на реку; грозовое освещение разрисовало ее лицо узорами.– Даже если вторжение будет удачным – а шансы против этого – союзникам никогда не добраться до Берлина раньше русских. Конечно, нацисты ожидают вторжения, однако не знают точно, где или когда оно начнется. Они планируют скинуть союзников обратно в море, чтобы можно было все силы бросить на русский фронт. Но это им не поможет, потому что русским фронтом к тому времени будет граница Германии. И потому это мое последнее задание; когда мы выполним свою миссию, я уеду с вами.

– И с моим другом. С Мышонком.

– Да,– согласилась она.– И с ним.

В то время как ликантроп и кинозвезда обсуждали свое будущее, ста сорока футами ниже по двору отеля проехала серая, как ружейная сталь, штабная машина с эсэсовским флажком. Машина переехала через понтонный мост и покатила по мощеной лесной дороге – той, что привела Майкла с Мышонком в «Рейхкронен». Машина въехала в Берлин и, лавируя, стала пробираться на юго-восток, к заводам и загрязненному воздуху района Нойкельн. С востока плыли черные тучи, далекими разрывами бомб гремел гром. Машина подъехала к кварталу грязных домиков с верандами, и шофер остановил ее посреди улицы, не обращая внимания на движение. Ни один автомобиль не загудел; флажок СС подавлял всякое недовольство в зародыше.

Из машины вылез огромный неуклюжий человек в форме адъютанта СС, в сером кепи с козырьком и начищенных до блеска высоких сапогах. Он обошел авто и распахнул дверцу. На мостовую ступил пассажир, сидевший на заднем сиденье,– тощая как жердь фигура в форме, фуражке и длинной темно-зеленой шинели; он прошествовал в конкретный домик с верандой, здоровяк следовал по пятам. Ружейно-серая машина стояла, не двигаясь с места. Много времени это занять не должно было.

На втором этаже здоровенный кулак бесцеремонно постучал в дверь с пятнистой от времени цифрой «5».

В номере послышался кашель. «Да? Кто там?»

Офицер в темно-зеленой шинели кивнул.

Бутц задрал правую ногу и пнул дверь. Пронзительно взвизгнуло треснувшее дерево, дверь сломалась, но замок не дал ей вылететь из проема. От такого упрямства лицо Бутца залилось густым румянцем яро– сти; он пнул ее еще раз и еще. «Хватит! – крикнули изнутри.– Прошу вас, перестаньте!»

Четвертый удар ногой обрушил дверь внутрь квартиры. Там стоял облаченный в синий шелковый халат Тео фон Франкевиц с выпученными от ужаса глазами. Он попятился, зацепился за стол, оступился и упал на пол. Бутц вошел в квартиру, цокая подбитыми металлом сапогами. Откры– вались двери, из них выглядывали испуганные жильцы. Офицер в шинели гаркнул: «Назад, по норам!» Двери с треском начали захлопываться; за– щелкали запираемые замки.

Франкевиц на четвереньках быстро полз по полу. Он втиснулся в угол, умоляюще вскинул руки. «Прошу вас, не трогайте меня! – визжал он.– Прошу вас, не нужно!» Его мундштук с еще дымящейся сигаретой ва– лялся на полу; он хрустнул под ногой приближавшегося к скулящему хо– зяину квартиры Бутца.

Бутц остановился, возвышаясь над Франкевицем горой плоти.

По щекам Франкевица ползли слезы. Он пытался вжаться в стену квартиры. «Что вам нужно? – выговорил он, задыхаясь, кашляя и плача одновременно. Он посмотрел на офицера-эсэсовца.– Что вам нужно? Я же сделал для вас работу!»

– Сделали. И действительно очень хорошо.– Офицер с узким, будто сдавленным с боков лицом прошел в комнату и с отвращением огляделся.– Ну и вонь! Вы что, никогда не открываете окон?

– Они… они… не открываются.– У Франкевица текло из носа, к стонам примешивалось хлюпанье.

– Неважно.– Офицер нетерпеливо отмахнулся рукой с тонкими паль– цами.– Я пришел провести здесь небольшую чистку. Проект завершен, и ваши таланты мне больше не понадобятся.

Франкевиц понял, что это значит. Лицо его исказилось.

– Нет… умоляю вас, ради Бога… я работал на вас… я сде– лал…

Офицер снова кивнул, подав знак Бутцу. Великан пнул Франкевица в грудь; раздался хлюпающий треск – сломалась грудина. Франкевиц взвыл. «Кончай этот кошачий концерт!» – скомандовал офицер. Бутц подхватил с дивана цвета морской волны подушку, разорвал ее и вытащил горсть ва– ты, которой она была набита. Он ухватил Франкевица за волосы и впих– нул набивку в судорожно разинутый рот. Франкевиц изворачивался, пыта– ясь вцепиться ногтями Бутцу в глаза, но Бутц увернулся от его скрю– ченных пальцев; он ударил Франкевица ногой по ребрам и проломил их, точно это была размокшая в соленой морской воде бочка. Заглушенные вопли уже не так раздражали Блока.

Бутц двинул ногой Франкевицу в лицо, раздробив нос и выбив че– люсть. Левый глаз художника заплыл, на его лице остался фиолетовый кровоподтек в форме подошвы. Франкевиц в безумном отчаянии стал про– царапывать себе дорогу сквозь стену. Бутц каблуком сломал ему позво– ночник, и Франкевиц изогнулся, как раздавленная гусеница.

В маленькой сырой комнатке было холодно. Блок, человек не очень терпимый к неудобствам, прошел к маленькому камину, где посреди золы плясали несколько жиденьких огоньков. Он встал поближе к каминной ре– шетке и попытался погреть руки: они у него почти всегда мерзли. Он обещал Бутцу, что отдаст ему Франкевица. Первоначально Блок намере– вался убрать художника пулей, после того как задание будет полностью выполнено, так что уже не потребуется повторных обращений к Франкеви– цу, но Бутцу были нужны регулярные упражнения, как любой подобной скотине. Это было похоже на то, чтобы пустить добермана искать что– нибудь по своим же следам.

Ударом ноги в плечо Бутц выбил Франкевицу левую руку. Тот пере– стал биться в истерике, что Бутца разочаровало. Художник лежал непод– вижно, пока Бутц продолжал топтать его каблуком.

Скоро это закончится, подумал Блок. Тогда они уберутся из этого гадюшника, вернутся в «Рейхкронен» и…

Постойте-ка.

Блок всмотрелся в маленький огонек на каминной решетке, где свертывался и догорал лист бумаги. Франкевиц совсем недавно что-то разорвал и бросил на решетку, и оно сгорело еще не полностью. В сущ– ности, Блок увидел кусочек того, что было нарисовано на бумаге: это было похоже на лицо человека с прядью темных волос, свисавших на лоб. Остался лишь один выпученный карикатурный глаз, остальное уже сгоре– ло.

Это был знакомый рисунок. Слишком знакомый.

Сердце у Блока тревожно забилось. Он залез в золу и вытащил ку– сок бумаги. Да. Лицо. ~То самое~ лицо. Нижняя часть выгорела, но ост– рая переносица была хорошо знакома. В глотке у Блока пересохло. Он пошарил в золе, нашел еще один не сгоревший кусок бумаги, на котором оказалось изображение стальной брови, прикрепленной заклепками.

– Отставить,– прошептал Блок.

Был произведен еще один удар ногой. Франкевиц не издал ни звука.

– Отставить! – заорал, вскакивая, Блок. Бутц удержался от следу– ющего пинка, который размозжил бы Франкевицу череп, и отступил от те– ла.

Блок привстал на колено рядом с Франкевицем, ухватил его за во– лосы и оторвал его лицо от пола. Лицо художника превратилось в сюрре– алистическое изображение, раскрашенное в синие и фиолетовые тона. Из разбитых губ свисала окровавленная вата, а из разорванных ноздрей бе– жали струйки крови, однако Блок слышал слабое хрипение легких Франке– вица. Этот человек все еще цеплялся за жизнь.– Что это? – Блок сунул куски бумаги в лицо Франкевицу.– Отвечай! Что это? – До него дошло, что Франкевиц говорить не мог, тогда он положил бумагу на пол, избе– гая крови, и стал вытаскивать вату из его рта. Это была грязная рабо– та, и Блок с отвращением нахмурился.– Держи его голову кверху и от– крой ему глаза! – приказал он Бутцу.

Адъютант вцепился в волосы Франкевица и попытался силой расце– пить веки. Один глаз был уничтожен, вмятый глубоко в глазницу. Другой был налит кровью и выпучился, как будто передразнивая карикатурный глаз на куске бумаги, который держал Блок.– Смотри сюда! – приказал Блок.– Ты меня слышишь?

Франкевиц тихо застонал, мокрота булькала у него в легких.

– Это копия той работы, которую ты сделал для меня, верно? – Блок держал бумагу перед лицом человека.– Зачем ты это нарисовал? – Непохоже было, чтобы Франкевиц нарисовал это для собственной забавы, и поэтому тонкие губы Блока задали следующий вопрос.– Кто видел это?

Франкевиц кашлянул кровью. Его глаз дрогнул в глазнице и уста– вился на куски обгоревшей по краям бумаги.

– Ты сделал этот рисунок,– продолжал Блок, как будто разговари– вая с ребенком-дебилом.– Зачем ты сделал рисунок, Тео? Что ты соби– рался с ним делать?

Франкевиц уже не смотрел, но пока еще дышал.

Так они ничего не добьются.– Да пошли они все к черту! – прого– ворил Блок, вставая и проходя по комнате к телефону. Он поднял труб– ку, тщательно вытер ее рукавом и набрал четырехзначный номер.– Это полковник Эрих Блок,– сказал он оператору.– Соедините с врачом. Живо!

– Пока он ждал, он еще раз рассмотрел бумагу. Сомнений не было: Фран– кевиц воспроизвел рисунок по памяти, а потом пытался его сжечь. Этот факт поднял в мозгу Блока тревогу. Кто еще видел этот рисунок? Блок должен был это знать, и единственным способом узнать это было сохра– нить Франкевица живым.– Мне нужна скорая помощь! – сказал он геста– повскому военному врачу, подошедшему к телефону. Он дал ему адрес.– Приезжайте как можно быстрее! – почти прокричал он и повесил трубку. Блок вернулся к Франкевицу, убедиться, что тот еще дышит. Если сведе– ния умрут вместе с этим уличным художником-гомосексуалистом, тогда собственную шею Блока обнимет петля.– Не умирай! – приказал он Фран– кевицу.– Ты меня слышишь, подонок? Не умирай!

Бутц сказал: – Господин? Если бы я знал, что вы не хотели, чтобы я убил его, я бы так сильно не бил.

– Ничего. Давай выйди и дождись скорой помощи.– После того как Бутц процокал на улицу, Блок обратил внимание на холсты, стоявшие у мольберта, и стал их перебирать, откладывая в сторону, боясь отыскать какой-нибудь рисунок, подобный тому, что сжимал в кулаке. Он ничего не нашел, но это его не успокоило. Он проклинал свое давнее решение не уничтожать Франкевица, но ведь была вероятность, что понадобилась бы еще подобная работа, и довольно было одного художника для такого задания. Франкевица на полу охватил приступ кашля, и он сплюнул кровью.– Заткнись! – заорал Блок.– Ты не умрешь! Мы сможем удержать тебя живым! А затем мы все же тебя убьем, так что заткнись!

Франкевиц подчинился команде полковника и впал в беспамятство.

Гестаповские хирурги склеят его, размышлял Блок. Они скрепят ко– сти проволокой, зашьют дыры и вставят суставы на место. И тогда он станет лучше прежнего Франкевица, а наркотики развяжут ему язык и за– ставят говорить: зачем он нарисовал эту картинку и кто ее видел. Они слишком далеко зашли со Стальным Кулаком, чтобы позволить провалить такую затею этой лежащей на полу отбивной.

Блок уселся на диван цвета морской волны, с подлокотниками, на– крытыми расшитыми покрывалами, и через несколько минут услышал, как загудел клаксон подъезжавшей «скорой помощи». Он рассудил, что боги Валгаллы посмеялись над ним, потому что Франкевиц все еще дышал.