Земля была сырая, небо — сплошная облачность, воздух заметно очистился, вобрав в себя свежесть идущего дождя. Поднявшиеся над крышами домов деревья на сером фоне казались почти черными. Прохладный северный ветер шевелил листьями на их тяжелых ветвях. Его порывы ритмично ударяли ему в лицо. Дион чувствовал себя счастливым без всякой причины. Вот такие дни, как сегодняшний, неизменно приводили его в хорошее расположение духа. Он глубоко вдохнул, затем выдохнул, полюбовавшись паром, струящимся изо рта. На тротуаре стояла лужа, в которой отражалось небо, силуэты деревьев и крыш. Они напоминали эскиз, написанный углем.

Осень всегда была его самым любимым временем года. Другие ребята все сезоны непременно связывали со школой. Они с нетерпением ожидали лета — что означало и конец занятий — и с тоской принимали осень. Его это совсем не касалось. Дион любил осень, любил всегда, потому что именно в эту пору он чувствовал себя здоровее, становился более живым. Осень обычно ассоциируется с увяданием природы перед зимним сном, но, по словам Пенелопы, некоторые растения, например виноград, этому циклу не подчиняются. Они цветут в тот период, когда другие растения засыпают, и Дион нашел в этом общее с самим собой.

Мимо, прошипев шинами по мокрому асфальту, проехал фургон. Он пропустил его и стал переходить улицу, неосторожно ступив в мелкую лужицу. Посмотрев вниз, он увидел грязную черную воду.

Черная вода.

Внезапно ему стало холодно, он поежился и тут же вспомнил вчерашний сон. Настроение совсем испортилось.

Это был очень плохой сон, можно сказать, самый скверный.

Во сне он видел маму. Она шла по лугу, шатаясь, пьяная и голая, держа в одной руке переполненный мех с вином, а в другой — отрезанный пенис. С оторванного конца медленно капала кровь. Рядом были и другие женщины, тоже голые и пьяные, но его внимание было сосредоточено только на маме. Он выступил вперед, перешагнув через кучу опавших листьев. Она повернулась, увидела его и издала громкий радостный вопль. Бросила мех с вином, бросила пенис и начала танцевать. Это был сумасшедший, дикий танец, страстный и одновременно торжественный. Откуда-то выбежал козел и остановился прямо перед ней, а она вскочила на него, обхватила животное за шею и придавила к земле. Раздался отчетливый треск костей, и затем она, все еще сидя на козле, начала в экстазе рвать его плоть пальцами и зубами, обмазывая всю себя кровью.

В пространстве между ее ногами он мог ясно видеть восставший волосатый член козла.

А затем к маме присоединились остальные женщины — все они объединились в одной сумасшедшей бойне, и было жутко от их переплетенных цепких рук и открытых голодных ртов. Мама схватила козла за стоячий член, вырвала с корнем и гордо подняла над головой.

А затем он оказался один в темноте и плыл по водам черной реки лицом вверх, все его мысли, все чувства, все воспоминания растаяли, удалились, ушли, и он, чистый и опустошенный, двигался в загадочное ничто. Черная вода втекала в него через уши, нос, рот и наполняла его всего.

Дион проснулся холодный и дрожащий (его одеяло сползло к ногам), чувствуя себя... не испуганным — это определение было бы не совсем точным, — а скорее встревоженным. Его пронизывало ощущение какой-то подавленности и потери.

За завтраком, когда он увидел за окном великолепный осенний день, эти переживания рассеялись, а дождь и вовсе смыл их напрочь.

И вот теперь он снова встревожился. Дион медленно шел по тротуару в школу. В снах, которые он видел в последнее время довольно регулярно, было что-то плохое, чего он не мог понять. Их нельзя было расценить как обычные страшные сны, он не понимал, откуда они исходили, как будто на его подсознание что-то действовало извне. И это его страшило.

— Эй, приятель!

Дион поднял голову и увидел Кевина. Тот выглядывал из окна "мустанга", рядом сидел Пол.

— Подвезти?

Он покачал головой.

— Мне надо пройтись, это у меня своего рода упражнение.

— Я думал, ты упражняешься, задвигая Пенелопе! — высунулся Пол.

Кевин засмеялся.

— Ладно, до встречи!

Разбрызгивая воду, "мустанг" двинулся дальше.

"Черная вода", — подумал Дион, глядя на водяную пыль.

И поежился.

Кевин закрыл свой шкафчик.

— Как, ты говоришь, она называет это? Коммуной?

— Объединением.

Несколько секунд Кевин пребывал в задумчивости.

— Знаешь, тут была религиозная община, которая владела винным заводом недалеко от Санта-Розы, но это было давно, я не помню точно когда. "Аллея фонтанов", кажется, так оно называлось. И владело им "Братство Новой Жизни". Если я правильно помню, у них были какие-то ритуалы, связанные с вином. Что-то в этом роде.

— Но в семье Пенелопы никакого культа нет.

— Но согласись, это объединение кажется немного странным, не правда ли?

Убедившись, что шкафчик заперт, Дион сбил комбинацию цифр на замке.

— Немного есть, — признался он.

— Так вот, держи глаза открытыми, — усмехнулся Кевин. — У тебя появился уникальный шанс увидеть своими глазами, что там творится, в этом семействе Аданем. Ты наблюдаешь будущее Пенелопы. В двадцать лет она будет выглядеть, как одна из них. Яблоко от яблони недалеко падает, вот так вот. И у тебя есть возможность получить своевременное предупреждение. Если то, что ты увидишь, тебе не понравится, давай задний ход. Спасай свою задницу от приключений, а башку от головной боли.

Дион попытался улыбнуться.

— Пока то, что я вижу, мне нравится.

— Дай-то Бог.

Они с Кевином вошли в класс, и Дион выбросил из головы мысли о семье Пенелопы.

"Вакх, — написал мистер Холбрук на доске. — Дионис. — Он подчеркнул слова, стряхнул мел с брюк и повернулся лицом к классу.

— Вакх, или Дионис, — объяснил учитель, — был, наверное, одним из наиболее значительных обитателей Олимпа. Значительнее даже, чем Зевс или Аполлон. О нем не так уж много существует рассказов, но факт остается фактом: на протяжении столетий, начиная с древнейших времен и до наших дней, он является наиболее популярным из небожителей, и у него было немало почитателей. Большей частью это приписывается тому обстоятельству, что он единственный из небожителей являлся одновременно и смертным, и имеющим божественную силу.

Кто-то на задней парте поднял руку.

— Да? — сказал учитель.

— Как же его нам следует называть, Вакх или Дионис?

— На уроках мы будем его называть настоящим греческим именем, Дионис. Тебе же следует запомнить оба имени.

Класс наполнился шуршанием бумаг и шелестом страниц.

— Как я уже сказал, Дионис был одновременно и смертным, и божественным. Сын Зевса и Семелы, принцессы Фив. Зевс был влюблен в нее и, после того как она забеременела от одного из его воплощений, поклялся рекой Стикс, что исполнит любое ее желание. Жена Зевса Гера, ревнивая, как всегда, внушила Семеле желание, будто она хочет увидеть Зевса во всем его величии бога небес, и именно это та у него попросила. Зевс знал, что никто из смертных не сможет перенести его подлинного вида и остаться при этом в живых, но он поклялся Стиксом и не мог нарушить эту свою клятву. И вот он предстал перед принцессой в своем подлинном виде, Семела была повержена сверкающими молниями бога, и Зевс извлек младенца из чрева погибшей возлюбленной и зашил его себе в бедро. Благополучно родившийся мальчик был передан на воспитание сначала нимфам, затем Силену, сыну Гермеса, толстому и рыхлому, который, находясь в трезвом состоянии, мог предвидеть будущее. Это был человек с лошадиными ушами, хвостом и копытами. Он был смешон и похотлив.

Мистер Холбрук возвратился к доске и написал два слова: "Аполлоново" и "Дионисово".

— На протяжении столетий Диониса, как правило, не понимали и неверно интерпретировали. Большей частью эти два определения, которые я написал, соответственно означали "относящийся к богу" и "относящийся к дьяволу". Термин "Аполлоново" ассоциировался со светом и божественностью, порядком и справедливостью; термин "Дионисово" соответствовал мраку и хаосу и часто связывался с дьявольщиной. Дионис, без всякого сомнения, был богом — добрым или злым, это уже другой вопрос. Будучи получеловеком-полубогом, Дионис имел двойственную натуру. Эта двойственность в дальнейшем выразилась в том, что его стали называть богом виноградарства и виноделия. В его честь в Греции устраивались пышные праздники — вакханалии, или дионисии. Обычно эти праздники проходили под покровом ночи, когда опьяненные участники приводили себя в состояние крайнего возбуждения. Все наряжались в козьи шкуры, устраивали фаллические шествия, плясали и пели дифирамбы. Женщины-вакханки вели себя непринужденно, радуясь лесу, солнцу, любви. Шествуя по земле в сопровождении веселой компании сатиров и вакханок, Дионис приветствовал тех, кто пил вино и был весел, и наказывал тех, кто противился его воле.

Вино, как известно, смягчает человека, но оно также может его и ожесточить. Такой же и Дионис. Он мог быть любвеобильным, щедрым, добрым, но также и жестоким, и беспощадно свирепым. Как и само вино, которое может объединить людей в дружеском застолье или заставить их в пьяном виде совершать бесчестные поступки и ужасные преступления, Дионис приносил своим почитателям — в зависимости от обстоятельств — радость или боль, счастье или страдание. Он бывал одновременно и благодетелем, и разрушителем. К сожалению, с годами появилась тенденция к выпячиванию темной стороны сущности Диониса, что в значительной степени затеняло его положительные качества. Вот почему у большинства современных людей представления о Дионисе в сильной степени искажены.

Мистер Холбрук возвратился к доске. "Оргии Диониса, — написал он. — Вакханалии".

— Теперь мы подробнее остановимся на поклонении Дионису в Древней Греции, которое чаще всего выражалось, как я уже сказал, в пьяных оргиях и вакханалиях.

Дион почувствовал, как его толкнули ручкой в бок.

— Вот теперь наконец начинается самое интересное, — прошептал Кевин.

Дион засмеялся.

Веллы сегодня в школе не было, Кевин ушел на прием к зубному врачу, и Дион обедал один на один с Пенелопой, в первый раз за все время. Он был рад, что Кевин отсутствовал, и одновременно немного стыдился этой радости. Кевин ему нравился, в его компании он чувствовал себя отлично, но находиться с Пенелопой вдвоем было еще лучше.

Они отстояли вместе очередь — Дион взял гамбургер и коку, Пенелопа салат и сок — и сели за столик рядом с низкой перегородкой, которая отделяла обеденный зал от площадки для игры в софтбол.

Они легко и свободно беседовали, перескакивая с одной темы на другую — от музыки и школьных занятий до планов на будущее.

— Чем ты собираешься заняться после школы? — спросила Пенелопа. — Кем хочешь быть?

Он улыбнулся.

— Ты хотела сказать, когда вырасту?

Она кивнула и тоже ответила улыбкой.

— Да, да, когда ты вырастешь.

— Не знаю. Я приучил себя к мысли, что собираюсь стать археологом или палеонтологом, возиться со всякими там ископаемыми и предметами материальной культуры, путешествовать по разным экзотическим странам. До последнего времени я считал, что это замечательно.

— Замечательно? — Она засмеялась. — Наверное, ты насмотрелся фильмов об Индиане Джонсе.

— Наверное, — признался он. — Кроме того, у меня еще была мечта стать дантистом. Знаешь, как я себе это представлял: у меня большая приемная, на столиках лежат различные красочные иллюстрированные журналы и непременно должен быть аквариум с морской водой. Я буду работать по пять часов в день в такой приятной обстановке и заколачивать большие бабки.

— Звучит неплохо.

— Полагаю. Но с тех пор я изменил свои планы.

— И кем же ты хочешь стать теперь?

— Учителем, я думаю.

— Почему?

— Я мог бы соврать, сказав, что хочу помочь молодым людям раскрыть свои возможности, нести им знания, но на самом деле потому, что работа учителя предусматривает отпуск летом. Я ведь в этом отношении очень испорчен. Мне нравятся каникулы. Мне нравится отдыхать два месяца летом, две недели зимой и еще неделю на Пасху. Мне кажется, я не выживу, имея только две недели отпуска в году. — Он откусил от своего гамбургера. — А как ты?

Она пожала плечами.

— Виноделие. Что же еще?

— Ну а если ты не захочешь работать на винном заводе, что тогда?

— Но я захочу.

— Ну а если не захочешь? Что, если ты пожелаешь стать программисткой? Как на это посмотрит твоя... твои матери?

— Не знаю.

— У них что, нет никого, кому бы они могли оставить свой завод? Есть у тебя братья или сестры?

— У меня вообще нет никаких родственников.

Он посмотрел на нее.

— Никаких?

Она отвернулась, глядя некоторое время на площадку для игры в софтбол, затем снова посмотрела на него, проказливо наморщив нос.

— А кем бы ты хотел стать в своих мечтах? Я не имею в виду что-то практичное. Есть у тебя какие-нибудь тайные фантазии?

— Рок-звездой, — сказал он.

Она засмеялась.

— Тысячи девушек выкрикивали бы мое имя, от фанатов бы не было отбоя.

— Ого!

Он улыбнулся и глотнул коки.

— А что, у тебя действительно нет никаких родственников? Только матери?

Девушка зарделась.

— Мне бы не хотелось об этом говорить. Ладно? Как-нибудь в другой раз.

— Хорошо. Я понял.

Дион доел гамбургер, скомкал обертку и бросил в ближайшую урну. Но чуть-чуть промахнулся. Он не поленился встать, поднять с пола сверток и снова бросить в урну. Он развернулся кругом и сквозь ткань ее блузки отчетливо различил очертания лифчика.

— А кто же мы с тобой? — неожиданно спросил он, садясь рядом. Ему хотелось, чтобы вопрос прозвучал обыденно. — Мы просто приятели или... все-таки больше, чем приятели?

Она облизнула губы и не ответила.

Его сердце гулко стучало в груди, и он уже пожалел о своих словах.

— Ну так как? — повторил он вопрос.

— Не знаю.

— Не знаешь? Я тоже. — Его голос звучал слишком громко.

Некоторое время они молчали.

— Мне бы хотелось, чтобы мы были больше, чем просто приятелями, — мягко проговорила Пенелопа.

Никто из них не произнес больше ни слова. Шумовой фон кафетерия несколько изменился, стал как-то глуше, отошел на второй план. Они смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать, не в силах отвернуться. Молчание было неловким, но это была приятная неловкость, сладостное смущение первой интимности. Дион робко улыбнулся.

— Означает ли это, что мы с тобой, хм... что ты моя девушка, а я твой парень?

Она кивнула, глядя в пол.

— Если ты так хочешь.

— Я так хочу, — сказал он.

Дион колебался всего секунду, а затем взял ее руки в свои. Его ладони были потные, это его смущало, но руки он не убрал и слегка сжал ее пальцы.

Пенелопа ответила пожатием.

Дион перевел дух — оказывается, он все это время не дышал.

— Ну вот, это оказалось не таким уж трудным. Правда?

— Действительно, — нерешительно засмеялась она.

Он улыбнулся.

А затем они рассмеялись вместе.

Дион встретился с мистером Холбруком после уроков.

С тех пор как учитель предложил ему обучение по свободному графику, вопрос этот с ним больше не обсуждался. Дион, можно сказать, уже почти забыл об этом, но вдруг получил записку, в которой предлагалось встретиться с преподавателем мифологии после уроков. Поэтому, сложив свои книги в шкафчик, он быстро пересек опустевший холл и направился в класс Холбрука.

Класс был пуст. Он подождал минут пять, но учитель не появлялся. Он уже собирался уйти, когда заметил на доске фразу: "Дион. Пожалуйста, подожди. Я скоро приду".

Вглядевшись, юноша различил и другие, большей частью полустертые слова. Многие, кажется, на каком-то иностранном языке не с английским алфавитом. Не понимая смысла, Дион почему-то был уверен, что к учебным занятиям никакого отношения они не имели.

Неожиданно это испугало его.

Дверь класса отворилась, и вошел Холбрук. В руке у него была матерчатая сумка, с какими-то продуктами, кажется. Он положил ее на стол.

— Итак, Дион, — сказал он. — Как дела?

— За послеобеденное время никаких особых происшествий не случилось.

Холбрук невесело усмехнулся.

— Это верно. Мы действительно виделись на уроке. Как это я запамятовал?

Дион, стоявший опираясь спиной о парту, теперь выпрямился. Что-то в тоне учителя показалось ему странным и необычным.

Угрожающим.

Именно угрожающим.

Он посмотрел на Холбрука, и в животе похолодело. Во взгляде учителя была открытая враждебность, какая в чуть завуалированной форме прозвучала в его голосе. Что он такого Холбруку сделал?

Внезапно он осознал, что классная комната заперта.

— Я... получил вашу записку. — Он поднял ее вверх, чувствуя, что его голос дрожит, и не зная, как эту дрожь остановить.

— Да, — сказал Холбрук.

— Видимо, это по поводу свободного обучения? Я уже говорил вам, что не хочу заниматься индивидуально.

— Почему? — спросил учитель. — Боишься оставаться со мной один на один? — Он усмехнулся.

Черт возьми, это уже было совсем непонятным. Дион направился к двери.

— Извините, — сказал он, — но мне надо идти.

— Боишься, что я стану к тебе приставать?

Дион остановился, повернулся к учителю лицом и увидел, что в его сумке не продукты, а пергаментные свитки.

— Если вы за этим меня позвали, — холодно произнес он, глядя учителю в глаза.

Холбрук отвернулся и сделал шаг назад.

— И зачем же, как ты думаешь, я пригласил тебя сюда?

Как ему хотелось, чтобы здесь сейчас оказался Кевин. Тогда бы, чувствуя моральную поддержку друга, он обязательно бы выпалил: "Потому что вы извращенец, вот почему". Но Кевина рядом не было, а ему не хватило храбрости бросить эти слова учителю.

— Не знаю, — пробормотал он.

Холбрук выдвинул верхний ящик стола. Дион вытянул шею, стараясь разглядеть, что тот вертит в руках. На первый взгляд это было похоже на длинный сверкающий нож. Он лежал среди карандашей и скрепок.

Дверь в комнату открылась, и Дион испуганно вздрогнул.

— Одну минутку! — сказал Холбрук.

Дион не понял, к кому обращался учитель, к нему или группе мужчин, входивших в комнату. Но времени на размышление не было. С отчаянно колотящимся сердцем он быстро проскочил мимо них через дверь в коридор и с удивлением обнаружил, что школа пуста. Не было видно никого — ни преподавателей, ни учеников.

Молодой человек обернулся и поймал взгляд одного из гостей Холбрука. Тот пристально смотрел на него. Дион быстро побежал по коридору к выходу. Их было пять человек, и у каждого в руке — матерчатая сумка со свертками, такая же, как у Холбрука. Дион не знал, куда его пригласили — на собрание какого-то клана или для чего-то другого, — но было в этой ситуации нечто, что не укладывалось ни в какие рамки. Не прекращая бежать, он оказался во дворе школы. Выскочив наконец на улицу, он направился к дому.