VIII
Среди бейсбольных стадионов мира пальма первенства, бесспорно, принадлежит знаменитому «Ригли-филд». Нет, он не самый старый, но в нем ощущается подлинная приверженность традициям, и в этом смысле ему нет равного. «Ригли-филд» — это отдельная страница в американской истории начала века. Здесь все, начиная со старомодного табло, на котором счет ведется вручную, и кончая поросшим плющом ограждением аутфилда, проникнуто духом бейсбола.
Джеремия Тодтманн был на «Ригли-филд» всего раз или два, но тысячи раз смотрел трансляции бейсбольных матчей по телевидению. Здесь по-прежнему играли «Чикаго кабс» — команда с историей еще более почетной, нежели само поле, на котором она выступала. И пусть порой игра команды оставляла желать лучшего, но сердца жителей Чикаго безоговорочно принадлежали этому клубу и стадиону «Ригли-филд»… за исключением, пожалуй, Южной стороны, где отдавали предпочтение «Уайт сокс», клубу-конкуренту. Впрочем, Чикаго большой город, в нем есть болельщики как той, так и другой команды, но «Чикаго кабс» для Джеремии Тодтманна были чем-то вроде первой любви.
Сезон уже закончился, болельщики ждали следующего, но, видимо, часть игроков не захотела расставаться с бейсболом. Однако в игре, на которую Арос пригласил Джеремию в тот день, было что-то странное.
Тинкерс, Эверс и Чанс играли инфилдеров и занимали свои обычные позиции. Отбивать готовился Хэк Уилсон; вторым бэттером был Роджерс Хорнсби. На месте кэтчера располагался Габби Хартнет. В аутфилде застыл Эрни Бэнкс; на губах его блуждала улыбка. На первой базе наготове стоял Райн Сэндберг. Из дагаута высовывалась голова Андре Доусона; нервно расхаживал взад-вперед капитан Энсон, словно свирепый бык, готовый вырваться на арену.
Были там и другие персонажи. Кого-то из них Джеремия узнавал в лицо, другие были ему неизвестны, хотя он живо интересовался историей любимой команды. Многие имена уже были вычеканены в зале бейсбольной славы, многих уже не было в живых.
На стадионе безмолвно неистовствовали болельщики. Джеремия попытался разглядеть лица, но это оказалось невозможно. Толпа, наполнявшая трибуны «Ригли-филд», являла собой один сплошной конгломерат воспоминаний, один потусторонний образ, сложенный из миллионов и миллионов битов информации о прошлом. Толпа была важным и все же вторичным компонентом игры.
Его размышления прервал Арос, чья голова внезапно появилась над плечом Джеремии. Серый настоял на том, чтобы сесть позади Джеремии: он якобы не желал мешать тому наслаждаться необыкновенным зрелищем.
— Они играют каждый день, Ваше Величество. Таким бейсбол и задумывался когда-то, не так ли? Сюда можно приходить когда заблагорассудится.
Хэк Уилсон с такой силой отбил мяч, что тот со свистом улетел в зону самых дешевых мест. Зрители как один вскочили со своих мест. Джеремию так и подмывало присоединиться к толпе. Он не мог унять азарта, охватившего его, когда увидел, как соревнуются друг с другом величайшие игроки «Чикаго кабс», пусть даже они и были призрачными двойниками. Легендам бейсбола полагалось творить невозможное, и это сейчас и происходило.
И все же тревожное ощущение, не дававшее Джеремии покоя с того самого момента, когда они материализовались на стадионе, наконец решительно заявило о себе. Когда Роджерс Хорнсби занял место на основной базе, а Чарли Рут вдруг оказался Дженкинсом, Джеремия не выдержал и повернулся к Аросу.
— Мне казалось, я здесь для того, чтобы побольше узнать о том, что значит быть королем Серых.
Тощий вампир улыбнулся и материализовался рядом с ним.
— И так оно и есть. Знаете ли вы, что на самом деле происходит на этом стадионе? Вы оживляете воспоминания. В присутствии короля воскресают самые лучшие матчи, когда-либо сыгранные. И так будет везде, где бы вы ни появились. На месте недавних событий, таких, как «Ригли-филд», или древних, как Долина Царей в Египте, — повсюду вы оживляете воспоминания… и этим создаете новые воспоминания Человечества.
— Я — что делаю? — На лице Джеремии застыло изумленное выражение.
— Вы позволите показать вам не столь отвлекающий пример?
Всякий истинный болельщик «Чикаго кабс» ни за что не согласился бы покинуть стадион до окончания игры, но Джеремия знал, что будут и другие игры, а сейчас нужно было услышать разъяснения того, что говорил Арос. Перспектива стать королем по-прежнему его не слишком устраивала, но если иного выбора не было…
— Что ж, покажите.
В следующую секунду они исчезли…
…И появились рядом с человеком в доспехах, похожим на воина из фильмов про Геркулеса; на их глазах он вонзил короткий меч в грудь своему противнику. Вокруг шел жаркий бой. Ни та, ни другая сторона, казалось, не двигалась. Воины как вкопанные сражались, не сходя с места. То и дело кто-нибудь падал как подкошенный.
— Троянская война, — изрек Арос, на которого — вернее сказать, сквозь которого, — повалилась очередная жертва.
«Это и есть менее отвлекающий пример?»
— Настоящая? — собираясь с мыслями, спросил Джеремия.
— Отчасти. Построенная по памяти — и по легендам.
Оглянувшись, Тодтманн увидел город. С того места, где он стоял, видна была главным образом городская стена, и этот монумент славы несколько портили видные сквозь него настоящие развалины. Очень было похоже на Чикаго, каким он видел его вместе с Каллистрой.
Тем временем сражавшиеся, словно воодушевленные его появлением, принялись за дело с удвоенной энергией.
Арос наклонился к Джеремии:
— Как я уже говорил, мы суть плоды воображения и воспоминаний. Там, где проходит король, пробуждаются последние. Они же, в свою очередь, возбуждают первое.
— И что же происходит? Как это отражается на людях?
— Когда пробуждаются воспоминания, включается подсознание Человечества. У некоторых воспоминания о Трое пробудили воображение, и эти люди написали об этом дивном городе и его падении. Другие возмечтали найти этот город — и нашли.
Джеремия наморщил лоб:
— Из ваших слов выходит, что я влияю на образ мыслей живых людей…
— Мечты и игра воображения направляют историю. История направляет Человечество. — Серый вампир вызвал воспоминание о сигарете и затянулся. — А король иногда может направлять мечты и фантазии Человечества.
«Я могу воздействовать на реальный мир? На оба мира?»
Было достаточно страшно думать даже о том, чтобы совладать с миром Серых, и вот теперь Арос утверждал, что его поступки повлияют на положение вещей в его собственном мире. У Джеремии захватило дух от подобной перспективы, и он даже не заметил, как сквозь него пролетело брошенное кем-то копье.
— Воистину серьезная задача для любого, мой повелитель.
Когда к Джеремии вернулась способность ясно мыслить, он подумал, что последние слова — это самое большое в истории преуменьшение.
«Ни у кого из живших на земле никогда не было такой власти!».
Арос Агвилана с очень озабоченным видом подхватил Джеремию под руку, пока у того не подкосились ноги.
— Осторожнее, Ваше Величество!
Джеремия заставил себя выпрямиться.
— Вы говорите серьезно?
— Боюсь, что да. Все так и есть.
Меловые черта лица исказила гримаса.
— Так и есть… — растерянно пробормотал Джеремия. Всякий раз, когда он начинал думать, что преодолел все поставленные перед ним фантастические препятствия, тут же возникало новое, больше всех предыдущих.
— Не вернуться ли нам в клуб, как вы полагаете?
Человек, который еще меньше теперь хотел быть монархом, рассеянно кивнул.
— Вот и хорошо, — только и произнес Арос; вслед за этим они снова очутились в уже знакомых Джеремии интерьерах «Бесплодной земли».
Трон возвышался на том же самом месте, и Джеремия даже не заметил, как оказался на нем. Все снова произошло столь внезапно, что он на мгновение забыл все, что сейчас узнал. Вернее, почти забыл. Едва ли можно совершенно забыть о том, что тебе только что дали власть — пусть и ограниченную — влиять на образ мыслей каждого живущего на земле мужчины, каждой женщины, каждого ребенка, каждого политика.
Арос выбросил сигарету и щелкнул пальцами. Прозрачная, почти неразличимая глазом тень скользнула по ладони Джеремии, оставив после себя небольшой бокал, наполненный темной жидкостью. Джеремия надеялся, что она окажется крепче виски.
Перед ним предстала Каллистра, как всегда, внезапно материализовавшаяся из ничего, и присела в книксене. Она стояла на возвышении, на том же месте, которое прежде занимал Арос, словно не решалась приблизиться к трону. Наконец она подняла на него взор; при виде ее Джеремия почувствовал легкий трепет.
Он не видел, как широко улыбнулся стоявший за ним Арос Агвилана.
— Каллистра, будь любезна, проводи Его Величество в какое-нибудь тихое, уединенное место и позаботься, чтобы он ни в чем не испытывал нужды.
— Хорошо, Арос.
Джеремия с легким сердцем взял ее за руку. Теперь ему было все равно, куда идти — лишь бы там ему не пришлось слишком забивать голову тем, что он только что узнал. Еще больше его устраивало то обстоятельство, что теперь компанию ему составит не скелетообразный Серый, а высокая черноволосая красавица.
В мгновение ока их не стало. Джеремия уже начинал привыкать к подобной внезапности. Посмотрев по сторонам, Джеремия уже хотел настаивать, чтобы Каллистра подобрала другое место, потому что он узнал ту самую необъятную спальню, которая, как он прекрасно помнил, провалилась в какую-то бездну. Спальня была в целости и сохранности, но его не покидало тревожное ощущение: что если она все еще летит — или вот-вот улетит — куда-нибудь в тартарары?
Каллистра подвела его к креслу:
— Я вижу, тебе приходится нелегко, но нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Арос хочет объяснить тебе все настолько быстро, насколько можно это сделать, не показывая слишком много сразу.
— Я хотел бы понять одно — как выбраться отсюда.
Но это…
— Невозможно. Это я уже слышал. Ты мне говорила и в этом, наверное, я могу поверить тебе — если не Аросу.
Каллистра огляделась вокруг в поисках еще одного кресла.
— Джеремия, я всегда к твоим услугам.
Джеремия, не в состоянии докопаться до истинного смысла ее слов, досадливо наморщил лоб.
— Но почему, Каллистра? — Еще неделю назад он не был бы столь груб, тем более по отношению к женщине, равную которой по красоте трудно было даже вообразить и которая — что самое главное — проявила к нему интерес. Странно, как быстро меняется человек, превратившись в короля снов. — Это твоя добрая воля или обязанность?
Развевая длинные пряди, Каллистра резко повернулась и воззрилась на Джеремию. Это был не гнев, как он сперва испугался, по всего лишь сожаление.
— Джеремия, я не такая, как она.
Джеремии вдруг захотелось провалиться сквозь землю. Ему не надо было объяснять, кто такая она.
— Ничего ведь не было… — машинально пробормотал он.
— Я знаю. — Она не стала объяснять, откуда ей это известно, а он не спросил. — Я была такой, как она, но, подобно, Аросу, мне было дано имя — то, что позволяет нам обрести устойчивость. Имя для нас значит больше, чем для тебе подобных — золото. Имя открывает нам возможность почувствовать себя почти живыми. В лице Отто ты теперь обрел настоящего друга.
— Это ты тоже знаешь?
Интересно, насколько плотно за ним следят? Пресловутый Старший Брат тоже здесь есть? Вполне вероятно.
— Имя тебе дал король?
— Это были два короля, но второй считал, что нарекает меня новым именем. Он хотел уничтожить всякую память о своем предшественнике, но не понимал одного: что я уже была Каллистра и не хотела быть никем другим. Я просто прибавила новое имя к уже имевшемуся и стала тем, чем стала.
— По твоим словам создается впечатление, что ты здесь уже несколько столетий. Я думал, ты возникла недавно.
— Время — понятие относительное.
Джеремия покачал головой:
— Что-то мне не хочется, чтобы ты мне это объясняла. Во всяком случае, не теперь. — Ее слова заставили его подумать о другом. — А кто дал имя Аросу?
— На моей памяти Арос был всегда.
Иными словами, она этого не знала. Джеремия тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Возможно, я слишком часто смотрел фильмы по ночам. — С его губ сорвался смешок. — Черт, теперь я живу в таком фильме!
Каллистра стояла возле другого кресла, рассеянно поглаживая ладонью спинку.
— Джеремия, я очень сожалею о том, что мы с тобой сделали.
Он посмотрел на нее печальными глазами:
— Мне жаль, что я оказался не тем, кто вам нужен. Где-то наверняка есть человек, который гораздо больше подходит на роль короля. Уверен, где-то есть герой, готовый противостоять и Аросу, и ворону. — Джеремию все больше охватывало отчаяние. Подавшись вперед, он простер руки к Каллистре точно в мольбе. — Каллистра, всего несколько дней назад я был ничем! Я ездил на службу, вечером возвращался домой, и так повторялось изо дня в день. Меня все устраивало. А какой человек нужен вам? Что такого увидел во мне Томас О’Райан, чего я сам про себя не знаю? Почему я? Что во мне особенного? Ты можешь объяснить мне?
— Я могу сказать тебе, — после долгой паузы произнесла Каллистра. — Но правда не всегда бывает приятной, Джеремия. Тебе она не понравится.
В этом он нисколько не сомневался. Но теперь это больше не имело значения. Совсем в духе Серых призрачного мира он изрек:
— Срази меня своим главным оружием.
Каллистра помрачнела, отчего ему стало совсем уж тошно.
— Выбор Томаса пал на тебя, потому что ему понравилось твое имя.
Тодтманну показалось, что он ослышался:
— Ему понравилось мое имя? О’Райану понравилось имя Джеремия?
— Нет, не первое имя. Фамилия вела тебя к судьбе и славе. — Призрачная красавица недовольно покривилась, как Арос, когда начинал говорить стихами или штампами. Такую реакцию Джеремия заметил у Каллистры впервые.
— Тодтманн? Это, кажется, немецкая фамилия. — Джеремия был американцем в седьмом колене и не имел ни малейшего представления, откуда прибыли его предки или что значила их фамилия.
— Она показалась Томасу забавной; он сказал, что она означает мертвый человек или что-то в этом роде.
— Покойник? Ты шутишь…
— Нет.
— Покойник… — Джеремия нервически рассмеялся и упавшим голосом добавил: — Правду говорят, что человек должен оправдывать свою фамилию…
— Джеремия, это определило выбор Томаса, но что значит имя? В тебе есть больше, чем он себе представлял, намного больше.
Происходящее все более смахивало на дурной сон.
«Покойник. Очень подходяще».
— Боже, как бы мне хотелось вернуться!
Снова повисла тягостная пауза.
— Джеремия… есть… есть один способ…
— Не надо играть со мной, Каллистра, — выпалил Джеремия, но тут же осекся — она заронила в нем надежду.
— Есть путь назад. — По выражению ее лица было видно, что ей непросто дались эти слова. Джеремии показалось, что он знает — вернее, он надеялся, что знает, — с чем это связано. — Арос хотел, чтобы я убедила тебя в обратном, но… — Она отошла от кресла, в которое так и не села, и остановилась перед Джеремией. — Я не могу больше так с тобой поступать. — Она коснулась ладонью его щеки. — Я больше никогда не смогу.
— Каллистра… — Джеремия Тодтманн только теперь признался себе, что для него значит эта чарующая тень, будь она человеком или призраком. Теперь он хотел сказать об этом ей.
Может быть, Каллистра знала, что он хочет ей сказать, потому что она отняла руку и ладонью закрыла ему рот. Словно не видя выражения его глаз, бледная женщина продолжала:
— Путь существует. Ты должен вернуться к своим корням. Ты должен вернуться в свою жизнь. Должен вернуться домой.
— Домой?
— Ключ к возвращению в реальный мир — это вернуться к тому, что ты знаешь, и снова стать частью этого. Самая прочная связь с твоей старой жизнью — это твой дом. Жить в нем, помнить — это тот путь, на который ты должен встать.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Джеремия схватил Каллистру за руки и прошептал:
— Ты говоришь мне правду?
— Теперь я не буду тебе лгать.
Глаза ее увлажнились. Джеремии хотелось ей верить, но после всего, что было, после всего, что обрушил на него Арос, ему с трудом удавалось сохранить в себе надежду. Долговязый вурдалак со своей неизменной язвительной улыбкой имел привычку сокрушать надежды раньше, чем они могли бы пустить корни.
— А как же… как же быть с тем, что я король? Что будет с этим?
— Не знаю. Следует выбрать другого, но нужно, чтобы ты тоже участвовал в выборе. Заклинание королевской власти, лежащее на тебе, может сделать свой собственный выбор, как когда-то предполагалось.
— Что ж, если дело за мной, то я бы предпочел видеть на троне кого-то более достойного, кто действительно способен управлять. Я же хочу одного — вернуться домой.
Джеремия зажмурился, надеясь, что, когда он снова откроет глаза, они оба окажутся в гостиной его дома. Но вместо этого они по-прежнему находились в богатых королевских покоях, сооруженных волей фантазии Ароса. Каллистра, казалось, ничего не заметила; на самом деле она вообще ничего не замечала, кроме Джеремии. Решив не ломать голову над тем, почему они остались на месте, он с тревогой и вполне ожидая худшего, спросил:
— Ты пойдешь со мной?
— Я буду твоим проводником, насколько это в моих силах. Об этом ты не волнуйся.
— Я не это имел в виду. — Тодтманн собрался для второй попытки. Женщины, Серые или иные, всегда были для него трудным испытанием. — Я хочу, чтобы ты ушла со мной. В мой мир.
— Я не мо… — неуверенно произнесла Каллистра и не договорила. Джеремия с трепетом ждал — ему показалось, что она молчала вечность. Наконец черноволосая чародейка кивнула. Если Серые не умели плакать, значит, Каллистра исполнила блестящую имитацию.
На этот раз Джеремия собрал все силы.
— Тогда я действительно хочу вернуться домой, немедленно!
Однако и на сей раз ничего не случилось.
— Почему мы остались на месте?
— Я… я не знаю.
Незадачливый правитель предпринял еще две попытки с тем же великолепным отсутствием результата. С сокрушенным видом он принялся озираться по сторонам, словно надеялся увидеть некую материальную причину его неудачи. Прежде его королевской власти оказывалось достаточно, чтобы перенести его в город или на автобусную остановку. Что же случилось теперь?
Арос? Почему бы и нет? Кому еще могло понадобиться удерживать его здесь? Джеремия спросил Каллистру, что она думает по этому поводу.
Ей не очень понравилась его мысль, однако она допускала, что целиком исключить такую вероятность нельзя.
— Я не стану отрицать, что Арос способен на такое. Правда, сейчас он не следит за тобой, но есть методы…
— У нас нет иного способа попасть туда, куда мы захотим?
Каллистра задумалась.
— Может быть еще один, но он медленнее и куда опаснее. Нам придется идти среди теней, и этот путь ведет к воронам.
— А другого пути нет? — спросил Джеремия и подумал: «Разумеется, нет! Простого выхода не может быть».
Каллистра подтвердила его опасения: либо они совершат поход по царству теней, либо ему придется приступить к исполнению обязанностей короля.
— Джеремия! Отказом от короны ты не поставишь ворону препоны… — Намек на румянец коснулся ее бледных щек. — Извини, я не хотела…
— Я знаю.
Джеремия думал, что уже достаточно знает о речи Серых, чтобы понимать, что они редко говорят стихами по собственной воле. И все же ее слова ударили как разящий меч в руках Эролла Флинна. Джеремия Тодтманн напомнил себе, что он не Робин Гуд, не Зорро и даже не актер, их играющий, так же, как ранее он не был Хамфри Богартом. Он был всего лишь Джеремией Тодтманном, увереннее чувствовавшим себя с пером, которое, вопреки этому конкретному штампу, вовсе не было сильнее меча. Будь оно и в самом деле сильнее, возможно, он и захотел бы остаться и что-то сделать в своей роли.
Нет, все равно ничего не вышло бы. Аросу нужна была послушная марионетка, потому-то его и устраивала кандидатура Джеремии. И потом, конечно, был еще и ворон, каковы бы ни были его планы, — и просто здравый рассудок подсказывал, что надо уносить ноги.
— Надо выбираться отсюда, — сказал он. — Попытаем счастья в реальном мире.
Каллистра взяла его за руку, и в следующее мгновение они оказались в каком-то сумрачном месте — по всей видимости, все еще в пределах царства Серых. Каллистра, не останавливаясь, увлекала Джеремию за собой в каком-то определенном направлении. Он был рад, что она вела его: насколько он мог видеть — а видел он недалеко, — со всех сторон их окружала зыбкая пустота.
— Сколько нам идти? — шепнул Джеремия. Он не был уверен, что надо говорить шепотом, но окружающая обстановка на это настраивала.
— Дольше, чем нам хотелось бы, — нормальным голосом ответила Каллистра.
Призрачный ответ в призрачной ситуации. Можно было и не спрашивать. К тому же время — понятие относительное, о чем Каллистра уже упоминала. То, что казалось часами, на деле могло оказаться минутами. Конечно, могло оказаться и днями.
Он попытался не слишком в это вникать.
Как только они пустились в путь, вокруг стали то появляться, то исчезать какие-то фигуры. Вначале Джеремия решил, что это все те же тени, но очертания этих были более отчетливыми и более знакомыми. Это были сцены, в которых мог бы принять участие и он, если бы его не коснулся мир Серых, и сцены, в которых он сможет снова принимать участие, если найдет путь домой. Каллистра вела его назад, к пограничной зоне между царством Серых и реальностью.
Но нельзя сказать, что народа теней здесь не было. Их притягивало одно присутствие Джеремии. Некоторые отваживались подойти достаточно близко, так что можно было разглядеть их очертания. Были среди них похожие на людей, в других не было ровным счетом ничего человеческого. Зная, что он значит для них, Джеремия уже хотел остановиться, однако Каллистра отогнала их, не позволив желанию помочь взять в нем верх. Тодтманн виновато наблюдал, как они исчезают, утешая себя мыслью, что следующий король, который будет намного лучше его, им поможет.
Конечно, хотелось бы иметь уверенность, но раз он сам не выбрал этого человека, то уверенности-то у него и не будет.
Вокруг принимал все более отчетливые очертания мир Людей, его мир.
Никто, конечно, не обращал на них никакого внимания. Какая-то блондинка в синем костюме покосилась в их сторону, но Джеремия все еще был частью мира Серых, и, возможно, она просто решила, что ей померещилась пара, возникшая ниоткуда.
Был день, но почему-то казалось, что его вот-вот сменит ночь. Еще один день ушел в царство Серых. Джеремии хотелось бы надеяться, что последний.
— Почему сюда?
— Вот почему.
Джеремия проследил взглядом за ее жестом и увидел, что перед ними вход в здание Юнион-стейшн со стороны Джексон-стрит.
— Мы поедем на поезде?
— На этом пути меньше всего шансов, что нас заметит Арос или другие, о ком надо помнить. Это дорога, которая лучше всего известна твоему земному существу. Теперь нам придется призвать на помощь твои воспоминания, которые выведут тебя к твоей прежней жизни.
Джеремия оставил последнюю часть без внимания.
— Ты сказала «Арос или другие». Есть еще и другие?
Каллистре не хотелось тратить время на разговоры, но она, очевидно, понимала, что он не успокоится, пока она не ответит.
— Другие, такие, как я, которые помогают Аросу в его начинании. Но прежде всего опасаться надо его. Идем. Поезд вот-вот отойдет.
Сюрреалистический ландшафт Серого царства все еще накладывался на городской пейзаж, и с городом происходили странные вещи. Джеремия с трудом переставлял ноги, утопая в неестественно мягком тротуаре, который забирал куда-то ввысь и над которым зловеще нависали извивающиеся, наподобие кровожадных драконов, небоскребы, среди которых маячило и здание Сирс-тауэр. Меж тем пешеходы шли как ни в чем не бывало, не замечая творившегося вокруг них хаоса, ответственным за который отчасти являлось их собственное сознание. Однако, несмотря на сложность пути, Каллистре и Джеремии каким-то образом легко удавалось обгонять тех, кто следовал в том же направлении. Тодтманн видел скользившие в толпе другие тени; теперь происходившее вокруг не вызывало у него вопросов.
Он подумал о том, что больше никогда не сможет доехать до службы без того, чтобы не озираться по сторонам в поисках призраков.
Наконец они спустились по лестнице, которая вела в здание вокзала, и направились к перрону. Каллистре не надо было спрашивать, какой путь ведет к дому Джеремии. Избавленный от необходимости следить за дорогой, беглый король был озабочен одним — он внимательно наблюдал, не появятся ли какие-нибудь признаки того, что Арос Агвилана или ворон обнаружили его исчезновение. Разумеется, он понятия не имел, что предпринять, если кто-то из них пустится в погоню, но, как и большинство людей, мог хотя бы наблюдать.
Несколько теней проследовали за ними к подъезду. Джеремия указал на них Каллистре. Та покачала головой и сказала:
— Они идут за нами, потому что ты — это ты. Ты узнал бы псов войны, гонись они за нами по пятам. Даже псов Ароса.
— Что он сделает, если нас поймает?
— Вернет тебя. Арос не желает тебе зла. Мне было велено лгать только затем, чтобы удержать тебя. Такова была его воля. Если твоя вера в возвращение недостаточна сильна, все выйдет так, как хочет Арос. Твоя вера в успешный побег должна быть твердой.
Они подошли к поезду.
— Но почему я не могу оказаться дома прямо сейчас? — спросил Джеремия.
— На этот вопрос у меня по-прежнему нет ответа.
Перед дверьми Джеремия замешкался — он вспомнил о случае с автобусом. Каллистра деликатно подталкивала его сзади, но Джеремия все колебался; перед его мысленным взором снова и снова прокручивалась страшная картина: на него с ревом мчится огромная железная махина. Наконец Тодтманн робко взялся за поручень и немало удивился, обнаружив, что на ощупь он был совсем как настоящий.
Каллистра, догадавшись о его страхах, поспешила успокоить его:
— Автобус мог стать для тебя реальным, если бы ты этого очень захотел. В тот момент это желание улетучилось, поэтому автобус пронесся сквозь тебя. Мы можем быть всюду, где есть люди.
— Что случилось бы, окажись автобус настоящим?
Каллистра виновато потупила взор:
— Ты бы просто оказался в автобусе; может, стоял бы в проходе…
Выходит, он мог бы сесть на тот автобус, но его подвели собственные — все еще очень земные — представления… и она тоже.
— Тогда ты мне сказала совсем другое.
— Тогда я исполняла волю Ароса, а он, конечно же, не хотел потерять тебя. Но потом, невзирая на его приказы, я сказала тебе почти что правду. Могу еще раз повторить — мне жаль, что так получилось.
Джеремия заглянул ей в глаза, и гнев сменился состраданием. Она не могла измениться, как не мог измениться и он сам.
— Забудь об этом. Нам пора.
Когда они поднимались по ступенькам, у него возникло странное ощущение. Никогда еще Джеремия не проделывал это с такой легкостью. Когда же они оказались в вагоне, то обстоятельство, что их никто не видит, ничуть его не смутило. Ведь во всем мире среди пассажиров пригородных поездов считается чуть ли не дурным тоном обращать внимание на случайных попутчиков.
В вагоне оставалось всего несколько свободных мест, и Джеремия уже подумал, что им придется ехать стоя. Ему еще ни разу не доводилось видеть, чтобы Серый и живой человек занимали одно и тоже место одновременно, разве что мимолетно. Конечно, случались контакты, когда Джеремия воочию видел, как его рука или нога на миг сливается с рукой или ногой Серого, но теперь он сомневался в том, возможно ли такое. А если и возможно, то применимо ли к нему?
Смуглый мужчина латиноамериканского типа готов был занять место прямо перед ними, но Каллистра вытянула свободную руку и мягким — как показалось Джеремии — движением толкнула того в спину. Мужчина невольно крякнул и, точно внезапно передумав, направился к другому сиденью, где одно место уже занимал румяный, белокурый детина.
— Садись, — прошептала Каллистра.
Незадачливый монарх, сбитый с толку проделками своей очаровательной спутницы, опустился на свободное сиденье. Каллистра села рядом.
— И сюда больше никто не сядет?
— Никто. Когда-то это сиденье на неделю вывели из строя, разорвав в клочья.
Джеремия критически осмотрел скамью, но никаких повреждений не обнаружил. Самая что ни на есть обычная неудобная вагонная скамейка.
— Но почему на нее до сих пор не садятся?
— Потому что они видят свои воспоминания. Мы могли бы сесть на одно место с кем-нибудь из реального мира, но я подумала, что ты будешь чувствовать себя неловко.
— Потому-то никто не садился рядом со мной, когда я ехал сюда?
Каллистра подарила ему свою самую обворожительную улыбку:
— Мне хотелось создать для нас некоторое уединение.
— Но я видел, как ты прошла мимо.
— Да, ты видел.
И больше она на эту тему говорить не стала.
Состав дернулся, точно очнувшись ото сна, однако Джеремия привычно не обратил на это никакого внимания; голова его была занята другими, куда более важными вещами. За этим умением Каллистры держать места свободными скрывались таланты, о которых он мог еще не знать.
— Так до каких же пределов могут влиять на нас Серые? Что еще не успел рассказать мне Арос? Что еще ты не вспомнила?
Она взяла его руки в свои:
— Мы не можем влиять на род человеческий так, как ты опасаешься, Джеремия. Это дано лишь самим людям.
— Для этого и нужно Аросу и ворону мое послушание?
— Арос так не действует.
— Нет?
— Нет. — Но сейчас она не была так твердо убеждена, как, может быть, была раньше. — Но ворон может. Чего еще он мог бы хотеть?
Поезд издал гудок, лязгнул, тронулся с места и потащился прочь из логова, которое делил с такими же левиафанами. Джеремия повернулся к окну и устремил взор в бесконечную изумрудную ночь. Несмотря на то нервное, возбужденное состояние, в котором Тодтманн пребывал последнее время, рассуждал он как никогда здраво. Никогда прежде не чувствовал он такого прилива живой энергии, и ему хотелось, чтобы это чувство сохранилось… но только в реальном мире.
— Ты ведь веришь, что я могу помочь тебе стать настоящей?
Каллистра молчала. Джеремия повернулся к ней. Она смотрела на призрачные тени, которые осмелились последовать за ними и теперь сновали по вагону. Одна из них рискнула приблизиться к ним, но стоило Каллистре остановить на ней пристальный взгляд, поспешно ретировалась.
— Именно это мне когда-то обещал Арос. Так он привлек меня к своему делу. — Каллистра закусила нижнюю губу — совсем как живой человек. — Но постепенно я поняла, что хочу чего-то большего.
— Потому что я… потому что я живой человек?
— Я знала много живых людей, Джеремия. Мне нравится то, что я нашла в тебе. Повторяю, я убеждена, что Томас выбрал куда лучше, чем сам думал.
Каллистра наклонилась и поцеловала его. Неожиданно для самого себя Джеремия ответил на этот поцелуй.
— В твоих глазах я реальна? — уже не в первый раз спросила Каллистра.
— Да, — как никогда прежде, уверенно ответил он.
Каллистра расцвела.
— Благодарю тебя. — Она нежно провела ладонью по его щеке. — Думаю, тебе надо отдохнуть.
Джеремия хотел было возразить, что ничуть не устал, как вдруг его потянуло в сон; он не мог сдержать зевоты. Джеремия пытался бороться с Морфеем, но тщетно — не прошло и минуты, как он откинулся на спинку сиденья и уснул.
Каллистра смотрела на его лицо и думала о том, что Арос солгал, когда говорил, что близость к новому королю даст ей шанс стать ему подобной. Теперь ей было известно больше о планах Ароса, и того, что она знала, было достаточно, чтобы убедить ее, — это обещание было столь же призрачно, как и… как и ее мир. Все, что она могла теперь, — это помочь Джеремии осуществить его заветное желание — вернуться к прежней жизни, из которой его так бесцеремонно вырвали. Пусть Арос с вороном сами сражаются за власть над тенями. Джеремия — со всеми его слабостями — заслуживал лучшей участи.
Каллистра поцеловала его и невольно улыбнулась, увидев, как дрогнули его губы. Он подвел ее так близко к жизни, как ни один другой человеческий якорь. Его вера в нее дала ей устойчивость, которая должна была пережить следующего избранника и даже еще одного. Это было все, о чем она могла просить.
Впрочем, возможно, не совсем все, но по крайней мере она сможет следить за ним, вспоминать о нем. Этого у нее не отнять.
Обольстительная чародейка выпрямилась и еще раз отогнала взглядом тени, которые видели в ее глубокой увлеченности человеческим якорем возможность самим подобраться ближе. Убедившись, что тени держатся на почтительном расстоянии, Каллистра стала смотреть в окна, то в правое, то в левое. Она хотела быть готовой ко всему — на всякий случай. До ближайшей остановки оставалось еще несколько минут, но Каллистра не хотела рисковать.
Никогда не знаешь, где подстерегает тебя ворон.
— Они заявили, что это невозможно, друзья мои! — крикнул Арос, обращаясь к пустому клубу. Он вызвал воспоминание о пыльном бокале, потом заменил его на воспоминание о бокале с самым изысканным виски, которое тот видел за свое существование. Тощая тень с неизменной сигаретой в руке перегнулась через стойку бара. — Но они не приняли в расчет Ароса Агвилану!
Он залпом проглотил лишенное вкуса воспоминание и отбросил бокал. Тот растворился в воздухе, не успев коснуться пола.
Шум крыльев прервал его грезы. Долговязый Арос воззрился в подступавшую тьму, затем склонил голову и мрачно изрек:
— Мой друг, кто не успел — тот опоздал.
— Лучше поздно, чем никогда.
От мрака отвалился кусок и обернулся вороном. Зловещая птица опустилась на спинку пыльного и вполне настоящего кресла напротив своего противника.
— Так ты по-прежнему хочешь добиться своего? Может, наконец смиришься?
— Не зная броду, не суйся в воду, — язвительно прокаркал ворон. — Королей по коронации считают!
В руке Ароса Агвиланы появилась трость с набалдашником в виде волчьей головы. Он ткнул ею в сторону черной птицы; голова грозно рыкнула и лязгнула зубами, но крылатый Серый ее даже не заметил.
— Ты жалок, мой эбеновый друг! Живешь так долго, а все еще разговариваешь, как ничтожная тень. Неудивительно, что ты терпишь провал за провалом.
— Если не получается с первого раза, пробуй еще и еще, пугало. Терпенье и труд все перетрут! — Ворон угрожающе захлопал крыльями и рассмеялся, увидев, как Арос вздрогнул от неожиданности. — Я верно говорю, пугало. Говорящий скворец — это ты! Мы Серые — отбрось людскую маску!
— Мы часть их!
— Хотел бы я оттяпать ту руку, что нас лепит.
Арос оперся на трость:
— У тебя ничего не выйдет и на этот раз, как у тебя ничего не вышло с Томасом… только в этот раз это последний шанс.
— Последний шанс повеселиться, — согласился ворон и многозначительно склонил голову. Он то и дело переступал с лапы на лапу и перебирал когтями. — Однако слухи о моих неудачах сильно преувеличены.
— Что это значит? — Что-то в тоне, каким птица произнесла эту фразу, заставило Ароса похолодеть.
— Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол; он звонит по тебе…
Птица зычно расхохоталась и яростно сжала когти на спинке кресла. Только теперь Арос Агвилана увидел глубокие отметины, которые птичьи когти оставили на дереве. Когда он наконец нашелся что сказать, ворона уже не было, но смех его еще отдавался эхом в пустом помещении клуба.
Арос ошарашенно разглядывал кресло, не понимая, каким образом призраку удавалось физически — по-настоящему — воздействовать на материальный предмет.
«Давно ли он это умеет? Насколько он реален? Так вот что он задумал!»
— Немыслимо!
В самом деле? Ворон, видимо, считал иначе и сам служил доказательством… живым доказательством.
— Но у меня еще есть король в рукаве!
— Арос?
На мертвенно-бледном лице призрака отразился страх — или по крайней мере тень страха. Он повернулся и увидел своего обезьяноподобного собеседника. Само по себе его появление не могло не вызвать удивления; ворон внушал обитателям Сумрака такой ужас, что они не осмеливались приближаться к тому месту, где он сидел, даже когда его там давно не было.
— Мы поговорим позже, мой друг. Время никого не ждет, и я должен…
— Арос, король унесен ветром.
Сделав это заявление, обезьяноподобный исчез так же внезапно, как и появился.
— Унесен? — Оторопев, Арос некоторое время тупо вглядывался в пустоту. Затем он прищурился, лицо его исказила гримаса. — Каллистра! Ко мне!
Как он и опасался, она не материализовалась.
— Стало быть, не с ветром он умчался, а с тобой.
«Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол…»
Только теперь до Ароса дошло, что имел в виду пернатый демон. Черная птица знала о постигшей Ароса утрате. И это — плюс удивительные, дьявольские метаморфозы Ворона — может означать конец планам Ароса.
Может. Но ворон был слишком самоуверен. Он считает, что Арос планировал по принципу «все или ничего» и что любое отклонение означает победу черной птицы. Конечно, ворон ошибается. Арос предусмотрел любую случайность, включая и эту.
В конце концов, как знает каждый Серый, все яйца в одну корзину не складывают.
