Григорий слышал только половину этого разговора и ничего не понял. Он лишь чувствовал, что напряжение последнего часа окончательно истощило его силы, а после вынужденной заминки и решимость Григория сошла на нет.

«Устроить конец света; как вам эта шуточка? Впредь я не буду объектом жалости, исследований, сочувствия, снисхождения, – думал Григорий. – Все человечество оказалось в одной лодке, которая идет ко дну». Впрочем, размышлять о своем поступке, как о последнем в истории цивилизации анекдоте, было забавно.

Заминка, телефонный звонок и невразумительные слова Фрэнка настроили Григория на иной лад. Он вспомнил о Петре Пекаре, единственном человеке, который признавал и развивал его скромные способности, помогал отвлечься от мыслей о неминуемой и близкой кончине. Интересно, как он оценил бы последнюю шутку Григория?

«Не смешно, Григорий. Или ты гонишь качественные хохмы, или я спускаю тебя с лестницы».

Врачи московского института костных болезней. Сотрудники клиники, которая находилась в нескольких милях от станции. Неужели так заплатит он по их счетам?

Вот в чем загвоздка. Если избавиться от всех, никого не останется.

«Что за компания собралась, – размышлял Григорий. – Ни у одного из нас нет близких родственников и даже людей, которые любили бы нас по-настоящему (в его сознании пронеслось печальное воспоминание о Сьюзан). Мы встретились с ученым, человеком холодного, расчетливого ума, и он так наглядно показал нам нашу несостоятельность и постыдную неполноценность, что даже мы, глупцы, все поняли.

Мы поддались порыву, были готовы действовать, рискнуть всем сущим только потому, что мы сами уже трупы. Кто стал бы осуждать нас потом? (Еще одна хохма.)

Телефонный звонок остановил наш порыв. Сейчас я уже не тот человек, которым был три минуты назад. Мое отвращение к роду людскому не распространяется на некоторых его представителей: Петра Пекаря, Сьюзан.

Вряд ли я смогу сделать решительный шаг».

А Фрэнк? Григорий наблюдал за ним, пытаясь вникнуть в сущность разговора, и когда беседа закончилась и Фрэнк повернулся к остальным, Григорий заметил перемену в его лице. Вот только что это за перемена?

Фрэнк смотрел на профессора.

– Оказывается, у нас не пятьдесят шансов из ста, а гораздо меньше, – сказал он.

Лицо Филпотта уже смягчилось и стало гораздо подвижнее, чем в тот миг, когда террористы появились в лаборатории; теперь по его выражению можно было легко определить, что чувствует ученый, и Григорий увидел, что тот сбит с толку и не знает, как быть. Он был готов бороться за свои убеждения, но рисковать ради них целой планетой не хотел. К тому же доктор отчасти утратил былую веру в свои теоретические построения.

Он стушевался под пристальным взглядом Фрэнка и сказал:

– Каковы бы ни были шансы, я умоляю вас не делать то, что вы задумали.

«Значит, в сосуде действительно заключена страшная опасность, – подумал Григорий, рассматривая залитую ярким светом бутыль. – Там находится невидимое глазу нечто, способное превратить нас в ничто».

– Мария-Елена, вы хотели бы остаться в живых? – спросил Фрэнк.

Мария-Елена ответила ему сердитым надменным взглядом и, отодвинувшись от Фрэнка, положила руки на согбенные плечи Пэми.

– Жить в этом мире?

– Другого не будет.

– Это не наш мир!

– Видите ли, Мария, – сказал Фрэнк. – У нас появилась возможность выпутаться из этой передряги.

Григорий прижал ладони к бедрам, собрался с силами и произнес:

– У нас с Пэми такой возможности нет.

Фрэнк повернулся к нему. Его глаза лучились непоколебимой верой.

– Умри я хоть двадцать раз, вам от этого легче не станет, – сказал он.

Полуприкрыв глаза, Григорий обдумывал слова Фрэнка.

– Для достижения моих целей мне лучше остаться на станции – живым или мертвым. Бежать бессмысленно.

– Оставшись здесь, вы поможете бежать нам с Марией-Еленой.

– Фрэнк! Вы что, пойдете на попятный? – спросила Мария-Елена.

Фрэнк протянул женщине руку, но Мария-Елена не спешила ее принять.

– Эта штука в бутылке – не просто самоубийство. Это смерть всего и вся, безжалостная и необратимая. Неужели вы хотите, чтобы наступил конец света?

– Я ХОЧУ!

Это был голос Пэми, напоминавший карканье ворона и прозвучавший с невероятной силой. Девушка ринулась вперед, выскользнув из объятий Марии-Елены. Идти она не могла и, словно искалеченная кошка, на четвереньках поползла к столу с контейнером.

Лаборант-китаец бросился к Пэми, схватил ее за плечо и за руку и потащил назад. Пэми запрокинула голову и ощерила сверкающие зубы.

– У нее СПИД! – крикнул Григорий, вытянув руку, что, впрочем, было совершенно излишне.

Юноша отпрянул прочь от рычащего, клацающего зубами создания, и Пэми опять бросилась к столу, но на сей раз сделала слишком мощный рывок. Ее тело изогнулось дугой, рот широко раскрылся. Пэми издала свой последний вопль, который захлебнулся в потоке хлынувшей горлом крови, и повалилась на пол, словно тряпка. Вокруг ее головы растекалось красное смердящее пятно.

ХА! ХА! ХА! Ха-а-а! Ха! Ха! Ха-а-а-а-а-а!

Придите в мои объятия! Придите в мои объятия! Я спас вас от гибели, мои дорогие, придите же в мои объятия, и давайте спляшем!

Ах, как же славно мы спляшем!