— Они не вернутся, — сказал Джим.

— Не дрейфь, дружище Шерлок, — отозвался Бакли.

— Я нутром чувствую. Нутром! И я ведь их предупреждал...

Фейт посмотрела на часы. Четверть четвертого. Они просидели в комнате приемной комиссии уже больше двух с половиной часов. В животе у нее бурлило, и мочевой пузырь раздулся, но она терпела и помалкивала. Они делали вылазку в туалет всего лишь час назад. Сперва мужчины сторожили возле женского туалета, потом девушки стояли "на стреме" возле мужского. Друзья в точности соблюдали приказ Стивенса держаться одной группой.

Фейт посмотрела на Яна и спросила:

— И что же мы теперь будем делать? Просто ждать? Как долго?

— Не знаю, — признался Ян.

— Скоро стемнеет, — произнес Бакли. — Или мы уходим отсюда тотчас же, или ночуем здесь. По-моему, шляться по территории университета ночью — в высшей степени неразумно.

— Попробуйте еще раз телефон, — предложил Ян.

— Я пыталась всего лишь десять минут назад, — сказала Недра. Тем не менее она сняла трубку, послушала и потом подняла ее так, чтобы все слышали доносящийся оттуда тихий зловещий смех. Никаких гудков, а только, как и раньше, этот непрерывный тихий зловещий смех. Недра медленно положила трубку.

— Внимание! Внимание, господа хорошие! Все разом вздрогнули и подняли головы. Насмешливый громкий голос донесся из громкоговорителя на потолке.

— Ритуальное жертвоприношение Фарука Джамаля, бывшего редактора отдела новостей "Дейли сентинел", а также печально знаменитого Гиффорда Стивенса, гнусного врага Университета, состоится через пятнадцать минут на стадионе! Приглашаются все! Мы приглашаем всех и каждого! Первоклассное зрелище гарантируется! Предатели будут поджарены заживо на вертеле. Их мясом сможет угоститься всякий желающий. Налетай, братва, приноси свой соус и уплетай за обе щеки нежнейшее мясцо!

Это было произнесено разбитным голосом профессионального магазинного зазывалы, записного весельчака и балагура. Контраст между интонацией и содержанием речи был настолько ужасен, что у Фейт задрожали руки и пересохло в горле.

— Брент Киилер! — воскликнул Бакли. — Узнаю голосок этого засранца!

— Вы думаете, они действительно... — испуганно начала Недра.

Но тут из репродуктора донеслось:

— А теперь, друзья мои, дабы поднять ваш аппетит и настроение, мы дадим вам послушать последние слова, точнее, последние визги, писки и дрызги наших многонеуважаемых и скоросъедаемых.

Фейт чуть не потеряла сознание, когда из репродуктора донеслись крики и стоны Стивенса и Фарука. Стивенс честил своих мучителей последними словами, Фарук перемежал мольбы о пощаде с яростной бранью. Было страшно представить, что сейчас происходит на стадионе... Поверх воплей Стивенса и Фарука раздавался противный довольный смех Брента Киилера.

Фейт закрыла уши.

— Господи, можно как-нибудь выключить этот ужас? — закричала она.

Недра повернула ручку выключателя — но без результата. Внутренняя радиосвязь не отключалась.

— Я сейчас доберусь до него! — воскликнул Джим. Он схватил массивный степлер, вскочил на стол, быстро открутил решетку, прикрывавшую громкоговоритель, и несколькими ударами степлера разбил его. Репродуктор наконец затих.

Джим спрыгнул со стола. Все удрученно молчали.

— Почему же мы так долго ничего не замечали? — воскликнула Недра. — Как получилось, что столько людей погибло прежде, чем мы заволновались всерьез? Ведь наверняка можно было с легкостью уничтожить всю эту дрянь еще в зародыше!

— Быть может, мы не такие уж хорошие, чистые и психически здоровые, какими себя воображаем, — сказал Джим. — А потому и сидели до последнего, пока жареный петух не клюнул...

— Мы замечали, — возразил Ян, трагически разводя руками. — Чуть ли не с самого начала замечали. И понимали. Только ничего не предпринимали. А когда решились — оказалось, что уже поздно...

— Но почему вдруг оказалось, что уже поздно? — в бессильной ярости спросил Джим. — В нас что, слишком много или слишком мало добра? Мы что, трусливо избегали сделать то, что следовало сделать? — Тут он воровато покосился на Фейт. — Или мы были заражены и были частью этой мерзости, потакали ей?

Засыпав друг друга вопросами — то ли риторическими, то ли бессмысленными, — они опять замолчали.

Фейт внезапно подумала о своей матери. О том, как люто она ее ненавидит. Быть может, Джим попал своими словами в самую точку...

Стивенс говорил, что Университет приобретает характер тех людей, которые его посещают. Он как бы отражение их преобладающих качеств. В этом случае ненависть Фейт к матери стала одним из кирпичиков, из которых создался этот., монстр. А может, недоброе отношение к матери открыло злу доступ в душу Фейт, и она невольно укрепляла мощь этого монстра...

— Я ненавижу свою мать, — внезапно отчетливо произнесла Фейт. — Возможно, именно поэтому я не замечала или не хотела замечать того, что происходило вокруг. Возможно, именно поэтому я ничего не предпринимала... И, может статься, именно из-за этой ненависти я являюсь частью мерзостного зла...

— А я ненавижу свою бывшую жену, — признался Ян. — Люто ненавижу.

Недра нервно облизала губы и, потупив глаза, произнесла:

— А я всем сердцем желала смерти своему начальнику...

— Да будет вам! — перебил ее Бакли. — Развели тут доморощенную психологию! Даже если вы все правы — что с того? Какой будет план дальнейших действий? Пригласим всех родных, близких и начальников, падем перед ними на колени, попросим прощения и помиримся? Устроим, так сказать, пир любви во время чумы?

— Конечно, нет, — огрызнулся Ян.

— А тогда на черта разводить антимонии? Давайте обратимся к миру по радио, скажем: избавьтесь от враждебности друг к другу и вообще от дурных чувств. И в промежутках между абзацами нашего обращения пустим музыку Моцарта. Пам-пам-па-па! "Говорит радиостанция "Совесть планеты". Мы ведем свои передачи прямо из задницы..." Пам-пам-па-па!

Ян тяжело вздохнул.

— Если бы все разошлись с территории Университета, — сказал он, — то это заметным образом снизило бы его мощь. Ведь людская враждебность и отрицательные эмоции студентов и преподавателей действительно составляют как бы мускульную силу Университета...

— Случись подобное чудо, — с насмешливой горечью возразил Бакли, — а при данных обстоятельствах и помыслить об этом смешно, это было бы лишь временным затишьем. Как только люди вернутся в университет, прежний бардак продолжится.

— Это все пляска на костях, пустое зубоскальство, — сказал Ян. — Ты можешь предложить что-нибудь конкретное, умное?

Бакли фыркнул:

— Что-нибудь конкретное и умное? Мы влезем в компьютерную систему администрации и расформируем университет — то есть рассортируем студентов и преподавателей по окрестным университетам. Их как бы не станет. И Университет — сдох.

Ян сердито тряхнул головой.

— Глупость несусветная!

— Погодите! — воскликнула Фейт. У нее в голове вдруг родилась любопытная идея. — Быть может, предложение профессора Френча не такое уж и глупое!

— Бросьте, Фейт, я же просто валял дурака, — устало отмахнулся Бакли.

— Но в вашей шутке много здравого смысла. То, против чего мы боремся, это существо. Университет, не есть нечто обособленное от людей, не есть нечто пришедшее извне. Это существо идентично нашему университету, это и есть наш университет. Я хочу сказать, что мы суть часть этого монстра. Он состоит из нас. Каковы студенты и преподаватели, таков и университет. Мы определяем его характер, его "лицо".

— Не вижу новизны в мысли, — сказал Ян. — Обычно так оно и есть. Характер — "лицо" — университета зависит от суммы характеров студентов и преподавателей, а также обслуживающего персонала и руководства. Но беда взбесившихся университетов именно в том, что их характер не зависит от ротации людей на его территории. Этот характер остается подлым вне зависимости от того, сколько сволочей обретается на территории "сумасшедшего" университета. Вот почему в Бреа все повернулось так гнусно. Наш университет не умирает в конце каждого семестра и не возрождается в обновленном виде в начале каждого следующего семестра. Он живой, он беспрерывно живой. Он отторгает доброе внутри себя. Он крепнет и жирует, питаясь всем злым, что попадает внутрь него.

Но Фейт не сдавалась, держала за хвост промелькнувшую идею и не давала ей исчезнуть в пропасти небытия.

— Таким образом, вы хотите сказать, что не люди, приходящие в "больной" университет, определяют его характер, а "больной" университет лепит или деформирует характер людей, приходящих в него?

— Верно. Удачнее и я бы не сформулировал.

— Тогда что вы скажете о некоем подобии переливания крови? Если сменить целиком состав учащихся и преподавателей... или хотя бы сделать так, чтобы на курсы лекций записались сотни порядочных людей... ведь Университету понадобится уйма времени, чтобы вылепить из этой массы неуправляемую орду мерзавцев? Он оздоровится на какое-то время. Или навсегда — если не справится с большим количеством нормальных людей, имеющих достаточно высокий иммунитет против зла.

Ян энергично кивнул головой. Глаза у него заблестели.

— А что, — сказал он, — очень даже любопытно. Я понимаю вашу мысль, Фейт...

— А я нет, — встряла Недра.

— Ну представьте, что вы вложили большие средства в реконструкцию района трущоб, — пояснила Фейт. — Или нет, немного не так, деньги отвлекают от сути сравнения... Это как если бы в запущенном районе, где живут белые с низким достатком, вдруг поселилось значительное количество чертовски трудолюбивых благонамеренных китайцев и вьетнамцев. Они бы открыли множество дешевых чистеньких магазинчиков и ресторанов, затем скинулись и построили отличный торговый центр, облагородили местность, починили дома и так далее. Такое ведь произошло с несколькими районами Лос-Анджелеса, помните?

— Так что, по-твоему, нам следует сделать? — в высшей степени заинтересованно спросил Ян.

— Теперь-то уже ничего. Приди нам в голову эта идея раньше, мы бы привлекли в университет новых, порядочных людей. Массу новых людей. Конечно, это было бы непросто. Но ради этого стоило бы потрудиться — тем самым мы бы сместили равновесие в сторону сил добра. Теперь что говорить, время упущено, теперь можно только локти кусать... — Фейт обвела комнату печальным взглядом. — Особая ирония в том, что сейчас мы загнаны в помещение приемной комиссии. Именно прием новых студентов и преподавателей должен был стать ареной нашей деятельности... Здесь все под рукой — формуляры, картотеки... Правда, ни телефон, ни компьютеры не работают...

— Вы знаете, если бы компьютеры работали, — сказала Недра, — у нас был бы шанс на успех. Дело в том, что в последнее время мы вели работу по переводу компьютерной сети на систему "наберите 800". Я не знаю, насколько далеко продвинулась эта работа, но шла она в хорошем темпе, потому что ее целью было значительное сокращение расходов по регистрации новых студентов и желающих посетить те или иные курсы лекций. Смысл ее в том, что, если ваш компьютер подключен к общегородской сети, достаточно набрать по домашнему телефону номер 800, получить выход к университетскому компьютеру и ввести ответы на его вопросы, то есть сообщить данные о себе и о том, что вы хотите, а также назвать номер своей кредитной карточки, с которой будут сниматься деньги за посещение лекций. И все! Вы зарегистрированы и можете учиться. Никакой мороки, Не надо ехать в Бреа, занимать и без того забитую машинами стоянку, затем дожидаться очереди и беседовать с сотрудником приемной комиссии. Удобно и "потребителю", и университету. Наш компьютер теоретически может принимать одновременно двести звонков. Словом, система столь же эффективная, как заказы товаров в супермаркетах через домашний компьютер.

— Ах ты черт! — сказал Бакли. — Этим действительно можно было достаточно легко воспользоваться. Увы: близок локоток, да не укусишь!

— Да, — с грустью в голосе поддержала его Недра, — компьютеры отключены. К тому же я не знаю, в достаточной ли степени отлажена система "набери 800". Она ведь еще не начала функционировать в полном масштабе. Была только-только опробована... А если бы компьютерная сеть университета и работала — все равно мы отрезаны от окружающего мира. Нам никак не связаться с теми, кого мы могли бы завербовать в качестве новых учащихся...

Недра продолжала сетовать, но ее уже плохо слушали. Было ясно, что это все относится к разряду розовых мечтаний. А требовались конкретные, быстрые и, главное, осуществимые решения...

Вдруг раздался громкий стук в дверь. Кто-то бешено колотил по ней руками и ногами.

Все поневоле вскочили и попятились подальше от двери, к закрытым железными ставнями окнам.

— Нас нашли! — испуганно вскрикнула Недра.

— Впустите меня! — выкрикнул мужской голос в коридоре. — Это Фарук! Быстрее впустите меня!

Фарук? Фейт вопросительно посмотрела на Джима. Тот кивнул: да, это голос Фарука.

Ян воскликнул:

— Значит, эта сволочь нам солгала! Радиоспектакль нам устроила!

— Э! Э! Погоди! — заорал Бакли. — Сперва проверь как следует!

Но Ян уже метнулся к двери, защелкал запорами и распахнул ее. Фарук ввалился внутрь и жестом показал: немедленно закрывайте дверь за мной!

Вид у него был страшный: лицо в синяках и порезах, губы распухли и кровоточили, одежда изорвана. Однако живой — и на том спасибо!

Ян захлопнул дверь и запер все замки.

— Что случилось? — спросил Джим.

— Мы так и не добрались до грузовика. Там устроили засаду. Но у Стивенса был револьвер, он начал палить и уложил нескольких мерзавцев. Пока они приходили в себя, нам удалось удрать.

— А Стивенс?.. — Ян побоялся закончить вопрос.

— Он кинулся в коммуникационный центр университета — подключить телефонную связь с окружающим миром и оживить университетскую компьютерную сеть. Толковый мужик, скажу я вам! Я был с ним в КЦУ и видел, как он работает. У него все получилось! Он послал меня к вам — он гарантирует, что техника будет работать какое-то время. Так что не зевайте!

Бакли восхищенно открыл рот:

— Ай да Стивенс, ай да молодец! Прямо читает мысли на расстоянии!

Недра схватила трубку ближайшего телефона. Поднеся ее к уху, послушала пару секунд, затем расплылась в счастливой улыбке.

— Работает! Есть гудки! — радостно сообщила она. Джим подпрыгнул и издал что-то вроде индейского победного клича.

Ян не стал тратить время на эмоции.

— За дело, друзья, — приказал он.